Читать книгу Толковательница сновидений. «Полночный дождь» - Татьяна Игнатенко - Страница 4

После лекции Алиса пошла на кафедру. Там предстояло очередное заседание. По дороге в соседний корпус почувствовала, что устала. Но идти было надо. Пропускать мероприятие, происходящее раз в две недели, в установленное начальницей время, не разрешалось, даже когда та отсутствовала.

В преподавательской, как всегда, сидели «местные аборигены» – два доцента, работавшие на кафедре еще с советских времен: Максим Петрович и Петр Сергеевич. Максим Петрович, высокий худой старик, был убежденным сталинистом. Надо отдать должное, студентов он своими убеждениями не грузил, но коллегам-преподавателям пускаться с ним в разговоры было опасно: рано или поздно все разговоры склонялись на животрепещущую тему о роли Сталина в истории. Глаза Максима Петровича становились блестящими, на щеках выступал румянец… Далее говорил только он, и выйти из общения несчастному собеседнику было практически невозможно.

Петр Сергеевич страдал другим «милейшим качеством» – он был ухажер. Увидев коллегу женского пола, обязательно близко к ней подходил, брал за ручку и, заглядывая в глаза, начинал говорить дежурные комплименты. При этом сам Петр Сергеевич редко менял рубашки и тем более костюмы и, понятно, парфюмом не пользовался. Хотя Алиса иногда думала, если бы он еще и пользовался парфюмом, то какой бы это был парфюм… и как бы он сочетался с естественной «аурой» Петра Сергеевича, которую так «обоняли» близко стоящие окружающие. Но тот был скуповат, поэтому «страшные» размышления Алисы обычно заканчивались грустной улыбкой – в целом и к одному, и к другому «аборигену» она относилась нормально – жалела этих двух одиноких стариков. Однако появляться на кафедре при отсутствии других женщин было опасно, поэтому, приоткрыв дверь и увидев двух знакомых персонажей, она предпочла дождаться в коридоре кого-нибудь из коллег, чтобы без дискомфорта войти в преподавательскую.

Очень скоро этими другими коллегами оказались друзья: Кеша и Гоша. «Красавцы-мужчины», а именно такой эпитет закрепила за ними женская половина вуза, появились в конце коридора. В тридцать два года оба были не женаты, что только усиливало интригу. Кеша (для студентов Иннокентий Александрович) стал кандидатом наук раньше и уже работал в должности доцента. Гоша (Георгий Андреевич) защитился позже и только ждал подтверждения из Высшей аттестационной комиссии, что его диссертация прошла все нужные инстанции, поэтому работал еще старшим преподавателем. Когда они совместно пили пиво, Гоша всегда напоминал Кеше о разнице в окладе, изображая Кису Воробьянинова, просящего милостыню. Кеша над ним потешался, но за пиво не платил…

Они действительно обращали на себя внимание. Оба высокие: Гоша – плотный, с необъятными плечами и очень русским лицом – казался еще мощнее на фоне изящного Кеши. Его светлые волосы были коротко пострижены, что позволяло обозревать внушительный атлетический затылок и широкий гладкий лоб. Ясные глаза Гоши смотрели на мир добродушно, как это часто бывает у людей недюжинной физической силы. Однако в этой «бездне добродушия» таился и насмешливый лукавый огонек…

Кеша был неподражаем по-своему – шатен, кудрявые волосы, тонкий нос, пухлые губы. В отличие от былинного Гоши он был воплощением романтической внешности. К «байроновскому» [14] облику добавлялась своеобразная прыгающая походка, при которой Кеша высоко, «как кузнечик», поднимал коленки.

Ему нравился имидж Чайльд-Гарольда[15], поэтому Кеша любил поговорить с противоположным полом об английской поэзии. Разговоры носили, как правило, характер монолога с чтением стихов типа:

Однажды, наблюдая, как, слушая друга, недоуменно скучает очередная блондинка, Гоша не выдержал. Он усмехнулся, отвел Кешу в сторону и заметил:

– Ей твои речи интересны, как зайцу барабан. Хочешь понравиться – скажи обычный комплимент!

– Фу! Фу! Как примитивно! – моментально отреагировал Кеша. – Что-то я не помню, чтобы ты грешил комплиментами?

– То – я! – парировал Гоша. – Я – не фрачный герой! [17]

И, подойдя к блондинке твердой, мужской, уверенной походкой, небрежно бросил:

– Извините, что отвлек вашего собеседника?

– Ничего! Ничего! – залепетала жертва романтической лекции и приняла томную позу.

Не будучи фрачным героем, Гоша, тем не менее, слыл дамским любимцем. Его стиль общения с женщинами был прост: никакой суеты – сами придут и сами все расскажут. Но при этом он был ненавязчиво, естественно галантен: если на заседании кафедры опаздывающей женщине не хватало стула, первым вставал Гоша, уступал место и шел за стулом в соседнюю аудиторию. Причем было не важно, сколько женщине лет. И еще – он ни о ком не говорил плохо. Если беседа скатывалась на личности, Гоша начинал говорить общие фразы, типа: «Все люди разные, у каждого свои тараканы», и тихо ретировался под любым предлогом. Кеша посплетничать любил, мог быть язвительным, но никогда не злобствовал. Вот и сейчас, увидев Алису, моментально отреагировал:

– Чёй-то мы в коридоре мнемси? А? Алиса Львовна? Небось, Петр Сергеевич на кафедре?

– Вас жду! – парировала Алиса.

– Куда же вы без нас, – согласился Гоша.

И они вошли в преподавательскую. Петр Сергеевич встрепенулся, буквально выписывая коленца, двинулся к Алисе.

– Алисочка! Как я рад вас видеть! Позвольте снять с вас плащ.

Казалось, его ничто не могло остановить. Даже красноречивое выражение лица своей жертвы.

Но на пути встал Гоша.

– Петр Сергеевич! Я сам поухаживаю за дамой. Ждал этого весь день.

И закрыл Алису своим могучим торсом. Тщедушный ухажер подпрыгнул, попытался обойти Гошу, но на пути встал Кеша.

– Как здоровьице, Петр Сергеевич?

– Нормально! – недовольно произнес старик. – И пошел на свое место, при этом буркнув:

– Верные оруженосцы!!!

