Читать книгу Нефелим - Татьяна Лемеш - Страница 4

Кто-то довольно сильно сжал мне грудь. Я выстроила в памяти цепочку событий и улыбнулась:

– Неф, прекрати!

Неподалеку раздалось странное занудное пиканье. От удивления я начала приходить в себя. Я уже не лежала на горячей груди Нефа, а на чем-то неупругом и местами давящем в ребра. А вот ребра, как ни странно, совсем не болели. Но в целом мое самочувствие нельзя было назвать даже сносным – тяжелое дыхание, чувство переполненного кишечника и легкая тошнота. Я попыталась вспомнить – а когда я вообще последний раз ела? Еще до электрички и даже до поездки в область… Вот это да – так это уже больше двух суток прошло! Откуда же тогда такая тяжесть?

Я открыла глаза – беленый потолок, справа, прямо у подлокотника дивана, примостился дешевый китайский будильник и истерично пищал. Я протянула руку и с интересом его рассмотрела.

Выключив будильник и вернув его на место, я обратила внимание на свою руку. Это что еще такое? Неровно остриженные ногти, толстые короткие пальцы, от запястья к локтю рука расширяется конусом… Я продолжала осматриваться. На моей груди, покрытой дурацкой белой тканью в мелкий синий горошек, возлежала мужская рука. Я повернулась набок и приподнялась на локте, от этого подо мной скрипнули пружины, и что-то еще больнее уперлось в ребра. Рука соскользнула на простынь, а вместе с ней и …грудь. Она стала такой большой, что в этом положении падала на кровать! Истерично расстегнув верхние пуговицы ночной рубашки и запустив руку в образовавшийся вырез, я приподняла грудь и с удивлением ее рассматривала. Но как же это? Ведь я ощущаю прикосновения, это моя грудь, но почему же она, как и рука, совсем другая?

Недалеко кто-то хмыкнул, и я подняла взгляд. Вот и он, обладатель мужской руки. Чуть приоткрытые опухшие веки, насмешливый взгляд светлых глаз и взъерошенная пшеничная шевелюра.

– Что, Люська, играешься? А давай вместе?

От него четко разило перегаром и нечищеными зубами, но он потянулся ко мне с явным намерением «поиграться». Я быстро развернулась с твердым желанием вскочить с дивана и оказаться за пределами его посягательств. Вернее, я попыталась это сделать, но тело ворочалось тяжело и медленно, а мышцы оказались слабыми и дряблыми. Похожие ощущения испытываешь в воде – там тоже трудно быстро двигаться.

Я спустила ноги на пол и испуганно осмотрела свои колени. Это не мое, чужое тело, но …я его чувствую и я им управляю! Ноги вызвали ощущение брезгливости – от коленной чашечки к паху они расширялись. Вдруг по одной из них поползла та же рука:

– А ты и там разглядываешь? Дай и я тоже посмотрю!

Я испуганно сбросила его руку и вскочила на ноги. Меня сразу зашатало, будто на плечах оказался мешок муки. Еле удержав равновесие и встав ровно, я осмотрелась. Утреннее солнце радостно заглядывало в окно, под босыми ногами замызганные половицы, напротив шкаф-буфет с выставленными напоказ сервизами, какие-то фотки на стенах, большой коричневый стол с местами ободранной полиролью… Похоже, это даже не спальня, а гостиная, общая комната. Ничего не понимая, я так и стояла, снова и снова оглядывая окружающее. Мой разум искал зацепку, объяснение происходящему. И нашел – в стеклянных дверцах буфета я увидела отражение. Оттуда на меня смотрела всклокоченная и перепуганная, в дурацкой ночной рубашке… толстуха из электрички.

***

Я в ужасе разглядывала отражение в дверце. Вдруг в голове четко прозвучали чужие мысли:

– Нужно идти в ванну, пока свободна.

Я оторопела:

– Ты кто?

Голос явно растерялся:

– Я? Это я. Люся. А ты кто?

– То есть ты – хозяйка тела? Это твое отражение в стекле?

