Читать книгу Петля Мёбиуса - Татьяна Филимонова - Страница 7

Наташа в одиночестве прогуливалась по парку, пока немногие состоявшиеся и будущие мамы смотрели премьеру исторического фильма про нашествие инопланетян в 2093 году. Такие картины специально показывали в рабочее время, чтобы не мешать людям третьей категории жить размеренно и просторно.

Через несколько минут начнется первый обед для первой и второй категорий. Тишину нарушит искусственный голос, он сменит крик поездов и неразборчивый общегородской бубнеж. Улицы и столовые заполнят одинаковые красные, черные и коричневые муравьи, собирающиеся в кучки и поодиночке что-то жующие. Пройдет полчаса, голос объявит второй обед. Опять поезда, бубнеж, новые муравьи. Может показаться, что картина повторилась и нет ни единого отличия.

Обеды будут съедены, столы пусты – всего через полтора часа. Закончится премьера – немногочисленные воздушные белые бабочки выпорхнут парами на улицы и украсят пустующие парки и скверы. Легкое пение красоток до вечера будет ласкать датчики искусственного интеллекта. Эти разговоры мог бы придумать и он сам, ведь они так подходят под загруженные алгоритмы поведения программы. Идеальные шаблоны!

– Фильм прекрасен!

– О да! Какая историческая точность!..

– Инопланетяне были такими противными!

– А как хорош главный герой!..

– Надеюсь, Васенька родится здоровым.

– Да, я тоже, через пару недель узнаем!..

– Попробуй, я заказала распечатать новое мясо с идеальным соотношением жира и углеводов, если добавить киноа, получится очень полезно!

– А что из напитков?..

– Открылся парк с новым кислородом на восьмом этаже!

– Я была там, очень свежо!..

– Я думаю, что улыбаться первым тоже надо.

– Да, согласна, я всегда так делаю, скоро же их смогут перевести к нашим!..

– Видела сегодня Андрея, у него новая рубашка с округлым воротником!

– Ух ты! Я бы тоже посмотрела; может, вечером удастся!..

– Мне уже тридцать девять, скоро в новый мир!

– Да, ты неплохо здесь потрудилась, там это точно оценят!..

«Шесть часов. Первый обед», – позвал голос работников всех профессий, принимающих пищу в первые полчаса общего обеда.

Послышался рокот скоростных поездов. Они должны были за пару минут отвезти работников с разных концов и уровней стокилометрового стоэтажного города в обеденные центры.

Наташа проходила мимо одного из них. Черный состав из вагонов, разрисованных желтыми стрелами, замедлился при виде молодой красавицы. Когда он окончательно застопорился, черные двери перестали быть матовыми и стало видно, что творится внутри. Красно-черно-коричневая масса переливалась специфическим перламутром. Двери быстро открылись, съехав куда-то вниз, цветные муравьи потопали толстой линией, расползаясь среди столов разреженным облаком. Люди выходили не только из поездов, но и из близлежащих кабинетов. Над всем этим нависла стая железных птиц, следящих за нормами поведения и блокирующих преступления. Больше всего народа шло из центральной лаборатории и киносообщества. Это были крупнейшие организации во всем городе. Их сотрудники также шли в красно-черно-коричневых одеждах. Как и на государственной службе, черный цвет означал самую напряженную интеллектуальную работу, в коричневый одевались исполнители, а в красный, самый яркий и завидный костюм, – люди творчества. Красные костюмы отличала многоликость фасонов, а женщины даже носили платья, подобно представительницам третьей категории. Конечно, встречались серые наряды, но они были настолько редки, что терялись в общей массе. Государственные служащие обедали на своем этаже, но некоторые для разнообразия спускались или поднимались на высокоскоростных лифтах, если повезет влезть в переполненную кабину. Когда работникам надоедало обедать где придется, у них появлялись любимые места и свои компании.

В центре каждого стола находился большой принтер, вокруг него белоснежные тарелки и приборы: вилка, ложка, нож. Салфетку, как и любые продукты, при необходимости можно было распечатать на принтере. Нормы питания у всех индивидуальные. Они определялись на обследовании в девять лет. Каждый человек, решая распечатать что-нибудь вкусное или не очень, запускал принтер безымянным пальцем правой руки, а безрукие пользовались специальной рельефной татуировкой. Открывался доступ к личному кабинету. В меню указывались допустимые по количеству белков, жиров и углеводов блюда со вкусами, заранее помещенными в устройство. Частенько наблюдалась картина, как кто-то вскакивал со стула и бежал к свободному принтеру, найти другую еду. Шансы были, но прием пищи в таких случаях приходилось значительно ускорять, чтобы уложиться в полчаса.