…Алиса долго потом раздумывала над этой фразой. Она не считала своих молодых коллег «верными оруженосцами». Красавцы-мужчины были для нее «мальчишками» и «собутыльниками», во всяком случае, рассказывая о них своим близким, она упоминала эти термины. Причем последний был не только из области юмора. Алиса, Кеша и Гоша после работы иногда заходили в соседнее кафе. Им всегда было о чем поговорить и что выпить, в зависимости от настроения это могло быть кофе, пиво, а то и что-нибудь покрепче… Такое общение началось давно, лет семь назад, когда Гоша и Кеша практически одновременно пришли аспирантами на кафедру. У Ирины Георгиевны тогда был день рождения. Она пригласила весь коллектив к себе домой. Была обильная еда и много выпивки. Ирина Георгиевна любила блеснуть радушием. Алиса, как всегда, в компаниях пила водку. Вино во всех видах ей категорически было нельзя. Однажды, после домашнего вина, с ней случился отек Квинке[18] – пренеприятнейшее явление, делающее веки как у гоголевского Вия, уши как у статуи с острова Пасхи, а шею – как у черепахи Тортиллы. Попав два раза в больницу, Алиса вынуждена была отказаться от вина. Коньяк и прочие изыски она пила, только будучи уверенной, что все это хорошего качества. Качество никто не гарантировал, поэтому Алиса чаще всего себе позволяла выпить рюмочку водки, особенно, как говорил герой Чехова, когда ее, «мамочку, наливаете не в рюмку, а в какой-нибудь допотопный дедовский стаканчик из серебра, или в этакий пузатенький с надписью "его же и монаси приемлют"» [19]. А иногда и не только рюмочку… Тем более что обладала удивительным свойством практически не пьянеть.

Вернее, то, что с Алисой происходило, если она вдруг перепивала, было ни на что не похоже. Второго такого человека, который бы так реагировал на алкоголь, она не встречала. Ни после первой, ни после второй рюмки Алиса ничего не чувствовала. Третья могла дать легкое воодушевление. И не больше… Обычно на третьей все заканчивалось. Но несколько раз она отвлекалась и теряла рюмкам счет… В ее физическом состоянии ничего не менялось: говорила четко, мыслила трезво, была обаятельной и привлекательной, но если рядом стоящий шкаф вдруг начинал слегка качаться – это был опасный симптом. Качался он всего секунду, но Алиса знала точно – пора бежать домой. Это было настоящее чувство Золушки при бое часов: «вот-вот карета превратится в тыкву».

Добравшись до дома, она хватала тазик и запиралась в своей комнате. Всю ночь потом хотелось кричать: «Добейте меня, братцы!» Было ужасно стыдно показаться на глаза домашним. Слово «опохмелиться» звучало как приговор. Алиса буквально травилась алкоголем. И пока организм до последней молекулы не выбрасывал «отраву», не становилось легче. Только к часу следующего дня появлялось робкое желание чего-нибудь поесть и выпить сладкого чая. В том момент Алиса давала себе клятву никогда… никогда… никогда больше не пить! Надо отдать должное, что такие происшествия случались раз в десять лет. А после сорока и вовсе она стала аккуратнее в возлияниях. Вот и в тот раз, на дне рождения Ирины Георгиевны, Алиса была после третьей рюмочки…в хорошем настроении.

…После мероприятия Кеша и Гоша вызвались ее проводить. По малолетству они не вызывали у Алисы опасения, их поведение ничем ее не настораживало, как это было, например, когда такое желание высказывали мужчины-сверстники. В состоянии воодушевления лица «мальчишек» показались чрезвычайно милыми, и она решила подвести их к своему дереву, тем более что дорога шла мимо. Это дерево было из детства. Здесь когда-то, еще с XIX века, стояло Алисино родовое подворье. Несколько домов. Потом их снесли и построили хрущевки. А дерево осталось. Старый клен. По семейному преданию, его посадила прабабушка, о которой много рассказывала бабушка Катя. При каждом удобном случае правнучка подходила к дереву и касалась его рукой. Если никто не видел, обнимала ствол, приложив ухо к старой коре: представляла старинный двор с ноготками и бархатцами, прабабушку Таню, сидящую на лавочке возле аккуратного крыльца.

Алиса и в тот раз сделала то же самое, тихо сказав:

– Это семейное дерево. Когда-то здесь стояли наши дома.

Мальчишки почтительно замерли рядом.

– Расскажите подробнее, – наконец попросил Кеша.

– Потом, когда будем трезвые, – тихо сказала Алиса.

И тут над ее ухом раздалось:

– Обалдеть! Баба дерево обнимает, а два мужика рядом стоят!

Алиса оторвалась от дерева, резко обернулась и увидела рядом милиционера, как бы сейчас сказали – полицейского. Причем он был явно не трезв.

– Я тут домой иду… И вижу… Дерево обнимает… Тебя согреть, красавица? – пробормотал милиционер.

И кинулся к Алисе.

Той стало страшно. И она спряталась за Гошу.

– Командир! Это семейное дерево предков, – важно вступил в разговор Гоша, заслонив собой Алису.

– Дерево-предок!!!! – изумился милиционер.

Потом они долго объясняли ему ситуацию… Он тоже сказал, что идет домой от «корешей». Стал приглашать к себе. В результате все хором спели: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед!..» И разошлись. Милиционер двинулся своей дорогой. А Гоша и Кеша проводили Алису домой.

Прошла неделя. Ни того ни другого она не видела. Их занятия не совпадали.

У Алисы было много своих забот: сын готовился к поступлению в институт, у дочери случилась первая любовь.

В общем, она очень удивилась, когда, после окончания последней лекции, увидела в аудитории Гошу и Кешу.

– Мы пришли слушать про дерево! – заявили они.

– Да, собственно и рассказывать-то нечего, его посадила моя прабабушка, – обескураженно начала Алиса.

– Ладно, ладно, – засуетился Гоша. – Все подробности в кафе.

По причине занятости Алисы договорились на послезавтра: после занятий попить кофе. Так началась их дружба. Они встречались, вели умные разговоры, прикалывались, куражились… Ситуация не казалась Алисе двусмысленной, «мальчишки» ни разу не поставили ее в неловкое положение. Всегда обращались на «вы» и по имени-отчеству. Она по старшинству позволяла себе фамильярничать, называя одного «Гоша», другого «Кеша». Со временем поняла, что Кеша может быть нудным, а Гоша капризным.

Кешу воспитывала авторитарная мама, с которой он жил до сих пор, поэтому сидром отличника и человека, который должен все делать как положено (а это значит – как он сам понимает), засел в нем накрепко. Иногда Алиса прогуливалась то с Кешей, то с Гошей, если занятия у всех троих не совпадали. Заходить в магазин с Кешей было опасно: он комментировал все покупки. Если хотелось купить сладкий шоколад, а Кеша настаивал на горьком, Алисе приходилось уступать. Иначе ее ждала нудная лекция о вреде сладкого шоколада. Кеша все знал… О чем бы ни шел разговор на кафедре, он всегда вставлял свое веское слово.

