Читать книгу Дженга. Книга первая о любви, которая впервые - Татьяна Федорова - Страница 9

Похоже, когда во сне я поднималась на башню, а потом скатывалась с горы, у меня поднималась и падала температура. Проходя в туалет мимо кухни, я бросила:

– Мам, я заболела, где у нас градусник?

– Я думала, хоть этой весной обойдется без гриппа, и прививку вроде делали, – она принесла мне в комнату чай, горячий бутерброд с вареной колбасой, шипучий терафлю и градусник.

– Я побежала, если что я на связи, звонить буду каждый час,– сказала, убегая на работу. Конечно, никто каждый час звонить не будет, при ее рабочем режиме, по которому даже туалетную комнату посещают по графику. Мама работает в Сбербанке простым операционистом, и если следовать логике "сапожника без сапог", денег и вправду у нас никогда не было. То есть они конечно существовали гипотетически, ведь на что-то мы худо-бедно питались и одевались, но так, чтобы я видела хоть их какое-то многокупюрное количество – ни разу. Для свободного расхода и незапланированной покупки денег не было никогда. Но к тому, что не имеешь, не образуется привычка, это как не пробовать с рождения шоколад по причине аллергии, и всю жизнь не хотеть его. Вот, скажем, на деньги у нас наследственная аллергия.

Хлопнула дверь, ключ провернулся два раза, заперев меня в квартире, один на один с коварным вирусом. Когда жар поднимается до сорока, моя кровать начинает бредовые полеты вверх и вниз, как гроб с панночкой в Вие. От этого начинается кинетоз, я даже как-то почитала о нем в википедии, это когда вестибулярный аппарат фиксирует ускорение движения, а глаза нет. Поэтому рядом с кроватью мама мне ставит желтый пластиковый таз, даже при взгляде на который кинетоз усиливается. Внутри моего организма разворачиваются военные действия. Вирус от места десантирования за день совершает марш-бросок вверх, в носоглотку и вниз, в бронхи, и в местах новой дислокации разворачивает длительную оборону, прорвать которую не могут ни самые сильные лекарства от кашля, ни капли от насморка.

Горячий бутерброд, одиноко оставшийся на тарелке, превратился в лодочку, сыр с колбасой завернулся вверх, а лист петрушки торчит сбоку как весло.

Когда температура падает до тридцати восьми, я засыпаю, проваливаясь в сон как в колодец.

Сон пятый

Я стою у дома Макса, вечер, в окне горит свет. Дом пятиэтажный, кирпичный, серый, старый, деревья густо растущие вокруг гораздо выше него. Дверь балкона в торце здания на втором этаже приоткрыта и в двери зажата занавеска. Я точно знаю, что это его балкон. Сквозь закрытую штору вижу фигуру, он ходит туда-сюда, рука согнута к уху, как будто разговаривает по телефону. Из-за угла дома поднимается огромная луна, как иногда рисуют на картинках, на фоне луны деревья вырисовываются черным узором, так, как если бы ветки были голые, хотя перед домом они с зелеными кронами. Пошел сильный дождь, а я стою и не могу сделать шаг, ноги вросли в асфальт по щиколотки, как будто застыли в жидком цементе. Мне очень холодно, вода стекает по телу ручьями, я почти голая, верх полностью, внизу непонятно, вроде что-то есть, закрываюсь, обхватив себя руками, губы дрожат и зубы очень громко стучат друг о друга. Дверь балкона распахивается сквозняком. Макс выбегает, чтобы закрыть ее, и я вижу его силуэт на фоне луны.

– Что ты там делаешь? – присмотревшись в темноту, узнает меня.

– Поднимайся ко мне, – предложение звучит естественно и заманчиво.

– Не могу, у меня ноги вросли и я голая, – мне жутко стыдно, ведь сразу понятно, что я здесь делаю.

Вдруг я понимаю, что стою в резиновых сапогах и могу просто вытащить из них ноги. Вытаскиваю и бегу к подъезду, боюсь разомкнуть руки, чтобы он не увидел меня без одежды.