Наташа решила поесть в первую волну обедов. Это не запрещалось, и девушка часто так делала. Ее взгляд остановился на одном столике. Первая за день искренняя улыбка заискрилась на лице белыми зубами, а ноги понесли вперед. Наташа весело подпрыгивала к знакомой персоне, касающейся кнопок на экране принтера.

– Привет! Так давно тебя не видела! Горбач! Что у вас нового? – зазвенел и затараторил девчачий голос.

– Наташа, ты не на премьере? – С огромным горбом, в черной униформе, человек, не похожий ни на мужчину, ни на женщину, удивленно поднял голову через бок, вверх не позволило бы необычное строение его позвоночника. – Привет! Год тебя не видел. Почему ты решила пообедать с работящим народом? – У Горбача на лице затеплилась ответная улыбка, однако столовую ложку он не отпустил – времени на обед было впритык.

– Хочу посмотреть с вами, а не с экзальтированными мамашами-искусствоведами. Ты и Урод всегда что-то интересное подмечаете, какие-нибудь ошибки-нестыковки, – отшутилась Наташа, стараясь закрыть тему. – Посоветуй вредное блюдо, моя диета раз в неделю позволяет съесть что-нибудь такое для эмоционального равновесия. – Наташа дотронулась безымянным пальцем до экрана принтера, открылось меню. Девушка пролистала вбок до значка «Нельзя» и нажала на него.

– Ого, – удивился Горбач, – не слышал об этой функции. Но у меня и так неплохой порог допустимого. Смотри, сейчас я ем борщ с чесноком и салом. Если его закажешь, будет вонять изо рта. Самое нейтральное из вредного – молочный шоколад. – В ожидании ответа он стал быстро черпать ложкой суп и заливать себе в рот, чтобы успеть и поговорить, и поесть. Капли летели во все стороны, на черном халате их не было видно, а до белого платья Наташи они не доставали.

– Шоколад я и так часто беру, хочу что-нибудь новенькое, необычное. – Девушка отвернулась от стола, пялясь в тарелки других людей. С Горбачом они сидели вдвоем.

– Попробуй шпроты. Они во всех принтерах есть, их никто не берет, потому что нельзя. – Теперь Горбач принялся за чеснок и сало. Он моментально надул ими щеки, рассчитывая дожевать за время ее ответа. Наташа немного смутилась и молча распечатала на принтере заявленные шпроты.

– Раньше про них не слышала. Выглядит аппетитно! Тебе надо издать учение о вредной еде! Или снять инструкцию: смотри, сколько здесь киношников. Хочешь, я с кем-нибудь это обговорю? – Девушка специально тараторила без остановки, чтобы дать собеседнику время прожевать пищу.

– Не шути так, а то я соглашусь! – хохотнул Горбач, и крошки полетели изо рта на стол и в борщ.

– Расскажи, пока я пробую шпроты, мне тоже надо уложиться в полчаса. Как дела в лаборатории, я у вас целую вечность не была? Ты недавно рассказывал про запланированные эксперименты с медузами. Как все прошло? – Наташа соврала о лимите времени на обед, ей просто было неприятно смотреть на разлетающиеся слюни, сопли и остатки еды. Аппетит портился, а блюдо действительно оказалось с интересным вкусом.

– Ты помнишь? Не ожидал! Как всегда, долго это начинание не прожило. Кстати, новость! Нас закрывают. Через пару месяцев переформатируют в обычную генетическую лабораторию. Экспериментов больше не будет, мы дописываем отчеты и уничтожаем весь материал. – Горбач без сожаления поделился новостями с хорошей подругой. Ему давно стало неважно, чем заниматься, лишь бы воздух давали, для первой категории это роскошь. – Животных оставят, пока будем разрабатывать схемы копирования для других городов, где нет принтеров. Им приходится есть мясо животных. Слышала про такое?

– Нет. Наверное, у них и с кислородом проблемы. Хорошо, что хоть кто-то им помогает, – с сожалением удивилась Наташа, насаживая на вилку очередную рыбку. – Мясо – это же очень вредно и опасно! А почему не можем поставлять им принтеры?

– Ты весьма логична! Я задавал такой же вопрос министерству, но ответа не получил. – Горбач взял тарелку, наклонил к губам и стал, прихлебывая, пить из нее бульон.

