Читать книгу Пеняй на себя! Дневник попаданки - Татьяна Хмельницкая - Страница 4

28 сентября. 4 часа 02 минуты

Новая глава жизни – повод к истерике, или Ваш мир доставлен – вкусите, побалуйте себя.

Войдя в салон гибрида самолёта и пазика, я плюхнулась на указанное Дамочкиным кресло, пристегнулась и застыла.

Дамочкин расположился напротив и уставился на меня, словно удав на кролика. Моё бесстрашие отказало, и я потупила взор, как делала часто в школе, когда ждала, кого учитель вызовет к доске. Мне казалось, что не смотришь на него, и он тоже тебя не видит. Правда, не всегда это срабатывало, но я каждый раз старалась.

Вообще, непонятно с чего вдруг меня обуяла робость: ведь Дамочкин – обычный парень, да к тому же ещё и дохляк. Шея тонка, телосложение хлипкое, а голова – большая. Глаза, да, красивые, но только глаза, которыми он и смотрел на меня. Бояться сухопарого парня мне, девице в полном соку, странно, но я продолжала чувствовать себя неуютно, оттого в животе поднималась буря, готовая разразиться голодным громом.

Нет-нет, это не бабочки с их тонкими крылышками, которые будто трепыхаются, когда один взор находит другой, а между двумя людьми возникает непреодолимое притяжение. И чем сильнее порхают бабочки, тем внушительнее зарождающееся чувство между сногсшибательными по красоте и стати индивидуумами. Нет – не так. В моём случае в животе веселились стальные ежи: катались, прыгали и взрывались.

Я поморщилась, растёрла живот – «ежи» затихли, почувствовав уверенную руку. Но надолго их не хватит, потому уединиться бы мне не помешало.

– Тебе всё ещё плохо? – поинтересовался попутчик.

– Нормально.

Нормально – из тех неокрашенных красками слов, которые дают информацию без углубления в подробности.

Нормально – всегда сказано с умом и неоспоримый штрих в конкретном стиле! Моём. В стиле прежней жизни, к которой я страстно желала вернуться. Я хотела в своё Нормально.

И тут на меня накатила вторая волна, которая случалась в моей жизни крайне редко и обозначала острую панику. Обычно всё заканчивалось степенью реакции на внешнюю среду кишечника и желанием забить желудок до отвала. Но иногда меня пробивал он – ступор.

Почему в этот момент, а не пять дней назад, или во время допроса, или появления нового лица в моей жизни?

Вопрос открытый и ответить на него, я не в состоянии, но именно ступор – часть сложного функционирования моего мозга, призывающая задуматься и испугаться.

Мне было жутко до истерики, до мурашек, до перехватывания дыхания. Все предыдущие дни пребывания один на один, при вынашивании плана побега и мести за невозможность его осуществления, казались игрой не стоящей свеч.

Да, именно в этой комнатке: без дверей, окон и шахтой в полу, я могла продолжать оставаться собой. Даже слова, произнесённые Дамочкиным о том, что должно было произойти и произойдёт вскоре, казались мне забавой. Ну, по крайней мере, я не придавала им колоссального значения, а скорее слушала их, как некий трёп, являющийся продолжением моих собственных размышлений. Теперь, за пару минут до взлёта, я перестала чувствовать, замерла, став тем, кем и должна была стать с самого начала – расходным материалом.

Почему именно такое словосочетание пришло на ум в момент прозрения?

Во-первых: я была убеждена, что требовалась для чего-то иного.

– Если состояние ухудшится… – продолжил новый знакомец.

В ответ я лишь покачала головой и поджала губы. Дамочкин заткнулся, кивнул, но настороженного взгляда от моего лица не отвёл.

Если образно описать моё состояние, то судьба сделала поворот не туда, а это гарантия крайне быстрого движения к пункту назначения. Какому? Я до сих пор не придумала, но обязательно страшному.

