Читать книгу Анамнез жизни - Татьяна Бурдакова - Страница 4

Кто из нас не учился в своё время играть на гитаре или хотя бы не мечтал об этом? Лично я, подобно многим подросткам, не избежала этого поветрия. В четырнадцать лет на каком-то осеннем школьном капустнике я услышала, как мой одноклассник Витька Кедров лихо исполняет песни группы «Сектор газа» «Пора домой» и «Демобилизация», и это произвело на меня огромное впечатление. Пел-то Витька, честно говоря, отвратительно – он не попал ни в одну ноту, и это было, пожалуй, единственным его бесспорным музыкальным достижением, – но сам факт того, что этот заядлый троечник умеет играть на гитаре, сразил меня наповал. Мне вдруг страшно захотелось так же, как он, молча доставать из чехла видавший виды инструмент, деловито усаживаться на заботливо предложенный учительницей стул, рассеянно бросая: «Да мне, в общем, всё равно, где сесть…», несколько секунд сосредотачиваться под испытующе-внимательными взглядами одноклассников – и в звенящей тишине аккуратно брать, наконец, первый аккорд.

Вернувшись домой со школьного вечера, я стала приставать к отцу, чтобы он показал мне аккорды – когда-то в юности он бренчал в общежитии на шестиструнке всякую антисоветчину, – и уже на следующий день меня было за уши не оттащить от гитары. Конечно, «всамделишной» игрой мои опусы назвать было нельзя – я просто подбирала песни Цоя, Шахрина и Павла Кашина на известных всем трёх аккордах, отрабатывая на них примитивный дворовый бой, – но поначалу мои скудные знания вполне позволяли мне реализовывать соответствующие им скромные желания, и, играя, чувствовала я себя едва ли не Зоей Ященко1. Однако уже через пару недель восторг начал потихоньку утихать. Мои навыки игры на гитаре были слишком бедны для того, чтобы подбирать песни в разных тональностях, а нет ничего хуже, чем исполнять весь репертуар на одних и тех же аккордах. Играть целыми днями одно и то же мне стало в конце концов скучно, и инструмент отправился обратно на стенку, где и провисел весь следующий учебный год, пока я готовилась к поступлению на филологический.

Но желание играть у меня не пропало. Не в пример многим моим ровесникам, для которых гитара была только временным способом привлечь к себе внимание противоположного пола или продемонстрировать протест против старшего поколения, я не относилась к ней как к минутному увлечению. Едва поступив в университет, я вернулась к попыткам музицировать, но школьная история, конечно же, повторилась опять: моя музыка звучала бледно и скучно, а я даже не представляла, как можно разнообразить свою игру. Папа ничем помочь мне больше не мог – перестроечные песни, которые двадцать лет назад составляли его репертуар, не требовали особых изысков. На старшего брата рассчитывать тоже не приходилось: он имел к музыке примерно такое же отношение, как человек весом в центнер – к классическому балету. Но, тем не менее, каждый вечер, вернувшись из института, я закрывалась в своей маленькой комнате, снимала со стены папину «Кремону» и несколько часов подряд пела что-нибудь из Летова, Чигракова или БГ, отрабатывая всё те же простые музыкальные последовательности.

На первой после окончания школы встрече выпускников мы с Витькой Кедровым как-то неожиданно зацепились языками (в смысле – нашли общую тему для разговора, а совсем не то, что вы, возможно, подумали), и я уговорила его дать мне несколько уроков гитарного мастерства. Уроки проходили у Витьки дома, в его комнате, завешанной плакатами с изображениями отечественных рок-звёзд. Изо всех сил пытаясь игнорировать ну просто феноменальное отсутствие музыкального слуха у моего наставника, я кое-как осилила ещё семь аккордов и, таким образом, имела их теперь в своём арсенале целый десяток. На этом Витькин гитарный курс завершился, и я снова отправилась в свободное плавание.

После пары месяцев упорного ежевечернего бренчания, которым я продолжала заниматься, судьба наконец повернулась ко мне лицом, а не задом – причём не только в музыкальном смысле. На одном из концертов «Аквариума», который лет с тринадцати составлял добрую половину моего плейлиста, я познакомилась с потрясающе интересным парнем, у которого была своя группа. В Сашку я влюбилась с первого взгляда и, что называется, по самые помидоры. Как вскоре выяснилось, чувства были взаимными. Саша предложил мне быть его девушкой (не знаю, как сейчас, но тогда это говорилось у нас именно так), и мы стали встречаться.

