Читать книгу Осень Окаяна - Татьяна Авлошенко - Страница 7

Назад ехали весело. Орали, пели, затевали игры, словно не степенные мужи собрались, а отроки, на свадьбу спешащие. А и были для радости причины, чуть не каждый хотел поскорее в Аскхейм вернуться. У Йорга прихворнула мать. Эйрик Мьёлльнир завел новую подружку. Старый Торфинн приценивался к вороному жеребцу-трехлетке и боялся, что коня перекупят. Один юный Амлоди смотрел недовольно. Его приняли в хирд совсем недавно, и парню только и оставалось, что слюнки глотать, слушая рассказы о славных подвигах Ольгейровой дружины. Для такого и поездка в Лорейн приключение.

Беркана ехала верхом. Сидеть в седле в длинном платье было неудобно, но надевать мужскую одежду, когда по острову шныряют отряды Братства, – приманивать собственную смерть, а в повозке с отцом Мартином ехать не хотелось. Хирдманны не выполнили приказ Берканы и оставили руки священника свободными. Отец Мартин перебирал четки, по временам бросая на дочь Ольгейра долгие печальные взгляды. Пусть.

Впереди показался огромный черный крест. Здесь пересекались две дороги. Одна вела к Аскхейму, другая – на хутор Мёрк.

Старый Торфинн, перегнувшись с седла, разглядывал что-то на земле.

– Смотри, Ольгейрдоттир, – обратился он к Беркане. – Тут кто-то проезжал. Их было много, и это не люди Аскхейма. На подковах их лошадей нет нашего знака.

Эйрик Мьёлльнир спешился и тоже принялся внимательно разглядывать следы.

– Братство! – убежденно сказал он. – На хутор Мёрк поскакали. Что-то повадились балахонники шастать по нашей земле, не спросив разрешения. Может, догоним, Берхен? Зажжем свечу святому Игнатию6.

Хирд одобрительно загомонил. Ни один человек в здравом уме не станет открыто выступать против Братства, но внезапно налететь на воинствующих священнослужителей, смутить, а то и припугнуть безлицых, дать какому-нибудь бедолаге возможность спаси свою грешную жизнь, а потом с деланным смущением объяснять, что приняли отряд Ревнителей Истинной Веры за шайку разбойников – что может быть веселее?

Кто-то схватил Беркану за сапог. Дочь Ольгейра недовольно взглянула вниз. Отец Мартин. Никогда еще не видела Беркана своего воспитателя таким испуганным. Лицо священника побелело, и от бледности этой стали особо заметны старые шрамы.

– Бертильда… Беркана… Прошу тебя, не надо ездить на хутор Мёрк. Там Братство… Смерть идет рядом с ними…

Беркана нетерпеливо высвободила ногу из дрожащих пальцев священника.

– Заботься о своей душе, отец Мартин, а с моей жизнью я разберусь сама. На хутор!

Вольга и Сер не успели. Отряд Братства ворвался на хутор Мёрк сразу же после их прихода, и уже невозможно стало уйти в спасительный лес. Люди собрались на краю селенья. Встали плотным кольцом, окружив совсем уж маленьких детей и дряхлых стариков. Жалкое воинство, чем попало вооруженное. Герумы запрещали простолюдинам нордрам иметь оружие. Только у Торвальда, хозяина хутора, была боевая секира с зазубренным лезвием, да еще несколько мужчин сжимали в руках топоры и самодельные луки.

Братья Ревнители нападать не спешили. Крепкие воины на могучих ухоженных конях, они кружили около жителей хутора, словно хищники возле добычи. Под одеждами цвета запекшейся крови заметны были доспехи. Герумы молчали. Еще не время для издевок, не выдержав которых, кто-нибудь из обреченных пошлет стрелу, которая не сможет поразить Рыцаря Церкви. После в донесении Магистру появится упоминание об еще одном укрытии язычников и еретиков, злокозненные жители которого коварно напали на Ревнителей Истинной Веры, но были усмирены, а чуткие звери Дудочного леса станут сторожко обходить новое пепелище, прилепившееся на опушке. Адепты Братства никогда не нападают первыми. Только защищаются.