Итак, во-вторых: если цепляться к словам, то некий курс о дальнейшем житие я должна была заслушать за прошедшие пять дней – этого не случилось по причине несработавшей аппаратуры. Выходило, что либо у персонала, занимающегося моим обеспечением, времени не хватило на то, чтобы отремонтировать приборы, либо на той «базе» я была единственным человеком все пять дней. Но и это не важно. А то, что инструктаж о житие в «их» мире смертникам не дают.

В-третьих: Дамочкин – человек немногословный. Вернее – он вроде бы и сообщил всю важную по его уразумению информацию, даже сослался на какие-то пункты в неизвестных документах, но толком так ничего и не сообщил – не в его компетенции. Ладно, допустим. Тогда всю ли правду мне сообщит тот, у кого полномочий больше?

Парень поторопился сказать, что моей жизни ничего не угрожает. Успокоить хотел – оно и понятно, но, увы, мне стало только ещё хуже.

– Точно всё нормально? Я хотел… – глядя на меня с подозрением вновь спросил сопровождающий, но я перебила его:

– Дамочкин, ты можешь мне всё объяснить. Я ничего не понимаю. В голову приходят разные мысли: от самых криминальных, до необъяснимых. И ни одна из них не походит на правду, пока ты не скажешь хоть что-то дельное.

Дамочкин продолжал молчать.

По стеклу иллюминатора пробежала голографическая строчка: «Стадия: полёт».

– Мы взлетаем. Через пару минут ты всё поймёшь и оценишь сама, – тихо предупредил Дамочкин. – Лучше увидеть своими глазами, Алёна. Потом ты сможешь задать вопросы, и если они будут касаться моих полномочий, то я сделаю пояснения. На другие твои вопросы ответит командор базы.

На сердце вдруг стало совсем тяжело. Я притихла, слушая шипение моторов «летающей маршрутки», и пыталась изменить своё отношение к ситуации, раз уж сами обстоятельства изменить не в силах.

Жизнь вогнала меня, словно гвоздь по самую шляпку в древесину противоестественности и фатальных условий. Плакать больше не хотелось, шевелиться – тоже, проголодалась – зверски.

Истерика, приключившаяся со мной на базе ни что иное, как нежелание принять настоящее, а теперь я начинала прозревать. В детстве каждый из нас плакал перед родителями, выклянчивая что-нибудь или жалуясь на маленькие ранки. Слёзы, которыми я все пять дней окропляла комбинезон узницы, были тем самым выплеском, сделкой, неосознанным шагом и желанием разжалобить кого-то невидимого, кто мог повлиять на происходящее.

Теперь я сидела тихо, смотрела перед собой и едва дышала от сдавливающих живот ремней безопасности, приковывающих меня к мягкому светлому креслу, и ловила каждый взгляд Дамочкина. Я в опасности – это превратилось в убеждённость. Но в чём она?

Интересно, а что предпримет парень, если я взбрыкну в прямом и переносном смысле? Вот захочу, например, десантироваться? По головушке Дамочкина тюкну кулаком – да и была такова. Что в арсенале этого сухопарого молодого человека для моего усмирения?

То-то и оно, не известно. Вдавит кнопку, пару движений и бывай сознание до следующей остановки. Нет, мне нужно находиться в бодром расположении духа, чтобы попытаться выбраться.

Мда-а, реакция у меня, как у утки – на третьи сутки. Точнее: на пятые. Оставалось лишь продумать второй вариант спасения – на той самой пресловутой и загадочной «базе». Или по пути на неё – как карта ляжет.

Я не сразу поняла, что мы уже в воздухе, настолько мягко произошёл отрыв. Пресловутая голограмма появилась на стекле с сообщением об этом. А ещё в ней говорилось о высоте, на которой мы летели. Мне всегда было плохо, когда я вставала на табуретку, чтобы повесить шторы после стирки, или что-то отыскать на антресоли, а тут высота была на уровне телевизионной башни.

– Ты совсем бледная, – Дамочкин вполне приятельски наклонился ко мне и сжал мою руку, большой палец при этом положив на пульс.