Гоша жил в институтском общежитии. О своей семье не распространялся. Однажды Алиса стала ему говорить о своих доверительных отношениях с детьми. Рассказала о дочери, которая была на нее похожа и тем радовала. Когда заговорила о сыне, которого, чтобы «поцеловать в макушечку, надо встать на табуреточку», вдруг почувствовала, что Гоша напрягся, нахмурился и попытался перевести разговор на другую тему.

«Видимо, его детство было другим», – решила Алиса и старалась больше о своей семейной жизни не рассказывать. Она, вообще, многого не касалась в общении с «мальчишками», особенно материальной стороны. Свои семейные приобретения с ними не обсуждала. С самого первого раза, с разговора в кафе о дереве, поставила условие: «За себя плачу сама!». Друзья пытались заплатить за даму, но та стояла на своем. Здесь было две причины: первая – Алиса понимала, что на зарплату тогда аспиранта, а потом и доцента особенно не наугощаешься. А вторая – Алиса любила поесть: заказывала много, на цену не смотрела, поэтому думать о том, хватит ли у «кавалера» денег, она не собиралась.

Со временем все к этому привыкли. И к занудству Кеши Алиса привыкла, и к Гошиным капризам – тоже. Когда Кеша «держал речи», она внимательно слушала, когда Гоша начинал капризничать – не возражала. Хотя иногда очень хотелось. Вот, например, собрались они с Гошей попить пива.

– Куда пойдем? – спрашивала Алиса.

Если коллега был в хорошем настроении, они сразу находили достойное место. Если нет, он бормотал:

– Пойдемте… Сейчас решим… Решим…

И это значило, что в ближайший час они будут бродить. Ибо в одном заведении – «невкусно», в другом – курят. Глаза у Гоши в этот момент темнели, добродушие в них исчезало, он кривил губы. И Алисе казалось, что приятель вот-вот по-детски топнет ножкой. Наконец, когда они обретали нужную гавань, Гоша мог цепляться к официанткам, по причине плохого обслуживания. Обычно это было связано с очередной барышней, которая разочаровала Гошу. А он ждал великой любви! Так и ответил однажды на вопрос Алисы: почему он не женится?

– Мне нужна любовь! Я не хочу, как мои женатые друзья, через энное количество лет ненавидеть друг друга, а жить вместе.

– Ты уверен, что она придет? Может, ее не будет никогда, – возразила Алиса.

– В твоем возрасте пора трезво подходить к этому вопросу. На мой взгляд, надо уже торопиться и искать для себя просто комфортного человека.

– Как ваш муж? – вдруг обозлился Гоша.

– Почему ты так решил? – растерялась Алиса.

Но Гоша, как всегда, перевел разговор на другую тему. И ответа на свой вопрос она не получила.

В остальном молодые коллеги были милейшими «мальчишками» и «собутыльниками». Причем собутыльниками отменными. Мужчины редко пьянеют красиво, кто начинает «надувать зоб», по принципу: «здесь каждый суслик-агроном», после чего потоку хвастливых речей не бывает конца, кто начинает навязчиво ухаживать, норовя схватить за филейную часть, кто просто становится агрессивным. Но самое обременительное для компании – это в стельку напивающиеся, которые не помнят свой адрес, а все остальные его просто не знают…

Гоша и Кеша, в отличие от остальных, в состоянии подпития, фонтанировали юмором. Подначивали друг друга, прикалывались и куражились, чем очень веселили окружающих. Вечер, проведенный с ними, был похож на вечер в «Comedy Club». Присутствие «красавцев-мужчин» на корпоративных вечеринках особенно ценили. При этом они не напивались. Алисе это очень импонировало. И еще – она чувствовала, что находится под почтительной защитой.

После заседания кафедры Алиса зашла в магазин, купила себе «вкусненького»: пиццу с грибами и гроздь небольших бананов. Когда рядом не было семьи, она не готовила. И практически без сил добрела до квартиры. Машинально поужинала, затем, уютно устроившись с котом на диване, попробовала посмотреть сериал, но так и не смогла сосредоточиться на сюжете очередного телевизионного «шедевра» – ее беспокоила мысль о завтрашнем посещении начальницы…

…Ольга Николаевна Некрасова – заведующая кафедрой, доктор философских наук, профессор – была женщиной далеко за шестьдесят. Тем не менее она очень следила за своей внешностью. Упрекнуть в отсутствии вкуса начальницу было нельзя. Она слегка подводила глаза, отдавая особое предпочтение губам – всегда четко выделяющимся на узком лице. Тщательно уложенные черные волосы в сочетании с яркой помадой и карими глазами делали ее эффектной. И это была не раскрашенная смешная старость, а особенная, мудрая, очень зрелая стильность. На свой возраст Ольга (так называли ее за глаза на кафедре) выглядела только в редкие неудачные дни, когда она не высыпалась или болела. Обычно больше пятидесяти пяти начальнице никто не давал. А со спины она выглядела на сорок, благодаря стройной худощавой фигуре и прямой осанке, которую сохранила, несмотря на солидный возраст. Но самое главное, за что нравилось ее разглядывать, – это манеры, походка, особенная жестикуляция… В них было столько достоинства, чувства меры и грации! Портило Ольгу только бесстрастное, холодное, а порой и жесткое выражение лица. Улыбалась она редко, хотя зубы у нее, как у многих людей ее возраста, были искусственно-замечательные. Говорила начальница тоже мало, что было странно для «философа», и всегда – по сути. Но если уж бралась что-либо рассказывать, то делала это затейливо. Казалось, что она не рассказывает, а читает рассказ, как это бывает на радио или эстраде. Пожалуй, в «выступлении» часто не хватало эмоций, но речь лилась легко, неторопливо, плавно…

О ней любили посудачить. Поводом были ее всегда безупречный внешний вид и… долгий роман с академиком Алексеем Петровичем Добровольским. Давний ухажер Ольги – плотный, высокий, румяный академик – стариком не казался, хотя был постарше своей дамы. Имея бесчисленные связи в научных журналах, он покровительствовал кафедре по части важных публикаций. Он часто заходил в кабинет к Ольге, порой с букетом роз, всегда красных. Они пили чай, потом ухажер важно удалялся. Поговаривали, что они ездили вместе отдыхать, и вообще, как говорила заведующая кабинетом Ирина Георгиевна:

– Наша Ольга любой молодой сто очков вперед даст…

А Ольга смотрела на своего поклонника иронично, но с нежностью… И это был один из немногих редких случаев, когда начальница меняла выражение лица.