Голос долго и испуганно молчал, а потом все-таки ответил:

– Ну да. Похоже, у меня раздвоение личности – разговариваю сама с собой.

Я захотела хоть как-то ее утешить, понимая – в каком она ужасе:

– Люсь, да ты не переживай, я здесь ненадолго. По крайней мере, я на это надеюсь… Я ничего тебе не испорчу и в твои дела встревать не буду.

По-моему, Люся мне не поверила и ничего не ответила, накинула синий цветастый халат, растасканные шлепанцы и мы пошли.

Ванная оказалась тем еще убожеством – явно самодельная, ванны как таковой не было, вместо душевой кабины отгороженный клеенчатой занавеской закуток, жуткий шатающийся на кирпичах унитаз и местами проржавевший металлический умывальник, над которым висело маленькое круглое зеркало. Люся деловито умылась, почистила зубы и придирчиво себя оглядела. Я видела ее мысли и чувства – она не любовалась собой, а просто проверяла качество умывания. После чего вытащила из кармана расческу и тщательно расчесалась, завязав волосы в хвост на затылке. Я не удержалась и спросила:

– А побольше зеркала нет?

Она опешила, но ответила:

– А зачем?

– Ну не знаю – любоваться, краситься, может, прыщик какой обнаружить.

Люся криво усмехнулась и, пристально глядя себе в глаза – довольно красивые, между прочим, темно-синие – мысленно ответила:

– Любоваться? Так было бы чем. А краситься я не крашусь. И прыщиков не будет, если кожа чистая. Может и хорошо, что большого зеркала нет, чтобы лишний раз не расстраиваться!

Я частично с ней согласилась – кожа и волосы у нее действительно были хорошими, не проблемными. Я шепнула:

– Может, душ? Не переживай, я не буду смотреть, что и как ты там моешь.

Все так же глядя себе в глаза, она удивленно качнула головой. Потом сняла халат и ночнушку, аккуратно повесила на вбитый здесь же гвоздик и мы вместе шагнули за занавеску. Во время омовения я отводила глаза и разглядывала окружающее – почему-то меня смутила пакля, торчавшая рядом с душем у всех на виду. Я брякнула:

– Ужас! Как будто чьи-то волосы вырвали и на трубу намотали. Неужели нельзя было хотя бы спрятать?

Услышав меня, Люся переполошилась:

– Где волосы? Я все в руку собрала!

– Да вон же, на трубе.

Люся с непонятным мне трепетом провела по указанной трубе и пакле, а меня неожиданно обдало волной тепла и нежности:

– Это Сережа все сам сделал. И бойлер установил, теперь у нас и горячая вода есть.

– Хм… Сантехник, что ли?

– Да.

Люся старательно вытерлась и задумалась:

– Интересно, Федоровна в таком случае поможет? Может, таблеток каких выпишет? Только бы не отправила никуда ехать, тут и так…

Я категорично ответила:

– И не думай! И себя отравишь, и овощем станешь – при этих словах Люся ощутимо вздрогнула.

Вдруг дверь ванной загрохотала:

– Люська! Ты че там так долго? У тебя все хорошо?

Люся испуганно сжалась, но потом ответила:

– Да, все хорошо! Я уже выхожу!

Я решила ее подбодрить:

– Переживает, волнуется… Да и привлекаешь ты его.

Люся, надев халат, но уже без ночнушки, недоверчиво посмотрела в свои глаза.

– Да ладно, кого я могу привлекать?

Я хмыкнула:

– Привлекаешь. И сама об этом знаешь. Где-то очень глубоко внутри.

Люся с ненавистью сжала складку на животе – безобразный фартук, она еле обхватила его большим и указательным пальцами. Сжав его так сильно, что я охнула от боли, Люся с презрением произнесла:

– Да уж, где-то ну о-очень глубоко, так что и не видно!