Ладони у него полыхали огнём, который передавался моей коже. Было приятно. Уютно даже как-то…

– Я боюсь высоты, – созналась я, но от правды легче не стало. – Мне нужно выйти. Ну, ты понимаешь – умыться. Я могу это сделать?

Дамочкин хмурился совсем недолго, в упор, разглядывая меня и пытаясь хоть что-то прочесть по лицу. Уж и не знаю, какой из него физиономист, но на этом самом лице и так всё написано крупными буквами, и нужно быть слепым, чтобы не разглядеть. А заодно и глухим, чтобы не расслышать просьбу.

– Я отстегну ремень безопасности, – наконец произнёс он. – Тебе в конец салона. Там дверь. Разберёшься.

Я смогла лишь кивнуть в ответ, и вытянуть руку из цепких пальцев Дамочкина, пока он набирал комбинацию на клавиатуре, встроенной в подлокотник. Ремни освободили меня, и тут же раздался вой сирены, а на окне появилось предупреждение. Но пара вдавленных кнопок тонким длинным узловатым пальцем Дамочкина успокоили систему.

В конце салона оказалась дверь, которая тут же поменяла цвет с белоснежного на зелёный, после чего самостоятельно открылась. Санитарное помещение было таким же крохотным, как и санузел в моей малогабаритной квартире, даром что раздельный, пусть и ванная сидячая. Здесь ванной не обнаружилось, зато было вполне узнаваемое приспособление для нужды. К нему и устремилась.

Как только я переступила через порог, дверь автоматически закрылась и сменила цвет на красный, а на боковой стене открылась жалюзи с видом на город. Вернее: с видом на потрясающий, сверкающий, точно всеми цветами радуги мегаполис.

От удивления у меня перехватило дыхание и я, уперев колено в сидение «нужника», прильнула к окну. Мне хотелось видеть всё и всё разглядеть до мельчайших деталей. Про живот я совсем забыла, но и он не напоминал о себе. Зато взор радовали высокие статные здания, сверкающие стёклами и голограммами. Свечение радужных мостов между ними выглядело дорогой счастья. Кругом шныряли разновеликие машины, парящие и несущиеся на огромной скорости.

Но больше всего меня покорили круглые здания, висящие над землёй и названные в честь космических объектов солнечной системы. Парад планет казался невероятным и таким притягательным, что я вдавила щёку в стекло насколько смогла, чтобы суметь охватить взглядом всю панораму.

В голове бился вопрос: а не кино ли всё это? Уж настолько неправдоподобным и восхитительным всё вокруг казалось.

Неожиданно обзор заслонила летящая параллельно похожая на нашу машина. Малюсенькое крыло, торчащее из корпуса выглядело насмешкой или данью традициям, что если нечто летает, то обязательно с крыльями. Ко дну «порхающего пазика» была приделана довольно толстая платформа. На борту «пазика» было написано: «Помощь пациентам на дому». Кстати, наши крылья, если можно так назвать эти отростки, торчащие из стен, тоже оказались небольшими, да ещё к тому же по форме напоминали бумеранг.

«Помощь» висела напротив довольно долго, и мне пришлось отлепиться от окна.

Умылась, просто подставив руки под кран, затем подошла к двери-хамелеону – она меня выпустила. Усевшись обратно в кресло, я исподлобья посмотрел на Дамочкина. Парень же помог мне пристегнуть ремни безопасности и откинулся на спинку, скрестив руки перед собой:

– Вид из окна тебя впечатлил, – выдержав короткую паузу, предположил он.

– С чего ты взял, что я смотрела в окно?

– След на щеке остался – вот и предположил, что там было нечто захватывающее.

– В этом окне такой же обзор? Почему жалюзи закрыты?

Дамочкин помял узловатыми пальцами губы, и вдруг заявил:

– Нет, с этой стороны только высотки корпораций – скучное зрелище, хоть и монументальное и захватывающее дух. Та сторона Равнины гораздо красивее.

– Равнины, значит…

– Это мегаполис. Их три. Этот называется Равнина. Все три – необыкновенные по красоте. В других городах архитектура строится по иному принципу, но тоже глобальная.

