Читать книгу Полтора килограмма соли - Татьяна Леонтьева - Страница 7

Да, столько пить – это, конечно, никуда не годится. Надо сбавить обороты. То Федя до трех часов ночи, а то с Янкой Шинкевич ходили в «Килл Фиш», тоже чуть не до утра. Но от встречи с Янкой я никак не могу отказаться. Потому что мы очень редко видимся. Это из-за Алены.

Кстати вот, не все мои друзья неудачники, как мы с Федькой. Например, Янка Шинкевич – у нее все всегда хорошо.

Когда Ковален уехал, все в один голос стали твердить, что он не вернется. Мама задает каверзные вопросы, типа: «А где он живет? С супругой?»

Сестра прислала мне маленькое блюдечко с пионами. Я долго недоумевала, потому что обычно она угадывает мои вкусы, а туттарелочка с петелькой на донышке… Это чтобы на стенку вешать, что ли? Что за ерунда. Но оказалось, что пионы помогают найти одиноким барышням спутника жизни. Вот так вот, значит, теперь я одинока. А Ковален не считается.

И только Янка Шинкевич уверяет меня в обратном.

– Кевич, он мне совсем не звонит… – скулю я и тереблю ее за рукав.

– Куда он денется! – повторяет она.

И тогда мне на какое-то время легчает, как от анестезии.

Шинкевич я зову просто Кевичем. И даже сопрягаю с мужским родом: «Кевич пошел, Кевич сказал…» Но это просто так, к ориентации не имеет отношения. Хотя ориентация у Янки, как и у Феди, нетрадиционная.

Что с того, если у Янки все всегда хорошо! И с карьерой, и с личной жизнью. Тем более она недавно купила квартиру и решила бросить пить. А до этого выдувала семь банок «Козела» перед сном. Каждый день по семь банок, и так много лет. Ну, тут вы, конечно, скажете, что семь банок для хрупкой девушки, да еще и каждый день, и много лет – это ужас какой-то, с ума сойти можно, клиника, лечиться пора.

Но вы не знаете Янку. Мозгов у нее столько, что она смело может пить дальше. Надолго хватит. Янка, между прочим, кандидат наук и все такое.

Нет, конечно, иногда у нее побаливает сердце. Но куда страшнее, по-моему, то, что Янка засыпает в кресле. Я пару раз видела, как она засыпает в кресле с зажженной сигаретой в руке.

Она не всегда зарабатывала много денег. Некогда она читала на томском филфаке античку и вела латынь. Получала она, дай бог памяти, пять тысяч рублей и снимала квартирку в деревянном доме на Черемошниках. Особо не разгуляешься.

Я очень хорошо помню, как увидела Янку первый раз. Это, ребята, было одиннадцать лет назад. Первый урок латыни, и вот эта странная преподавательница с общей тетрадкой под мышкой. Стремительно прошла за свой столик. Аудитория была такая тесная, что столик этот упирался прямо в первую парту. Я за первую никогда бы не решилась сесть. Так близко к Яне Александровне?

Движения у нее казались резкими. Она как-то выкидывала коленки в сторону, как будто взбиралась в гору. Рубанет ладошкой по воздуху, а потом вдруг этой же ладошкой что-то такое певучее выдаст, плавное. Стрижена Яна Александровна была под мальчика, волосы красила в бордовый цвет. Губы тоже были крашены бордовым. Я не решалась смотреть ей в глаза, поэтому следила за мельканием губ. Улыбка у Яны Александровны была бандитская, один передний зуб наезжал на другой. Этот зуб меня гипнотизировал целый семестр. Однажды мне приснилось, что вместо зуба у нее черный провал. Нет зуба. Когда я потом рассказала об этом Янке, она рассмеялась, вынула зуб и положила его в стакан. Или в коробочку. Куда обычно складывают зубные протезы?

Ну ладно, это к слову. Перед Москвой Янка себе все зубы отремонтировала и все, что нужно, приладила. Теперь у нее голливудская улыбка, а вся бандитская харизма пропала. Зато Янка может открывать зубами пивные пробки.