Поскольку академик был вдовец, а о муже Ольги знали только то, что он был… разговоры о милой парочке носили, как правило, добрый характер. Все ждали, когда же они станут жить вместе. Тем более что если Алексей Петрович жил с семьей дочери, то квартирный вопрос у Ольги был решен – она жила в хорошей однокомнатной квартире в центре города.

…На следующий день, ровно без пяти минут два, Алиса стояла возле двери нужной квартиры и думала: «Интересно, в чем меня встретит хозяйка? Неужели в халате?»

Ольга Николаевна открыла дверь быстро. От обычного «рабочего» вида ее отличали домашние тапочки. А так – ничего нового: темный брючный костюм, кремовая тонкая блузка, даже губы накрашены.

– Входите, Алиса Львовна! Я вас жду.

…Квартира была дизайнерской. Классический стиль: большая кухня-гостиная с круглым столом и дорогими стульями, отгороженная от холла колонной. На противоположной от кухонного гарнитура стене – имитация камина, причем хорошая. Над камином – картина.

Возле нее Алиса остановилась:…голубые небесные разводы, похожие на радугу, летящие купола храма, утонувшие в синих потоках дождя. В углу картины, в тонкой пелене воды, стоит спиной хрупкая темноволосая женщина и смотрит на храм. Думает, наклонив голову.

– Это – «Полночный дождь», – сказала Ольга, – картину нарисовала очень талантливая девушка. К несчастью, почти слепая.

– Да? – удивилась Алиса.

– Когда-то давно я преподавала в училище искусств. И у меня была студентка: беленькая-беленькая… У нее даже ресницы были похожи на снежинки. Она с трудом читала и писала. Однажды, проходя мимо ее стола, я увидела несколько ее рисунков, лежавших рядом с тетрадью, в которой «снегурочка» через лупу записывала лекции. Рисунки меня заинтересовали.

Я попросила студентку воплотить один из них в большую картину. Подумала, что та отлично впишется в мой интерьер.

– Кто придумал название картины – «Полночный дождь»? Хочется понять смысл…

– Автор. Но я называю ее по-разному: иногда – «Сомнение», но чаще – «Ушла».

– Почему?

– «Полночный дождь» – картина-трансформер. Если смотреть с этого ракурса, то видишь женщину, смотрящую на собор. Вот – изгиб шеи. Это – «Сомнение»: она еще думает, идти к храму или уйти прочь…

– Ну да! – подтвердила Алиса.

– А если с этого ракурса, – Ольга отошла к колонне, – видите силуэт, размытое лицо, поднятую руку? Словно она взмахом руки подтверждает свое решение уйти… И уходит.

Алиса подошла к колонне и вновь взглянула на картину.

– Я ничего нового не вижу.

– Вглядитесь!

И тут Алиса увидела. И удивилась.

– Действительно – ушла! Только от кого? От Бога?

– От мечты, от любви, – усмехнулась Ольга. – Кто как интерпретирует.

– Вот уж действительно, смотрим все на один объект, а видим разные вещи…

И это наяву! Как часто люди спорят, думая, что имеют в виду одно и то же, а на самом деле что для одного «еще», то для другого «уже»…

Тут внимание Алисы привлекла небольшая репродукция, висевшая в старинной рамке рядом с «Полночным дождем». На ней в темном небе летела вполне земная, изящная женщина. Ее обнаженная фигурка была едва прикрыта прозрачной тканью, похожей на дымку. Лицо спряталось в высоко поднятых руках, сцепленных над головой.

Фигурка была так беззащитна и одинока в безотрадной ночи, что у Алисы сжалось сердце. Она не могла оторвать глаз от картины.

– Это репродукция из дореволюционного журнала[20], – сказала Ольга. – Мама ее очень любила. Сколько себя помню, столько и помню эту «женщину».

– У нее есть название? Автор?

– Не знаю.

– Очень интересно… – Алиса по-прежнему не отрываясь смотрела на репродукцию. Затем едва слышно сказала: – Это не просто женщина… Это душа ночью летит в холодном пространстве… Куда? Зачем?

– Алексей Петрович называет картину «Парящей» и считает, что в ней есть что-то мистическое, – неожиданно буднично отреагировала начальница и спросила: – Вы любите живопись?

Алиса наконец оторвалась от репродукции, рассеянно посмотрела на хозяйку. Затем, «очнувшись», сказала:

– Отчасти… У меня дома небольшая коллекция авторских работ. Преимущественно пейзажи.

– Было бы интересно посмотреть, – быстро проговорила Ольга и тут же по– деловому распорядилась: – Присаживайтесь! Угощайтесь!

Алиса присела на стул с высокой спинкой и увидела на столе хороший коньяк.

«Прямо-таки дружеская беседа! – промелькнуло у нее в голове. – Как это не похоже на Ольгу. Мне казалось, что она вообще ничего не пьет, кроме чая».

– Иногда, очень редко, когда взволнована, – прочитала мысли хозяйка. – А сегодня такой день!

– Ольга Николаевна! Проясните ситуацию! – взмолилась гостья.

– Не могу! Она – экзотическая, невероятная и двусмысленная, поэтому, прежде чем я приступлю излагать события, непосредственно имеющие к ней отношение, я должна исповедаться…

У Алисы изумленно полезли брови на лоб.

Ольга подошла к столу и налила две рюмки коньяка.

– Про ваши неприятности с аллергией я слышала. Коньяк отличный. Конфеты из Америки. Там живет мой сын с семьей.

– Я знаю! – пролепетала гостья. – Вы берете меня в духовники?

– Не обольщайтесь. – Ольга пригубила рюмку. – Просто, чтобы у вас не создалось обо мне ложного впечатления, я должна «кое-что» о себе рассказать. И это «кое-что» – не лучшие мои воспоминания. Но выхода нет. Хотя… Может быть, и к лучшему! Видимо, я должна об этом кому-нибудь рассказать. И хорошо, что это вы.

– Почему?

– Вы – порядочный человек.

– Я рада, что обо мне так думаете.

– И вы можете мне помочь! – продолжила Ольга.

Начинайте излагать, – мягко, но твердо сказала Алиса и прикоснулась к рюмке, сделала глоток коньяка, потом другой, отметив затем, что конфеты очень вкусные.