– Да, это они любят. Зато от нас на все вопросы ответа добьются, – пошутила Наташа. – Кстати, шпроты – супер! Лучше шоколада во много раз!

– Рад, что оценила. Поздравляю тебя со свадьбой! Самый завидный мужчина в городе и самая красивая и здоровая девушка объединились, чтобы подарить нам будущее. Это прекрасно! Желаю вам много третьих детей нарожать, уверен, что они будут без ошибок! Даже со шпротами и шоколадами! – У Горбача поднялось настроение оттого, что он успел быстро съесть свое блюдо и на разговор оставалось еще минут двадцать. Можно было даже что-то распечатать, этим он и занялся.

– Спасибо! – Она одарила его своей коронной шаблонной улыбкой, которую выучила сразу после свадьбы.

– Ты еще не беременна? – поинтересовался Горбач, перекладывая тарелку с молочной шоколадкой поближе к себе.

– Нет. – Наташа сделала паузу. – Расскажи лучше про лабораторию. Неужели ни один эксперимент не сработал?

– С таким интеллектом тебе следовало родиться первой! Но ты подаришь нам идеальное поколение: здоровое и мозговитое! Если в двух словах, то скрещиваемые должны быть максимально похожи, а мы соединяем палку с солнцем. Мы, конечно, брали только одну функцию – регенерацию клеток, но чтобы она работала, нужно менять тело, за телом – кровь, за кровью – еще что-нибудь и так бесконечно. – Горбач увлекся, но потом вспомнил, кто перед ним, и вовремя остановился, так и не перейдя к деталям.

– Здорово! Так интересно! Хочу, чтобы мои дети тоже занялись чем-нибудь в этом роде, чтобы, понимаешь, было у них дело жизни, а не убогое потребительство. Взять Андрея: красивый – да, обаятельный – да, но только картинка. Что он может создать? Такую же картинку. Я думаю, именно вы обеспечиваете наше будущее. Взять тех же людей без принтеров – помогаете им. Вы и что-нибудь придумаете с ошибками кода, с внешностью! Вам надо оставлять потомство! Иногда я жалею, что попала в третью категорию. Хочется быть нужной. По-настоящему полезной, Горбач. – Наташа спохватилась и постаралась придать наигранности своим словам, чтобы не привлекать внимания железной птицы. Заболтавшись со старым другом, она забыла о правилах, но все-таки попыталась переинтонировать свои слова в модное сочувствие людям первой категории.

– Ну, хватит. Знаю, что у вас сейчас принято нас жалеть, – обнажил коричневые зубы Горбач. – Давай сегодня сходим на фильм вместе с нашими, раз ты не попала на премьеру.

– Вы арестованы, – прозвучали слова из железного рта робота над стулом девушки.

После трехсекундного ступора Наташа резко вскочила и побежала прочь. У нее было несколько минут, а может и часов, пока на сигнал об аресте отреагируют люди. Обеденное время играло ей на руку, ответственные за арест, возможно, куда-то отлучились. Птица летела за Наташей, но ничего не могла сделать. Обедающие с удивлением смотрели на местную знаменитость, в ошеломлении и страхе не пытаясь ее остановить. Повисла тишина. Наташа подбежала к дверям с надписью «Центральная экспериментальная лаборатория г. Воронежа» и скрылась за ними. Сначала тихий, шоковый бубнеж в столовой превратился в настоящий гул. Такой, что подъезжающего поезда уже не было слышно.

В лабораторию многие стремились попасть хотя бы раз в жизни, но еще никто так внезапно и резво туда не забегал. Сотрудники, кто мог, вскочили со своих мест и двинулись на непривычный шум. Стук шагов от них удалялся. Наташа бежала, встречая на пути кошек, лисиц, черепах, оленей. Девушка не успевала их разглядеть, но помнила наизусть визуальную карту лаборатории. Картинки животных сменялись в голове девушки каждую секунду. Она вспоминала их запахи и будто чувствовала непривычные в городе ароматы хлопка. Куда бежать – она не знала. На адреналине все идеи приходили из подсознания, и Наташа даже не успевала обдумать или усомниться в каждом решении. Животные сменились дверями с надписями. Девушка замешкалась, тут она бывала редко, да и надписи, скорее всего, поменялись.

На табличке «Утилизация» ее глаза замерли. Именно утилизация грозила ей в реальной жизни, разве это не подсказка?

Наташа подергала ручку двери, она не поддавалась. «Бежать дальше», – закономерная мысль. Но дверь открылась изнутри, девушка увидела знакомые лица.