…Переехав в Москву, она вообще ходила объявления срывала – за деньги. Вроде того, что очищала водосточные трубы – отличное начало московской карьеры. «А что, – говорит Янка, – зато Москву узнала как следует. Опять-таки, пешие прогулки…»

Ну а потом всякие журналы, корректура, то-сё. Вот уже Янка и выпускающий редактор. А вот ее пригласили преподавать в МГУ.

Янка поработала там полгода, а потом сбежала в Питер к Алене, большеглазой носатенькой девушке с мраморной кожей и литой прической. «Ну его, – сказала, – этот МГУ. Мне моя личная жизнь дороже».

Янка часто приговаривала, что плевать она хотела на научную карьеру и что она лучше будет клеить коробочки на досуге, чем впахивать двенадцать часов в сутки, пусть даже и за сто тысяч рублей. Но я думаю, если Кевич возьмется клеить коробочки, то это, наверное, будут какие-то золотые коробочки…

Так Янка двинулась в сторону фриланса и дауншифтинга. То есть, по-русски говоря, удаленной работы и жизни в свое собственное удовольствие. Тут надо сказать о Янкиных удовольствиях и о ее патологической удаче в любви. С личной жизнью у Янки всегда все о'кей. Собственно говоря, она у нее всегда есть – личная жизнь. В отличие от меня или Феди…

Это Янка себе однажды загадала. В общем, первая любовь у нее выдалась какая-то не очень счастливая, и Янка, как это бывает в нежном возрасте, решила покончить со всем разом и съесть баночку папиных антидепрессантов. Заглянув на донышко, Янка подумала, что надо оставить пару таблеток для папы. Они пригодятся, когда он обнаружит свою мертвую дочь. Это решило дело: до смертельной дозы не хватило аккурат двух таблеток.

Прочухавшись, Янка решила, что больше никогда не будет страдать из-за любви. И с тех пор ни дня не провела в одиночестве.

Год назад Ковален уехал от меня первый раз надолго. Тогда мы с Янкой стали встречаться в «Килл Фише» на Петроградке. Никто из нас на Петроградке не живет. Мы ее выбрали как географическую середину между ее Озерками и моей Пряжкой. Чтобы никому обидно не было до дому добираться.

«Килл Фиш» – демократичное заведение. Подвальные интерьеры и дешевое пиво делают свое дело, и в пятницу в баре не протолкнуться, воздух сгущается от табачного дыма, одежда липнет к телу, и очень хочется разуться. Но мы встречаемся не только в пятницу, айв понедельник или во вторник, и вообще когда угодно. Настам знают в лицо и не выгоняют даже тогда, когда мы начинаем петь «Катюшу» или гимн Советского Союза. За соседним столиком в это время уже бьют посуду, так что мы не особо-то привлекаем к себе внимание. Музыка, кстати, там хорошая, бывают «Дорз» и «Нирвана», не говоря уж про всякие «RHCP». Так что с «Катюшей» – это мы зря, может быть, в самом деле.

Обычно мы берем сразу по два бокала, чтобы не бегать в очередь. Через час становится понятно, что мы трещим о всякой ерунде вроде забавных опечаток, последних прочитанных книжек и подслушанных в метро диалогов. А до сути так и не добрались. Третий и четвертый бокалы уже ощутимее подталкивают к задушевному разговору. Но в этот момент начинает звонить Алена и спрашивать, когда Янка вернется домой.

Собственно, сначала мы хаживали в «Килл Фиш» вместе с Аленой. Янка брала Алену за руку, и они садились напротив меня, обе широко улыбаясь. Долго изучали меню и заказывали какую-нибудь еду. Я никогда не заказывала еду и ограничивалась пивом, пыталась экономить. Вообще, как-то неудобно, когда кто-то ест, а кто-то нет. Девчонки заботливо протягивали мне кусочки со своих тарелок, а я вежливо отказывалась. А поскольку роту меня был не занят, я изо всех сил поддерживала беседу. Но сколько бы я ни старалась, все равно она очень скоро давала неизбежный крен. А к концу вечера заваливалась напрочь с летальным исходом.