Ольга на секунду замолчала, потом начала рассказывать. Как всегда, обстоятельно.

– Я родилась сразу после войны. Мне шестьдесят семь лет.

– Вы выглядите намного моложе, – отреагировала гостья.

Начальница как должное приняла «замечание».

– Отец был, по ранению, демобилизован в сорок третьем. И вскоре после моего рождения умер. Меня воспитывала мама – учительница русского языка и литературы.

«Что-то это мне напоминает, – подумала Алиса, – только у меня были еще бабушка и дедушка, а родители развелись…»

Ольга посмотрела на гостью. Взгляд был грустный.

– Еще коньяку?

– Нет, нет. Я внимательно слушаю.

– Маму я очень любила. Она привила мне любовь к балету. Отдала в балетную школу, которую потом пришлось бросить из-за слабого здоровья, но «выправка» осталась у меня на всю жизнь…

«Вот откуда эта спина и манеры», – подумала Алиса.

Но вслух ничего не сказала. Тем более что Ольга уже продолжала свой рассказ:

Я хорошо училась. Так хотелось маме, а мне было не сложно. Золотая медаль дала мне возможность без проблем поступить в вуз. Мальчики меня интересовали, но я их ужасно боялась. Мама часто повторяла, что я должна быть осторожна – никаких отношений до свадьбы. Наше поколение было другим. И я училась, училась, училась… Ухажеров не было. Подруг, которые могли бы меня научить уму-разуму, – тоже. А с приятельницами на щекотливые темы я не разговаривала. В моей жизни было все как положено: когда сын маминой подруги обратил на меня внимание, наши матери все сделали для того, чтобы мы поженились. Вскоре родился сын. Муж стал делать карьеру. Я тоже поступила в аспирантуру. Жизнь была понятной, достойной, привычной. К сорока годам, с обывательской точки зрения, я считалась успешной женщиной. Мы только что с мужем вернулись из-за границы. Его назначили директором завода. Я защитила кандидатскую диссертацию, преподавала в вузе. Просторная квартира, личный шофер, достаток. Сын поступил в столичный вуз. Для правильных, прогнозируемых людей размеренная приличная жизнь – самая благодатная почва. И плохо, если судьба, перетасовывая карты, ввергает такие рациональные души в смятение. Дело все в том, что мужчины никогда не задевали меня настолько, чтобы я из-за них переживала. Как я понимаю теперь, чувственность моя спала, что превращало интимную жизнь с мужем в обязательную процедуру, без которой я вполне могла обойтись. Смешно, но супруг почему-то оказывал мне знаки конкретного внимания, когда я была совершенно не настроена, на подобного рода общение. Хотя я не воспринимала это как личную трагедию. Мама как– то умудрилась мне внушить, что мужчины дело хлопотное, а в определенных случаях вообще способны отравлять существование. Муж, надо сказать, не был человеком темпераментным, поэтому я много на деликатную тему не рассуждала. Что греха таить, мне больше нравилось наряжаться, покупать себе редкие по тем временам импортные вещи. Выглядела я хорошо. Директорская жена!

Она рассказывала, а Алиса себе представляла… Вот Ольга, молодая, яркая, стройная, холеная, идет по коридорам вуза. Мужчины, наверное, головы сворачивали!

– Самое удивительное, что поклонников у меня не было. Хотя я думаю, что не замечала многого. Взгляд у меня тяжелый, пристальный. Кокетничать я не умела. Мужчины робели в моем присутствии. А уж прикоснуться и вовсе никто не осмеливался. И поэтому тем было удивительнее, когда на вечере, посвященном Новому году, за мной увязался (именно увязался, как мне тогда показалось) один молодой коллега, только что закончивший вуз. Он вызвался меня проводить. Я, заинтригованная такой ситуацией, даже отпустила шофера с машиной, которую прислал муж. Под предлогом – «решила прогуляться». Шел снег. Было очень красиво. Мальчик семенил рядом. Я потешалась в душе: нашла кавалера на пятнадцать лет моложе! Забавный эпизод, как мне казалось! Виктор, так звали моего спутника, в отличие от меня был в легком подпитии, поэтому храбро взял меня под руку и прижался к моему боку. Громко о чем-то заговорил. Я высвободилась, возмутившись такой наглостью, и стала ловить такси. Тогда это занятие было неблагодарным, поэтому процедура затягивалась. Своего провожатого, который топтался рядом, я презрительно не замечала…

«Послушайте! – вдруг громко сказал он. – Я вас люблю. Давно! Наблюдаю за вами! Вот. осмелился подойти.»

Я опешила. Мне никто не объяснялся в любви. Муж в свое время сказал просто: «Будь моей женой» – и все…

Наконец-то подъехало такси! Я презрительно бросила ухажеру:

«Вы в своем уме?!!» – и умчалась домой.

Дело в том, что в состоянии крайнего волнения я становилась заносчивой и надменной, внешне очень равнодушной, словно это меня защищало!

История выбила меня из колеи настолько, что я не знала, как себя вести, поэтому старалась с Виктором на кафедре не встречаться. Меня обуревали противоречивые мысли.

«С одной стороны, – думала я, – выпил лишнего, наболтал… Подумаешь, стоит ли на это обращать внимание! При встрече с ним буду подчеркнуто холодно-вежлива и сделаю вид, что ничего не произошло».

Но сразу заползала другая мыслишка:

«Почему он это сделал? И не сильно пьян был. А вдруг это действительно чувства?»

В общем, я стала о нем думать.

Долго не сталкиваться с молодым коллегой мне не удалось. Однажды он пришел на кафедру, молча сел за свой стол и опустил глаза. Я равнодушно, тяжелым своим взглядом, посмотрела «сквозь него». Весь вид Виктора говорил о раскаянии, грусти, если не сказать тоске. У меня сжалось сердце. Посидев три минуты, он выбежал из кабинета. Я почувствовала себя неловко.

«В чем человек виноват?! – пронеслось в голове. – В том, что признался мне в любви?!!»

Так я и досидела до начала лекции, коря себя за такое поведение.

