Читать книгу Семь алмазов французского графа - Татьяна Иванова - Страница 10

Март 1762 год

Княжна Гагарина Елизавета Арсеньевна, семнадцати лет отроду, была выдана замуж за сорокапятилетнего графа Лукина Петра Петровича. Она, по настоянию родителей, покорно перенесла ставший по воле судьбы недолгим, срок своего замужества. Петр Петрович, прожив с ней полтора года, был отозван на русско-прусскую войну и назначен помощником главнокомандующего русским войском, фельдмаршала Апроксина. Провоевав всего лишь три месяца, граф погиб в 1757 году при деревне Грос-Егерсдорф, где русское войско одержало блестящую победу над пруссаками.

Известие о смерти мужа застало Лизоньку на седьмом месяце беременности, и только оно могло тогда служить ей утешением в горе. Однако и тут ее ожидала страшная потеря. Спустя два месяца у нее родилась мертвая девочка. Решив, что она впала в божью немилость, Лизонька четыре года подряд не снимала траура и не уставала молиться богу. На других мужчин она даже и не поглядывала, однако матушка ее, княгиня Анна Сергеевна, решила, что срок испытания для дочери уже прошел и сама начала присматривать ей очередного жениха. Ее выбор пал на друга семьи – пятидесятилетнего князя Григорьева Алексея Михайловича, который давно был неравнодушен к ее красавице дочери. Князь был вдовцом и имел шестнадцатилетнего сына. Однако, когда Анна Сергеевна объявила Лизоньке о своем решении, та запротестовала.

– Нет, мама! Я не пойду за князя! – решительно сказала она.

Анна Сергеевна удивленно вскинула брови и строго взглянула на дочь.

– Я один раз уже вышла за нелюбимого человека. И что из этого получилось?

– Глупости! – заключила Анна Сергеевна. – Ты, что же теперь любви намерена ждать?

– Намерена!

– А, коль совсем не дождешься, так и помрешь состарившейся вдовой? Или у тебя кто-то есть на примете?

– Нет – сказала Лизонька, и вовсе не потому, что никогда не любила.

Ее избранником еще до замужества стал молодой князь Проскурин – сосед из их поместья под Москвой. Однако его тогда вскоре женили. Партия подвернулась выгодной, и теперь он в Санкт – Петербурге служил при дворе. Конечно, на него она рассчитывать ни тогда, ни теперь не могла, но чувство к нему в душе хранила. Ей было ведомо это чувство – чувство любви, заключающее в себе непомерную тягу к любимому, желание служить ему всей душой, делить с ним радость, и иметь от него детей! Ах, если бы вновь испытать это к кому-то другому! – думала Лизонька, и сердце подсказывало ей, что надо ждать! Надо просто молиться и ждать своего часа!

Анна Сергеевна, помня о недавней трагедии дочери, не стала ее травмировать еще и насилием. А непредусмотрительно оповещенному о сватовстве князю Григорьеву объявила временную отсрочку, объяснив ее еще не оправившимся состоянием дочери.

– Князь любит тебя. – Сказала она Лизоньке при очередной беседе на эту тему. – И какое-то время, конечно же, будет ждать. Но, смотри, Лиза, как бы время это не ушло безвозвратно. Помни, что ты уже вдова и тебе совсем не семнадцать!

Лизонька вздохнула с облегчением. «Отсрочка! Ну и прекрасно! Пусть хотя бы отсрочка!» Такой милости от родительницы она и не ожидала.

Любовь к ней пришла совсем скоро. Но не та, нежная, великодушная, жертвенная, которая только и жила до сих пор в ее неискушенном сердце. Она нагрянула бурей, вскипела в ней страстью, обожгла пламенем, запечатлев свой горячий след в ее сердце.

… – Вы, кажется вдова покойного графа Лукина? – спросил ее Сен Жермен, меняя фигуру в танце, и, при этом, наклонившись к ней так близко, что почти коснулся щекой ее плеча.

– Да! – покорно ответила трепещущая при одном только звуке его голоса, Лизонька.

