Читать книгу Мой дом на Урале - Татьяна Нелюбина - Страница 3

31 сентября 1979

Как странно устроена жизнь. В 26 лет, прочно уверовав в то, что не будет никакой любви тебе, вдруг встречаешь человека. Горячий, жадный, требующий. Пугаешься. Потом очнёшься и поймёшь, что ждала, ждала именно этих зелёных глаз, восхищённого взгляда, «почему я тебя раньше не видел»… Почему, почему меня нельзя любить? Глупости, именно меня и надо любить.

Саша, Сашенька.

Как там Москва? Как твой ФПК[1]? Вспоминаешь ли ты меня?

1 октября 1979

Была в универе.[2] Пусто. То ли народ ещё не вернулся с картошки, то ли никому, как и мне, неохота учиться. На факультатив по математике, кроме меня, никто не пришёл. Фёдор Фёдорович, наш «Ф.Ф.», попросил:

– Надя, расскажите о себе.

Я рассказала, что приехала из Новогорска-3, что мои родители инженеры-строители, нас у них пять детей. Старшая сестра Таня учится в аспирантуре МАрхИ[3] и скоро поедет в Москву, я передам с ней письмо для Саши, нужно ему письмо написать.

– Надя, что вы там шепчете? Говорите громче.

Прям. Разбежалась.

Но почему бы и не поговорить?

Я пересела с галёрки поближе к нему и продолжала, раз уж ему интересно, рассказывать про братьев, у меня их три. Вася, ему 22, окончил физтех УПИ.[4] Костя, ему 21, физтех бросил, ушёл в армию. А Коля, ему 20, учится в МФТИ.[5]

Мама рада, что Таня и Коля в Москве друг друга поддерживают, а мне грустно, что Таня уедет.

Но скоро снова приедет – она ведёт дипломников в своём САИ[6] и, если повезёт, привезёт мне письмо от Саши.

– Пять детей, – сказал Ф. Ф. мечтательно. Кажется, ему самому хотелось иметь большую семью. И в мечтах о ней Фёдор Фёдорович забыл спросить, а почему же я так долго учусь.

А я так долго учусь потому, что то и дело беру академку. У меня приобретённый порок сердца. Но об этом ему знать необязательно.

Он посмотрел на часы:

– Что ж, я думаю, нет смысла ждать остальных. Обсудим первое задание. Запишите.

Я записала:

В то время, как (I), по-видимому, новое, (II), в сущности, это формула Гельфонда. Он показал, что в правой части основание 2 нельзя заменить на меньшее число. За исключением тривиальных случаев, ни (I), ни (II) не являются наилучшими оценками. Так что было бы интересно найти точный максимум для…

2 октября 1979

Привет, Саша! Отвлекись на минутку от окружающих тебя московских красот, вспомни меня. Смутил девушку, она тут ночами не спит.

Привет! Отвлекись на минутку от окружающих тебя красот, вспомни меня. Смутил девушку, она тут ночами не спит, худеет, бледнеет, сам же уехал на два месяца и в ус не дуешь.

Привет! Отвлекись на минутку от окружающих тебя красот, вспомни меня. Я тут ночами не сплю, худею, бледнею, жду. Вернёшься, приходи ко мне в гости, расскажешь, где был, что видел. А для возмещения моральных убытков привези апельсин. Может, утешусь. До моей мамы наконец-то, по прошествии пяти лет, дошло, что друг у меня есть, Сашей его зовут. И вот однажды вечером заводит моя мамуля разговор: «А что Саша…» Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, как, думаю, что, откуда. Потом сообразила, что она про другого Сашу спрашивает, вздохнула с облегчением. Теперь-то уж не вздрагиваю, привыкла – у мамы такие разговоры стали своеобразным ежевечерним ритуалом, она без них, видимо, спать уже не может. Так что, не обессудь, если вдруг щёки у тебя начнут гореть или икнётся тебе в самый неподходящий момент. Не смею больше задерживать занятого человека. Будет время, напиши, как там Москва, москвички и прочие слушательницы ФПК.