– А есть где-то не глобальная?

Дамочкин широко улыбнулся и покачал своей большой, для настолько тонкой шеи головой:

– Ты умеешь задавать правильные вопросы, Алёна. Всё дальнейшее время тебе это пригодится. Но свои вопросы лучше не озвучивать – ответы на них можно и не получить. Советую: анализируй и делай выводы. Через тринадцать минут мы будем пролетать над сложной территорией. Она называется Пустошью.

– Там никто не живёт?

– Нет. Она густонаселена. На базе есть интерактивная карта и краткий экскурс в нашу историю. Там всё наглядно и подробно изложено. Тебе будет интересно: ведь ты из другого мира, с иной историей, иным менталитетом. Это ценно.

Сердце пропустило удар и понеслось с такой силой, что казалось, будто воздуха в салоне стало меньше. Мозг пытался обработать информацию, которую успела получить, но входящих данных было настолько мало, что полотно размышлений превратилось в фантомную реакцию – предчувствие.

А-а-а-а-а! Ущипните меня! Нет – разбудите меня!

Получалось, что для Дамочкина не просто реальность, что есть другой мир, но и люди из него не такая уж и диковинка. Он так просто об этом заявлял, что мурашки побежали по коже. Выходило, что то место, где меня держали столько дней – вход сюда, в иной или параллельный мир. А передержка в течение пяти дней – проверка?

Ух! Сколько в таком случае здесь побывало иномирцев, раз они разорились на целый роботизированный комплекс? Ну и, конечно же, оставалось понять: может ли вход стать выходом из этой параллели?

Стоп! Не так быстро, Алёна! Мысли, что те скакуны, но так загоняться не следовало – свихнуться можно. Мало мне фильмов о Вселенной, которые любила смотреть по интернету. Через них осознаёшь себя даже не песчинкой, и не атом, а чем-то более мелким по сравнению с таким размахом и глобальностью – ничтожеством равным нулю, а тут ещё это… Параллельность! Если так пойдёт, то и Вселенных столько же сколь и параллелей.

Получалось… Э-э-э-э… М-да. Короче: мысль справедливая, хоть и тупиковая лично для меня. Папа, например, мог бы её продолжить, но меня начало как-то даже подташнивать от напряжения. Ох, в математике я не сильна, а тут самое место теории вероятности, и иже с ней. Стараниями папы, тратившего на моё образование время и нервы, я сносно понимала математику, но лоб и всё равно трещал, пытаясь вместить знания.

Пф-ф-ф! Даже вспотела от такой работы мозга!

Помахав руками на лицо и стерев выступившую испарину, вслух я спросила, видя прищур парня:

– А если без замороченной карты расскажи мне о вашей истории? Кратенько о главной теме, а? Я так понимаю, что если существует экскурс в историю, то проблем сейчас мне об этом поведать нет. И… Как называется третий мегаполис?

– Его называют Обителью, но неофициально. Прямое наименование Поселение. Если кратко… Случилась гражданская война. Много людей погибло. Оставшиеся разделились на две части. Какие-то территории отошли Пустоши, другие – Конфедерации. Впоследствии Пустоши удалось отвоевать несколько значительных территориальных округов. Этого бы не случилось, если бы граждане Конфедерации не сочувствовали бы взглядам правительства Пустоши. Но и там и там некоторым людям не нравилась их жизнь. Они подняли бунт, ушли в третьи земли и организовали колонию-поселение. Отсюда и название.

– А я-то думала у вас идеальный мир, как в сказке. А у вас всё как у нас.

Парень нахмурился. Теперь он выглядел гораздо старше. Моё сердце всколыхнулось так, будто засобиралось из моей груди куда подальше предчувствуя злую долю и роковую судьбу.

Вот если совсем откровенно: верить во всю эту чушь про параллельные миры, про Вселенные, про скачки времени, порталы и прочее не хотелось. И мозг тут же, словно обрадовавшись, выдал версию: я зачиталась книжку и заснула прямо за столом в кухне? И мне снилось, что попала, сидела пять дней непонятно где, а теперь – летела в компании Дамочкина.