Вольга стоял рядом с Торвальдом. Не дело стягивать всех хорошо вооруженных бойцов в одно место, но смолен знал, что успеет оказаться там, где будет нужен больше всего.

– Может быть, вам все-таки следовало укрыться в домах?

– Нет, – голос Торвальда был спокоен и чуть задумчив. – Это в крепости можно выдержать осаду. Нас сожгли бы вместе с домами. А так… Может быть, хоть кому-то удастся уйти в лес. А я-то, дурак, все хотел отгородиться от чащи частоколом… Спасибо.

– За что?

Торвальд улыбнулся. Коротко, бережливо.

– Думаешь, я не знаю, кто заклинал волков этой зимой? Ты… вы были хорошими соседями.

Вольга вздрогнул. «Ты был хорошим соседом», – такие слова говорили нордры перед тем, как оттолкнуть от берега погребальную ладью. Обреченность, звучащая в словах могучего бонда, пугала куда сильнее, чем снующие поблизости Братья Ревнители.

– Я был простым бондом, – тихо сказал Торвальд. – Воевал с лесом, потом пахал землю, собирал урожай, гордился стадом своих коров, ездил в Тинггард на ярмарки… И так жалел, что придется умереть на соломе… Теперь бы еще увидеть валькирий здесь.

Славный бонд замолчал. Странная улыбка на губах его, а взгляд скользит мимо Вольги, над головами Братьев Ревнителей, над кромкой спасительного леса. Может быть, Торвальд уже видит облачных дев, забирающих с поля битвы убитых героев? Хорошо, коли так. Справедливо.

Люди хутора Мёрк не были родичами Вольги. Они принадлежали к другому племени и поклонялись другим богам. Смолену приходилось вспоминать слова чужого языка, чтобы говорить с ними. Он и был-то на хуторе Мёрк всего несколько раз. Неужели из-за того, что два лета назад сеющие ячмень нордры пригласили странного седовласого парня, идущего куда-то в сопровождении волка, разделить с ними трапезу, стоит пихать под мечи Братства свою жизнь и тем паче жизнь Сера?

Что уж теперь оправдывать себя или сокрушаться о содеянном…

Смерти Вольга не боялся. Не потому, что по младости лет не мог представить собственное небытие, а просто столько раз подходил к Порогу, что уже успел привыкнуть. Просто один лишний шаг. А у вожака с этим миром свой разговор.

Лохматый упругий волчий бок толкнул Вольгу в бедро. Сер. Единственный, кто мог проскользнуть за кордоны Братства и вернуться назад.

Волчья морда сморщилась от натуги, губы дергались. Оборотню в зверином обличии говорить мучительно трудно, только самый край, огромная нужда заставляет его вспомнить о человеческой речи. И еще. Сер, обернувшись волком, никогда не говорил, если знал, что кто-то из тех, кто слышал его, кроме посвященных, еще может встретиться в этом мире.

– Не. Уй. Ти. Мно. Го. Не. Брат. Во. Дру. Гие. Слы. Шл.

Беркане потом снилось это. Солнце, неспешно идущее на покой. Дорога и деревья вдоль нее – все, изменившее цвет, словно залитое светлым медом. Вывернувший откуда-то пеший воин Братства, дерзко пытавшийся схватить лошадь Берканы за уздечку. Молча объехала она невежу, примеряясь к дороге, желая пустить гнедую в галоп, вниз с холма к хутору Мёрк. И… ветер в лицо, а вслед, вдогонку отчаянный и яростный крик Эйрика Мьёлльнира. Он тоже увидел.

