Читать книгу Оруженосец - Татьяна Авлошенко - Страница 3

Ящерки, обитающие между камней у подножия полуразрушенной Южной башни, в этом году проснулись рано. Я еще издалека заметил, что по серому граниту будто разбросана ржавая металлическая стружка.

Хвостатые при моем появлении разбегаться не стали – за многие поколения чешуйчатые обитательницы Корби так привыкли к своим гладкокожим соседям, что совершенно не боятся. Если хватит терпения сидеть достаточно долго, положив руку на камни, то можно дождаться, что ящерка, хватаясь сухими цепкими пальчиками, взберется на ладонь. Можно осторожно поднести ее к лицу и, если повезет, разглядеть над треугольной головкой крохотную золотую корону. Тогда не теряйся, целуй скорее. Но пока что получить таким способом в законные жены прекрасную расколдованную принцессу не удалось никому.

Говорят также, что, пока на камнях Корби греются ящерки, обители ничего не угрожает. Вот если увидишь, что они разбегаются, тогда сам хватайся за меч или за барахлишко.

Десять лет назад такое действительно случилось. Хромой Джон, привратник, любит рассказывать новичкам, как во время очередного всплеска давней междоусобицы от стен Корби вдруг потянулась будто шуршащая ржавая лента, а когда последняя ящерица скрылась в густой траве, к обители подступил отряд Роберта Кесса. Не знаю, что люди мятежного герцога имели против прибежища служителей Храма и школы при нем. Никаких требований они не выдвигали, просто разнесли из мортиры ветхую Южную башню и ушли дальше. Может, тренировались или срывали злость. А может, сам король ящериц, приняв человеческий облик, явился ночью к предводителю мятежников и, заплатив чистым золотом, просил обустроить для его чешуйчатых подданных более удобное, с их точки зрения, жилье.

Ровно через час после обстрела проворные существа вернулись и обосновались в руинах. Загадка? Да, одна из тех, которыми славно Корби.

Я опустил руку, и хвостатая обитательница развалин, блеснув напоследок антрацитовыми капельками глаз, перебралась на нагретый солнцем валун.

Не устроиться ли мне рядом? Нет, лучше выберу себе местечко под могучим семиглавым дубом.

В сравнении с деревьями ближайшего хилого леска он что старый, но по-прежнему крепкий и мудрый патриарх перед спеленутыми правнуками, лежащими в колыбельках. Стоял здесь задолго до того, как построили Корби, и еще столько же простоит. Был ли он всегда одиночкой, выросшим из случайно попавшего сюда желудя, или принадлежал раньше к бескрайнему древнему лесу Энелос? Если последнее, то какая сила и почему уничтожила его собратьев? Жаль, что дуб не имеет языка, многое мог бы поведать об увиденном.

Ричард говорит, что в некоторых деревьях живут прекрасные девы-дриады. Раньше их было много, встречались чаще, а теперь повывелись, остались только в совсем уж дремучих заповедных чащобах. Но если б и по сей день бегали резвыми толпами, что дриадам делать подле Корби? Отец настоятель Корнелиус мигом изгнал бы или выжил любую, кроме разве что какой-нибудь древней карги, дабы не смущала покой смиренных служителей Храма и озорных воспитанников королевской школы.

Я привалился спиной и плечами к одному из могучих стволов. Хорошо, что в обители есть место, где можно побыть одному.

Мне не за что ненавидеть Корби, но и любить его – тоже. Это просто королевская школа при храмовой обители, которой так или иначе надо посвятить восемь лет своей жизни. Есть места и судьбы и получше, но есть – много хуже. Что поделать, у третьих сыновей из благородных семей самая скучная жизнь. Старший наследует землю, герб и замок, второй – вступает в орден Грифона, четвертого ждет армия, пятого – Храм. А нами латают дыры в королевской службе. Но как скучно будет всю оставшуюся жизнь надзирать за строительством дорог или проверять счета дворцовой кухни! В то время как жизнь паладина ордена Грифона полна странствий, приключений, созерцания новых видов, сражений с разными злодеями и нечистью, любви прекрасных дам, которой те одаривают своих спасителей. Но хотеть этого в моем положении – значит мечтать увидеть собственного старшего брата в гробу. Нет, пусть Коннор и Ричард живут сто лет! А мне, может, еще повезет, и я после оглашения попаду на службу в таможню или морскую палату.

– Артур!

Если б я не задумался, то узнал бы о приближении Джеффри гораздо раньше. Друг пыхтит и топает, как запряженный в телегу тяжеловоз. Никто не сомневается, что, когда придет время решать нашу дальнейшую судьбу, третий сын барона Хога окажется где-нибудь предельно близко к королевской кухне, и сейчас брат-повар нарадоваться не может на добровольного помощника, но вот только общение с припасами и готовыми блюдами заметно сказывается на фигуре моего друга.