В свободное от учёбы, репетиций, концертов и студенческих пьянок время Сашка честно пытался расширить диапазон моих гитарных знаний – но, как это бывает в юности, мне были куда более интересны наши с ним отношения, чем правильная постановка рук на гитаре. Инструмент вторично отправился обратно на стенку, а я с головой нырнула в омут любви, где мне и так хватало и драйва, и музыки. В качестве музы я чувствовала себя просто прекрасно – но через два года жизнь умело ткнула меня носом в упрямый, совершенно очевидный для меня теперь факт, что нельзя-таки складывать все яйца в одну корзину.

Однажды, тёплым сентябрьским вечером, после репетиции Саша пригласил всех своих музыкантов к себе. У ребят было в порядке вещей брать с собой на репы – так называли мы репетиции – своих девушек. Тот вечер не стал исключением, поэтому помимо меня к Саше поехали Рита, с которой встречался басист, и некая Кира – с ней буквально несколько дней назад познакомился Стёпа, наш клавишник. Надо сказать, эта Кира мне как-то сразу совсем не понравилась. Довольно высокого роста, стройная, рыжеволосая, с пирсингом в губе и над левой бровью, держалась она, как мне показалось, страшно высокомерно. Попав в нашу сбитую компанию, она совершенно не пыталась наладить контакт со мной или с Риткой, едва ли обмолвившись с нами парой фраз, – но зато отчаянно строила глаза всем парням, в том числе и моему Сашке. Что нашёл в ней Степан, я не знаю, да и, в общем, не моё это дело – но я сразу поняла: с этой барышней нужно держать ухо в остро.

Мы вшестером пили на кухне вино и обсуждали последний альбом «Энимал Джаза», когда Кира, затянувшись сигаретой и затушив её в пепельнице своими длинными пальцами, неожиданно обратилась к Димке, нашему бас-гитаристу:

– Дима, ну-ка, дай-ка мне гитару. Давно не брала в руки инструмент…

Мы с Риткой переглянулись. Много раз мы наблюдали в разных компаниях эту картину – не вполне трезвая девица начинает неумело бренчать что-то на трёх аккордах и петь мимо нот. Рита, как и я, когда-то, ещё в школе, на гитаре играла, причём довольно неплохо, но в последние годы главной сферой её интересов было кино: она училась на режиссёра. В общем, во взглядах наших читалась, наверное, брезгливая снисходительность, и ничего интересного мы от этой Киры не ждали.

Но нас ожидало разочарование. Кира на удивление быстро подкрутила колки и, тронув струны, запела. Пела она, чёрт возьми, хорошо – даже очень. А ещё она отлично справлялась с барре. Не то чтобы меня кольнула зависть – но я впервые с сожалением подумала: а зря я забросила музыку. Стёпа и Дима подпевали ей под «Полковника Васина», Рита делала вид, что ей всё равно – а Сашка смотрел на неё с явным интересом, и от этой мысли мне стало не по себе. Когда Кира запела, она даже похорошела – верный признак того, что человек занимает своё, а не чужое место в жизни. Закончив с «Полковником…», она начала петь «Вороны» Шевчука. Это было уже слишком – моя любимая песня! Я злилась на себя, что так и не научилась нормально играть, но понимала, что Кира в этом не виновата, поэтому демонстрировать свой гнев было глупо.

Но это были ещё цветочки. Когда Кира закончила, раздались аплодисменты. Хлопал мой Саша. Закончив хлопать, он повернулся к Стёпе:

– Да, чувак, повезло тебе, вы на одной волне! Сколько лет ты играешь? – Обратился он к Кире.

– Ха-а-а, лет!.. – Кира запрокинула голову, усмехнулась и, в упор уставившись на Сашку, как мне показалось, нарочито медленно провела языком по губе, в которой блестело серебряное колечко. – Я все эти аккорды и три десятка песен выучила за лето. Парень один на пляже показал, он там спасателем работал, – пояснила она, продолжая буравить моего парня глазами и улыбаясь недвусмысленной, совсем не невинной улыбкой.

– Слушай, ну, тогда ты вдвойне крутая! – Сашка явно был поражён. – Танюха моя вон уже три года учится, а дальше десятка блатных аккордов не ушла. Ну, в принципе, ей не так уж это и надо – у неё же есть я, – Саша улыбнулся и похлопал меня по колену. – Но мне, конечно, было бы дико приятно, если бы она хотя бы иногда пела мне те песни, которые поёшь ты.

