Читать книгу Сюжет для жизни - Татьяна Бершадская - Страница 3

Темно. Будильник далеко, а чтобы его заткнуть, надо встать. Если встать сейчас, можно не спеша собраться на работу. И на кофе с сигареткой времени хватит. Вставать, однако, не хотелось, а будильник просто разрывался от звона. Ладно, пусть… А все- таки, гад, достал… О работе думать тошно. С утра у нее всегда такое настроение – себя жалко до соплей. И вообще, не пошли бы вы все!..

А вот и телефон. Она схватила трубку: «Критическое время, – сказали оттуда, – критическое время, критическое время», – попугайский голос не унимался.

– Шщщё пт мнут, – пробормотала она. Ровно через пять минут беспощадный попугай сообщил, что время вышло.

Вот тогда она вскочила, как из-под плётки, заметалась, разрушая порядок в шкафу, выдергивая одежду из аккуратных стопок.

– Всегда одно и то же, – подумала. – Всё в последнюю минуту. А… потому что в башке порядка нет и вокруг тоже. Всё от замусоренной головы. Надо попросить Данку звонить на десять минут раньше. Если это поможет… Или… раньше ложиться – всё это лихорадочно проносилось в голове. И уже, понятно, времени на кофе не оставалось, не говоря о сигарете. Где свитер? Чёрт! Бойлер надо выключить. Или включить? Какой бардак! Господи, никогда времени не хватает! Ни на что!

Наконец, она выскочила из дому и сразу успокоилась: ритуал соблюдён – только так она и умела начинать день. Ну, не получалось у нее по-другому. Она про себя всё знала; ей, вроде, что-то хорошее само в руки падает, а они вечно растопырены от спешки или недоумения, ну и валится всё мимо. А ещё она подозревала, что окружающие воспринимают её совсем иначе, чем она себя – лучше, что ли… А она для себя пальцем не шевельнет от лени. «Обойдусь», – это её словечко страшно бесит некоторых близких и не очень. Она всерьез считает, что без многого вполне можно обойтись. И обходится, и не утверждает, что это хорошо. Это, может быть, и вовсе плохо. Но парадокс состоит в том, что правильное отношение к реальному течению жизни в ней прекрасно уживается с непобедимой ленью по отношению к себе. Ну, не так, чтоб она уж вообще отказывалась от разнообразных благ, но… Если их надо добиваться, то лучше – нет, я в сторонке тут покурю покуда… Так и с деньгами – больших денег у нее нет. И не будет никогда. Они чувствуют, кто их любит, к тому и идут.

«А я, как ворона с сыром – даже то, что есть удержать не могу. А уж приумножить…»

Она стояла на светофоре и мрачно думала, что вот сейчас стУпит на дорогу, а тут машина вывернет, откуда ни возьмись. И всё… Или автобус, которым она ездит на работу, взорвется с очередным шахидом-камикадзе, а заодно и со всеми пассажирами. Никто не знает, как его жизнью там, наверху, распорядятся.

«Ну, ты идиотка! – сказала она себе. – Из-за твоих кретинских фантазий всё у тебя вкривь и вкось. Дура, ну просто дура полоумная»!

Пора уже представить эту заполошную дамочку: зовут её Маня.

«Это имя – твоя суть», – утверждает Манина подруга Дана. А Дана знает, что говорит.

Несколько лет назад она забрела в Манин книжный магазин, в поисках то ли анатомического атласа, то ли книг по компьютерам. Такой стати и красоты женщина давно Мане не встречалась, и она обомлела. Тут, в окрестностях, всё больше юркие, смуглые, мелкие или наоборот – тучные, громкие, бесцеремонные аборигенки. А если и разбавлены «русскими», то они тоже косят под местных или уж так отличаются, будто никуда не уезжали со своих малых рОдин, и так и ходят в ядовитых расцветок кримпленах, сверкая золотом и железом искусственных зубов и вышагивая по плавящемуся асфальту в лаковых туфлях на подламывающихся каблуках. Маня понимала, что её кто-то тоже видит глазами соотечественника, советского, разумеется, и безошибочно угадывает в ней эту родственность, навязанную по факту рождения. Но ей это было «до фиолетовой звезды» – как и что о ней думают. Она для себя самой была одной из функций собственного организма – рабочей. Вот так себя и позиционировала – «рабочая лошадь».

И правильно она себя определяла, потому что был сын-подросток с его учёбой, а больше неучёбой, шалопайством, добрым и доверчивым, но по-бараньи упертым характером, муж-алкоголик с постоянной проблемой работы, потому что его запои ни один наниматель терпеть не собирался. Его гнали отовсюду и он, в гордыне и обиде на несправедливость мира лично к нему, прочно укладывался на диван и предоставлял Мане эксклюзивное право на труд, а равно и на обихаживание себя, люмпена, отвергаемого бездушным миром капитала.

Так она и крутилась. Она растолстела и ходила, как утка, переваливаясь. Так когда- то ходила ее одесская бабушка, а Маня над ней смеялась в глаза и говорила: «Утя-утя-утя… Бабуль, ходи ровно, а то упадешь»! Бабушка от этих слов на секунду выпрямлялась, но ей было очень трудно держать спину, и она снова начинала раскачиваться, а Маню это страшно раздражало. Жестокая она была девочка, сарказм и некоторый цинизм всегда были наготове для тех, кто попадался под руку. А сейчас – толстая тётка в чём-то невнятно сером, сама стала похожа на свою 65-летнюю бабушку. Надо было что-то делать, возвращать себя прежнюю – лёгкую и быструю. Но… лень для себя. Нужен был мощный стимул, чтобы закрутилось быстрее колесо её жизни и перестало, наконец, скрипеть.

Искать приключения на свою голову, в робкой надежде наткнуться случайно на мужчину-мечту? Так ведь сама ни для кого давно уже не мечта.