– А ведь я знавал его. – Сообщил граф. – Нам с ним доводилось встречаться в Париже, в Брюсселе и даже в Лондоне.

– Знавали?

– Да. Ваш муж был достойнейшим человеком, Елизавета Арсеньевна.

– О! Вы и имя мое знаете? – невольно вырвалось у Лизоньки, которую графу никто не представлял.

Граф на это кивнул ей, и, ничего не объясняя, улыбнулся.

Он приглашал ее на танец уже в третий раз, и Лизонька, в волнении меняя фигуры, и при этом, будучи поглощенной только загадочной графской персоной, даже не замечала, какими завистливыми глазами поглядывают на нее дамы.

… В эту оставшуюся после бала ночь, Лизонька совсем не спала. Ее мысли были противоречивы, а чувства путаны и нестойки. Что испытывала она к графу, когда трепетала от прикосновения его руки? Когда брала его под локоть, а он, при этом, поворачивался к ней и склонял голову так низко, что она ощущала его дыхание на своем виске, и у нее невольно пробегали по всему телу мурашки?

… По прошествии трех дней после бала граф нанес ей визит. Дворецкий, доложивший имя визитера, заметил, как щеки молодой графини при этом, вспыхнули румянцем, и она в недоумении уставилась на него. – Уж не ошибся ли?

– Что доложить, Ваше сиятельство? Примите?

– Приму! – ответила она, и лишь только дворецкий повернулся к ней спиной, чтобы уйти, взглянула на себя в зеркало, висящее в массивной позолоченной рамке на стене.

– Господи! – воскликнула она, после того, как мимоходом дала положительную оценку своей внешности.

– Зачем он… – Однако додумать эту мысль ей было не суждено.

Двери в гостиную распахнулись и на пороге появился Сен-Жермен в своих черных одеждах. Он отвесил ей поклон, и Лизонька, ответно приседая, ощутила, как у нее дрожат колени.

«Может, я его просто боюсь?» – мелькнула при этом мысль. – «Или просто пасую перед его величием?»

– Елизавета Арсеньевна, прошу прощения за дерзость, но меня посетило непреодолимое желание увидеться с Вами и поговорить о покойном Вашем супруге, ибо нас с ним связывало не просто случайное знакомство.

– Не случайное? – удивилась Лизонька.

– Отнюдь. – И граф бегло окинул гостиную, заставив Лизоньку проследить за его взглядом и понять это как упрек к ее негостеприимному расположению.

– Простите, граф, проходите, прошу Вас – опомнилась она, и указала ему на кресла, усевшись первой в одно из них.

– Приказать принести вина? – спросила она, включаясь в роль гостеприимной хозяйки.

– Пожалуйте! – кивнул граф, и Лизонька протянула руку к колокольчику, лежащему на столике возле кресла.

Она слегка расслабилась, выпив несколько глотков вина, которое граф самолично разлил по бокалам и преподнес ей, а потом обратила свой взор на Сен-Жермена.

Граф же, в свою очередь, принялся рассказывать ей о том, что связывало его с Петром Петровичем Лукиным.

– Надеюсь, Вам известно, Елизавета Арсеньевна, что супруг Ваш являлся активным членом организации масонов?

– Я не вникала в его дела – честно призналась Лизонька, для которой такое заявление графа было совершенной новостью. – Но мне очень интересно было бы об этом узнать – тут же выказала она желание, чтобы не выглядеть в глазах графа совершенной невеждой.

А он, казалось бы, только и мечтал услышать об этом ее желании и, улыбнувшись, принялся рассказывать ей о масонстве и о том, что именно это и связывало графа с ее покойным супругом. В речи графа присутствовала какая-то особая величавая грация, притягательно действующая на собеседника и благородство, подоплекой которого служила его внутренняя утонченность и культура поведения. Причем рассказ его выражался умением предугадывать всякий раз вопросы, которые задавала ему Лизонька.

«Вас, наверное, интересует то-то и то-то» – улыбался граф, едва уловив в ее ровном взгляде, устремленном на него, некую заинтересованность, и тут же сам отвечал на ее не заданный вопрос, как правило, никогда не ошибаясь.

