Читать книгу Вологжанка - Татьяна Боровенская - Страница 4

_{Дороги – всегда это чьи-то прощания}

_{И чья-то тревога и грусть,}

_{И данные в спешке родным обещания}

_{– Вы ждите, я скоро вернусь.}

_{(Из стихотворения Нины Стрелковой «Дороги»)}

Весна 1934 года принесла новую беду и трудности. Умерла Александра. Тяжело было прощаться с ней. Ни один раз её мудрость помогала выживать в трудное время. Похоронив её рядом с Павлином, глава семейства задумался, как жить дальше.

Дети ослабели от голода и часто болели. Особенно сдала Надежда, средняя сестра Райки, кашель душил её беспрестанно. Еда заканчивалась, несколько десяток картошек на целую семью, вот и всё, что было из припасов. У Николая ещё оставалось ружье, хотя в лесу запретили всякую охоту, да и патронов было в обрез, он решил попытать счастья. Едва рассвело, Николай отравился в лес, но надо было успеть на работу и он, проходив два часа смог подстрелить на последнюю дробь только сойку и лесного голубя, но и они помогли протянуть несколько дней. В колхозе посчастливилось выпросить две горсти зерна. Так дети с приходом весны начали, наконец, выздоравливать.

«Надо как-то менять жизнь. Иначе следующую зиму не протянем», – печально подумал глава семейства.

Уже многие, бросив всё, получая паспорта всякими хитростями, уезжали из деревни: одни в Вологду, другие в Архангельск.

Николаю поручили отвезти выбракованных лошадей и коров с двумя помощниками в Вологду. Им выдали паспорта. Каждый колхоз выполнял свой план по мясозаготовке, несмотря на то, что сами еле выживали. Долго добирались мужчины через перелески и по разбитым дорогам.

Закончив дела, решили сходить к речке Сухона посмотреть корабли, людей и новую жизнь.

Николай увидел женщину, которая несла в руках большой каравай хлеба.

– Извините, гражданочка. А чтобы купить такой хлеб нужно ли для этого паспорт?

– Вы что товарищ? Вон через дорогу хлебный магазин, заходите и покупайте!

Николай смутился, но не мог же он объяснить, что в городе не был несколько десятков лет.

Его напарник Иван сказал:

– Другая жизнь, видно неплохо у них. Мы работаем, как крепостные, света белого не видим, а голодаем. Как семью содержать? Порушила новая власть устои деревни. Мои родственники в Рикасиху поехали, а на Северной Двине город закладывают, Судострой называется. Они очень довольны, так как нашли работу и платят хорошо. Я подумываю сняться, там хоть рыба есть. Брошу колхоз, будь он неладен и к ним уеду. Охотиться не дают, землю отобрали, а детей не прокормишь за их трудодни.

Мужчины купили дешёвого хлеба, и пошли к лошадям готовиться в обратный путь.

Вернулся Николай в деревню, тоска охватила его сердце.

«Неужели и дети мои не узнают лучшей жизни, так и будут на работе ломаться и голодать»? – Подумал он с горечью.

– Анютка, – обратился Николай, – паспорт у меня есть теперь, хочу с места этого уходить, нету жизни больше в деревне. Еле-еле вытянули нынешнюю зиму, и мать потеряли, а следующую ещё хуже будет. Колхоз создали, чтоб крестьянство погубить, сама видишь, как мы бедствуем. Давай корову продадим и уедем в Рикасиху. Рядом новый город Судострой начинают возводить. Я нашёл знакомых с Никольской. Они зовут нас, хвалятся, что неплохие деньги платят в Рикасихе, это районный центр, а если плохо будет, в Судострой переберёмся, там большое дело затевают, корабли будут строить. Как думаешь?

Анна заплакала, помолчала, потом ответила:

– Ну что же, надо поехать из-за детей. Здесь жизни нет, совсем оголодали. Хочется, чтобы их судьбы лучше сложились на новом месте. В колхозе как проклятые работаем, а толку нет, всё план повышают, страну кормить надо, а мы кто тогда?

