Читать книгу Спасский остров. Петербургская поэзия - Татьяна Евгеньевна Кожурина - Страница 6

Крыло морозное скиталица-зима

Влачит устало.

Хрустальная сосулек бахрома —

На всех вокзалах!

Не выбраться никак из забытья

И – не согреться!

От острых слов тяжелого копья

Пробито сердце.

Но мерзлый и застылый Петербург

Всего милее.

Весь мир блистающим становится вокруг

И – пламенеет.

Кварталы города – порталами церквей,

А шпили – реи!

Проходят в зыбкой памяти моей

Четьи-Минеи.

На шумный Невский выйти не пора ль?..

Ах, быт спартанский…

На площади, как в гавани корабль, —

Собор Казанский.

Здесь Богородицы печально-скорбный лик

Всех согревает.

Скупого солнца бледный сердолик

Во тьме пылает.

Улыбки кроткие угодников святых

Осветят разум.

Печали черные,

вплестись пытаясь в стих,

Угаснут разом.

И сердце города – не здесь ли?!

– посмотри! —

В порталах тёмных?

В немое небо рвется изнутри

Напевов горних.

Здесь, в Петербурге, сквозь столичный гам, —

Колоколов густые перезвоны.

Мою обитель охраняют по ночам

Золотокрылые суровые грифоны.

А на горе далекой Митридат —

Торжественные белые ступени,

Осколки императорских палат, —

Пантикапея призрачные тени.

Сверкающая близится зима,

Но осень не желает на уступки.

А на Босфоре – сильные шторма,

И корабли швыряет, как скорлупки.

Над бухтами сверкают маяки —

Ночного моря каменные стражи.

И опытные шутят моряки:

Вселив неведомый доселе в сердце страх,

Залил закат волною алой крышу.

В соборе служба. Пение всё выше.

Выходят дьяконы в багровых стихарях.

Сверкнёт прощально солнце на заре —

Кругом стеною вражье войско вижу.

Крещенье кровью с каждым днем все ближе.

Игумен! завтра нам гореть в одном костре!

Спиралью сжалось время, как в норе.

Небес всё туже потемневший свиток —

Антихристу с косматой черной свитой

Недолго уж глумиться на дворе…

Сквозь вспыхнувшую черную спираль

Взметнулось все в неведомую бездну —

Все, кто творили дьявольскую мессу, —

Пустого века денежная сталь!

Сжигает всё небесная спираль.

И лишь священник, не сойдя ни с места,

Ведет молитву смирно в неба даль.

И сквозь него клубы проходят дыма…

Фальшивые века проходят мимо…

И пепельный очищен небосклон!

Сияет солнце. Тихие равнины

Руси. Сверкает храм неодолимо.

Молитвой чистой воздух напоён.

Священник не покинет поле битвы,

И стойко продолжается молитва.

Прощальной панихиды звук всё тише.

И в ворохе цветов лежит, недвижим,

Монах. Сокрыто смертное лицо.

Сомкнулось жизни ветхое кольцо.

Вокруг священники. Последнее прощанье.

И в воздухе повисшее молчанье —

Собрата проводить в последний путь

И тело бренное земле вернуть.

Мерцают свечи в сумраке собора.

А за дверьми холодный строгий город.

Земных отсчитано немного было лет.

Померк короткой жизни тихий свет.

Уж льются отзвуки последних песнопений.

Вот свежий холм с крестом. И лист осенний

Неслышно опускается в траву.

И, кажется, что вижу наяву:

Повсюду море ласковое блещет

И теплая волна кругом трепещет,

Эгейская, далекая волна…

И ширь морским дыханьем полна.

И траурной живою нитью черной

Монахи движутся крутой тропою горной —

С Афона дальнего небесный шлют привет,

И льется тихий благодатный свет.

1.

В домашнем храме приношу свои моленья

Тебе, Господь, – покуда солнце не взойдёт…

Неспешно звёзды водят в небе хоровод,

И вторит им свечи моей горенье.

Мне лестовка – что кованая цепь, —

К Тебе, Господь, прикована я ею.

Молитвой душу хладную согрею,

Чтоб в этом мире бренном уцелеть.