Если уж день не задался с утра, то не жди, что он завершится добром. Ночью привиделся дурной сон – будто Великий Магистр проведал, что брат Видкун заложил в кабаке Михеля новые сапоги, специально пошитые для всех членов Братства. Расторопные подручные палача сволокли грешника в глубокий подвал, где Магистр собственноручно возложил на голову пьяницы железный обруч, хитрое устройство которого позволяло сжимать череп пытаемого, причиняя тем самым муки невыносимые. Зловеще заскрипели болты. Несчастный любитель вина взвыл дурным голосом. А Великий Магистр выхватил откуда-то из складок мантии молоток и принялся колотить им в стену, приговаривая: «Брат Видкун! Брат Видкун!» И было сие столь ужасно, что нерадивый Ревнитель Истинной Веры взвыл еще громче, рванулся и… проснулся на полу возле кровати. Потянулся за сапогами – нету. Вещий сон.

За дверью (о, Боже милосердный и три тысячи чертей!) стоял не брат Ревнитель, как можно было подумать по учиненному шуму, а послушник, молодой герум из тех, кого набрали в Хофенштадте прошлым летом.

Из речи его, длинной и никчемной, понял брат Видкун одно: покуда Братство с Магистром во главе будет проверять, сколь крепка вера в богатом Хофенштадте, он, Видкун Хьяльтисон, должен будет с небольшим отрядом отправиться на хутор Мёрк. Давить язычников дело, несомненно, важное и полезное, но ни славы, ни дохода на Окаяне не приносящее. Но против воли Магистра не попрешь. Принесла ж его нелегкая… Только и осталось брату Видкуну, нордру, что пробурчать вслед послушнику:

– Понаехало на наш остров…

На хуторе дело не заладилось. Видкун думал приказать потихоньку окружить языческое гнездо, запалить с четырех концов, а потом спокойно отстреливать на выбор бестолково мечущихся нечестивцев. Не вышло. Язычники словно ждали – встретили отряд Братства на краю селенья, плохо, но вооруженные. Они напомнили брату Видкуну стадо лесных быков-туров, поохотиться на которых Магистр возил императора весной. Звери, когда поняли, что им не уйти, тоже встали в круг, заслоняя собой самок и детенышей. Славная была охота!

– Пощади их! Пощади, брат!

Видкун гневно уставился на дерзкого, посмевшего отвлечь его от сладких воспоминаний. Этого еще не хватало! Выбравшись из-за спин сжимающих топоры и вилы мужчин, к предводителю Ревнителей Истинной Веры шел… христианский священник! Белая сутана Проповедника, адепта ордена, не признающего насилия, пытающегося обратить язычников словом. Уже просочились! Узкое худое лицо, легкие светлые волосы, прозрачно-голубые глаза. Герум!

– Опомнись, брат! Они, – сухая рука Проповедника указала на людей хутора Мёрк, – такие же дети Божьи, как и мы с тобой, только неразумные. Разве можно наказывать младенца за недомыслие?

Нордр смотрел на герума. Проклятье! Мало того, что знатный островитянин никогда не достигнет в Братстве того, что легко получит самый захудалый герум, так эта пришлая плесень еще будет учить Видкуна Хьяльтисона, как заботиться о душах соплеменников!

Могучая рука в боевой перчатке сгребла ворот белой сутаны.

– Просишь за язычников, брат? Попроси самого Господа, когда увидишь его!

Удар тяжелого кинжала расколол череп Проповедника.

Беркана не успела. Она поняла это еще в тот миг, когда посылала свою гнедую в отчаянный галоп, когда крик туго сворачивался в горле, когда глаза с отчаяньем следили, как на тонзуру священника в белой сутане опускается тяжелый кинжал. Знала, что не успеет. И гнала лошадь, пока умное животное само не замерло над неловко упавшим телом, еще минуту назад бывшего живым человеком. Убийца спокойно тронул коня, заставив его переступить подальше от натекающей на земле багряной лужи. Он не спешил убирать кинжал, поигрывал им, глядя на невесть откуда появившуюся девчонку.