Господи! Что же это я делаю? Сколько осторожности. Я ведь совсем не то хочу написать. Саша, я так тогда боялась, что ты со мной только оттого, что не совсем трезв (я-то знаю, что вызываю желание у мужчин). Такой ласковый, боже, я откроюсь, а потом – утро и стена между нами. И боялась, что ты подумаешь что-нибудь вроде «с первым попавшимся, от одиночества». Я говорю: «Не хочу, чтобы ты уходил». А ты: «Да, конечно, я понимаю, сидишь тут одна. У тебя хоть друзья-то есть?» Тогда я не поняла, что иначе ты подумать-то и не мог, я сама виновата. Разве можно ожидать чего-то другого, когда человек в общем-то искренен, даже если это только в данный момент, это неважно, важно, что искренен, а ему отвечают этакой холодностью, сдержанностью, осторожностью. Ведь ты в самом деле не виноват в том, что я стала дичком. Всего боюсь: скажу не так, сделаю не то. Стала слишком сдержанной. Спряталась в свою нору, не мешайте, не отвлекайте, не трогайте меня, а уж если я сама кого-нибудь задену, это мелочь, случайность.

4 октября 1979

Сашенька! Ну зачем ты разбудил меня, зачем вселил надежду? Я не могу, не могу, не могу. То мне кажется, что для меня это хороший урок, то кажется, что я тебя так люблю, что просто не могу быть обузой. Я, такая вся больная.

Ну где ты? Зачем всё так? Зачем тебя так долго нет? Я ведь давно всё поняла. Я уже не знаю, радоваться мне или плакать, просить тебя, чтобы пожалел, или наоборот просить не жалеть.

5 октября 1979

Здравствуй, Саша!

Я извела уже кучу бумаги, извелась сама, кажется, вот нашла самые главные слова, пишу – не то. А Таня уезжает. Я тороплюсь передать с ней письмо. Если я сейчас начну писать тебе всё то, что хочу сказать, ей придётся нанимать носильщика, а ты до самого своего приезда не успеешь прочитать моего письма. Меня переполняют чувства и мысли, мне просто слов не хватает, но ты всё и так поймёшь, потому что ты знаешь, что я чувствую. Саша, это такое счастье, что я встретила тебя, что всё получилось именно так, как получилось. Иначе я бы многого не поняла. Где ты? Тебя ждать ещё целых два месяца, я знаю, что уж если целую жизнь ждала, то ещё месяц, другой могу подождать. Но ведь я могу писать хорошие письма, я могу писать просто письма, разве тебе не будет приятно получить письмо?

20 октября 1979

Таня уехала в Москву две недели назад, некому теперь в жилетку поплакаться. Никто не скажет:

– Надюшка, ты такая!.. Такая!

– Какая? Вся из себя замечательная?

– Ты самая лучшая!

– Таня, скажи, я красивая?

– Да! Ты красивая, умная, ты…

– Так я какой-то феномен: и красивая, и умная.

– Да, ты просто феноменальная!

Мне её не хватает.

Домой что ли поехать? Завтра суббота, поеду. На вокзал тащиться, в электричке трястись… Снег валит, тает, мокро, холодно.

Вот мама у нас молодец – ездит туда-сюда зимой и летом. Мама строит «Белый дом» – первый небоскрёб в столице Урала. За это маме дали в Свердловске квартиру. Пока однокомнатную, но обещают двухкомнатную. Заживём!