Покорная во всём своей судьбе,

Взбираюсь словом, как по лествице, к Тебе,

Грехи свои сурово обличая, —

О, только бы внезапно не упасть!..

Но с выси вижу не красоты Рая —

Глубокой ямы дьявольскую пасть.

2.

В ночи ведут со мной переговоры,

Обманчивая в уши льётся речь.

Давно приговорённая к позору,

Готова я к любому приговору,

Но от Христа не дам себя отсечь.

Луна уж оттолкнулась от земли,

Печальная, плывёт по небосводу…

Меня – всегда ценившую свободу! —

Навстречу изумлённому народу —

С крыльца родного стражники вели.

Везут на санях – в дальние места,

Повсюду – обвиненья и злословье.

Там, впереди, – страданья за Христа…

Летит дорога – за верстой верста,

И цепь змеёй легла у изголовья.

3.

На всём лежит Антихриста печать…

Как птицу дикую, накрыли крепкой сетью!

Всю ночь умелый пастырь убеждать

Жестоко будет – скрученною плетью.

Как много крови… Трудно мне дышать.

В оконце – неба синего лоскут.

В который раз – пройду сто испытаний!

В который раз – на дыбу волокут…

Исус! Когда – избавишь от страданий,

Когда увижу светлый Твой приют?..

Уж близок мой безрадостный конец,

Израненная гибнет нынче птица…

Дверь отворилась в тесную темницу —

Аввакум здесь, духовный мой отец:

Клонился к закату от жара струившийся день,

Луна золотая из-за моря тихо вспорхнула.

Марии Египетской бледно-прозрачная тень

Неслышно вблизи от костра моего промелькнула.

Сколь долго – всю ночь!

– выкликала я их имена,

Как мертвенный дым, эти образы вмиг исчезали,

Один за другим, в постепенно светлеющей дали,

И тяжким покровом Мария покрыла меня.

И вот уж корабль тот печальный и легок, и пуст,

И только Мария со мною – на палубе строгой.

Зари в небесах расцветает пылающий куст.

Во тьме предрассветной стою – пред очами у Бога.

Собор – в преддверии поста.

Гудит усталая толпа.

Из воска – лица.

И прихожанки у столпа —

Как в стаю сбившиеся птицы.

Я к ним безмолвно подхожу,

Почти чужою,

Прощения у них прошу,

Но дружбу с ними не вожу,

Чего – не скрою.

Так птица дикая глядит

На кур домашних…

Мне с ними как-то не с руки,

Они близки – и далеки —

Как день вчерашний.

Священников суровый ряд —

Как четки черные стоят

Вдоль солеи у аналоя.

О, полк Исусовых солдат,

Готовых к бою!

Им Божий указует перст

В сиянье вечном.

Какая тишина окрест!

У каждого – в ладонях крест

Восьмиконечный.

Любовию озарены

Их очи.

Уж в горний мир погружены

И видят ангелов они

Воочию.

Я, голову пригнув, иду

По пламенеющему льду —

Вдоль ряда.

Прощения давно не жду,

Хотя бы – взгляда!

И сквозь густую немоту

Ступаю – грешными стопами.

И к каждому прильну кресту —

Своими грешными устами.

Как мрачно черных дум кольцо!..

Иду, робея.

Вот настоятеля лицо,

Улыбка – протоиерея…

Все дальше, дальше через строй.

Но вот знакомый крест литой

С цветной эмалью.

И взгляд игумена скупой,

Печаль со сталью.

«Дочь блудная пришла, монах,

Просить прощенья,

И ей пред Богом ведом страх!

Без веры жизнь – один лишь прах…»

И – на колени…

«Здесь грешницы ужасней нет!

В грехах скиталась много лет,

Страстями мучима…»

«И ты меня прости» – в ответ,

Почти беззвучно…

Улегся прежний пламень, пыл,

Что так безжалостно разил,

Сокрылся в недра.

Везувий огненный остыл,

В смиренье пепла.

С ресниц размашисто смахнув

Слезы росу,

Боязненно вперед шагнув,

Я крест целую.

Блеснуло белое перо

Во тьме портала.