Захожу в подъезд, но лестница в нем идет не наверх, как обычно, а вниз. Тороплюсь, бегу босиком, ступеньки гладкие с истертой вогнутой серединкой, как в старых домах. Скорее, в теплую квартиру, к Максу. Выбегаю в вестибюль с турникетами, понимаю, что это метро, прохожу без оплаты и спускаюсь по эскалатору. Эскалатор только на спуск, со страхом осознаю невозвратность происходящего. Неопознанная станция метро, над головой бесконечный свод, потолок неразличим, темно, никакого оформления, серые стены, пути только с одной стороны. Горит табло, на нем 00.00. Жду поезда, переступая с ноги на ногу, от холода гранитного пола ступни жжет. На перроне несколько человек, все в одинаковых длинных серых пальто. Подъезжает не поезд, а открытая плоская платформа с углем, останавливается на уровне перрона, все заходят на нее, и я тоже. Садимся прямо на уголь, кто-то протягивает мне мужскую рубашку, байковую, несвежую, я очень благодарна, надеваю, и становится немного легче. Едем сначала по тоннелю метро, потом выезжаем наверх, по обе стороны серая бетонная стена с ужасными граффити, изображены монстры, вурдалаки, ящеры, очень мусорно. При этом постоянно фоном звучит веселая тарантелла из «Крестного отца». Кто-то толкает меня в плечо:

– Тебе на следующей, не пропусти, поезд в обратную сторону не едет.

Выхожу на платформу, широкая лестница наверх. Я совсем одна, поднимаюсь и внезапно оказываюсь перед дверью. Такой радости и облегчения я давно не испытывала. Звоню, не отрывая руки от кнопки, долго, слышу звук открываемого замка, дверная ручка поворачивается, дверь открывается, но внутри никого нет, темный коридор. Вхожу в теплое помещение, впереди, в одной из комнат желтый свет. Макс сидит на старинной, с железными, коваными спинками, кровати и читает книгу. На обложке явно вижу автора "А.П. Чехов". Протягивает ко мне руку:

–Ты так долго, давай скорее ко мне, я тебя согрею.

Я ныряю к нему под одеяло, обхватываю руками и ногами как нагретый на солнце горячий камень, и тепло мощным потоком поступает ко мне. Он гладит меня по мокрым волосам, и я чувствую его запах. Согрелась, жутко захотелось спать, глаза слипаются словно намазаны клеем, открывать их приходится с силой, еще немного и я засну во сне. Слышу шум в коридоре, в комнату заходят одноклассники, Кристина выходит вперед, совсем лысая с татуировкой на шее, одета как панк.

Кристи начинает кричать, плакать и отрывать меня от Макса. Мы деремся, больно, жестоко, я бью ее по голове, она меня в пах, в желудок. Вдруг вместо Кристины десяток черных кошек набрасываются на меня со всех сторон, я чувствую, как маленькие острые зубы впиваются в руку, ногу, очень больно, я хватаю кошек за шею и отрывать от себя как пиявок…

Просыпаюсь я вся в поту, подушка мокрая насквозь.

Бутерброд ещё больше изогнулся, края сыра подсохли, петрушка поникла. Хоть на воду спускай, наверное, поплыл бы…

На следующий день стало легче, но затылок не оторвать от подушки, а мобильник все время выскальзывает из рук и кажется адски тяжелым. Он живет своей жизнью, иногда булькает Амитиным беспокойством в ватсапе, иногда пищит новым сообщением в контакте. В общем, я не сильно активна в сетях, конечно основной контент я потребляю оттуда, музыка, фильмы, это понятно, а вот переписку веду только в ответ на редкие сообщения, в основном по поводу уроков. Музыку я слушаю постоянно, любую, кроме попсы. У меня в контакте куча подписок на достойных меломанов, бывает, с ними обсуждаем музыкальные эксклюзивы, диджей-сеты на радио TESTFM.

Самым невероятным событием моей жизни в гаджете стало нелепое на вид сообщение в контакте:

«никто не дышал сегодня в спину я заметил»

Мое сердце так подпрыгнуло, что, казалось, вместе с ним, подпрыгнула грудина. Я долго не верила своим глазам, читала много раз, ставя запятую в разных местах, и сравнивала нюансы смыслов. Никто не дышал, сегодня, в спину я заметил. Марина Георгиевна по русскому всегда ругала Макса, что он не ставит в предложениях запятые, тот отшучивался, "боюсь, поставлю не там, еще казнят кого-нибудь, пусть сами, кому, где удобно, там и ставят", – и упрямо писал без запятых. При любом раскладе звучало очень приятно, особенно "заметил". Решила ответить нейтрально, чтобы не показаться наивной.