В лучшем случае я пересказывала незначительные происшествия последних дней, переводя взгляд с Янки на Алену и с Алены на Янку. Мол, того, я для вас обеих это говорю, мы же втроем беседуем. Алена улыбалась. Янка кивала.

В худшем случае я начинала говорить о литературе. Тогда Янка прекращала жевать и активно вовлекалась в разговор.

– Нету, блин, крупных форм! – кипятилась я. – Ну вы знаете хоть один современный хороший роман? Роман вымирает! Одни рассказы остались!

– Ну почему? – поправляла Янка очочки, как на лекции. – Рубина, Улицкая. Пелевин меня каждый раз радует. Ты не права. Пишут нынче романы. Вполне себе романы. Просто это другие романы, не как в девятнадцатом веке.

– Да нуты брось! Это у Улицкой – роман? Да этот «Шатер» – это манная каша, а не роман.

– Но зато «Казус Кукоцкого»?

– Нуда, «Даниель Штайн», не спорю, это вещь. Но «Шатер»!..

И тут я замечала, что мы с Янкой трындим как заведенные уже полчаса, а Алена сидит и улыбается. И молчит. И я прямо кожей начинала чувствовать, как у нее уже мышцы лица устали держать улыбку.

– А тебе, Ален? Как тебе Улицкая? – заботливо спрашивала я. Таким тоном хозяйки предлагают скромным гостям добавки.

– А я… – тихонько говорила Алена, – а я Улицкую не читала.

Тут самое главное было не сморгнуть. Не отвести взгляд, не крякнуть. В конце концов, ну что такого. Ну не читала. Мало ли кто чего не читал. Я иногда сама такое могу сказануть – хоть стой, хоть падай. Однажды брякнула в приличной компании, что Зощенко умер до революции. На меня еще долго потом поглядывали как на прокаженную.

Ну а мы с Янкой? У нас вообще пальцы по три сантиметра, и ходим мы со скоростью шестьдесят километров в час. Вы не знаете эту историю?

Как-то раз нам с Федькой попалось в руки издание конца девятнадцатого века с интригующим названием «Введение в психиатрическую клинику». «Психиатрическая клиника» предлагала занимательные тесты для больных. В одной из граф приводились варианты ответов, а в другой – соответствующие диагнозы. Федя тестировал меня, спрашивая, сколько дней в году, и все такое прочее. И приговаривал: «Ну вот, сейчас ты отвечаешь, как имбецил». «А сейчас – как параноик».

В общем, окончательно я срезалась на вопросе про длину среднего пальца. Ну, простой такой вопрос на координацию в пространстве. Я растопырила пальцы и мысленно прошагала вдоль среднего сантиметровыми отрезочками. Раз, два, три. Ну, и еще, наверное, половинка.

– Тридцать пять, – сказала я.

– Чего – тридцать пять? – Федя вскинул брови.

Некоторое время я мешкала. Честно говоря, меня охватила паника, потому что я вообще перестала соображать, сколько сантиметров в метре, ну и так далее.

– Миллиметров, – неуверенно промычала я. – То есть три с половиной сантиметра.

Федя молчал и смотрел на меня с каким-то даже возмущением.

– Да? Интересно. А у меня так семь с половиной.

Мы достали линейку и измерили. У меня оказалось семь. У Феди семь с половиной.

Потом я носилась с этим тестированием и Янку тоже прогнала по вопроснику. Так вот. Янка ответила, что у нее – три. Три сантиметра длина пальца.

А в другой раз она заявила, что средняя скорость пешехода шестьдесят километров в час. Я посмотрела на нее с неуверенностью. Я, честно говоря, сама ни за что не сказала бы, какова она – средняя скорость этого самого пешехода. Но вот это «шестьдесят километров в час» – это как-то с пешеходом не вязалось. Не звучало, что ли. Я кричала:

– Кевич! Ну ладно – я! Ноты же кандидат наук!