Ох, как все тяжело! Я решила ее отвлечь:

– Да ладно тебе, я думаю – он тебя любит. Заботится вон, ванную сделал – при этих словах Люся взволнованно задышала и я опять почувствовала что-то мягкое и теплое внутри этого огромного тела. А меня как кто-то дернул за язык:

– А почему квасит-то?

Люся с болью и недоумением всмотрелась в свои глаза, покачала головой и мы вышли из ванной.

Она уверенно завела нас в комнату, в которой мы спали. В коридоре я явно ощутила запахи выпечки – блины или оладьи, но Люсю это почему-то совсем не воодушевило. В комнате она открыла старый деревянный шкаф, на дверце которого оказалось большое зеркало, и начала одеваться. Сначала я отводила взгляд, но когда ощутила на теле белье, не удержалась и посмотрела в зеркало. Увиденное глубоко меня шокировало – одно дело представлять себе, что такое вообще возможно или брезгливо отводить взгляд от подобных фотографий, а совсем другое – увидеть себя такой в зеркале. Сейчас я все остро ощущала, я рассматривала это грузное тело как свое собственное. Не подумав, я сболтнула вслух:

– Зачем же ты так себя запустила, Люсь? Ведь симпатичная в принципе девочка…

Она со слезами на глазах повторила:

– Девочка?

Неожиданно яркая и пронзительная картинка возникла в голове – я видела и чувствовала это, как собственное воспоминание…

…Я бегу по траве босиком. Босоножки в руках стучат по пальцам, но это не имеет значения. Я молода, красива и желанна! Я уже запыхалась, утренняя роса холодит пальцы на ногах, необыкновенно чистый воздух наполняет тело, солнышко ласково согревает кожу, я верю и знаю, что вся жизнь впереди, что она будет такой же прекрасной, как и этот момент! Я стараюсь сдержать счастливый смех, но у меня это плохо получается. Растрепанные волосы щекочут плечи, сшитый бабушкой шелковый васильковый сарафан обнимает бедра. Я пытаюсь спрятаться за березкой, и мне это почти удается, не считая немного выпирающей из-за дерева груди. Ну да ладно, пусть уж «эта красота», как говорит Сережка, выглядывает… А вот и он. Конечно, он меня догнал, я и не сомневалась! Крепкий и подтянутый юный голубоглазый блондин, мой тайный воздыхатель с детских лет. Последние годы – не такой уж и тайный. Я подглядываю за ним из-за березы, а он меня замечает, подбегает и крепко обнимает нас обеих – и меня и березу. Потом аккуратно отделяет меня от дерева, придерживая за руку, и со смехом укладывает на влажную траву. Сережка, как зачарованный, смотрит мне в глаза – а я и сама знаю, что сарафан еще больше подчеркивает их цвет – бабушка знала, что выбирать. Сережка целует мои глаза, щеки и губы, потом продвигается ниже. Я кокетливо изгибаю шею, позволяя ему себя целовать – приятно же, черт возьми! И вот он уже расстегнул верхние пуговицы сарафана и с упоением целует мою грудь, от которой он без ума. Мне так хорошо, что даже страшно – и от этого страха я начинаю приходить в себя:

– Нет, Сержик, нет, не сейчас.

Он с неохотой останавливается и замирает, уложив голову на моей груди:

– Ты права, не сейчас. Остановиться я уже не смогу. Люсь, а может, не ехала бы никуда, а?

Я ласково перебираю его пшеничные блестящие волосы:

– Да ладно, Сержик, ты же в армию уйдешь… А вернешься, через пару годиков и я подтянусь. Вот тогда и поговорим.

Сережка, прозванный мной Сержем за такое же восторженное обожание, как в фильме о гардемаринах, который мы вместе смотрели подростками, не отрывает от меня сияющих глаз.

– Девочка моя… Девочка моя синеглазая! – и опять тянется к губам…

Воспоминание растаяло, я и Люся опять были в реальности. Мы с тоской оглядывали безобразное тело в зеркале, отвратительную складку на некогда такой изящной шейке… А ведь она еще так молода! Сколько ей? Тридцать пять? Тридцать семь?