На следующий день я застала его общающимся с нашей молоденькой лаборанткой Людой. Люда приехала из села, училась на заочном, обладала большим бюстом и «редкой», навязчивой общительностью. Вот и в этот раз болтала она, а Виктор односложно отвечал на вопросы. Он сидел ко мне вполоборота, и я могла его хорошо разглядеть. Надо сказать, что до этого я его не замечала. Он пришел к нам работать в начале семестра, наши занятия не совпадали, поэтому видела я его только на заседаниях кафедры и коллективных мероприятиях, типа дней рождения. Вернее, не видела. То есть – я не фиксировала его присутствие. Был он или не был – моему сознанию это было неизвестно. Сейчас же я отметила про себя, что у него правильный мужественный профиль, породистая форма головы и очень гладкая, молодая, смуглая кожа… Видимо, взгляд мой стал пристальным. Виктор обернулся и «зыркнул» на меня испытующе, словно спрашивал… Я опустила глаза. Потом подняла. Наши взгляды встретились. И я постаралась сделать выражение лица располагающим.

Спросите, что мной двигало? Не знаю! Придя домой, я все вспоминала полоску кожи над воротником его рубашки, внизу под ухом. И это меня волновало. Почему я не запретила себе этих мыслей? Видимо, они были слишком новыми для меня. Да и не хотелось себе запрещать думать о нем.

Ну не переживать же снова о том, что скажет муж о моих котлетах! Я так устала от кухонных размышлений. Потом стало страшно. И стыдно! Муж сопел рядом. Привычный ночник освещал привычный удобный интерьер. Я взяла руку мужа в свою. Он не проснулся.

«Хватит! – решила я. – Дурь все это. Не хватало еще сомнительных приключений на мою голову».

Однако уснуть мне не удалось. И только после таблетки снотворного я провалилась в беспокойный сон. Утром муж меня спросил:

«Что это ты металась всю ночь?»

Я растерялась и ляпнула первое, что пришло в голову:

«Вареников на ночь наелась».

«Жрать надо меньше!»

У меня от неожиданности перехватило дыхание. Раньше он не позволял себе быть таким грубым! Настроение было испорчено. Но я подумала о Викторе, и на душе стало легче. Вспомнилось:

«Я вас люблю… Давно! Наблюдаю за вами! Вот… осмелился подойти…»

И я с радостью побежала на работу. При этом отметив, как важно, когда есть в коллективе человек к тебе неравнодушный. Насколько стало интересно жить! Теперь-то я понимаю, что наши отношения украсили бы мою жизнь только в одном случае, если бы они остались в виде легкого флирта, тонуса… Во всяком случае, теперь я за служебные симпатии только на этой стадии. Тогда я ни о чем не думала. Мне просто хотелось видеть Виктора. Видимо, я оживилась, когда он зашел на кафедру. Он это почувствовал и спросил:

«Как дела?»

«Нормально», – ответила я и смутилась…

Думаю, что он это заметил. Потому что через неделю, после окончания своего последнего занятия, когда я уже решила, что все себе придумала, увидела его спортивный силуэт в конце коридора. Виктор сорвался с места и с какой– то восторженной радостью кинулся ко мне:

«Ольга Николаевна! Как я рад вас видеть!»

«И я рада!

Странно, но эти слова произнеслись мной легко и непринужденно, словно это была не я – чопорная, холодная директорская жена!

…Мы пришли с ним в маленькую кулинарию. Тогда были такие редкие «оазисы» с круглыми крутящимися высокими стульями. Пили кофе, смеялись. Я с тех пор очень люблю кофейный запах! И его нога касалась моей: ненароком, случайно и так волнительно. В общем, жизнь моя стала странной: я жила от встречи до встречи на этих крутящихся стульях. Как же я ждала наших удивительных встреч, наполнивших мою жизнь особенным смыслом! Мне нравилось, что мой молодой кавалер подчеркнуто демонстрирует свое особенное отношение ко мне. Нас разглядывали. Я чувствовала себя красавицей! От раза к разу, в словах, Виктор становился все откровеннее. Говорил, что я необыкновенная женщина, что не встречал таких никогда, что влюбился, что наши встречи для него много значат!

Ольга сделала паузу, на ее щеках играл легкий румянец. Выражение лица было мечтательное… Казалось, она заново все переживает!

Гостья тоже молчала. Ей не хотелось спугнуть это выражение лица.

«Кто бы мог подумать, – лишь пронеслось в голове у Алисы, – что я увижу сухаря Ольгу в таком ракурсе».

А та уже продолжала дальше:

– Хотя встречались мы не часто: когда он считал нужным и всегда на людях.

– Странно, – проговорила Алиса, наконец решившись вклиниться в монолог Ольги.

Та усмехнулась:

– Я тоже, несмотря на всю свою неискушенность в вопросах взаимоотношений полов, стала через какое-то время задумываться над этим. Тем более что был очень настороживший меня эпизод. Однажды увлекшись разговором, я уронила на пол кошелек с деньгами. Мы нагнулись одновременно и… буквально встретились губами…

Она сделала паузу.

– И что? – Алисе не терпелось узнать, что было дальше, хотя она уже начинала задаваться вопросом: зачем эта закрытая, сдержанная, немолодая женщина все это рассказывает.

– Он отпрянул, поджав губы! Я постаралась убедить себя, что это от неожиданности. Не стала размышлять на эту тему. Мне так хотелось поцеловать его в то место под ухом… Казалось, вот-вот все случится! Ведь он меня любит! Потом мои фантазии стали более конкретными. И я поняла, что ситуация меня изматывает. Отношения с мужем становились все прохладнее, да меня это и устраивало. Совсем измучившись, я поделилась проблемой (естественно, не называя имен и максимально абстрагировавшись от возможных точек соприкосновения) со своей приятельницей из другого вуза. «Слушай! Может, он импотент?» – сразу предположила она.

– Или «голубой», – добавила Алиса.

– Тогда мы такого термина не знали, – усмехнулась Ольга.

– Но зачем тогда было в любви объясняться?

– Нас с приятельницей это тоже сбивало с толку. Наконец мы решили, что он очень робкий и очень меня любит, поэтому боится остаться со мной наедине, так как мой уровень требует его очень «высокого уровня».

Тем временем Виктор исчез. Вернее, перестал появляться на кафедре и даже на первомайскую демонстрацию не явился, что в советское время считалось проступком. Просто проводил занятия в учебных аудиториях и тут же уходил. Я не находила себе места. И наконец решила его найти, что было несложно, зная расписание.

…Через закрытую дверь раздавался его бодрый голос. После звонка Виктора обступили студенты, особенно было много студенток. Я вошла в аудиторию, присела за стол около двери и стала ждать, когда он освободится. Мне показалось, что он нарочно затягивает разговор, потому что сидела я очень долго. Наконец последняя из студенток произнесла елейным голоском:

«Пока!»

И удалилась, покачивая бедрами.

«Виктор!» – Я встрепенулась, поднялась ему навстречу.