И словно ангела крыло

Меня объяло.

В закатном небе льются звоны,

Весь кружевной, в сплетенье кроны,

Ажурный зимний лес. Пустырь…

Влахернский виден монастырь

С резною чтимою иконой…

Доносит ветер к окнам стоны

Литых его колоколов —

И снежный вихрится покров.

Вдали – старинный город Дмитров,

Митрополичьей дивной митрой

Во тьме сверкает над рекой.

Звучат печальные молитвы,

Закат прорезал небо бритвой

Своей вечернею рукой.

Не усидеть мне в келье, сёстры!

Влекут на волю эти звёзды,

Кометы хвост пушисто-пёстрый…

Покорной трудно быть судьбе…

Но взор игуменьи – столь острый —

Нахмуренно зовет к себе.

Росою – слёзы на ресницах —

До боли взгляд знакомый снится —

Ах, если б обратилась в птицу —

Тотчас бы к милому лететь…

Кусают жала власяницы…

Раскрою Библии страницы:

Дай силы мне, Господь, смириться —

И как свеча – гореть, гореть!

1

Вступаю в пост – как в анфиладу темных зал,

Ведущих к ясному небесному порогу.

И с каждым шагом – отдаленнее портал,

И с каждым шагом – ближе, ближе имя Бога.

2

Мы – странники Великого Поста.

Мы движемся неведомой дорогой.

И времени осталось так немного,

Но впереди сияет лик Христа.

* * *

Влеку в ковчег собора плоть свою —

В могучем вихре – жалкую пушинку!

Творец! я вновь перед Тобой стою,

От битв незримых страшно устаю,

Но к новому готова поединку.

* * *

И будет ценен тот лишь миг —

Кружися, вороньё! —

Когда, Исус, взойду без страха

За имя светлое Твоё —

На плаху!

Лев:

– Старец-пустынник, живущий в суровой пещере,

Средь раскаленных песков иорданской пустыни, —

Хоть человек ты, но вовсе не связан с охотой:

Смирно корзины плетешь, в одеянии ветхом;

В черной ночи же, когда загораются звезды,

Долго молитву ведешь, к небесам устремляя.

Зверь бессловесный, пришел я за помощью доброй,

Робко тебе протяну заболевшую лапу —

Шип, проколовший её, не даёт мне покоя.

Пустынник:

– Вижу, попал ты в беду, дикий зверь бессловесный!

Рану твою я очищу от терний и крови,

Плотно ее обвяжу, чтоб зажила скорее,

Можешь в пещере прилечь – нам с тобой места хватит!

Не обессудь – у меня только постная пища:

Хлебный сухарь, да водица, да горстка из зерен.

Рану залечишь – обратно вернешься в пустыню…

– Вновь ты пришел отчего к одинокой пещере?!..

Ведь затянулась давно исцелённая рана!

Что ты всё ходишь за мною, на привязи точно,

Словно бы мой ученик или новоначальный?..

Впрочем, тебя не гоню, оставайся, коль хочешь!

Только прилично веди у жилища монаха,

Чтобы твой рык не нарушил безмолвия тайну…

Дай же поглажу густую косматую гриву!

Лев:

– Ты, черноризец, пленил меня голосом кротким,

Свет твоих глаз растопил мне свирепое сердце,

Дальше желаю дружить и внимать наставленьям,

Кротко поклажу носить и питаться лишь хлебом.

Нрав уподобится кроткой и ласковой лани,

Рыком раскатистым твой я покой не нарушу,

Жизнь моя рядом с тобой пусть протянется вечность!

– Но отчего в этот вечер не вижу тебя, мой хозяин,

И отпевают кого вдруг монахи у входа в пещеру,

Камень большой тяжело привалив могилы?

Где ты, мой друг?!.. твое тело укрыла пустыня,

В небо душа унеслась, вся в слиянии с Богом Единым.

К камню навеки прижмусь, сам я стану как камень;

Взор устремлю к небесам, к ярко блещущим звездам,

Но у могилы с тобой не расстанусь, мой старец!

Мне снится сон: распахнутая дверь,

Наполненная светлыми лучами…

В двери – монах, с ним рядом рыжий зверь —

Косматый лев с печальными очами.