Янка прикладывала к груди руку и объясняла:

– Так я ж филологических!

Так что, знаете ли, у всех у нас есть белые пятна в картине мира. Та же Янка совсем недавно узнала, что Египет-в Африке. Я ни за что не скажу, где находится какой-нибудь Бангладеш. Ну а Алена… Алена вот долгое время думала, что Америка – в Европе. Как это так, вы спросите. А воттак. Америка в Европе-и точка. Как хотите? – так и понимайте.

Ну и, казалось бы, куда мне со своим Зощенко соваться, умершим до революции? Нет же, я сидела и думала: «Ну как же так не читать Улицкую? Ну вообще, ну вообще, о чем разговор?»

И я таки смаргивала и отводила взгляд. Нет, конечно, я не хмыкала и не крякала, но как-то так, по-моему, сразу всем становилось понятно, что я сижу и думаю: «Ну вообще».

Янка в такие моменты пыталась продолжать разговор как ни в чем не бывало. Алена сидела рядом, сняв улыбку. Янка держала ее за руку, как бы говоря: «Ты с нами. У нас все хорошо». Но всем троим было понятно, что общаемся мы с Янкой вдвоем, а с Аленой нас связывает только Янки на рука.

Поэтому Алена уходила раньше, а мы оставались до самого закрытия. А потом она перестала ходить с нами. Зато часов в десять начинала звонить Янке и спрашивать, когда она явится домой.

Сначала Алене говорилось «полчаса», потом «часок», «еще часок». Потом Янка выбегала на улицу и вела с Аленой какие-то подробные переговоры. А я сидела одна и смотрела по телевизору «Симпсонов» под аккомпанемент «Нирваны». В «Килл Фише» постоянно показывают «Симпсонов» без звука.

Потом Алена бросала трубку, или Янка бросала трубку. В общем, неизменно кончалось все тем, что мы оставались до закрытия бара. То есть до двух часов ночи. К этому моменту суть была уже почти достигнута, и мы свободно обсуждали вопросы мастурбации или психоанализа. Особенно же мы любили поговорить об алкоголизме, о формах похмелья и о смысле борьбы с вредными привычками.

– Кевич, – говорила я, – у тебя все хорошо?

– Тьфу-тьфу-тьфу, – говорила Янка и скорее искала что-нибудь деревянное, чтобы постучать. – У меня действительно все хорошо!

– Ну а вот если у тебя все хорошо, почему же ты пьешь, как лошадь?

– Не знаю, – пожимала она плечами, – люблю я это дело – пить. И не вижу никакого смысла бросать. Работе это не мешает. Личной жизни… – И тут Янка осекалась.

Я жаловалась, что от меня уехал Коваленко. И что все у нас не слава богу. Поэтому что еще остается делать, как не квасить без остановки. Янка вдруг признавалась, что у нее с Аленой тоже не все хорошо. Ну вот, для начала, Алена запрещает Янке пить. Ну и не только это. Ну вообще многое. Вот, например, Янка ведет хозяйство, а Алена даже стиральный порошок не может купить. Ну или вот книжки… Или вот в постели…

Эти разговоры проистекали уже за пятым бокалом. Я рассказывала про нашу с Коваленкой статистику оргазмов (от двух до семи в будний день и от семи до двадцати – в выходной). Янка возбужденно кивала и приговаривала: «Да! Вот это я понимаю».

…Потом мы пытались ловить машину или вызывать такси. И начиналась адская дорога домой. Потому что от этой географической середины никому из нас ехать до дома не удобно. Я так вообще постоянно оказывалась перед мостами и ждала, пока их сведут. Можно догадаться, в котором часу мы добирались до своих диванов.

Янка даже и до дивана-то не добиралась. Это меня никто не ждал дома, Коваленко торчал в Томске и не названивал мне, как Алена, спрашивая, где меня носит. Поэтому я приходила и бревном валилась на постель. А Янку дома ждала разъяренная подруга. И Янка шла на кухню и валилась куда-то под стол, сиротливо закутавшись в плед.