Николай обнял её и произнёс:

– Лапушка моя, авось не пропадём. Дети старшие уже подросли, как-нибудь устроимся. Директор школы хотел давно купить корову, вот ему и продам, а Федорёнку лошадь с телегой предложу. Надо попросить его, чтобы он с нами до Шуйского поехал, так и доберёмся к пристани. А там и по реке до Вологды доедем, оттуда поездом до Архангельска, Рикасиха от него недалеко.

Анна вздохнула и сказала:

– Уйдём из деревни, силы ещё остались, а будущее покажет, правильно ли мы сделали. Никто не знает где лучше, но тут от голода погибать не хочется. Я завтра пойду тоже за паспортом, скажу, что попробую устроиться поваром в соседнее большое село Воробьёво. Надеюсь, твой брат не подведет и выдаст мне документ. Скажу, что только на месяц наймусь на работу. На том и порешим.

Анюта получила паспорт, но на работу не пошла, объяснив это тем, что заболела. Они начались готовиться к отъезду.

Дети обрадовались, оживились, не могли дождаться, когда же поплывут на пароходе, а затем сядут в поезд. Они видели железную дорогу только на картинке в школе и мечтали о предстоящем переезде. Старшая Александра, которой уже было семнадцать лет, особенно была довольна и планировала устроиться на работу в новом городе. Василий хмурился как взрослый и говорил, подражая родителям:

– Чему радуетесь? Неизвестно, что нас ждёт на новом месте.

Шустрая Райка была счастлива совершенно. Она так любила перемены в жизни, что возразила брату:

– В другую школу пойдём с городскими детьми, а там столько интересного будет, я уверена. Школьные книжки дадут на каждого и с картинками! Может и сумка будет у меня красивая, а то хожу с холщовой.

Ольга с Надеждой держали младших на руках Валю и Вову, слушали их перепалку, но в разговоры не встревали.

Прибежала Божатка, запричитала:

– Как же вы дом хороший оставите, сам же строил! Здесь хоть и голодно, но всё знакомо. С Родины нельзя уходить, подумайте хорошенько.

– Ничего, – ответила Анна, – как все, так и мы. Сколько людей уехало, а никто не вернулся. Надо попробовать, муж дом заколотит, а будет совсем плохо, приедем назад.

Стали потихоньку собираться. Федорёнок, как узнал о планах брата, начал ругаться, что его обманули, и теперь могут быть неприятности из-за их паспортов, но помочь Николаю согласился, повторяя при этом:

– А что, если меня из-за вас посадят в тюрьму? Вернёшься ещё в родную деревню! Попомнишь моё слово. Разбегаются, как тараканы. Работать, кто будет? С вами социализм не построить, трудностей испугались, всей стране не просто. Надо было точно тебя раскулачить!

Николай не вступал с ним в перепалку, думая про себя:

«Вот ты зад оторви от стула, да работай и строй свой социализм, а то всё в разъезде или агитацию в клубе проводишь, знаю я, тебя хлебом не корми, дай языком помолоть»!

Фёдор ещё больше распалялся, видя молчание брата.

– А что люди скажут? Брату и его жене паспорт выдал, и тот уехал в город. Сейчас меня за глотку возьмут! Вы, несознательные элементы рушите деревню, и тормозите наш путь в светлую эру коммунизма!

Николаю надоело слушать, и он сказал:

– Хорош агитацию разводить, ты что забыл? Не на собрании! Поехали вместе, я не против. Федорёнок вспомнил, что и правда, слушателей нет.

Он «угас» и хмуро сказал:

– Ладно, предупреди, как будете выезжать заранее, а то меня могут в район вызвать и напиши, как устроишься.

Анна перед отъездом пошла к соседке Катерине.

– Как здоровье? – Спросила она, – скоро ли тебе рожать?

– Слава богу, хорошо! Думаю, может месяца через два, – с радостной улыбкой ответила, ещё довольно молодая, симпатичная женщина.

– Уверена, будет сын! Вот мне счастье привалило! А то уж думала так и буду свою вдовью долю горькую и дальше тянуть. Я у Фёдора жёны не отбираю, знаю как тяжело одной, детей-то у неё нет, а мне ребёночек только и нужен.