Всё. Надо заниматься. Ф. Ф. ждёт решения задачки. И не он один, другие преподаватели тоже мечтают, чтобы я выполнила их задания. А я…

16 декабря 1979

Как много времени я потеряла. Что я сама с собой делаю? Нет, не так. Что ты со мной сделал? Сейчас я уже думаю, как мы с тобой встретимся. Мы ведь встретимся? Я сегодня ехала в трамвае, там куча мальчишек лет семи-восьми, едут во дворец спорта на тренировку, якобы хоккеисты и такие хорошенькие. Как жаль, что я не могу иметь ребёнка. У нас с тобой был бы чудесный ребёнок. Вот у меня какие мысли. В чём ты ходишь зимой? Как ты вообще выглядишь? Чёрные брюки на пуговках. Раздеваешься ты так же быстро, как и одеваешься. Семь секунд. Я позвоню:

– Приехал?

Нет, я скажу:

– Здравствуй, Саша.

И услышу:

– Здрасте.

– Здрасте, здрасте, – скажу, – это я.

– Уже узнал.

– Я хочу тебя видеть.

А что дальше? Стена? Вряд ли. По крайней мере, я её постараюсь разрушить. Какой он был ласковый, когда мы ехали на Химмаш, как он смотрел на меня, сразу руку положил мне на талию, лицо гладил. А я сияла. Надо было мне сиять и в последнюю встречу, но он был такой злой и чужой. Ему совсем не хотелось, наверное, на полчаса выходить из института в такую холодину.

Нет, звонить я не буду. Не буду. Навязалась один раз, с этим дурацким письмом. Больше не буду. Адрес мой он знает. Ну и что?

Сашенька, ты такой гладкий, такой сильный, смуглый, горячий. Неужели о мужчине можно так мечтать? Я представляю себе, как он меня будет ласкать, раздевать, а я буду отвечать ему, я полностью смогу насладиться его телом, узнать, какая у него грудь, спина, наверное, все рёбрышки можно пересчитать, а живот у него – одни мускулы. А какие у него ноги? Волосатые? Я иногда даже представляю, как он берёт меня. А потом такое наслаждение. Мы горячие, мокрые, его смуглое тело и моё белое. Ты ведь не сделаешь мне больно? Я не боюсь этой боли, я хочу её. Хочу, хочу, хочу. Милый, хочу тебя. Как с тобой хорошо. Сашенька, ну появись, обними меня, посмотри на меня. Никак не могу уснуть. Помечтаю немножко. Надо сшить какую-нибудь новую юбчонку к его приезду.

Тогда мне помешал такой пустячок в моей одежде. Вернее, если бы не это, он бы спокойно мог гладить мои ноги, бёдра, поднимать юбку, снять с меня блузку. Если бы всё случилось сразу, всё бы случилось, пока мы просто были на диване, он лежал и положил меня на себя. Целовать себя я уже давала, но как только его рука попадала на мою ногу, поднималась между ног, я пугалась. Сейчас думаю, какой это пустяк. Нет, в принципе я, наверное, поступила правильно, не отдавшись сразу, не сказав люблю, но тогда нужно было не молчать, не думать. А говорить, особенно, когда сама ему сказала, что лягу с ним. Ведь человек на что-то надеялся. Сначала он сказал: «Если ты не захочешь, ничего не будет». Правда, тут же подверг меня такой атаке, видимо, чтобы я захотела. Я же чуть не разревелась. «Саша, не надо. Извини меня, пожалуйста, но не надо». Он понял, что это серьёзно, отпустил меня. А потом-то я сама легла с ним. О чём я думала? Мне очень хотелось, чтобы он ласкал меня, говорил эти горячие слова «Сладенькая моя, хорошенькая. Хочу». А о том, что так он обо мне гораздо хуже может подумать, мне и в голову не приходило. И не надо сейчас ничем себя оправдывать, моей вины здесь больше, хотя бы то, что я, в отличие от него, могла совершенно трезво мыслить и не испытывать судьбу – одно это говорит не в мою пользу. Чего мне захотелось? Нашла мальчика, к которому можно приласкаться? А мальчик оказался мужчиной и… Сейчас бы всё было не так. Но в жизни ничего не повторяется.