Не отрываясь смотрит на меня,

На морде грустной – тихая улыбка…

Зовут к себе, молчание храня…

И в наступленье будущего дня

Мне слышится звучанье нежной скрипки.

По листьям весеннего леса

Бесшумно ступает ангел,

Таится в губах улыбка,

Котомка на остром плече.

И низко к земле склоняясь,

Оставшихся ночью без крова

В ладони берет птенцов,

Сажает бережно в складки

Своих просторных одежд,

И льется между стволами

Серебряный лунный свет.

Не виданная ранее звезда

Сияла в небесах ночных высоко.

Три мудреца за нею шли с востока,

Ещё пока не ведая, куда.

Младенца плач в пещере услыхав,

Волхвы застыли молча у порога,

С почтением узрев обитель Бога —

И щедрые дары смиренно передав.

Подарок хрупкий, скрученный из звонкой

Изящной проволоки мрачных мест —

Весь потемневший, твой нательный тонкий

Тюремный крест.

«Видала?.. Сохранил. Металл хороший.

Такие делают и носят только там.

Бери!» И я взяла – такую ношу! —

Не по годам!

* * *

Храню в душе – как в книге между строк

Хранят бесценный полевой цветок

С полей душистых родины забытой, —

Игумена неласковый урок,

Слова чьи справедливы и сердиты,

Храню в душе – как в книге – между строк.

Храню в душе – глубокий строгий взгляд:

Он прожигает каменное сердце,

Подобно углям – чтоб могли согреться

Бредущие столетия назад

Руси слепые дети-иноверцы.

Храню в душе – глубокий строгий взгляд.

Перед взором туманным моим

Оживает картина из рамы:

Возле ног, в тростниках, словно дым, —

Золотая волна Иордана.

Расстилается в жаркой дали

Палестины суровой пустыня…

Среди скал раскалённой земли

Я услышу знакомое имя.

Возле берега – тесной толпой —

Иудеи, солдаты и дети.

К ним спускается горной тропой

Тот, Кто некогда жил в Назарете.

Приближается вмиг – вот Он, рядом со мною!

Яркий солнечный нимб – над Его головою.

Руку чуть протяну – хоть на миг прикоснуться…

Но на ложе моём невозможно совсем повернуться.

Удалился опять на вершины холмов —

Весь в таинственном ласковом свете.

Возвратись, возвратись ко мне вновь,

Тот, Кто некогда жил в Назарете!

Потрясённый приходом Твоим,

Вдруг встаю – затянулася рана!..

Возле ног, в тростниках, словно дым, —

Золотая волна Иордана.

Из багета картины

– Младенец на нежных руках

Богоматери – смотрит тревожно

 в мой мир с недоверьем.

Мой свирепейший волк отступает,

почувствовав страх,

В глубь пещеры души,

где теснятся различные звери.

Вдруг Младенец,

ещё раз с укором недетским взглянув,

Отвернулся совсем,

показав светлокудрый затылок…

Но с улыбкою доброю Мать погрозила ему,

Только кровь моя в жилах

от страха едва не застыла.

Только б снова ко мне повернул

свой Божественный Лик!..

Я сдержу всех свирепых зверей

в неуютной пещере!

Если честно,

 я холить их всех и лелеять привык,

Но сегодня увидел впервые

– Христа-Назарея.

1

Снова дождь проливной. Холод. Ночь.

Непролазная слякоть.

Дальнобои проносятся вдаль

– только ветры шумят!

В обреченной России давно

разучилась я плакать.

Только веру в Христа не отнять у меня, не отнять.

Ты послушай, дитя мое, песню о Деве Марии,

Как она пробиралась в Египет

с младенцем-Христом.

Подрастешь – свою грешницу-

мать и пойми, и прости, и —

Нас укроет с тобой Богородица

светлым крылом.

Под ногами колючим хребтом вырастают отроги.

Вновь младенца кормить по-над морем,

 у голой скалы.

Впереди – все дороги, раскислые злые дороги,

Позади – знойный Крым,

 и Кавказ, и степей ковыли…

Разверну у обочины – карту путей пилигримов:

Эти тонкие нити уводят на жаркий Восток!