Аня улыбнулась и погладила её по плечу:

– Правильно, узнаешь счастье материнства, нечего одной куковать! Дети хоть и тяжело достаются, но это радость и смысл жизни. Мужиков в деревне почти не осталось, война гражданская здорово подкосила, а от Федорёнка не убудет. Ты пойди, можешь взять у нас в доме что-нибудь для хозяйства. Колыбелька у нас хорошая осталась. Я своё отражала, уезжать мы собрались в Рикасиху, здесь наших детей не поднимем, голод замучил.

– Не боитесь переезжать? Ну да с Николаем, ты словно за каменной стеной. Повезло с мужем, работящий он, серьёзный, не пьёт и не курит. Бог вам в помощь! – Сказала соседка.

– За домом присмотри, хорошо? Кто знает, как распорядится судьба? Будет совсем плохо, вернёмся в это колхозное рабство, куда же деваться? Александра, старшая, начала невеститься, лучше уж в городе пусть жениха ищет, может её доля лучше будет? – Грустно произнесла Анна.

– Может ты и права! Сколько годов я жила одна? В деревне туго с мужиками, не дай бог пропустишь свою пору или овдовеешь как я, то и всё, одиночество задушит. А в городе бы я жила, так давно бы себе и мужа нашла, и детей кучу родила. Ну, счастливо вам, зайду позже.

Весеннее солнце обогрело теплом, лес манил, предлагал грибы ягоды, но и появившаяся мошкара одолевала нещадно.

Старшая Александра предложила:

– Райка, Вася, а пойдёмте в лес! Я полянку в прошлый раз приметила, земляники наберём, а мы с матерью пирогов испечём, да грибов поищем, можно посушить и в дорогу взять.

Любила Шура лес, в свободное от крестьянской работы время, часто уходила по ягоды. Первая певунья на вечеринках, не любила она работать в огороде, ни ухаживать за животными. В такой большой семье трудиться приходилось, как взрослой.

Девушка всё повторяла:

– Как выйду замуж, так не больше двух детей рожу. Столько ртов кормить, что за жизнь!

Анна посмеивалась:

– Не говори раньше времени! Своя ноша не тянет, как с мужем повезёт, а то и пятерых захочешь. Наш отец всем отцам пример, я бы и ещё родила, коли могла.

Лес приветливо встретил раскидистыми ёлками, соснами, да зелёными берёзами. Вскоре подошли к болоту, Шура знала дорогу через него и строго приказала:

– Берите слегу, да за мной след в след, Вася, а ты замыкающий, присматривай за Райкой!

Огромное болото подсохло, дождей последнее время не было, и они шли, словно по пуховой перине. Через пару километров у Райки заболели мышцы ног, и приятное ощущение от ходьбы ушло, хотелось скорее дойти к островку с деревьями, передохнуть и посидеть на твёрдой земле. Наконец, они дошли до редких деревьев, и болото плавно переходило в лес. Рая вздохнула с облегчением.

Александра быстро нашла полянку, усыпанную земляникой. Они наелись и набрали полные корзинки ягод. Отдохнув немного, отправились в обратный путь к дому.

– Опять это болото! – Сказала Райка.

– Не забудь слегу, – напомнила сестра.

Рая и правда о ней забыла. Обратно они, уставшие, но довольные шли медленно. Уже виднелись берёзки и болото заканчивалось. Довольная Райка прибавила ходу. Вдруг она резко провалилась сразу же по пояс, едва сделав шаг в сторону. От испуга, Рая закричала, ухватившись за спасательную слегу. Шура повернула назад, но Василий уже лёг на живот и схватил девочку за руку.

– Проклятое болото, ну и коварное, – сказала Шура.

Василий вытащил плачущую Раю.

– Ничего, уже близко, не бойся, внимательно, иди след в след, – строго приказала она.

Благополучно добравшись домой, они получили взбучку от Анны, что не предупредили её о лесной вылазке.

