Читать книгу Дженга. Книга первая о любви, которая впервые - Татьяна Федорова - Страница 1

Лучше всего у меня получалось куда-нибудь вляпаться. Если можно было бы сформулировать задачу на данный момент, то  она звучала бы так: «избежать неприятностей, стать для демонов, питающихся неудачниками прозрачной», вот они скалят зубы и мчатся прямо на тебя, но неожиданно проходят сквозь и бегут дальше, преследуя кого-то другого.

Какое-то крепкое, совсем не девчоночье словцо застряло в резцах, когда я, опаздывая в школу, не заметила теплую и свежую кучу цвета горчицы. Птицы насмешливо зачирикали из своих зеленых укрытий.

«Это кошмарно, когда к кошмару начинаешь привыкать» – так примерно думала я, вытирая о прошлогоднюю траву края своего ботинка. Потом побултыхала его в грязной весенней луже, еще раз вытерла о траву, и, совсем опаздывая, побежала в школу.

В холле, скрестив руки на круглом, как глобус животе, слегка опустив лоб и выглядывая поверх немодной оправы, стояла завуч Лариса Ивановна. Если бы демоны неудачников имели обличье, они бы выглядели именно так. Нет ничего ужаснее на свете, чем ее способность чревовещать. Узкие не накрашенные губы совсем не двигались и зубы оставались на месте, когда она сказала:

– Звонок Немилова, через минуту!

Лариса Ивановна экономила змеиный яд, тратила его  минимальными дозами, особенно на таких, как я. Одного взгляда хватало, чтобы худая и долговязая Я, сворачивалась внутри в вафельную трубочку и застывала, готовая хрустнуть и сломаться.

Мои руки были заодно с Ларисой Ивановной, они никак не могли всунуть еще подававшие признаки недавнего конфуза ботинки на высокой подошве в узкий парусиновый мешок с этими дурацкими, вечно путающимися шнурками. Прошмыгнув мимо готового к бою быка, мотнув перед его носом своим алым пальто, и даже сделав инстинктивно боковую стойку мотадора (мысленно), я побежала в раздевалку.

Хорошо, первый урок география. Наш географ, Павел Анатольевич, конечно глобус еще не пропил, но был близок к этому. От него часто на первом уроке пахло ацетоном, так хорошо знакомым мне с детства. Он сам раза два опоздал на первый урок, поэтому к вбегающим в класс после звонка под «проститепожалуйста», относился лояльно. Вот и сейчас он даже не заметил, как я вошла и села на место. Павлик завис над журналом, делая вид, что изучает наши оценки и не никак не может сделать непростой выбор, а на самом деле просто тянул время, пытаясь побороть придавившее его похмелье. Дисциплины особой в классе не было, в воздухе витали остатки вчерашних сплетен и обычного подросткового флирта. Кристина как обычно хихикала, болтая с Максом, Ромка с Витьком досматривали что-то в смартфоне и, казалось, он поглотил их полностью.

Я сидела на последней парте с Лерой Барыкиной, но ее сегодня не было, впрочем, как обычно. Если я пыталась социализироваться, то Лера перестала сопротивляться действительности с шестого класса и изобрела массу способов избежать столкновения с враждебным социумом. Она являлась в школу ровно столько раз, чтобы получить три оценки по всем предметам, чаще всего в комбинации 224, двойки, за ее ответы на уроке и четверки за самостоятельную, которую я ей помогала сделать. Все в школе знали золотое правило, по которому тетеньки свыше заставляли играть всех учителей – оценка выставляется в пользу ученика, поэтому даже Лера, один раз подсчитав средний балл 3.3, выбрала это за счастливую комбинацию, вроде старшей карты в покере и действовала стратегически. Я запросто могла учиться и дома, работа с учебником вполне заменяла мне многие живые общения с учителями, но я целенаправленно бросала себя в гущу человеческих страстей, чтобы приобрести бесценный опыт общения.