– Топтунья, Урод! Я так по вам соскучилась! Помогите мне! – Она захлопнула за собой дверь и без сил опустилась на колени, а потом завалилась на правое бедро.

– Наташенька, прелестница, мы видим. – Топтунья показала указательным пальцем вверх. Там кружил робот-преследователь.

– Да уж, Топтунье-то повезло, а я здесь случайно оказался, – засмеялся Урод. – Я пожить планировал. – Его сиповатый смех попадал в ритм дергающегося кадыка на шее. А многочисленные висячие бородавки колыхались под свою никому не слышную мелодию.

– Ой, пожить он планировал, получишь раковую – вспомнишь, как случайно оказался, – заворчала на него ласково Топтунья. Под ее черной водолазкой на тонком теле выделялась горка выше груди. Она начала расти совсем недавно.

– Я шучу, Наташа, очень рад тебя видеть! Что случилось? – Урод отъехал к своему рабочему столу, подальше от девушки, чтобы целиком ее рассмотреть. Глазные яблоки мужчины прокрутились на триста шестьдесят градусов внутри орбит и вернулись на место.

Девушка пыталась отдышаться и не могла произнести ни слова.

– Чего к ней пристал? Что случилось? За третьими знаешь как следят? Каждое слово надо обдумывать! Наташенька, детка, чем тебе помочь? Ты меня проси, меня. – Топтунья тоже отъехала на своей коляске, готовясь рассказывать.

– Попей воды, она хоть и с радиацией, но в твоем положении… – Урод не знал, как закончить фразу, и лишь протянул стакан девушке, а затем вернулся на прежнее место. Наташа, обливаясь теплыми струями, стекающими со щек, стала жадно поглощать предложенную воду.

– Я, Наташенька, раковая теперь. Боли уже начались, а опиумы мне не дают. Выписывают, а присылают пустые коробки. Я им: «Что случилось?» А они один ответ: «Лучевые!» Ну какие лучевые? Они не знают, что это такое и как этим пользоваться! У них там своих забот хватает. Мясо живое жрут! – Топтунья активно жестикулировала. Словно компенсировала движениями рук парализованные ноги.

– Тихо, тихо. Ты думаешь, ей хочется твое нытье перед своей смертью послушать? – перебил коллегу хриплым голосом Урод.

– Перед какой смертью? Это мы, первые, опасные. А у третьих аресты по-другому заканчиваются. Они поболтают, поговорят, потом им укольчик успокоительный сделают и отправят рожать. А кому больше рожать-то? Уродов и так хватает. – Топтунья не теряла веселого настроя даже в нервном напряжении.

– Спасибо! – наконец вырвалось у Наташи.

– Ты сиди-сиди, Наташенька, отдыхай. – Топтунья сделала паузу и направила свою коляску к стеклянному шкафу. Повернувшись, она продолжила: – Так вот, про опиумы. Они их себе в министерство на последний этаж забирают. Ты думаешь, они что-то решают, договариваются? Была я там раз, давно еще. Еду в вагоне, а глаза-то у меня – один выше, другой ниже. Я за повязкой черной и увидела: выходит, круглый такой, глазищи большие-большие. Хохочет, а зрачки весь белок глаза закрыли. Я и смекнула: не уродство это, а наркотики. Все они там такие. Вот и последний этаж себе заняли. Не должны первые жить на этом свете, не по-божески получается. Они ведь потомки неверующих и сомневающихся. А эти за жизнь держатся, не верят в новый мир. И создают его себе прямо сейчас. – Топтунья открыла шкаф и достала оттуда шприц и небольшую ампулу с прозрачной жидкостью. – Ты, Наташенька, девочка смышлёная, но неверующая. Это грех, грех. – Шприц наполнялся снадобьем.

– Начинается! Ты с ума сошла с этой наукой. – Урод повысил голос на свою коллегу, но остался на месте, не пытаясь ее остановить.

– Мне уже все равно. Топтунья, Урод, жить, как раньше, я не смогу. Даже не говори, что там у тебя в шприце, – медленно произнесла девушка.

– Я и сказала: смышленая! Какие там уколы во время беседы колют, я знаю, сама их разрабатывала. Овощем станешь, как твой муженек. – Топтунья надавила на шток, и часть жидкости вылилась из цилиндра шприца вдоль иглы. Наташа поползла к старой подруге первой категории. После нескольких метров девушка смогла встать и медленно направилась к инвалидной коляске с пожилой женщиной с серыми волосами, торчащими из-под черной облегающей шляпы с тонкими полями.