В конце концов Алена все-таки допекла Янку, и вот она… решила бросить пить.

…На днях я позвонила и проныла в трубку:

– Давай встретимся, Кевич, а?

– Да, Татьяночка, вот я завтра могу. Алена как раз пойдет на корпоратив, и потом мы где-нибудь в центре с ней встретимся. Только это… Это…

– Что – это? – пугаюсь я.

– У меня тут обстоятельства…

Я замираю:

– Какие?

– Я решила бросить пить.

– Да ну!

И принимаюсь ее поздравлять и доказывать, что можно при встрече пить чай. Чтобы она не робела.

Но мне, честно говоря, не верится. Все что угодно, но не это!

На этот раз мы выбрали «Килл Фиш» на Сенной.

– Может, в «Белочку» пойдем? – предлагаю я. Про эту «Белочку» я уже сто раз слышала, но никто не хотел меня туда сводить.

– Да видишь чё, Татьяночка. В «Белочке» шумно и поговорить нельзя толком. В «Белочку» можно только пьяными в хлам идти. И играть там в настольный футбол или пить дальше.

– Ну тогда это да, пока отменяется…

– Да, отложим пока, – хехекает Янка.

В «Килл Фише» мы бодренько заказываем чайник чаю на двоих.

– Сегодня дамам коктейль в подарок! – возвещает бармен.

Янка хмыкает.

– Да ладно, давай я два выпью. Ну или вообще откажемся, – предлагаю я.

– Не, давай посмотрим, какие тут есть коктейли… – задумывается Янка. – Вот, вот этот нам, пожалуйста! Это что такое?

Это оказывается шампанским с ликером.

После шампанского с ликером Янка говорит:

– Нет, ну я не то чтобы совсем бросила пить. Я просто решила не каждый день пить. Просто самое главное – это не напиваться.

– Это точно, – одобряю я.

– А по праздникам… и если есть повод…

– А у нас сегодня есть повод?

– Ну есть, – приосанивается Янка. – Я себе третью работу нашла!

– Во даешь! Какая же ты молодец…

И мы берем пива.

После пятого бокала мы оказываемся в «Белочке». Там Янка играет в настольный футбол. Я от футбола отказываюсь, после того как забиваю гол в свои ворота.

Я пляшу, и какое-то время мне это удается, пока не брякаюсь на пол и не ударяюсь коленкой. После этого мы выкатываемся и устремляемся к метро. Янка на ходу пишет эсэмэски, наверное, Алене.

– Черт! – кричит Янка. – На метро опоздали!

Мы приземляемся на каменную скамеечку. Янка продолжает тыкать в экран, а я просто повисаю в пространстве. Мне кажется, я рею, как флаг. Вот так беспорядочно болтаясь, я случайно поднимаю голову и тогда вижу Алену.

Она как изваяние. Как Каменный Гость. Она просто возвышается над нами, презренными, вся белая и величественная. Вся пронизанная праведным гневом. Просто стоит и смотрит. Но при этом у нее чуть ли не искры из глаз летят. Или, может быть, пар из ноздрей.

Я подхалимски протягиваю к ней руку.

– Не трогай меня! – взвивается Алена.

Я опускаю занесенную руку и бреду ловить машину.

На следующий день Янка рассказала, что она бегала от Алены по Невскому проспекту, крича, что ей нужно побыть одной. До тех пор, пока Алена ей не написала: «А ничего, что у меня денег на такси нет? И ключи от дома – у тебя?»

– Но мы уже помирились, – добавила Янка. – И я вот теперь чего думаю: не напиться – это не главное. Напиться-то можно, главное – не бегать потом по Невскому проспекту.

– Это точно, – согласилась я.

Еще она сказала, что блевала в мусоропровод в своем подъезде. Перед тем, как залечь на пол в кухне.

А я тогда наутро выгребла из своего кармана целую пачищу желтых салфеток, утащенных из «Килл Фиша». Надо было Янке отдать, да я не догадалась.