 Правда приобрести этот бесценный опыт мне мешала какая-то внутренняя самоизоляция от  «вируса тупости», так я называла пустой контент, поражающий слабый подростковый мозг.  Это как в период пандемии ты сознательно сидишь дома, чтобы на твой рот, нос, глаза не сел зловредный вирус, ведь стоит открыть рот или облизнуться, и все, он уже хозяйничает в тебе. Сначала самоизоляция кажется праздником бездействия, потом тюрьмой, но на третьем уровне ты находишь самого интересного собеседника в лице самой себя.  Так я научилась интровертно достраивать скучный и однообразный мир вымышленными вещами и событиями.

Для того, чтобы развлечься, придумала себе игру. Наблюдая за тем, что происходит вокруг меня, я делала прогнозы на счет дальнейшего развития сюжета, если выигрывала, после школы покупала себе что-нибудь вредно-вкусное, если проигрывала, делала то, что больше всего боялась или не любила. Так, вчера, после спора с собой, и очередного проигрыша я попробовала в туалете с Кристиной курить вейп. Она вот уже неделю носит его в школу и всем дает попробовать. Мы еле втиснулись в одноместную по замыслу проектировщиков, кабинку, створки которой открывались по типу «batwing doors» (дверь в салун в стиле вестерн). Кристина села на крышку унитаза, а я закрывала спиной проем, по-ковбойски широко расставив ноги. Вдохнула сразу глубоко и реально задохнулась, вместо вкуса экзотических фруктов почувствовала лишь сильное жжение и никакого обещанного удовольствия.

Пятиклассники нас заложили Лариске и она влетела в туалет мячом боулинга, толпящиеся у кабинки наблюдатели разлетелись в стороны как кегли. Не помогла последняя попытка Кристины спрятать «электронку» за унитаз – все улики найдены на месте преступления и обезврежены…

Родители были вызваны в школу как на мобилизацию. Не успели мы вдоволь насладится выбросом адреналина, который у меня  вызвал жуткий спазм в животе, а у Кристины приступы смеха и рыданий, как наши родители уже сидели у директора в его кабинете, скорее похожем на тренерскую. Родители были комбинированные, у Кристи папа, у меня – мама. Папа Кристи сверху похож на амбала, а снизу на Кимерсена. Ручки короткие с короткими пальцами еле сходились на столе, круглая голова на короткой шее немного дергалась вправо, как у братков, когда они перед битвой разминают шею. Кристина знала, что это недобрый знак. Папаша, бывший спортсмен, был нетерпим к вредным привычкам, на все подростковые выходки у него был один комментарий: «убил бы», но Кристину не трогал, хотя она в свои шестнадцать все перепробовала – розовые волосы, пирсинг, алкоголь и вот, теперь вейпы.  Но наказание было куда суровее, чем элементарное убийство. Кристину заставляли учиться! За грандиозным рыком отца, угрозами уничтожения ее как вида следовала армия репетиторов – когда один обувался в прихожей, второй уже звонил в дверь. Это был настоящий Кристинин ад!

Моя мама человек слабохарактерный и поэтому меня ждали дома лишь слезы, которые плавно от моей павшей души переходили к ее несчастливой судьбе. Мама  патологически не умела быть счастливой, даже когда счастье подавалось ей на блюдце с каемочкой в виде влюбленного дяди Паши, она заливала это блюдце слезами и будущая счастливая судьба тонула в нем как обручальное кольцо в море. Многим мужчинам нравилась ее маленькая детская фигурка, бледное личико с ясными глазами, но долго быть с ней они не могли, почувствовав, что их жизнь превращается в роман со скорбным концом, через полгода сваливали к розовощеким толстушкам. Мама потом долго сидела с планшетом, листая фотки в контакте или инстаграме, где ее возлюбленный плотно обхватывал талию своей мадам на фоне плескающегося моря, вздыхала, пила вино и пускала слезу жалости к себе. Я думаю именно ее уныние и сделало меня такой, как я есть, скрытной, ироничной и, по-своему сильной.