Тонкое лицо Киры расплылось в самодовольной улыбке. Бросив на меня победный, исполненный превосходства взгляд, она передала гитару Саше, который, подкрутив колки, заиграл «Дыхание» «Наутилуса».

Вечер продолжался. Саша пел, Стёпа подливал нам вина, все пили, смеялись и подпевали под старые, всеми любимые песни – и только у меня настроение было просто отвратительное. Во-первых, я терпеть не могу, когда мне ставят кого-то в пример – а Саша, хоть и косвенно, сделал именно это. Во-вторых, он задел моё больное место: гитара была моим давним незавершённым гештальтом, и это дело, будучи отложенным в долгий ящик, меня всё же тревожило. В-третьих, меня откровенно взбесило то, что мой парень явно был расположен к этой длинной рыжей нахалке. Благодаря тому, что она хорошо играла, им было о чём говорить, а общие интересы всегда были очень важны для Саши при общении с девушкой. Я, конечно же, знала, что Сашка меня любит, а кроме того, он не станет отбивать Киру у своего друга, но женщины, увы, бывают крайне коварными, и некоторым из них удаётся очень успешно пудрить мужчинам мозги.

Поразмыслив над ситуацией, я решила, что стратегически верным будет как можно скорее отчалить домой: во вздрюченном состоянии лучше не делать резких движений. Я поднялась и объявила, что уезжаю. Ребята, конечно, были очень удивлены: они никак не могли понять, с чего это меня вдруг так переклинило, но я, лучезарно улыбаясь, сплела на ходу милейшую историю о свалившемся как снег на голову родственнике, которого срочно надо встретить на вокзале, и даже каким-то чудом уговорила Сашу не провожать меня до метро. Убедившись, что я ни на что не обиделась – раскрывать карты в мои планы совсем не входило, – мой благоверный расцеловал меня на прощание на глазах у Киры, и я благостно поехала домой, уже вовсю обдумывая хитроумный план мести.

Дома я, от злости выпив залпом две стопки коньяка, сняла со стены запылившуюся папину «Кремону» и стала подбирать очень соответствующую моему настроению песню «На дне» группы «Агата Кристи». Получилось, как ни странно, вполне неплохо – наверное, сказалась моя жгучая обида на весь мужской род. Похоже, за один вечер Саша сделал для моего музыкального развития значительно больше, чем за все два года попыток обучить меня навыкам приличного аккомпанемента: я загорелась желанием научиться играть – назло ему, новоявленной рыжей бабе и всем своим предыдущим провалам.

После трёхчасового гитарного марафона, во время которого невидимому слушателю был продемонстрирован весь арсенал известных мне песен, пальцы у меня были сбиты в кровь, но чувствовала я себя значительно лучше. Выпив зачем-то ещё и успокоительное, я завалилась спать, даже во сне пребывая в том самом боевом настроении, которое не предвещало моему окружению ничего утешительного. Я вышла на тропу войны – и готова была сделать всё, чтобы чувствовать себя во всеоружии.

Следующим днём была пятница. Стоял сентябрь, учебный год только начался, расписание в институте ещё не утвердили, поэтому занятий сегодня не было. Проснувшись, я долго лежала в постели, прокручивая в голове своё вчерашнее гитарное помешательство, и, проанализировав свои ощущения, пришла к выводу, что за ночь оно не прошло. Приняв душ и выпив кофе, я натянула джинсы и кеды, закинула на плечо рюкзак и отправилась по делам.

Вернувшись домой через полтора часа, я с чувством глубокого удовлетворения извлекла из рюкзака свои покупки: электронный тюнер, каподастр и шесть разных самоучителей игры на гитаре. Бегло пролистав каждый из них, я окончательно убедилась, что мне действительно нужны они все, но печатного материала мне оказалось мало. Усевшись перед компьютером как была, в уличной одежде, я за пятнадцать минут накачала с разных сайтов десяток никак не увязывающихся друг с другом обучающих видеокурсов и сохранила их все на рабочем столе. После этого я собрала в одну папку записи песен, которые хотела научиться играть, и терпеливо пронумеровала все эти сто сорок восемь аудиофайлов. Закончив свой кропотливый труд, я довольно откинулась на спинку рабочего кресла. Вот теперь-то ты узнаешь, чего я стою, дорогой Сашенька!