Класс! Мне нравилось, да и сердцу, начавшему сильно трепетать в груди, тоже. Ну, пожалуйста, я же хорошая, я очень хочу проснуться в своей квартире, а если глобально: в никчёмной жизни! Я честное слово больше не буду никому завидовать, хныкать и стенать, найду работу. Я готова даже с бывшим парнем обратно сойтись, и ради этого похудеть.

Блин, чем же ещё сложным для меня можно поручиться, чтобы прям наверняка?

Я скрестила пальцы на обеих руках и сильно зажмурилась, продолжая повторять обещания. От усилий у меня даже виски ломить начало и затылок ныть, но я продолжала сидеть молча надеясь окончательно проснуться. Затем открыла один глаз. Огляделась.

Всё тот же салон, но теперь подсвеченный мелкими блёстками, летающими перед глазами. Они быстро исчезли, и я открыла второй глаз. Тяжёлый вздох невольно вырвался из груди, а вместе с ним едва не вылетело сердце. Благо, что оно застряло в горле и мне пришлось откашляться, чтобы оно провалилось обратно.

Дамочкин сидел напротив и смотрелся переживающим за меня. Моторы мягко гудели, голограмма – светилась таблицами и специфическими символами. В общем: меня не услышали, и я не проснулась. Или всё происходящее не видение, а теория вероятности и параллельность Вселенных – такая же злоба дня, как и внимательные глаза Дамочкина.

– Кхе-кхе. Прости. Что-то я того… Опять мне подурнело. Значит, гражданская война. На ней остановились… Ладно.

– Ты всё никак не можешь поверить в происходящее, – утвердительно заявил собеседник (чтоб он превратился в мою галлюцинацию!)

– Ага, – честно выдавила я.

– Я сожалею, что аппаратура сломалась. Пяти дней вполне достаточно, чтобы признать состоявшимся переход в другую действительность.

– Со мной не сработало. Так всегда! – оседлав прежнего конька по имени Я-так-и-знала, посетовала я.

– Дамочкин, тебе не кажется странным, что названия трёх мегаполисов слишком кардинальные: Равнина, Пустошь, Поселение? Вы не любите заморачиваться?

Губы парня натянулись, а в щели рта появились белые ровные зубы – Дамочкин улыбался.

– И чего я смешного сказала?

– Да так… Женская логика! Редкость в наши дни. Представляю, каково сейчас тебе! Твой мозг отвергает всё увиденное и услышанное, а ещё отказывается работать правильно – его захватил ужас. Но ты всё равно ищешь нестыковки и находишь очень быстро.

– И? К чему брейк-данс словами?

В его взгляде промелькнуло сожаление и приятие. Он поджал губы и едва незаметно качнул головой, словно вёл сам с собой немой диалог, а затем нажал на какую-то кнопку на стене кабины возле окна.

Салон разрезал жуткий вой. Голограмма на стекле задрожала и пошла рябью. Цифры, загнанные в таблицы, пропали. Застёжка ремней безопасности разомкнулась, а кресло подо мной мелко завибрировало. Зато невозможно красивый город по ту сторону стекла будто расцвёл новыми мощными красками и огнями не стеснённый мутной проекционной завесой.

Парень вцепился в подлокотники моего кресла и наклонился. Теперь наши лица находились в дюйме друг от друга.

– У нас мало времени. Потому молчи и слушай.

Многообещающее начало. Хм.

Молчание – провокационная форма конфликта, в которой ты всегда выглядишь лучше собеседника. Молчать мне не улыбалось, но я заткнулась.

– Тебе придётся уяснить и принять три факта. Первый – ты в параллельной реальности.

На этих словах я сделала глубокий вдох, будто собиралась нырнуть.