Мечты… Саша, сними майку, ты такой гладкий, я сниму блузку, она мешает, смотри, сколько у меня родинок. У меня хорошая кожа? Я тебе нравлюсь? Это тоже можно снять. Я хочу посмотреть на тебя, знаешь, я думала, что это стыдно, а я тебя совсем не стесняюсь, мне приятно, что ты ласкаешь меня, видишь меня. Обними меня. Я хочу почувствовать тебя. Какие у тебя сильные руки. Я ничего не умею делать, ты помоги мне, говори, я научусь. Тебе будет хорошо со мной, я буду отвечать на твои ласки. Но я не могу сразу, это ведь ничего? Я способная, я быстро научусь, я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. У меня некрасивая грудь, но когда я лежу, это невидно? Поцелуй соски, ещё, покусай немножко, хочу, чтобы было больно. Тебе хорошо со мной? Сейчас, мой хороший, сейчас. Ты помоги мне. У меня всё не как у людей, я даже не знаю, когда можно, когда нельзя, но это нестрашно, ты осторожно, ты меня не обидишь.

Ты потом скажешь мне что-нибудь очень ласковое, не уснёшь сразу? А если я захочу ещё, ты ведь не станешь подшучивать? Как мне хорошо с тобой. А тебе?

Когда я так изменилась? Помню ведь, как переживала, что люди неискренни, как много об этом говорила. Сама я тогда была искренней? На тот момент – да. Ну, а сейчас – что же изменилось? Откуда я взяла, что нужна ему, зачем я ему такая. Мужчины ведь тоже любят сильных, красивых, энергичных. Почему я его так отпустила? Испугалась. Скажет ещё что-нибудь, оттолкнет. Правильно сделала.

20 декабря 1979.

Как больно, милый мой, как это больно. Месяц-то уже почти на исходе, осталось 10 дней, 10 дней. К Новому году ты вернёшься? Или после? Мне уже всё равно. Я уже привыкла, что тебя нет. И, видимо, не будет. Нет, встречу с тобой я представляю. Главное – как ни в чём ни бывало, ни на что не обижаться. Он ведь не виноват, что такой.

– Звони, – он сказал.

– Когда? – я не спросила.

– Заходи, – он сказал.

– Когда? – я не спросила.

Нет. Я не нужна ему. Нужна была женщина в тот момент и всё. Вспомнила Химмаш. Он ведь рад был сразу отправить меня назад, я сама сказала, что пережду народ, что на автобусе не поеду, на этом троллейбусе не поеду, на этом тоже. Ждала. И даже его «Звони» дождалась в самый последний момент. Откуда я взяла, что так и надо? Он тогда действительно, как очень хороший человек, не смог меня оттолкнуть. Фу, как это всё неприятно. Ну что теперь? Я сделала столько глупостей, что ещё одну смогу себе позволить. Только ещё один раз встретиться с ним наедине и не на улице. А специально встречи с ним я искать не буду, если он так и не откликнется. Или не выдержу и буду всё же искать.

Саша, Сашенька! Мне в голову лезут всякие мысли, но ведь это всё глупости, правда же? Ты ведь помнишь меня? Ты немножко любишь меня? Тебе просто некогда, а Тане я не смогла объяснить, как для меня важно получить твоё письмо. Она ведь посчитала, что у меня это очередная блажь: «Тебе и Петя Серов нравился».

Может, это, и правда, просто блажь?

11 января 1980

С чего начать? Не знаю, зачем пишу, просто хочется, чтобы ты знал, а сказать я никогда не смогу. Как впрочем, и отдать это письмо. Я всё время представляю, как ты придёшь. Как ни в чём ни бывало:

– Здравствуй.

– Здравствуй. Как хорошо, что ты пришёл.

И всё. Разговор исчерпан. А что ещё сказать? Спросить прямо:

– Зачем пришёл?