Рассиживаться было, однако, некогда: я жаждала немедленно приступить к реализации своего амбициозного плана. Я переоделась, сделала себе здоровенную порцию кофе, заперлась в своей комнате и, сняв со стены «Кремону», уселась с ней на диван и положила перед собой один из самоучителей, параллельно запустив на компьютере первый попавшийся видеокурс. Моей первостепенной задачей было научиться брать аккорды с барре, и я приступила к её выполнению с неистовым рвением. Пристально щурясь и зловеще скрежеща зубами, я силилась повторить то, что было нарисовано на картинках и демонстрировалось на экране компьютера – но, видимо, мне мешал праведный гнев, который, собственно, и сподвигнул меня на всю эту свистопляску. Вместо того чтобы сосредоточиться на отработке нового навыка, я со злорадством размышляла о том, как скоро выйду на сцену в составе своей, куда более успешной, чем у противного Сашки, группы, как у него от изумления отвалится челюсть, когда он увидит меня на сцене с гитарой и микрофоном, как прямо там, на глазах у наших общих друзей, он отправит в пешеходно-эротическое путешествие подлую рыжую девку, которой имел несчастье сделать при мне комплимент, и, продираясь сквозь толпу зачарованных зрителей, ринется ко мне на сцену с букетом алых роз, попутно лупя им по сусалам всех, кто мешает ему ко мне протолкнуться. Одним словом, пальцы делали одно, а в голове было совершенно другое, и через полтора часа этих бездумных, но страшно упорных занятий я утомилась настолько, что была не в силах даже пойти на кухню налить себе чай. Кое-как приняв душ и почистив зубы, я сгребла в кучу все самоучители, переложила их с дивана на стол, отправила компьютер в спящий режим и, прислонив гитару к стене, моментально заснула.

На следующий день, в субботу, после завтрака я снова закрылась в комнате и принялась мучить себя и гитару. На то, чтобы полностью пройти весь тернистый путь от из рук вон плохого дворового гитариста, которым я была, до звезды рок-сцены мирового масштаба, я отвела себе не много не мало – два месяца. Большим временем я располагать никак не могла: мне нужно было во что бы то ни стало как можно скорее прищучить Сашку. Накрутив себя до предела, я вбила себе в голову, что он по уши влюбился в Стёпину Киру, а потому занесла его номер в чёрный список и перестала отвечать на его звонки. Это было глупо и негуманно – но что поделать: меня совершенно покинула рассудительность. Я почему-то была уверена, что мы с Сашей уже расстались, поэтому двухмесячный срок, в течение которого мы не будем общаться, представлялся мне вполне реальным.

Терять время было нельзя. Просидев четыре часа за гитарой, я с чувством выполненного долга отложила инструмент и отправилась в большой торговый центр рядом с метро, где, зайдя в любимую «Zara», одним махом приобрела себе сногсшибательный наряд для первого выступления: чёрные обтягивающие брюки, такой же жилет, красные лаковые туфли на таких гигантских каблуках, что не упасть в них со сцены можно было только под тяжестью давящего к полу контрабаса, и умопомрачительную шляпу с бордовыми перьями. Всё это великолепие я притащила домой и расставила и развесила в своей комнате, чем вызвала полное недоумение членов своей семьи. Впрочем, мне было не до выражений лиц родителей и старшего брата: передо мной стояла великая цель, и всё остальное казалось мне несущественным.

Справить гардеробчик у меня, как у любой нормальной девушки, получилось отлично, а вот взять прилично аккорд в закрытой позиции не удавалось по-прежнему. Пальцы отваливались, болели запястья, предплечья и даже шея – а звук, хоть убей, выходил отвратительно дребезжащим. Скрючившись над несчастной «Кремоной», я с нечеловеческим усилием в сотый раз прижимала указательный палец левой руки к грифу, ставила остальные пальцы на нужные струны и пыталась двигать в сторону гитарной розетки всю эту получившуюся комбинацию, но уже на седьмом или восьмом ладу изображённая мной казябра переставала мне повиноваться. Я пыхтела, кроила изуверские физиономии, отирала со лба пот, и, засучивая рукава старой полосатой пижамы, в сотый раз пыталась изобразить что-то похожее на музыку – но результат был чуть больше чем нулевым. Пару раз в голову закрадывалась мысль о том, что стоило, может быть, избавиться от маникюра и заменить прилично отросшие красные когти на бесцветные обрубки, как настоятельно рекомендовано было в самоучителе, но предатель Сашка мог в любую минуту появиться со своими лживыми извинениями, и я не хотела рисковать ни одним из своих женских козырей.