Известный каждому в Империи балахон с капюшоном, железная маска, скрывающая лицо. А сквозь прорези ее смотрят пронзительно-синие глаза. Нордр!

Северяне не боятся крови. Но чтоб злодействовать на земле соплеменников?!

Ураган выдохся, превратился в слабый ветерок, перебирающий сухие листья.

– Почему? – прошептала Беркана.

А верный Мьёлльнир уже втискивался между ней и предводителем безлицых.

– Я фальк Эйрик Гуннбьернсон из Аскхейма! По какому праву разбойничаете вы на земле Исы эрла?

Безлицый ответил не сразу. Сперва смерил Эйрика презрительным взглядом, пересчитал подоспевших бойцов-нордров. Хмыкнул.

– Эта земля принадлежит императору, как и весь остров. Император вправе карать своих подданных.

– Ах, императору! – почти пропел Эйрик, перехватывая секиру поудобнее.

Безлицый вскинул руку.

– Вижу ли я Бертильду, дочь славного Ольгейра и падчерицу Исы эрла? – он смотрел на девушку в упор, Эйрика же будто не замечал. – Уймите своих волкодавов, госпожа. Христиане не должны убивать друг друга.

– Не должны?! А сами вы… – вернувшийся было голос снова изменил Беркане. Она молча указала на мертвого священника, возле которого опустился на колени отец Мартин.

– Где вы видите христианина? – казалось, только железная маска мешает воину Братства презрительно сплюнуть. – Еретик, продавшийся язычникам, загубивший свою душу и позоривший Святую Церковь. Ну а ежели я ошибся, и муж сей совершал богоугодное дело, то сейчас он уже занял достойное место у престола Господнего, и мученический венец украсил чело его. Так или иначе, Богу хорошо. Не правда ли?

– Не спорь с ним, Ольгейрдоттир! – прошептал старый Торфинн. – За любое слово нас могут объявить еретиками.

Беркана со всей силы сжала ремешок уздечки.

– Лезете в дом, не спросив хозяев? – зло спросила она. – А в Аскхейм сунуться боязно?

Беркане показалось, что Брат Ревнитель усмехнулся. Поди пойми, когда вместо лица у него гладкое железо.

– Воины Господа не боятся ничего. Мы едем в Аскхейм. Хутор попался нам по дороге. Почему бы не почистить дом доброго соседа?

– Открой лицо, незваный гость!

– Нет! – Ревнитель Истинной Веры отшатнулся, схватившись за маску, словно девушка пыталась сорвать ее.

– Боишься?

– Нет. Только Магистр может являть миру лицо свое. Братьям нельзя. Гордыня. Все мы равны перед Господом, и все, что ни делаю я, есть деяние не мое, но Братства.

Давно улеглась на дороге пыль, поднятая копытами лошадей Братства и отряда нордров, а люди хутора Мёрк все стояли тесно сбитым, ощетинившимся вилами и топорами кругом. Только перешептывались тихо, словно боялись вспугнуть небывалую удачу. Наконец простодушный здоровяк Гисли решился:

– Ушли никак?

– Эти ушли, другие придут, – буркнул Торвальд. – Собирайте, чего надо в дорогу. В леса уйдем, на Смолену.

Молчанием ответили жители хутора Мёрк. И снести это безмолвие было много труднее, чем плач женщин, ворчание стариков и суровое непонимание мужчин. Ибо надежда имеет слова, обреченность же – никогда.

– Смолены – люди не хуже нас, – словно оправдываясь, молвил Торвальд. – Перезимуем. А здесь оставаться нельзя. Падчерица эрла в другой раз и не успеть может.

Люди не сказали ничего. Постояли немного и пошли собирать нехитрый скарб, сгонять скотину, снимать с привычных мест домашних богов.

Так умер хутор Мёрк.