– Уф! – Джеффри, отдуваясь и обмахиваясь ладошкой, уселся рядом. Тяжело дался ему подъем в гору, а ведь сейчас еще только весна, что-то будет по летней жаре? – Уф! Артур, я, пока ходил, подумал…

Кто бы сомневался. Джеффри всегда думает за нас двоих. Зато я – придумываю.

– Тебе, – пухлый палец обвиняюще упирается мне в грудь, – еще три дня запрещено покидать обитель. Срок наказания за шалость не истек, а ты уже замышляешь новую!

– Джеффри, Джеффри, у нас, чтобы следить за моим поведением, есть отец настоятель, а теперь еще и ты возьмешься за сей неблагодарный труд?

– Но если бы ты не был наказан, мог бы сегодня тоже пойти в Керберри.

– Невелика потеря. На все тамошние красоты я насмотрелся на годы вперед, а о любом важном деле могу со спокойной душой попросить тебя. Ведь правда?

Друг фыркнул и, покопавшись в сумке на поясе, протянул мне большой блестящий ключ.

– Вот, держи.

– Легко удалось? Кузнец не спрашивал – зачем?

– С ним разговаривала Салли.

Да уж, любимой племяннице деревенский кователь не откажет и вопросов задавать не станет.

– А ее как уговорил?

– Сказал, что это нужно тебе.

Друг печально вздохнул. Мир несправедлив. Джеффри горы готов свернуть ради румяной смешливой дочки булочника, но сделать ключ своего дядюшку-кузнеца Салли просит потому, что это нужно мне. Деревенская красотка все ждет, что я отвечу ей взаимностью. Но разве можно влюбиться в вечно хихикающую двуохватную румяную деваху с торчащими над ушами туго заплетенными «баранками»? Джеффри вот смог. И теперь, если задуманное удастся, все может измениться к лучшему.

Только сам друг от моей затеи, похоже, не в восторге.

– Послушай, Артур, – носик-пуговка страдальчески морщится. – Может, все-таки подождем?

– Сегодня полнолуние.

– Эта надпись… Зачем нам вообще ее видеть?

– Нельзя просто прийти, бросить на дно колодца какую-нибудь ерунду и спросить. Прежде нужно узнать слово. Ты ведь хочешь завоевать сердце прекрасной Салли?

– Да, но…

– Можешь оставаться. Я один пойду.

Джеффри некоторое время раздумывает, а потом, снова тяжко вздохнув, показывает мне фигу.

Время ночного служения в обители – тихое время. Братия собирается в храме, а школярам надлежит затвориться в своих комнатах и предаваться благочестивым и полезным размышлениям или хотя бы спать. Коридоры и дворы Корби в этот час безлюдны, но мы крадемся неслышно. Я прячу под полой фонарь, его время придет позже, пока что довольствуемся светом луны.

Ключ входит в замок легко. Еще несколько ночей назад, когда я делал восковой слепок скважины, обильно смазал ее и дверные петли маслом.

Джеффри завороженно следит за моими действиями. Да, это его старший брат за восемь лет так ни разу и не навестил младшего в обители, а Ричард приезжает часто и учит меня многому. Они ведь в ордене Грифона не только мечами машут.

Рядом с замком дверной молоток, изображающий глумливую рожу Породителя Скверны. Берешь колотушку и бьешь поганца прямо в рыло. Хорошо придумано. Только вот кого на пустой галерее нужно предупреждать о своем приходе и кто должен открыть?

Галерея – одно из самых загадочных мест Корби. Прямой, как копейное древко, коридор, абсолютно пустой. Стены пронзены высокими, узкими, ничем не закрытыми окнами. Здесь никто не бывает, здесь ничего не делают. Не сберегают никаких предметов, будь то ценная вещь или ненужный хлам. Но все же единственный ключ от галереи хранится лично у отца настоятеля.

– Какое окно? – жалобно спросил Джеффри.

– Тринадцатое от входа.

– Далеко-о…

– Дверь закрой.

Тело двери соприкасается с косяком, не оставляя ни малейшего зазора. И мы сразу оказываемся будто выброшены в мир страшной сказки – лишенный красок, звуков, тепла. Только белесые лунные лучи пересекают коридор от стены к стене. Еще минута, и в дальнем конце галереи покажется чудовище, в жертву которому мы предназначены.

Поежившись, я достал потайной фонарь и отодвинул заслонку.

Желтый лучик, тоненький и слабый, заскользил по холодным стенам, и сразу стало как-то легче.

– Тринадцатое окно, – повторил я больше для себя.