Но он быстро пошел мимо, так быстро, что, выбравшись из-за стола, мне пришлось его догонять. Я схватила его за руку. Он остановился.

«Что?!»

Сколько холода было в этом «что»!!!

«Я тебя чем-то обидела?»– залепетала я.

«Нет. Просто я занят. Оставь меня в покое! Надоело!» – Он вырвал руку и ушел.

Я проплакала всю ночь. Тихо, беззвучно, просто по лицу текли слезы. Очень боялась, что увидит муж. Но он оптимистически храпел. Я решила, что больше не позволю унижать себя какому-то мальчишке!

Когда мы столкнулись с Виктором в институте, я, собрав всю волю в кулак, прошла демонстративно мимо, бросив ему равнодушно:

«Здравствуйте».

! Здравствуйте!» – вызывающе весело полетело мне вслед.

Я не оглянулась. На кафедре он подчеркнуто близко подошел к Люде. Та захихикала и что-то стала ему шептать, практически прижавшись бюстом к его плечу. Меня не замечали. Я усмехнулась, изображая понимающее ироничное равнодушие. Хотя чего мне это стоило! Подошла к зеркалу. Оно висело так, что Виктор не знал, что я вижу его лицо. И я была потрясена: он смотрел мне вслед с такой злобой! Лицо его было перекошено отвратительной гримасой. Казалось, «мой кавалер» готов был вцепиться в меня и, если бы мог, размазал по полу. Я резко обернулась. Он тут же переменил выражение лица, изобразив пристальное внимание к Люде. От неожиданности я выбежала с кафедры. И долго не могла прийти в себя от увиденного. Еще бы! Прекрасный принц превратился в злобного тролля! Мне было очень плохо. Я не понимала, что происходит.

Однажды, ненароком взглянув уже на себя в зеркало, пришла в ужас: худая, с тусклыми глазами… Я поняла – надо что-то делать! Позвонила своему парикмахеру. Потом массажисту. Хорошо, что муж оказался в хорошем настроении… Я уснула без снотворного. На кафедре теперь старалась не появляться. Потихоньку обида и тоска стали отпускать. Но тут случился день рождения одной из коллег. Не идти было нельзя. И я пошла, нарядившись в свой лучший наряд. Отметив про себя, что Виктора нет, я успокоилась. Но он пришел позже. Сразу же сел рядом со мной и… прижался ногой к моей ноге. У меня перехватило дыхание. Я не смогла отодвинуться! Я чувствовала его! И сходила с ума…

«Прости!» – прошептал он мне на ухо.

А я больше всего боялась, что коллеги увидят, чем мы занимаемся под столом, потому что я сняла туфлю и стала гладить ногой его ногу! Он пил, ел, говорил дамам комплименты и довольно улыбался. Потом встал, сказал, что его ждут, и ушел. Я так и осталась сидеть полуразутая…

– Моральный садизм! – пробормотала Алиса.

– Не то слово! – усмехнулась Ольга. – Но это еще не конец.

Я дошла до того, что стала звонить ему домой, на квартиру, которую он снимал. Он мог не брать трубку, а если брал, то говорил: «Позвоните через пятнадцать минут». Я покорно ждала, когда пройдут пятнадцать минут, набирала номер, но он не подходил к телефону. Или обещал: «Я перезвоню…» – и не звонил. А я часами ждала, нервничая, что может взять трубку муж. Мне больше всего хотелось, чтобы Виктор просто поговорил со мной, объяснил, что происходит, потому что, стоило мне перестать звонить, он сразу же объявлялся на кафедре, старался близко подойти, сесть рядом, коснуться меня! Долго так продолжаться не могло. Однажды муж уехал в командировку. Сын учился в другом городе. Я металась! Мне было стыдно! Но я очень хотела видеть Виктора. Наконец не выдержала, дождалась конца его занятий и вылепила с ходу:

«Хочешь посмотреть, как живет директорская жена? Муж в командировке…»

Несмотря на то что вид у меня был дикий, он согласился. Не помню, как мы ехали в такси. Не помню, как я накрывала на стол. Помню, он, с огромным любопытством, с каким-то торжествующим видом, ходил и разглядывал квартиру, обстановку, особенно хрустальную люстру… Наконец Виктор, выпив несколько рюмок и с удовольствием закусив, спросил:

«Где супружеская опочивальня?»

Стал снимать с себя рубашку. У меня от страха подкосились ноги. Медленно, еле переступая, я повела его в спальню.

Алисе стало неловко. Перспектива слушать рассказ о сексуальных забавах зрелой женщины с молодым любовником ее смущала. При других обстоятельствах, возможно, она бы и послушала «клубничку», но в исполнении Ольги Николаевны подобного рода «откровения» представлялись кощунственными.

«Хотя… – подумала гостья. – Она тоже живой человек!»

Эти мысли, видимо, отразились на ее лице.

– Не торопитесь с выводами! – грустно констатировала начальница. – Финал будет более чем оригинальным.

И продолжила рассказ:

– Виктор, голый до пояса и в джинсах, со всего размаху прыгнул на нашу широченную кровать. Покачался. «Класс!» Я стояла, переминаясь с ноги на ногу. «Ты первая в ванную?» – хитро сказал он.

…Когда я вернулась в спальню, он спал, раскинув руки по кровати: мускулистый торс, смуглая желанная кожа… Я не стала будить, только нежно гладила «молодого античного бога», как мне тогда казалось. Прижималась к нему с такой любовью, то и дело замирая от переполнявших чувств! Думала, вот-вот он проснется. Мысли мои путались. Потом меня стало трясти…

– Не пытались стянуть с него джинсы? – осторожно спросила Алиса. – Не осмелились?

– Долго не осмеливалась. Но все-таки попробовала. Однако, когда мои пальцы коснулись пуговицы на поясе, он перевернулся на живот. И теперь – я гладила уже его спину. Всю оставшуюся ночь. Под утро страшно устала и отключилась.

…Когда проснулась, моего несостоявшегося любовника уже не было! Я вскочила, побежала на кухню, там лежала записка, написанная почему-то крупными печатными буквами:

«СПАСИБО ЗА МАССАЖ!»

Ольга замолчала. Молчала и Алиса. Она представила себя в этой ситуации, и сердце ее сжалось.

– Я застыла на месте… Стояла так продолжительное время. Была без одежды. Очень замерзла!.. – Начальница стала говорить отрывисто. Голос звучал глухо. – Наконец пошла в ванную: долго принимала душ. Мыслей не было… Была вина перед мужем. Хорошо, что он должен был приехать только через неделю.