Голос Николая Васильевича, в народе его называли Гоголь, был скучен, фразы-клише звучали казенно и неубедительно.  Не надо быть Холмсом, чтобы определить круг его интересов. Футбольный мяч под столом был его талисманом, он постоянно незаметно касался его правой ногой, перекатывая в угол. За системным блоком спрятались небольшие гантели, кубки школы любовно выставлены на полках и видно пыль с них все-таки иногда протиралась, зато бумаги в папках были сложены неряшливой кучей в углу, казалось еще одна высокая нота Лариски и они скатятся лавиной со своей бумажной вершины. Гоголь был похож на человека, взятого в плен Министерством просвещения и выполняющего свои обязанности по принуждению. Серым кардиналом, конечно, была Лариска. Она начала как обычно с чревовещания, постепенно по мере самовнушения о степени чудовищности нашего поступка тон становился выше, лицо краснее, глаза круглее. Закончилась речь, как обычно, угрозой сдать нас в компетентные службы, чтобы нами занялись профессионалы. Напоследок она задержала на мне свой змеиный взгляд, и я почувствовала, как на моем лбу выжигается невидимая метка, так я пополнила список неблагонадежных. Схема обработки одна и та же, только вот быть героями этих сцен у нас в школе вовсе не жаждали. Злопамятность Лариски многим подпортила жизнь и аттестат.

Нас отправили обратно в класс, а с родителями еще долго проводили разъяснительную работу. Отец Кристи был уже с иммунитетом, а я переживала за свою маму, как бы она снова не откупорила бутылку красного под яркий мир инстаграм, ознаменовав новую полосу уныния.

Когда мы вошли в кабинет, одноклассники проводили нас разными по содержанию взглядами, точнее смотрели в основном на Кристину. Ее пухлые губы от слез прямо вывернулись наружу, тушь на глазах смазалась, получились стильные черные ореолы, и даже красноватый носик ее не портил. Волосы у девчонок были в основном длинные, и хоть нас заставляли их убирать, они на более либеральных уроках сами распускались по плечам шелковым покрывалом, у каждой на руке была спиральная резинка и каждая могла за секунду отработанным движением убрать их в пучок. У Кристины волосы были самые клевые, гладкие, грамотно подкрашенные, медового цвета они красиво двигались, когда Кристи убирала их с лица. Своей фирменной походкой, как будто она обходила невидимые препятствия, двигаясь ловко и грациозно, Кристи прошла на свое место рядом с Максом, тот похлопал ее по спине утешительно. Меня за этим феромонным фейерверком никто не заметил, и я метлой, как мне казалось крайне неловко, метнулась за свою парту.

После вчерашнего "подвига" с вейпом, когда сегодня я опоздала на географию и зашла в класс, одноклассники наградили меня более заинтересованными взглядами. Кристина обернулась и взяла у меня корректор, громко потрясла им и, наклонившись над тетрадкой, старательно что-то исправила. Возвращая корректор, спросила:

– Ну как, попало дома? И даже не дослушав мой ответ, повернулась и продолжила что-то писать, скорее всего, алгебру, она была следующей.

А я уставилась на спину Макса. Только вам я расскажу о своем большом секрете. Если любовь это то, что я думаю, то я влюблена. Я поняла это внезапно. Ничего не предвещало. Мы столпились у расписания, наслаждаясь фактом замены, еще и еще раз смотрели как в графе вместо алгебры и геометрии были три раза география и четыре раза физкультура. Если что, Лариса Ивановна у нас вела математику. Я стояла за Максом и выглядывала из-за его плеча, встав на цыпочки, как вы уже представляете меня, я довольно высокая, и всегда приятно, когда по росту кто-то доминирует. Со спины напирали шокированные и возбужденные одноклассники, и я невольно оказалась прижата к спортивной спине. Макс пах божественно!