– Шура! Ты же старшая в семье, – сказала мать, – почему так поступила? В Свистунихе на крайнюю избу у леса стая волков напала и всю семью загрызла! Сейчас охоту запретили, и много их развелось, опасно в лес ходить, особенно детям.

– На собрание! Лесник приедет! – Закричали у дома, постучав колотушкой по воротам.

Николай сказал:

– Напоследок схожу, послушаю, а вдруг охотиться разрешат?

Анна горько улыбнулась и ответила:

– Держи карман шире, дождёшься от них, скорее наоборот, ещё что-нибудь придумали, чтобы от леса отвадить!

Изба набилась людьми, все хотели увидеть нового лесника. Собрание открыл Федорёнок, произнеся, как всегда, пламенную речь о светлом будущем и коммунизме, затем передал слово леснику Григорию Ивановичу.

Худой, мужчина, со шрамом на лбу, был краток:

– Правильно сказал Фёдор Владимирович, наше будущее зависит от нас, партия и правительство прямо указывают в директиве:

«Необходимо беречь лес и всё, что в нём находится, это народное достояние».

А сейчас идёт хищническая вырубка леса на продажу, как и охота. Не бывать этому! Учтите, даже и за сломленную ветку будем штрафовать! А злостных нарушителей в тюрьму!

Раздались крики:

– А чем же печки топить, ну и ну!

– Помогайте сохранять лес, – продолжил лесник, – в сосновых делянках много хвойных иголок, большой слой под деревьями, от этого деревья гниют, вот и собирайте. Они прекрасно горят, да и деревьям поможете. На каждого человека будет норма дров, в деревне организуем бригаду, и можно будет пилить только сухостой или повреждённые деревья. Но шишки не собирайте, узнаю, кто шишками топит печки, оштрафую!

Люди молча стали расходиться с хмурыми лицами.

Николай пришёл домой и с порога, с возмущённым видом воскликнул:

– Вот дела, Анютка! Мало им что голодаем, так ещё теперь запрещено и ветку в лесу сломить, будут штрафовать, и тюрьмой пригрозили! Завтра же готовься к отъезду, не дают здесь жить. Нужно уезжать пока паспорта не отобрали, а то, мало ли что.

Горько покидать родное гнездо, тем более построенное своими руками. Уже сложили на телегу двухведёрный самовар, сундук, кое-что из нехитрой утвари. Непривычно и страшно было смотреть на открытые ворота пустого овина. Анна незаметно вытирали слёзы, концом своего платка. Дети сидели на телеге притихшие и немного испуганные. Младшие не могли понять, отчего так хмурятся родители, а старшие молчали.

Николай перекрестился, поклонился дому, закрыл дверь, приладил доску и стал её забивать. Ему казалось, что он бьёт гвозди не в дверь, а в своё сердце.

Грустная Анна стояла рядом с телегой и ждала мужа. Николай зашёл за угол дома, нежно погладил его брёвна натруженной рукой с раздавленными от работы пальцами и прошептал:

– Ты уж прости нас, домушко!

Затем повернулся и твёрдым шагом подошёл к телеге, взял вожжи из рук Анны и, не оглядываясь больше, выехал со двора Они медленно проезжали по улице. Все, кто был не на работе в этот час, а также старики, вышли с пожеланиями счастливого пути. Им махали вслед, а потом, пригорюнившись, возвращались обратно. Ольга-божатка долго смотрела на уезжающих родственников, смахивая слёзы.

«Ну, если Крючковы уехали, то и наш черёд скоро придёт», – подумала крёстная.

Семья подъехала к дому Фёдорёнка. Брат, увидев их из окна, вышел навстречу:

– Здорово! Собрались? Ну, в добрый путь!

Он молча пошёл рядом с Николаем, в душе расстраиваясь в ожидании грядущих перемен в привычной деревенской жизни, которая медленно, но неуклонно рушилась на его глазах.

В конце деревни у крайней заколоченной хаты, которая стояла почти у леса, вдруг, откуда ни возьмись, выскочил заяц, и стремглав перебежал им дорогу, скрывшись среди густых деревьев.

Николай улыбнулся и воскликнул:

– Вот и лесные жители нас провожают!