– Может быть, Виктор все-таки был импотентом! И зло отрывался за это на женщинах? – спросила задумчиво Алиса. – Ведь, судя по всему, он не спал?

– Девочка моя, позвольте мне вас так назвать! Я ведь вам в матери гожусь. Пожалуйста, дайте мне рассказать историю до конца! Если я об этом рассказываю. максимально откровенно. вам первой. Вы даже не можете представить, каково мне сейчас!

– Без комментариев! – пробормотала «девочка».

– Потом у меня резко повысилось давление, я взяла больничный. А когда пришла через две недели на работу, на кафедру ворвалась преподавательница, одна из тех «сорок», которые всегда есть в любом коллективе. «Что расскажу!!! – закричала она. – Наш Витюшка – бабник еще тот! Мне сейчас в канцелярии на ушко шепнули, что в партком студентка жаловаться приходила: ее подружка аборт сделала от Витьки – теперь в больнице лежит. Требует принять меры!!!»

Тут раздался странный звук, словно кого-то схватили за горло, а он пытается закричать. Это Люда хватала ртом воздух. Через секунду она выбежала из преподавательской.

«А я смотрю: Витька возле нашей Людки трется! Ну, думаю, дело молодое», – продолжала «сорока». Она еще что-то говорила. На секунду у меня все поплыло перед глазами. Я тоже вышла в коридор и увидела рыдающую Люду. «Людочка!» – только и смогла прошептать я. Она уткнулась мне в грудь. «Ольга Николаевна! Когда он успел? Ведь мы все ночи проводили вместе!!!»

Начальница замолчала. Потом посмотрела на гостью:

– Теперь есть вопросы?

– Да! Зачем вы ему были нужны?

– Вот!!! Я тоже долго задавалась этим вопросом! Виктор исчез из вуза. В те времена все было строго. За соблюдением нравственных норм пристально следили. О нем долго ничего не было известно. Но в девяносто втором году мы случайно встретились. К тому времени муж ушел к другой женщине. Виктора я увидела в гастрономе и едва узнала. Его цвет лица, когда-то такой красивый, приобрел нездоровый оттенок. Волосы поредели, он очень изменился. Видимо, не сладко ему жилось. Встреча была неожиданной, мы буквально столкнулись в дверях магазина. Нельзя сказать, что я была ему рада. Но мне давно хотелось увидеть этого человека: посмотреть ему в глаза! И задать свой вопрос: «За что?!!» Не раз представляла, как это будет…

«Виктор Юрьевич?» – Я схватила его за рукав, так как мой бывший «ухажер» норовил прошмыгнуть мимо.

«Да?» – Он скользнул по мне глазами и отвел их.

Я поняла, что ни за что не отпущу его, пока не получу ответа.

«Давайте отойдем в сторонку. Сколько лет, сколько зим!»

«Давайте», – вдруг покорно согласился он.

Я увидела, что он пристально разглядывает мою сумку, которая была набита продуктами: я только что выстояла огромную очередь. Вы помните, Алиса Львовна, девяносто второй год? Зарплаты основной массе народа не платят, в магазинах ничего нет, а если что и бывает, сразу сметается…

– Хорошо помню. Муж тогда подрабатывал дворником в детском саду.

– Лихие девяностые, как их теперь называют. Я же умудрилась к тому времени защитить докторскую диссертацию. Сын уже жил в Америке.

Помогал. Я позволяла себе менять наряды. Выглядела хорошо, несмотря ни на что. В вузе, надо отдать должное, платили не только получку, но и аванс.

…Но вернемся к Виктору. Я поняла, что он голодный, и предложила зайти в соседнюю пельменную.

«У меня нет денег», – пробормотал он.

«Я заплачу».

Купила ему пельменей, чаю, еще что-то… Он молча ел.

«Такое впечатление, как будто вы меня не узнаете», – наконец решила заговорить я, когда он с жадностью съел пельмени и принялся за чай.

«Ну почему же!»– Виктор поднял глаза, зло посмотрел на меня. – Такой забавной ночи у меня никогда больше не было!

И издевательски усмехнулся.

Я стиснула зубы, захотелось дать пощечину. Но взяла себя в руки.

«За что вы так со мной поступили? Это жестоко! Я вам ничего плохого не делала. Ничем не обидела!»

«Хочешь знать правду?» – он перешел на «ты».

И я снова увидела лицо, которое однажды было в зеркале: отвратительная гримаса! Он захихикал:

«Я вообще старых баб не люблю. Если бабе за тридцать – у меня всегда «полшестого» [21]. Когда мне было тринадцать лет, в нашем селе у моих родственников играли свадьбу. Все перепились. Спальных мест было мало. Меня положили спать на диване с одной пьяненькой бабенкой, лет сорока, а может, и больше. И ночью…»

«Стала домогаться», – с горьким пониманием продолжила я, надеясь, что на этой моей фразе он закончит свое повествование.

«Хуже….»

Я в недоумении смотрела на него. Он оскалился.

Да, да, Алиса Львовна, это действительно была усмешка-оскал. Наконец брезгливо выдавил:

«Сделала лужу.»

Вернее, сказал не «сделала лужу», а значительно грубее.

Алиса закашлялась, чтобы скрыть неуместную улыбку.

– Да ладна?!

– Вот и я остолбенела! В голове в хронологическом порядке промелькнула вся больная ситуация, связанная с ним. И наконец перед глазами снова всплыла красивая картина: снег, Виктор, я и его слова: «Я вас люблю. Давно! Наблюдаю за вами! Вот. осмелился подойти…». Как все это и «лужу» можно было совместить!

«Почему же тогда…» – прошептала я. У меня сел голос.

«Ты такая сытая, надменная, холеная, женушка богатенького мужа. Дай, думаю, приударю, подразню от нечего делать. Мозги пудрить таким умницам– разумницам тоже интересно. А что я – парень из деревни. На меня можно как на муху… «Вы в своем уме?..»» – он скривился, изображая меня, садящуюся в такси.

– Классовая ненависть, что ли? – наконец сообразила Алиса.

– Плюс огромное, на уровне одержимости, всеобъемлющее желание меня унижать, уничтожать, не прошедшее с годами.

– Что свойственно ущербным людям. Однако комедиант он был великолепный. Что ж вы сделали?

– Ушла. Молча встала и ушла. У меня не было слов! Понимаете, бессмысленны были все слова! Я увидела конченого человека.

– Как сложилась его жизнь дальше?

Не знаю. Растворился в девяностых. У нас с ним не было общих друзей.