Одним словом, они пили вино и беседовали, причем граф, в отличии от Лизоньки, только слегка его пригубил, составляя ей компанию, и в конце концов, заставил Лизоньку обратить на это внимание. И вдруг она вспомнила, что в дворцовой гостиной, когда дамы бурно обсуждали персону Сен-Жермена, кто-то сказал, что он не пьет вина и не сет мяса.

– Простите, граф, мне, наверное, не стоило предлагать Вам вина? – воскликнула она.

– Почему? – удивился гость.

– Я, кажется, слышала где-то, что Вы его не пьете, но совершенно об этом забыла.

Граф рассмеялся.

– Елизавета Арсеньевна, Вы просто прелесть, как хороши в своей непосредственности. И вообще Вы очень хороши! – посерьезнев, тихо сказал он, при этом, взглянув на Лизоньку так, что кровь застыла у нее в жилах, а потом, словно ее кто-то отпустил из холодного плена, разлилась по всему телу горячими тонкими струями.

– И она вдруг подумала – «возьми он сейчас меня за руку и поведи в спальню, я бы последовала вслед за ним без всякого сопротивления».

То, что было написано на ее лице в этот момент, по всей видимости, для графа загадки не составило. Он, казалось, читал ее мысли, и, рассказывая о чем-то в этот момент, вставил в свой рассказ совершенно лишнюю фразу, сделав на ней особый акцент.

– Всему свой черед! – сказал он, при этих словах заставив Лизоньку смутиться и залиться краской.

… А столичная знать, между тем, принялась задавать балы. И каждый почитал за честь пригласить на них графа. Вот только приглашения эти он не всегда принимал, ссылаясь на занятость, а в чем она заключалась эта его занятость, для всех оставалось загадкой. Однако если Сен-Жермен и оказывался у кого-то на балу, то там непременно присутствовала Елизавета Арсеньевна Лукина. Но каким образом графу удавалось это выяснять? – задавались всякий раз вопросом устроители бала, ведь ни у кого из них он никогда не спрашивал о том, приглашена ими Лизонька или нет!

Вскоре его пристрастие к молодой вдове стало столь заметным, что начало обсуждаться. И слухи об этом однажды достигли ушей княгини. Анна Сергеевна отправилась к дочери и прямиком заявила ей о блуждающих столичных сплетнях.

– Но, мама! – возразила ей Лизонька. – Мы с графом просто друзья. Он, оказывается, был хорошо знаком с Петром Петровичем, да не просто знаком! – И она принялась рассказывать княгине о масонстве.

– Глупости все это! – заявила Анна Сергеевна. – К чему это вдруг зрелому мужчине забивать голову молоденькой женщине такими нелепостями? Это, похоже, только предлог! Ничего, теперь я сама прослежу за Вашей с ним так называемой дружбой.

Но как не велика была бдительность княгини, уберечь дочь от любовной связи с графом она не смогла.

Граф, почуяв наблюдательность княгини, словно опытный дрессированный пес, на ее глазах держал Лизоньку «на расстоянии». Однако стоило Гагариной притупить свое внимание, тотчас же принимался нежно и трепетно ухаживать за ее дочерью, предугадывать любые ее желания, тонко проникаться ее проблемами, не упуская случая не только легко и красиво пофлиртовать, но и дать дельный совет. Чувства Лизоньки при этом, расшатанные опытным ловеласом до максимального амплитудного значения, достигли такой высокой точки накала, что сдерживать их она уже не могла.

И вот однажды, приготовившись к очередному визиту графа, она решила для себя – либо сегодня, либо никогда!

Граф почувствовал ее настрой, как только переступил порог гостиной. Лизонька была напряжена до нервозности. Ее глаза лихорадочно блестели, щеки терзал неровный румянец, пальчики, к которым он прикоснулся губами, были горячи и трепетны. И он нарочно задержал свои уста на них дольше обычного, пока взволнованная Лизонька сама не выдернула руку.