– Наш мир, как и множество других, стартовал в тот же миг, что и ваш, и с тем же входным комплектом. Далее вмешалась теория вероятности и комплект претерпел изменения, но не факт. История нашего развития отличается, хотя и – тут тоже не факт! – что стала отличаться с первых моментов, а вполне возможно, что мы до какого-то мгновения развивались идентично.

Вот он заливает – соловьи скромно свистят в сторонке!

– Летоисчисление такое же, как у вас. Дни недели, месяцы, года совпадают. Могут сходиться даже некоторые серьёзные даты в истории, а затем наше прошлое пошло по иному пути, приведя нас в наше настоящее, а вас – в ваше.

Само собой! Логика – наше всё!

– И да, порталы между мирами существуют. База, с которой я тебя забрал построена в точке прохода.

А у нас тоже такие штуки есть или мы нужного развития не достигли?

– Факт второй – ты служишь в «АШ». Если отвергнешь предложение – значит, тебя перебросят в Пустошь неподготовленной, и с другой легендой. Может тебе даже устроят побег, чтобы ты думала, будто попала в Пустошь самостоятельно. «АШ» станет контролировать каждый твой шаг, вести по намеченному и утверждённому плану. Ты всё равно выполнишь поставленную задачу.

«АШ»?! И что это такое?

– И добавлю от себя: выход не всегда там, где вход. Запомни это твёрдо и не пытайся попасть снова на базу «Р – семьсот семьдесят семь – тридцать восемь».

Дамочкин тяжело глотнул и продолжил:

– И третье – всё произошедшее с тобой здесь, как и последствия твоего перехода, существование «АШ» – это навсегда. Всё остальное тебе расскажут, покажут, обучат, если ты не станешь вести себя, как идиотка. Навыки «АШ» полезны.

– Что такое «АШ»? Почему меня выбрали?

В ответ лишь пленяющая улыбка парня и спазм голографической проекции на стекле «летающей маршрутки». Затем сообщение, что неполадки устранены и отклонений от курса нет.

Всё. Откровения закончились. Зато нажатие кнопки на подлокотнике Дамочкина и автоматически открывшаяся жалюзи на окне подкинули мне почву для размышлений, потому что за окном раскинулась Пустошь…

Сказать: грандиозно, но коряво – ничего не скажешь. Ощущение такое, что архитектор просто начертил на листе бумаги обычную ломанную, и назвал её городом. В детстве папа, пытаясь развить во мне способности, покупал головоломки. Одна из них выглядела длинной змеёй с крутящимися в разные стороны звеньями. Прокручивая их можно было собрать разные фигурки. Самой потрясающей из них и сложной мне казался шар. Так вот в Пустоши все здания – одна большая много-звеньевая змея-головоломка.

– Необычная архитектура, правда? – подметил Дамочкин. – Необычна она ещё тем, что всю Пустошь можно пройти и проехать насквозь. Это – тупиковая система. Здания, похожие на букву «П» – туннели, соединяющиеся под землёй и снова выныривающие наружу.

– Ты хочешь сказать, что это большой коридор из одной части в другую?

– Можно и так сказать. Есть туннель с разного рода механизмами, а вокруг него площадки для проживания. В Пустоши не кварталы, как в Конфедерации, а уровни и секции. Есть подземные секции, есть надземные, но общий колодец или проход один. Вокруг Пустоши поля и садовые угодья. Отсюда и название – Пустошь. Нет ни души. В поле трудятся роботы, пока люди обитают внутри огромного железобетонного «питона».

– Интересно…

Дамочкин с сожалением на меня посмотрел, но ничего не сказал. Я тоже промолчала. Прилипнув к окну, рассматривала леса фруктовых деревьев, сквозь листву которых иногда просматривались огромные диковинные машины, и поля с возделывающими их роботами. Складывалось впечатление, что мир принадлежал механизмам, а человечество давно вымерло.

– Возьми, – окликнул меня новый знакомый. – Это портативный Дневник. Устройство очень помогает на первом этапе адаптации. Не показывай его никому. Он не включён в систему, потому никто не узнает, что ты скажешь, о чём пожалеешь.

Так у меня появился ты, Дневник.