А меня впереди ждут развалины Третьего Рима,

Византии ушедшей последний

– чуть видный! – росток!

2

Как суровые дуют ветра, с непогодою споря!

И пещера в расщелине скал

– неуютным жильем…

Колыбельные я напевала

– так нежно! – у моря.

Ох, дорога, дорога,

мой вечный скитальческий дом.

Развернется опять утомленною лентой дорога.

Но свобода, свобода – вот слово милее всего!

Не имея иконы, я звездам молилась как Богу —

Эти тысячи глаз в небесах

– лишь Единое Око Его!

Пощади и помилуй, Господь!

Не меня – так младенца!

Не его в том вина,

что цветком придорожным рожден…

Кабы знать нам, когда упадем,

– то подбросили б сенца…

Будет тысячу лет длиться этот безрадостный сон.

Снова дождь проливной. Холод. Ночь.

Непролазная слякоть.

Дальнобои проносятся вдаль

– только ветры шумят…

В обреченной России давно

 разучилась я плакать.

Только веру в Христа

не отнять у меня, не отнять.

Проповедует твёрдо священник

 о пламенной вере,

Что бесстрашно вела христиан

все века на костер.

Отдаю свое сердце Христу

– лишь Христу!

– в полной мере,

Устремляясь ко свету Его

– через мрак и позор.

Но когда же душа над страстьми,

над страстьми будет править,

Чтоб желанный покой воцарился?

 Телесное – в прах!

Укрепи мое сердце порочное,

в хрупкой оправе

Закалившейся веры

– в твоих вдохновенных речах!

Помоги умягчить затвердевшую душу слезами,

Укажи на застрявшее в оке незрячем бревно!

Но, быть может, моими слепыми

– от боли – глазами

Мне сегодня – незримое

– больше увидеть дано?

Все темней небеса, с каждым днем!

Как сгущаются тучи!

Указует сурово Господь о свершенных грехах!

Обернись! Кто – еще лишь вчера

– так безжалостно мучил

Ту свободную птицу,

застрявшую в тесных сетях?

Острый взгляд прорезает толпу

 вдоль фарватера храма.

Угасающим солнцем тревога сверкнула в зрачках.

До заката Вселенной, однако, еще слишком рано,

Литургию еще доведем, доведем до конца!

Обращаюсь к тебе как к прямому

посреднику с Богом:

Примирись, примири!..

бьется в сердце молитва ключом.

Нам осталось на грешной земле

пребывать так немного!

Защити от беды раскаленным Христовым мечом!

Моя ноша легка, ничего не скрываю в карманах!

Я сложила всю тяжесть грехов у подножия Врат.

Над разверзнутой огненной бездной ступаю упрямо.

И повапленный гроб

– на земле мой последний наряд.

Божественные гимны

(авторское переложение

Симеона Нового Богослова)

1. О светлом роднике в сердце,

дарованном Господом

Когда, изнеможденная,

лежу в болезни тяжкой,

И думаю о Свете,

 Несказанном и Превысшем,

И ум уходит в странствия,

далекие и светлые, —

Вдруг затрепещет сердце,

 словно радостная птица,

Поющая гимн Солнцу,

Никогда не Заходящему,

Вмещая – невместимое…

Мне не постичь той тайны,

Как плоть моя греховная

 вместить такое может,

Как? – сквозь преграду тела

пробирается таинственно,

Дрожание, как ключ лесной,

 как родничок бурливый,

И долго-долго так дрожит,

все щедро наполняя

Сосуд греховный тела неземною благодатию.

Потом все тише,

тише… вот и вовсе пропадает,

Но лишь затем, чтоб вновь прийти,

чрез некоторое время, —

Своим биеньем радостным

к Благому призывая!

2. О человеческой греховности

и жажде преображения

Господь, прости грехи мои,

что каждый день как снежный ком,

Избавь от многословия,

от гнева, от лукавствия,

Благой, благодарю Тебя

– за ту болезнь, что даришь мне:

Хотя бы на короткий срок от суеты избавиться

И с Именем Твоим Святым

соприкоснуться ближе,

Чтоб Свет Твой Благодатный

увидала я хоть издали —

Так из темницы запертой глядит на солнце узница,

В которую сама себя сурово затворила.