Наша классная Олечка зашла к нам на физру и предупредила, чтобы все, уходя домой посмотрели замену на неделю, а толстенькая Аня Чурсина, предпочитавшая на физру приходить без формы эхом отрикошетила – «замена математики». Этого было достаточно, чтобы весь класс с гиком устремился к расписанию, небезопасно сбивая друг друга на лестнице. «Классуха» еще что-то орала вдогонку, но наши возбужденные самцы, наскакивая друг на друга с криком, конкурирующим с криком обезьяны-ревуна, неслись вниз. Поэтому Макс после физры стоял передо мной в белой футболке с мокрым треугольником на спине, и от него исходил целый ароматный коктейль. Гурман различил бы в нем запах ванили и немного лаванды, нотки бергамота с легким послевкусием кедровых орешков. В общем, это была любовь с первого запаха. Позже я заметила, что школьная одежда сидит на нем особенно ладно, и что плечи у него не торчащие как у подростка, а мышечно округлые. А еще, что шуточки Макса не всегда плоские, а иногда бывают даже заходят, и что списывает он как-то харизматично, не унижаясь, и что голос у него настоящий, без фальши, и иногда на уроке он задает вполне разумные вопросы. В общем, его образ с каждым днем обрастал новыми достоинствами. Я даже завела страницу дневника, в который вносила списком его плюсы.

Теперь я целыми уроками смотрела на его спину, следила, как от движения рук под пиджаком двигались его лопатки, и от этого за моей костлявой грудиной наблюдался небольшой круговорот в направлении по часовой стрелке, если бы такие часы были у меня внутри. Мне нравилось это мое новое качество – тайно и безнадежно влюбленная неудачница. Мои «истории перед сном», которыми я обогащала свою невзрачную реальность, получили своего реального героя. Теперь не нужно было прописывать в деталях образ моего спутника в вымышленных приключениях, это был он, плотный, сенсорный, вечно гогочущий, румяный Макс.

Домой идти не хотелось, к середине дня лужи были подсушены ветром и им же серые питерские тучи разорваны на клочья, в извилистые прорези загадочно выглядывало бирюзовое небо. Я люблю птиц, они похожи на меня. Тихо спрятались в кустах и кронах и оттуда наблюдают за нами. Вы пробовали когда-нибудь разглядеть в густых ветвях маленького певуна? Сколько не смотри в сторону звука, ничего не увидишь, создается эффект поющего дерева. Мне нравится вести диалог с ними.

– Неправда он хорош? – спрашиваю я их, а в ответ целый консилиум:

– Дорогая, он тебе не подходит.

– Ты разобьешь сердце, будет больно.

– Ну что вы, это же по-весеннему!

Птицы очень милые!

Я прошлась по парку, почки на кустах вывернулись маленькими кульками, вот-вот раскроются, на каштанах они крупные, как бутоны роз, и уже готовы зажечься зелеными свечками. Руки еще немного холодит апрельский воздух, а спину вовсю прогревает солнце. Я привыкла гулять одна, наблюдать как меняется небо, как загорается на закате золотой крест на куполе церкви, как черные с еле заметным павлиньем отливом грачи ходят по влажной, покрытой нежным зеленым ворсом земле и выискивают первых зазевавшихся насекомых. Любила сочинять истории про людей, встречающихся мне на пути. Мальчик лет четырех, переносит с дорожки на траву длинных как лапша дождевых червяков, захватив их палочкой за живот, а мама сидит на скамейке с телефоном в руке, периодически поглядывая поверх него на сына. Вот старик с черной собакой пуделем, так похожим на Артамона, играет на лужайке, пес красиво и смешно галопом и останавливается рядом с хозяином в красивой позе, смотрится в лучах сквозного света особенно сказочно, контурно.

Но сегодня мне впервые захотелось погулять не одной, а с Максом. Иногда я жалею, что нельзя взять человека в пользование, как-то его на время зомбировать. Мечтать о реальной прогулке с ним было утопией, никогда он не пойдет с такой, как я без принуждения. Но воображение дорисовывало его рядом. Я могла бы ему рассказать, о чем говорят птицы, мы бы вместе придумали их смешные ответы, понюхали бы, не срывая липкие бутоны каштанов, побросали палку смешной черной собаке – много можно было найти занятий. Может он даже взял бы меня за руку и коснулся моей ладонью своей щеки, а если бы на ладошке я ощутила его горячие красивые губы – это было бы настоящим счастьем.