– Первое, – прошептал Джеффри, указывая на проем. – Второе, третье…

То, что было нужно нам, ничем не отличалось от остальных – такая же узкая сквозная ниша. Пока я, оскальзываясь и рискуя свалиться – дай Творец Вседержитель, внутрь галереи, – забирался и вытягивался в рост, подумал, что слухи не врут: надпись, которую надлежит увидеть на верхнем своде, не может быть сделана рукой человека. Смертный туда не дотянется.

Наконец удалось встать в удобную позицию, спиной и ладонями прижимаясь к холодному камню, запрокинуть голову.

Они действительно были там, гораздо выше роста самого большого человека – глубоко выбитые в камне, странно изломанные буквы, кажущиеся в свете луны черными, будто вымазанными смолой.

– Джеффри! Запоминай! In nomine meo voco.

– In nomine meo voco, – завороженно повторил друг. – Именем моим призываю… Артур, слезай!

– Теперь идем к колодцу.

Говоря по чести, к колодцу мне уже не хотелось. Изготовить слепок замочной скважины, проникнуть ночью в галерею, своими глазами увидеть загадочную надпись – вот это было приключение. А тащиться к затхлой дырке в земле, из которой, если верить гуляющим по Корби россказням, должен вылезти обитающий там дух и ответить на важный вопрос… Скучно. Бросить в колодец какой-нибудь ценный предмет и произнести вслух слова, увиденные в галерее, ага. Могли бы придумать что-нибудь пооригинальнее. Да и в существование самой потусторонней сущности верится с трудом. Не потерпели бы храмовые братья на своей территории подобного соседа. Рыцарям ордена Грифона вряд ли бы пожаловались, но справились своими силами. Несколько дней хождений вокруг с пением гимнов и молитв Творцу Вседержителю – этого никакой дух не выдержит. Живой человек – тоже вряд ли.

А тут еще на призрачную макушку постоянно падает всякий хлам. Для кого-то и рваный башмак – великая ценность, дорог как память. И никакая нежить не сможет доказать, что это не так. Сколько за века существования Корби здесь было любопытных школяров? То-то и оно. А ведь местные служки и храмовые братья тоже наверняка не прочь получить дармовой совет от того, кто точно никогда не растреплет их тайны.

Так что никакая всезнающая сущность нам не явится, ее просто нет, все это выдумки старших. Интереса здесь мне никакого, но колодец нужен Джеффри. Он ведь тоже мог не ходить со мной на галерею. Чтобы узнать заветные слова, ему было достаточно поставить в деревенском трактире хромому Джону три большие кружки эля. Но друг, прекрасно зная о такой возможности, о ней даже не заикнулся. Значит, теперь моя очередь идти туда, куда не очень хочется. Так для меня правильно.

К тому же знаю я Джеффри: до колодца доберется, а бросить кольцо, или что он там припас, побоится. Потопчется рядом и уйдет, а потом будет долго вздыхать и тосковать по упущенному счастью.

Друг ожидания оправдал полностью. Подошел, поеживаясь, протянул руку со сжатым кулаком над черным сырым зевом. И замер.

– Артур, а что, если оно не явится?

– Сейчас проверим. Кидай. Ну же!

Джеффри вздрогнул, но кулак не разжал.

– In nomine meo voco!

В недрах колодца что-то ожило, завозилось. И, судя по звукам, начало подниматься. Вот сейчас в край каменного обода вцепится склизкая когтистая лапа…

Вместо нее показалась не то голова, не то похожий на кочан капусты ком грязных, когда-то белых тряпок. Высунулась до того места, где у человека должны быть плечи, и принялась ворочаться из стороны в сторону, высматривая нас. Джеффри вскрикнул и швырнул в духа тем, что сжимал в ладони.

Маленький предмет пробил сущность насквозь, и через какое-то необычно короткое время из колодца раздался слабый всплеск. А мне почему-то казалось, что воды там давно нет…

Дух между тем вытягивался наружу, как мутовка из маслобойки – прямо, не сгибаясь. Он оказался длинным, не меньше четырех локтей, и довольно широким. Напоминал собой белые одежды отца настоятеля, вывешенные после стирки на просушку.

Только у присноправедного Корнелиуса нет привычки занавешивать лицо каким-то потрепанным полотенцем.

Джеффри сам уже походил на бесплотного духа – стоял молча, покачиваясь. Спрашивать придется мне. Знать бы еще как. Судя по тому, что главный призыватель сущности – привратник Джон, человеческую речь она понимает. Но по-простому как-то неудобно.

– Скажи мне, явившийся на зов…

– Артур! – вскрикнул Джеффри. – Пожалуйста, не надо! Уважаемое привидение, мы сейчас уйдем и, честное слово, никогда больше вас не потревожим!

– Поздно.