По лицу Люси текли слезы, губы закушены до крови от еле сдерживаемых рыданий. Я чувствовала ее боль, морально и физически. В голове пронеслось:

– Тридцать…

Да уж… Из-за двери раздался недовольный голос:

– Люська, да что с тобой сегодня? На работу опоздаешь!

Люся шмыгнула, глубоко вдохнула и ответила:

– Да, Сереж, я сейчас! Уже одеваюсь!

Она сняла с вешалки идеально выглаженную широченную прямую юбку ниже колен и бесформенную серую блузку. Одевшись, критически оглядела себя в зеркале. Нелепый круглый вырез блузки только подчеркивал некрасивую складчатую шею, а серый цвет делал кожу блеклой и неинтересной. В таком виде она выглядела еще старше, чем в раздетом. Я не выдержала и вмешалась:

– Люсь, да подожди ты! Неужели ничего получше нет? Ну, хотя бы по цвету…

Все еще шмыгая, она ответила, да еще и вслух:

– Да вот, все что есть… Докатилась – сама с собой советуюсь!

Я пробежалась взглядом по вешалкам:

– А вот эта синяя блузка? Мне кажется – тебе пойдет!

– Да ну, я в нее не влезу.

– Уверена? Ну хоть попробуй!

Люся переодела блузку – уже чуть лучше, четкие линии воротника рубашечного покроя делают более выразительными линию скул и подбородка и немного скрывают складку на шее. Цвет очень удачен – кожа становится золотистой, а глаза сияют синим огнем. Да и покрой хоть как-то намекает на талию. Я говорю:

– Ну вот видишь, так значительно лучше! Это явно твой цвет.

Люся всхлипнула:

– Да уж… Но я не могу так идти – видишь, какая тесная!

– Живот подтяни!

– Чем?

– Прессом!

– Да нет его, пресса!

– А ты подтяни тем, что есть!

Люся сильно подтянула живот. Да уж, блузка тесновата. Но все-таки – совсем другое дело!

– Я не смогу целый день так ходить! Я ведь даже вдохнуть толком не могу!

– А ты не пузом дыши, а грудью – она-то у тебя вон какая! – произнесла я, желая подбодрить женщину.

Она расплылась в беззащитной улыбке:

– Да, ты тоже заметила? Как давно мне этого не говорили! А как тебя зовут-то?

– Ольга.

Люся какое-то время улыбалась, а потом вслух прошептала:

– Боже мой, с кем я разговариваю! Срочно к Федоровне!

А я не унималась:

– Да погоди ты! Заколка есть?

– А? Что? Да, где-то есть.

И она начала рыться в ящике с бельем. Я возмутилась:

– Люсь, а у тебя туалетный столик есть? Ну, или хоть тумбочка для всякой мелочевки?

Она явно растерялась:

– Что? Нет. Это ведь не мой дом… Да и зачем она мне?

– Ну как же… Ты же женщина! Расчески, заколки, косметика…

– Ой, да мне не до того.

– Это ты зря. Распусти волосы. Распусти волосы, тебе говорю! – и я попыталась поднять ее руку. К моему и ее изумлению, у меня это получилось. Я содрала резинку с волос и каштановые чуть вьющиеся локоны рассыпались по плечам.

– Распуши немного, еще! Чтоб было видно, что они вьются, чтоб была видна их мягкость. Зачем же их затягивать?

– А так я похожа на гриб.

– Да, есть немного. Подбери боковые волосы и заколи сзади, удлиним лицо. Да не затягивай, просто заколи! Ну вот, а теперь – живот поджать, глазам сиять и вперед! Стоп, а что это у тебя на ногах – ты так в тапках и пойдешь?

– Нет, но туфли я уже на выходе обую.

– Н-да? Ну ладно. Вперед, красотка, выше подбородок, весь мир у твоих ног!

Мне очень хотелось поддержать эту несчастную женщину, после увиденного и прочувствованного воспоминания она стала мне …родной. И мы вышли из комнаты.