– Что случилось, Елизавета Арсеньевна? – спросил граф и нежно ей улыбнулся.

– Ничего! Я немного не в себе. У меня болит голова.

– Сядьте! – скомандовал граф и по – хозяйски указал ей на кресло.

Лизонька покорно села, напряженно выпрямив спину и вздернув голову, словно приготовилась к чему-то опасному. А граф легкими шагами ступая по мягкому ковру, подошел к ней сзади.

– Вы позволите мне снять Вашу боль? – спросил он и, не дождавшись ответа, запустил руки ей в голову.

– Ой! – невольно вырвалось у Лизоньки, когда тщательно уложенный русый локон ее волос выбился из прически и вольно повис у виска.

– Т – с! – прошептал ей на ухо граф.

– Расслабьтесь, закройте глаза и не обращайте никакого внимания на Вашу прическу. Вы, Елизавета Арсеньевна, страсть как хороши, что с ней, что без нее! – и он принялся нежно массировать ей виски, а потом затылок.

– Боже, что Вы делаете? – простонала Лизонька.

– Разве Вам неприятно?

– Мне…мне неловко! – призналась она.

– Неловко? – удивился граф. – Но это всего лишь массаж, Елизавета Арсеньевна! А я – то думал, что Вы гораздо смелей.

– Что сие значит? – встрепенулась она.

– Куда вдруг делась Ваша решительность, Лизонька, ведь несколько минут назад в Вас ее было столько, что с лихвой хватило бы на нас двоих! – прошептал он ей, теперь уже склонившись к другому уху.

– Лизонька!!! – он впервые ее так назвал. – «О, боже! Сегодня, или никогда»! – как заклинание мысленно произнесла она, и резко повернулась к нему, окончательно испортив итак уже разрушенную руками графа прическу. Ее волосы рассыпались по плечам, а глаза наполнились светлыми слезами от избытка обуявших ее чувств.

– Не мучьте меня, граф! – произнесла она дрожащим голосом.

Граф окинул ее вожделенным взглядом.

– Нет! – восхищенно воскликнул он, словно и вовсе не услышал этой ее мольбы! – простоволосая вы краше во сто крат! – И в глазах его засветилось восхищение, перерастающее в ответную страсть.

Они смотрели друг на друга несколько секунд, и граф уж, было, протянул руки, чтобы обхватить ими ее голову и привлечь к себе для поцелуя. Она же прикрыла глаза, угадав его намерение и вдруг… у нее над ухом отчетливо прозвучал трезвый голос графа.

– Я никогда не смогу жениться на Вас, Елизавета Арсеньевна!

– Что? – тут же устыдилась она. – Неужто Вам в голову пришла мысль, будто я склоняю Вас к этому?

– Нет, но я хочу, чтобы Вы об этом знали.

– Не оскорбляйте меня, граф! Мне все равно, женитесь Вы на мне или нет! Ведь я,… я люблю Вас! – и слезы покатились у нее по щекам.

– Лизонька, прелесть моя! – воскликнул он, и тотчас же закрыл ей рот долгим поцелуем.

Следующие два месяца они встречались тайно. Господи, как она была счастлива тогда! Граф научил ее предаваться любви, в которой до него она была совершенным новичком. Он научил ее отбрасывать стеснение, игнорировать условности и уметь разжигать страсть до самозабвения!

Но, увы! Срок его пребывания в России катастрофически сокращался, и вот настал день, когда он сказал ей, что завтра уезжает.

Лизонька, находясь в его прощальных объятьях, чувствовала, что Мир рушится у нее под ногами, а он осыпал ее поцелуями, стараясь захватить в уста каждую клеточку тела, кутался в волосы и шептал нежные слова на разных языках.

– Ты любишь меня? – спросила она, отстраняя его голову от своей груди.

– Люблю! – прошептал он, не задержавшись с ответом.

Она счастливо улыбнулась.

– Ну, с этим я могу и умереть счастливой!

И вдруг он приподнял голову и решительно взглянул ей в глаза.