К вечеру субботы я окончательно отчаялась (по моим расчётам, к этому моменту я должна была уже уверенно играть аккорды с барре) и поняла: надо искать педагога.

Интернет буквально разрывался от объявлений, предлагающих обучение игре на гитаре. Свои услуги предлагали молодые выпускники Гнесинки, имеющие множество регалий основатели бардовских клубов, заслуженные педагоги музыкальных школ и просто талантливые энтузиасты, готовые поделиться накопленным опытом. От количества просмотренных объявлений у меня уже рябило в глазах, и я хотела было сделать небольшой перерыв на пресловутый кофе, как вдруг моё внимание привлекла фраза, которая, казалось, на сто процентов отражала то, что я планировала получить от препода. Коротенький текст начинался со слов: «Научу вас всему. Без теории». Я действительно была бы рада избежать нудных лекций по сольфеджио: закончив музыкальную школу по классу фортепиано, я уже обладала тем минимумом теоретических знаний, который требовался для занятий на любом инструменте. Решив, что это судьба, я кликнула по объявлению и принялась жадно его изучать.

Набор на уроки гитарного мастерства объявлял относительно молодой, довольно приятный человек по имени Анатолий. На фотографии, сделанной, судя по ракурсу, на камеру компьютера, он был изображён на фоне какой-то буйно растущей зелени – очевидно, комнатных растений. На заднем плане видна была висящая на стене гитара, как две капли воды похожая на мою. Почему-то эта гитара сразу подействовала на меня успокаивающе – наверное, по тому же принципу мужчины выбирают жён, напоминающих им их матерей. Объявление, размещённое под фотографией, сообщало об амбициозных намерениях Анатолия воспитать новое поколение музыкантов, готовых исследовать только те грани музыки, которые им интересны, и не отвлекаться на прочее. По мнению автора, только такой подход способен обеспечить максимально эффективное обучение и, как следствие, эффективную жизнь, в которой есть место не одному-единственному увлечению, а целому их букету.

Словосочетание «эффективная жизнь» очень меня вдохновило, и я решила не откладывая позвонить Анатолию. Пользуясь отсутствием родителей, я достала из сумки пачку сигарет, извлекла из неё одну и нервно закурила. Взгляд мой упал на висящую над книжной полкой нашу с Сашкой фотографию. Первой мыслью было немедленно содрать её со стены, но потом я вдруг подумала, что теперь её можно использовать как отличную мотивирующую картинку: пусть мой возлюбленный изо дня в день наблюдает за моими успехами. Взяв со стола телефон, я набрала указанный в объявлении номер и, затянувшись сигаретой и победно глядя на Сашину физиономию, принялась ждать соединения с абонентом.

Анатолий ответил буквально сразу – как будто всё это время сидел в руке с телефоном и ждал моего звонка. Голос у него был глуховатым. Я представилась и рассказала о своих скромных музыкальных успехах. Преподаватель слушал меня молча, периодически покашливая. Время от времени в трубке что-то скрипело – наверное, у него был старый аппарат. В ответ на мои жалобы на собственную бестолковость Анатолий понимающе хмыкал и каждый раз, растягивая слова, повторял: «Разберё-ё-ё-ёмся… У нас всё-ё-ё-ё для этого есть…»

Не откладывая в долгий ящик, мы договорились разобраться на следующий же день. Затушив в пепельнице окурок, я, радуясь, что нашла такого понимающего педагога, потянулась за блокнотом и ручкой и попросила Анатолия назвать точный адрес, по которому мне нужно будет подъехать. В объявлении было указано, что он живёт в двадцати минутах от метро «Добрынинская», и это заранее грело мне душу: я уже представляла себе, как не спеша выхожу из метро, бреду с гитарой по шумным вечерним московским улицам, забредаю в какой-нибудь старенький уютный дворик, где на детской площадке тихо и пусто, а под ноги валятся жёлтые и красные опавшие кленовые листья, подхожу к дверям одного из подъездов и, набрав на домофоне нужный номер квартиры, захожу в просторный, выложенный старым мозаичным кафелем тёплый подъезд… Поэтому ответ Анатолия подействовал на меня так, словно меня окатили холодной водой на морозе:

– Ну так, да… Адрес… Запи-и-и-исывайте, пожалуйста: метро «А-а-аннино»… Записали? Проекти-и-и-ируемый проезд… Про-ек-ти-руемый!!! – Рявкнул он вдруг неожиданно громко, и, вновь понизив голос, вкрадчиво поинтересовался: – Успеваете?