И ясное блистание вдали осветит сердце мне,

И тихо задрожит оно, исполнившись ответно,

Вобрав в себя хоть малость от далекого сияния.

И вспомнит разум скудный мой:

мы все – Твое подобие,

Увы, так искаженное,

 что страшно и подумать нам

О собственной греховности.

Но мы преображаемся,

Когда стремимся к Свету – и покидаем тьму.

3. Воспоминание

о Божественном Свете

Внезапно вспомнит разум мой

о Божьей Благодати,

О Свете Несказанном,

 что объял больное сердце мне,

Столь необычным образом

– о теле позабыла я,

В Сиянии Божественном преображаясь тайно,

И наполняясь Светом тем,

 до края, точно чаша…

И несказанно горько мне,

 что Свет меня покинул тот,

Но ощущенье чудное: горю – и не сгораю я,

А лишь всё больше пламенем

 чудесным наполняюсь.

Прости, Господь,

грехи мои и вновь пошли мне Свет Свой!

4. О том, что мы должны благодарить

Господа за строгость

Прихода Твоего так жду,

 приблизь Свое Сияние!

В соблазнах и мирских делах

так страшно отдалилась я

От Света Несказанного, от родника бездонного —

И тут же наказуешь

Ты Владычною десницею:

На землю возвращаешь вмиг,

 от высей чистых горних.

Но от грехов очищусь и к Тебе

свой взгляд направлю я,

Благодарю за строгость

– о Тебе лишь ярче мысль моя,

Когда раскроешь бездну

под греховными стопами Ты,

Пасть ада указуя мне

– для назиданья строгого.

Пусть в пламени пылающем

 грехи мои очистятся.

Пусть сердце,

потускневшее от помыслов греховных,

Вновь ярко запылает

– как металл на наковальне!

За все благодарю Тебя,

Господь, Судья Мой строгий.

Прости меня, Исусова армия!

Я вовсе не прошу лишнего.

Я самая последняя нищая.

Я только так держусь царственно.

И если обращаюсь к Вышнему —

О том лишь, чтоб лишил – гордости,

Чтоб не оставил и помог – слышите?! —

Изгнать из сердца все ростки робости.

И пусть последняя из всех грешница,

И заперты врата райские,

Соприкасаюсь – с Чашею Царскою,

И сердце тает – от нездешней нежности.

Спешу по городу в далекий тайный храм.

Гранит Фонтанки, чайки над водою.

Порт вдалеке туманною каймою.

Сверкающее солнце по волнам

Струится золотою головою.

Холодный Космос-Ум. Планеты шар —

Застыл игрушкой ёлочною хрупкой.

Вот Сам Господь его в ладонях сжал —

Вздохнул с досадой – и опять разжал —

Как беззащитна тонкая скорлупка!

А мне на миг почудилось, что шар —

Душа моя – израненная птица —

Зажата так, что кровь бросает в жар,

Но преодолевает сей кошмар —

И вот уж вновь над морем серебрится,

Хватает рыбу, в воду с головой

Ныряя смело – детям нужен ужин! —

Бросаясь с вороньем в неравный бой, —

Аккордами шумит морской прибой —

И отдых на волнах, средь пенных кружев…

Но вдруг неосторожный взмах весла

Тяжелого – о, как Земля огромна!

И всё плывёт. Покинутость гнезда…

И приближается Полярная звезда,

И крохотною точкою Коломна…

И ускользает небо из-под ног.

Перед глазами – дивная икона:

Печальный старец. Распускается цветок

Из ничего! вне всякого закона! —

Как белоснежный трепетный поток,

Исполненный нездешней чистоты —

И закрываются тяжелые листы

Таинственного древнего альбома.

Отворяется дверь

– я не верю глазам: это ты?

Но откуда? когда?

 Столько лет между нами легло.

Я о прошлом грущу,

вереницы прощаю обид,

Но поверь,

твой двойник так внезапно обрел твою плоть,

Твою власть надо мной.

Ты приходишь ко мне по ночам,