– Я люблю тебя! Но меня связывают определенные обязательства, из-за которых я не только не могу связать свою судьбу с тобой, но и принадлежать самому себе!

– Обстоятельства?

– Да, Лизонька! – и граф завуалировано принялся рассказывать ей о какой-то тайной организации, секретном обществе, в котором он играл чуть ли не заглавную роль, и даже намекнул, что его визит в Россию был связан именно с этим.

Она грустно вздохнула, а потом вдруг счастливо улыбнулась и загадочно на него посмотрела.

– Ты навсегда останешься со мной! Вернее, твоя частичка!

– Интересно, которая? – шутливо спросил ее граф.

– Вот эта! – и Лизонька бережно погладила свой живот.

– Что? – испуганно воскликнул граф.

– Да! – ответила она, и глаза ее заискрились счастьем.

– Но!.. Сен-Жермен впервые растерянно взглянул на свою возлюбленную. – Но ведь ему нужен отец! Иначе… Как он сможет жить в этом обществе?

– У него будет отец! – решительно сказала Лизонька.

– Что?

– У него будет отец. Князь Григорьев Алексей Михайлович. Он ждет не дождется, когда я соглашусь, наконец, выйти за него.

– Но, Лиза…

– Что? Ты хочешь спросить, как я могу пойти на такое? – Могу! – сказала она, не дождавшись ответа. – Ради него я могу пойти на все! – и она снова с любовью погладила свой живот.

– Лиза, Лизонька! Но как же… А если князь не захочет теперь?

– Захочет, потому, что никогда не узнает, что это не его ребенок.

Граф был поражен ее холодной расчетливостью. Он, владеющий телепатией и даром предсказания, разбирающийся в тонкостях политических хитросплетений и видящий насквозь всякий последующий изворот противника, даже представить себе не мог, во что может превратить материнство скромную, кроткую, застенчивую Лизоньку!

Они расстались перед самым рассветом, и Лизонька после этого проплакала несколько часов подряд, а потом, утомленная бессонной ночью и слезами, все же уснула. А в полдень, когда она вышла в гостиную, дворецкий доложил, что посыльный только что передал ей подарок от графа.

Лизонька устремила взгляд на миниатюрный ящичек, стоящий на тумбе прямо у входа в гостиную, и жестом приказала дворецкому удалиться.

Она подошла к тумбе и с нетерпением открыла верхнюю крышку ящичка. В нем находилась великолепная резная шкатулка, отороченная темно-синим бархатом, поверх которого красовались всевозможные драгоценные камни, выложенные в затейливые узоры.

Она невольно ахнула, увидев такую красоту, но открывать шкатулку пока не стала потому, что рядом с ней лежало письмо.

Граф написал ей прощальные строки, полные любви, а потом сообщил, что оставляет в подарок семь алмазов необычайной величины. Что камни эти пока еще девственны, не обработаны, но чистоты великолепной! Он оставляет их Лизоньке и будущему ребенку.

«Один из них, любовь моя, непременно отдай в обработку, и на свое усмотрение сделай какое-нибудь украшение. И пусть оно до скончания дней твоих напоминает тебе о нашей любви. Остальные же камни, Лизонька, можешь использовать так, как тебе захочется!»

Еще в шкатулке Елизавета Арсеньевна обнаружила маленький замшевый чехольчик. В нем лежал золотой перстень с крупным бриллиантом, и на обратной стороне оправы, аккурат под камнем, был выдавлен какой-то знак, а чуть ниже под ним, инициалы графа.

О перстне граф написал ей вот что!

«Этот перстень береги для «него», ибо на нем печать моя и инициалы, дающие пропуск туда, куда он, сам по себе, войти никогда не сможет. С ним же для «него» будут открыты все пути! Как знать, что ждет его впереди, какие вершины предстоит ему покорять, и эта вещь может оказать ему неоценимую услугу».

Отложив письмо, Лизонька всплакнула. – «Почему «он»? – подумалось ей – «может, у нас родится девочка» – И тут же ответила сама себе – «конечно мальчик! Раз граф так сказал, значит почувствовал это заранее!»