Дети оживились и заинтересованно закрутили головами, ожидая увидеть кого-нибудь ещё.

Анна вдруг подумала: «Не к добру это, но может, обойдётся»? Но вслух ничего не сказала, лишь слегка нахмурилась, отгоняя плохие мысли.

Фёдор спросил:

– А где жить-то будете в Рикасихе? У знакомых? Найдёшь ли там работу?

Николай ответил просто:

– Не знаю ещё. Вот и посмотрим, как твоя Советская власть поможет беднякам. Теперь, мы пролетарии, ничего не имеем кроме детей, самовара и сундука. Руки мои рабочие прокормят, на себя надеюсь, главное чтобы спина не подвела. Может детям дальше в жизни лучшая судьба улыбнется, и не будут голодать, как мы, да на работе ломаться за гроши. Едем за лучшей долей, а уж как судьба распорядится, один бог знает. В деревне и городе жизнь стала разная. Здесь Анна замучилась, со слезами белый, лесной мох с мукой мешать и пироги печь, это дело? Раньше, хоть дровишек продать можно было, сколь раз они выручали? И лес всегда помогал выжить, а теперь всё запрещено. Скоро и сам уедешь из деревни. Из трехсот домов, сколько осталось? Сто, а может и меньше! Город всех зовёт, чтобы выжить. Эх! Погубили деревню, как специально. Ваш вождь к чему призывает? Пролетарии всех стран соединяйтесь! Нету крестьянам места в России, ну вот мы и стали пролетариями. А не понимают, что тем и сильна была Расея-матушка, что крестьяне хорошо жили и всех кормили. То, что творится сейчас при народной власти, при господах не было.

Фёдор задумался, погрустнел, но ничего не ответил.

На пристани в Шуйском было многолюдно. Николай сгрузил вещи с телеги и попрощался с братом:

– Не поминай лихом, спасибо за помощь. Иногда буду в деревню наведываться, а ты за домом присмотри, огород мы Катерине отдали. Она рассказала Анне, что сына ждёт, поздравляю. Дети это ради чего мы живём и что оставим после себя. Прощай, авось, свидимся ещё!

Они обнялись. Ребятня радостно бегала по пристани, махая руками пароходу, который показался вдали. Небольшой летний дождик налетел, покапал и исчез.

– Хорошо, что дождь пошёл, добрая примета, – сказала Анна.

– Главное, чтоб плакать не пришлось, – горько пошутил Николай, тяжело отрывая от себя родную деревню, где прожил большую часть жизни.

Семья разместилась на палубе, усевшись на сундук. Они с интересом смотрели на проплывающие мимо окрестности.

Вдруг, Райка прижалась к матери и воскликнула:

– Мама, смотри, церковь плывёт, страшно!

– Вот глупая, – засмеялась Анна, – это пароход проплывает мимо, а она на земле стоит.

Добравшись до Вологды, старшие дети подхватили малышей, а Николай с Анной выгрузили нехитрое добро на пристань.

– Вот и речку Сухону с Вологдой узнали! А правильно, что перебираемся в другое место, смотри, сколь дети увидели, а то в деревне были как бирюки, – сказала Анюта мужу.

– Постой тут, пойду искать телегу и лошадь, надо до вокзала добраться, – ответил Николай и ушёл.

Через полчаса он подъехал с дедом, который согласился их довезти к перрону железнодорожного вокзала.

– Ох, у тебя и семья, детей много! Куда же вы следуете? – Спросил он, поглаживая седую бороду.

Николай улыбнулся:

– Богатый я! Без наследников, надеюсь не останусь, правда, состояния кроме вон самовара не имею, ну, дело наживное, было бы здоровье. В Рикасиху мы едем к знакомым, бежим из деревни от голода.

– Знаю, милок, сам к сыну переехал, как бабку схоронил. Погубили наш уклад, предками нам завещанный, антихристы, настоящие!

Так, беседуя с дедом, незаметно приехали на железнодорожный вокзал, чтобы продолжить путь дальше в Архангельск, а затем в Рикасиху.