Нет, я вовсе не против всяких окраин и совсем не считаю, что жизни за МКАДом нет – потому что сама всю жизнь живу в пригороде. Но… Как-то неправильно это – писать, что ты живёшь на «Добрынинской», если живёшь ты, мягко говоря, совсем в другом месте. Впрочем, в силу моей вечной идиотской боязни обидеть человека я ничего не сказала и, записав адрес, попрощалась и положила трубку. Что ж, пусть будет Аннино – любая великая цель требует жертв.

На следующий день, в воскресенье, я бодро встала в семь утра, приняла душ, позавтракала, накрасилась и ровно в восемь вышла из дома. Встреча наша была назначена на девять часов: я специально попросила встретиться пораньше, поскольку уже не могла терпеть – так сильно мне хотелось скорее приступить к занятиям. Плечо оттягивала уже ставшая родной «Кремона», подушечки пальцев ныли от струн, но я была полна решимости, поэтому всё это не имело никакого значения.

Дорога от родной станции «Подлипки-Дачные» Ярославского направления железной дороги до «Аннино» занимала около полутора часов – сначала электричка, потом метро. Я села в уголок полупустого вагона, аккуратно поставила перед собой гитару, стараясь уместить её на своих зелёных кедах, чтобы не пачкать чехол, засунула в уши наушники и погрузилась в прослушивание сольника Дианы Арбениной. От мысли, что совсем скоро я смогу так же, как основательница «Ночных снайперов», собирать стадионы, я, уже примеряя на себя «Бензол», «Тугую ночь» и «Фиесту», прямо-таки раздувалась от гордости и одновременно дрожала от нетерпения – скорее бы научиться всё это играть.

Альбом давно закончился и начался снова, а до «Аннино» я всё ещё не доехала. Услышав сквозь наушники: «Следующая станция – “Пражская”», я поймала себя на противной предательской мысли, что, наверное, всё-таки можно было подыскать педагога где-нибудь поближе, но быстро отогнала её: если препод хороший, нечего малодушничать.

Выйдя из метро, я была неприятно удивлена: за минувший час погода сильно испортилась. Небо выглядело по-осеннему низким и серым, поднялся сильный ветер и начинал накрапывать дождь. Я сверилась по бумажке с адресом. Выходило, что до Проектируемого проезда номер такой-то идти было прилично, около двадцати минут. Дождь между тем усиливался. Меня вдруг разобрала злость. Ладно, живёшь ты не в центре Москвы, а далеко за МКАДом – но какого рожна было писать, что твоё логово находится в двадцати минутах от кольцевой ветки, если на самом деле ученики должны тащиться к тебе от «Добрынинской» полчаса на метро, а потом – да, действительно двадцать минут, но пешком в неизвестную дикую даль?!

Поправив на плече гитару, я мрачно зашагала в нужную сторону. Зонта у меня, естественно, не было. Два каких-то оборванных парня лет восемнадцати, с которыми я поравнялась на пешеходном переходе, смерили меня сальными взглядами, и я услышала, как один из них сказал другому: «Ишь, какой сахарный завод! Я бы на нём поработал!» – после чего оба они понимающе загоготали. Я одёрнула платье, которое всю дорогу поднималось выше критической отметки из-за гитары, висящей у меня на плече, напустила на себя максимально суровый вид и ускорила шаг, надеясь поскорее дойти до места своего назначения.

До Проектируемого проезда я добралась мокрая как мышь – во-первых, из-за дождя, во-вторых, от того, что шла слишком быстро. Я торопилась, чтобы поменьше промокнуть, но в итоге, по закону подлости, вымокла буквально насквозь. В лифте висело замызганное зеркало, и я, пока поднималась на нужный седьмой этаж, успела кое-как привести себя в порядок. Ничего, Сашенька, отольются кошке мышкины слёзки… Слёзы уставшей, промокшей и вспотевшей как рота солдат, злющей мыши.