– Чтобы ты ни сделала, я помню, как ты приходила ко мне, как смеялась, рассказывала про новые фильмы. Ты стала мне дочкой. Я тебя люблю. – Топтунья размахнулась и воткнула иглу прямо в живот девушки.

– Ай! – Наташа согнулась от неожиданной боли. Она рассчитывала, что укол будет сделан в другое место.

– Совсем старая стала! – рявкнул Урод.

– Старая и больная! Прошу заметить! Ну, промахнулась. Наташенька, от укола не умрешь. – Топтунья развернулась корпусом к шкафу и взяла еще один заправленный шприц. – А это для бодрости. – На сей раз игла угодила в правое плечо.

– Смотри, Топтунья, тебя за это мучительной смертью убьют, как ты и боялась. И меня за собой потянешь, бабка. – Урод окончательно утратил способность изображать веселость, его голос задрожал, а черный потрепанный костюм от движений зашелестел.

– На, возьми мой халат, думаю, справишься с ним. – Топтунья сняла свой длинный черный драповый халат и протянула девушке, а сама, оставшись в обтягивающей водолазке и протертых лосинах, поехала на коляске к прозрачной капсуле с надписью «Утилизация».

Наташа взяла халат и, словно не было только что двухкилометровой пробежки на самом высоком пульсе, направилась к Уроду.

– Спасибо тебе! – она накинула халат на голову Уроду и обвязала поясом его руки. Жертва даже не сопротивлялась.

– И тебе спасибо! – еле слышно произнес мужчина, ощущая тепло ее тела и безуспешно пытаясь к нему прикоснуться, Наташа уже стояла рядом с Топтуньей напротив большой капсулы.

– Мы поедем по наклонной горке, это почти безопасно. Подними меня по ступенькам. Когда мы спустимся, моя коляска может сломаться. Возможно, тебе придется меня нести. Еще на несколько часов твоих сил хватит для нас двоих. Беги налево от горки вперед, там должны быть лучевые. Беги и не останавливайся! Поняла? – Топтунья говорила быстро и уверенно, будто вынашивала этот план долгое время.

– Поняла. – Девушка с легкостью подняла коляску и занесла в капсулу, а затем сдвинула створки с внутренней стороны.

Два человека оказались в прозрачной трубе. Топтунья нажала на кнопку. Пол ушел из-под ног. Темнота. Наташа почувствовала резкий удар бедренными костями обо что-то твердое и покатилась с огромной скоростью в неизвестность. Так продолжалось несколько минут, пока не случился новый удар. На этот раз девушка упала всей левой стороной своего тела. Рука онемела. Наташа силилась шевельнуться. Сверху что-то мешало. Она попробовала сжать и разжать правый кулак – получилось. Попыталась развернуть локоть – не вышло. Тогда она с усилием попробовала снова – послышался звук вращающегося колеса.

– Топтунья! Ты здесь? Твоя коляска на мне. – Наташа спрашивала шепотом, боясь невидимого третьего лица. – Топтунья! Ау! Топтунья! – продолжила она чуть громче. – Топтунья! Ты жива! Топтунья? – Девушка долго звала свою подругу, в конце перейдя на крик. Никто не отвечал. Стало ясно, Топтунья мертва, или… «Я умерла! – с воодушевлением подумала Наташа. – Да, иной мир существует, он такой. Тут тьма и тишина».

Девушка встала, покачнулась, прошла пару шагов вперед и осмотрелась. Слева вдалеке виднелся голубой свет. Ее резко обдало холодом, и почувствовался невыносимый запах сырости.

«Нет, еще жива».

Наташа расстроилась и вспомнила слова Топтуньи: «Нужно бежать».

Она побежала. Дорога была непростой, но протоптанной. Девушку не пугали раскидистые засохшие корни деревьев над землей. Не пугали и острые слегка замерзшие глубокие лужи, колючие кусты. Все лишь указывало верную дорогу: слева куст – значит, следует взять чуть вправо, пенек посередине – нужно нащупать ровную дорожку с лужей безо льда. Откуда она все это знала? Нечто бессознательное вело ее вперед. Боли и усталости не было. Через несколько часов рассвело. Солнце пробивалось сквозь плотные слои мусора. Наташа выбилась из сил и упала без сознания. Лучи осветили ее пухлые синеватые губы, оттопыренный мизинец на сломанной левой руке, порванное теперь блекло-бурое платье, раскиданные по траве, будто только что уложенные, каштановые волосы, грязные разорванные мокасины одного цвета с платьем, виднеющуюся сквозь грязь и траву белую прозрачную кожу.