Голос у всеведающего духа был старческий, ехидный, с подхихикиванием. Таким не пророчества изрекать, а сплетни соседям пересказывать.

– Ты хотел знать, так слушай! – Широкий рукав потянулся к Джеффри. – Счастье обретешь ты, когда твой друг падет в крови.

Призрак мерзко захохотал.

Было б у меня что-нибудь под рукой, тоже швырнул бы в этого дохлого оракула. А дух между тем повернул свою башку-кочан ко мне:

– Прощай, сэр Артур.

И снова нырнул в колодец. Всплеска мы не услышали.

– Джеффри! Ну, нашел из-за чего переживать! Чушь какую-то этот черт городил, а ты веришь. Сам подумай: он назвал меня сэром Артуром, но рыцарем станет мой брат Ричард. Значит, и остальные слова этого пугала морковки сырой не стоят.

– Духи не лгут.

Друг второй день сам не свой. Даже в Керберри на свою прекрасную Салли взглянуть не бегает. Раньше каждый вечер хотя бы на часок, да отлучался, благо деревня под холмом, только спуститься. А сейчас сидит, как ворон на суку. Наверное, возомнил, что каждый его шаг может привести к счастью, а прежде того – к моей безвременной гибели. Как будто, не случись этого пророчества, я жил бы вечно. Свалиться, что ли, с забора, исцарапаться, вот и будет у Джеффри друг, павший в крови.

– Фламм и Хог!

Неслышно подкравшийся отец Оливер, преподаватель риторики, одной рукой хватает за шиворот меня, другой – Джеффри и рывком выдергивает из-за парты. Пальцы у служителя Храма цепкие и сильные, а слух, как оказалось, отменный. Уловил, как мы шепчемся под скрип перьев.

– Вон из класса! Искупление вам обоим – три дня мыть котлы на кухне!

– Я думал, искусство хорошо говорить нельзя постигать в молчании, – буркнул я, выходя из класса.

– Фламм! Четыре дня на кухне!

– А не считает ли уважаемый наставник…

Джеффри схватил меня за рукав и потащил прочь, не то я бы еще на неделю наказания себе наговорил.

– Лучше бы велел высечь, – я и вправду огорчился. – Один раз отмучиться, и все, а так три дня неотлучно состоять при грязных жирных котлах. Ну что, идем?

– Куда?

– На кухню.

– Артур, котлы начинают мыть после ужина…

Пекло! Мало того что до ужина наказанным нигде нельзя показываться, так еще и работу закончим далеко за полночь.

Джеффри вздохнул и, скорбно сложив руки, замер у окна. Но даже если друг согласен мириться с судьбой, то я – нет, и что-нибудь придумаю!

Я повернулся к Джеффри, а тот высовывается из окна так, что того гляди вывалится.

– Что ты там увидел?

– Артур, ваш герб – Феникс?

– Восстающий из пламени, под двумя стрелами перекрещенными, в багряном поле, а что?

– На двор только что въехал кто-то из вашего рода.

Джеффри не ошибся. Уже через полчаса меня вызвали в кабинет отца настоятеля Корнелиуса.

Первым, кого я заметил, как только вошел, почему-то стал незнакомый рыцарь, длинный и сухой, созерцал висящий на стене старинный символ Творца Вседержителя. Перевел взгляд – напротив главы Корби восседает в кресле мой отец. Я не видел его почти пять лет и, пожалуй, не узнал бы, если бы не фамильное сходство Эдгара Фламма с сыном Ричардом.

Но ведь родители появляются в храмовой школе всего дважды: когда привозят отпрыска на обучение и когда новый слуга государев проходит посвящение. Если только в семье что-то случилось… Щит Вседержителя! Братья?! Коннор или Ричард?! Нет…

Хребет словно разом обледенел, но я все же сумел почтительно поклониться настоятелю, потом отцу, потом незнакомому рыцарю.

– Милорд Эдгар, – глава Корби сделал благословляющий жест, – вы можете говорить со школяром Фламмом.

Отец поднялся из кресла, но не сделал ни шагу в сторону двери. Настоятель Корнелиус и рыцарь также остались на своих местах. Все решения по делам владетельных семей должны приниматься при свидетелях.

– Артур, сын мой. Ричард Фламм, оруженосец благородного сэра Грегори Деера, сгинул посреди Медовых пустошей, и никто не сможет сказать, где покоится его прах. По закону, данному нам Творцом, ты, младший брат, займешь его место. Сэр Грегори согласен принять тебя в оруженосцы, служение начинается с этого дня.

Рыцарь, разглядывавший символ Вседержителя, наконец оглянулся. Проникший в окно любопытный луч солнца коснулся янтаря на его груди – символа паладина ордена Грифона.