Дом встретил меня терпким несвежим духом – как обычно окна были плотно закрыты, мама фобически боится сквозняков, как если бы они могли утащить меня в открытые окна. Мусорное ведро не выносили три дня, и оно добавило ненужных ароматов. Нам вообще трудно решить проблему с выносом мусора, оказывается не женское это дело. Когда пьющий папа ушел к пьющей женщине, именно мусорное ведро стало настоящим бедствием. Мы утрамбовывали его, потом формировали пирамиду, на третий день играли в дженгу, пытаясь создать хрупкое равновесие из коробочек от йогуртов и соков. Кушали мы как попало. Мама не любила готовить панически. Когда появлялся мужчина (а их после папы было два) и нужно было его плотно покормить на стадии ведения общего хозяйства, мама обзванивала своих подруг, записывала на клочках рецепты плова и пельменей, месила тесто и мешала что-то в сковороде, но итогом было невкусное пресное блюдо с раскисшим тестом или неготовым рисом. Мужчина разочарованно ел и в этот момент готов был подписать где-то на невидимом протоколе провал явки. В обычное время мы ели сосиски с пюре, горячие бутерброды, и всякую простую и не очень полезную еду.

Мама была настолько разной, что приспособиться к ней было немыслимо. То она нежно обхватывала меня за шею, прижимала к чахлой груди, целовала в макушку и щеки, ласкала так тепло и нежно, что я осознавала как она мне дорога, то безучастно кормила, так же молча мыла посуду, что-то спрашивала, не интересуясь по-настоящему, и погружалась в чтение очередной низкопробной литературы. Иногда была весела, устраивала примерку своих редких, но весьма изысканных нарядов. Она умела их носить, умела красиво ходить на каблуках, на ее бледном лице как на чистом холсте, с помощью косметики можно было нарисовать любой образ. В такие моменты мама становилась похожа на тех моделей, что останавливаются на краю подиума как перед бездной и загадочно замирают.  Я смотрела на нее и думала, почему мне ничего не перепало от этой изысканности.

Сегодня мама была номером два – безучастная, с книжкой.

– Как в школе?

– Нормально, – обычный пароль для скучного вечера.

Папа нам оставил двушку взамен отказа от алиментов, а сам переехал к своей собутыльнице Полине. Мы его совсем не вспоминали, даже обидно как-то. Дом наш, как и мы был какой-то неустроенный, похож на дом, в котором давно никто не жил и он не наполнился теплом и уютом. Все вокруг было старым и неухоженным. Дверки шкафа отвисли, и их приходилось приподнимать, чтобы закрыть, преодолевая сопротивление напирающей изнутри одежды. Мама избегала не только готовить, но и убираться, а я это у нее наследовала. Наверное, единственное, что она делала с удовольствием, это мыла посуду. Сначала она намыливала густой пеной тарелки, очень долго натирая каждую, потом в сильном потоке тщательно смывала мыло. Посуда после нее хрустела, а стаканы были как из упаковочной коробки. Правда, грязная посуда после еды была у нас нечасто.

Я с удовольствием отложила на подоконник учебники и тетради по математики, соорудив временный мавзолей, и принялась за другие уроки. Я не большой фанат домашних заданий, делаю через одно и необходимый минимум, свидетельствующий лишь о наличии. Мне все дается довольно легко, я много читаю и смотрю, и это помогает мне правильно считывать информацию. Иногда начинает казаться, что в школе учатся без оценок, настолько я не слежу за своей успеваемостью. Только к концу месяца, когда классная наклеивала в дневник листочек с оценками, я много узнаю про себя нового. Например, что по алгебре все не так уж и плохо, твердая четверка, а по литературе вообще отлично, что по географии нет оценок, хотя вроде что-то мы на оценку писали, наверное, Павлик (так все звали географа), как обычно забыл проверить работы. Нужно на завтра почитать параграф.

 Кстати, зовут меня Жанна. Фиговое имя. Папе нравилась в юности группа «Ария», у них песня «Жанна из тех королев, что любят роскошь и ночь…», а мама, как обычно, уступила. Имя мне не нравилось с детства, наверное, с тех пор, как я научилась говорить и долго не могла его выговорить. Жанна Немилова…ужаснее только Ларисаванна. Я уснула с Дон Кихотом» в руке…