Но ведь это неправда. Я буду очень рада. И пусть все вопросы останутся невыясненными. А в том, что ты придёшь, я не сомневаюсь. И я жду. И начинаю волноваться. В том, что тебя не будет в праздники, я была уверена, но ведь сегодня уже 11 января. Так хочу тебя видеть, до боли. Такого никогда ещё не было.

А что было? Когда-то было плохо. Всё-всё было плохо. Хотелось чего-то чистого. Встретила. Во мне проснулось что-то новое, яркое. Был праздник, всё искрилось, кружилось, играла музыка, мир в розовом цвете. Но праздники кончаются. Кончился и этот. Просто кто-то взмахнул рукой: прекратить это веселье. И сразу всё изменилось, краски померкли. Серость. Но иногда воспоминания наплывают, и снова всё оживает. Снова праздник, яркие краски, кружение. За это я и люблю. За то, что был праздник.

30 января 1980

Саша, Сашенька, я не могу, не могу. Хочу, Саша, как я хочу тебя видеть! Господи, зачем я поехала с ним на Химмаш, зачем он так смотрел на меня, зачем ласкал.

24 февраля 1980

В среду вышла из больницы. Какие испытываю чувства – умолчу. Хандра и боль. Боль до тошнотиков. Не хочу об этом.

25 февраля 1980

Была в универе, декан мне:

– Ну что с вами делать? Выпускать вас всё равно надо.

Я ему:

– Надо.

Встретила Наташу, секретаршу с нашей кафедры, меня, оказывается, Фёдор Фёдорович очень даже желает видеть, у меня, оказывается, так он считает, есть что-то для диплома, тему он дал, меня печатают в приказ. Ура! Выпустят. Никуда не денутся. Наш Ф. Ф. – прекрасный человек!

Наташа в субботу выходит замуж, я приглашена в качестве свидетеля. Я ухватилась за идею пригласить Сашу. Сегодня даже позвонила ему и даже дозвонилась. Начала сразу, быстро:

– Саша? Здравствуй, Саша. Это Надя.

– Здравствуй.

– Ты что делаешь?

– Заседаю.

– А не можешь на секундочку вниз спуститься?

– Нет, не могу.

– А долго ещё будешь заседать?

– Долго.

Я замолчала. Ну, думаю, снова злится, что звоню и молчу, а ему некогда. Лихорадочно соображаю, что же делать.

– Понимаешь, я хотела тебя попросить кое о чём, но по телефону как-то…

– Ну да.

Помолчали.

– Позвони как-нибудь ещё.

– Саша, мне быстрее надо.

– Позвони завтра.

– Завтра? Когда?

– Ну, до обеда.

– А во сколько у тебя обед?

– Позвони в 12.

– Хорошо. Завтра. В 12.

Попрощались. Завтра иду сдавать матфизику, думаю, конечно, не об экзамене, а о встрече с Сашей. И уже заранее знаю, что мы или не встретимся, или ещё что-нибудь в этом роде. Главное, одеть улыбочку на лицо.

27 февраля 1980

Реакция у меня замедленная. Вчера всё было нормально, а сегодня уревелась вся. Позвонила я ему в 12. Мне сказали, его нет, он на лекции. Я разозлилась, на час раньше из дома вышла. Пошла в универ, сдаю экзамен. Села и сижу, думаю, не уйду всё равно. Мне так и сказала преподавательница:

– Считайте, что вы меня измором взяли.

А мне всё равно, измором так измором.

Пошли все вместе подарок Наташе искать, идём по Ленина, вдруг вижу – Саша. Я к нему:

– Привет.

Поговорили.

Всё. Хватит. Уговариваю себя, Надя, хватит, ради бога, перестань, выкинь ты его из головы. Зачем это? Унижаться, злить его. Всё равно ничего не получится. Горько, больно, но что поделаешь. Пожила немножко сказкой, помечтала, напридумывала кучу ласковых слов и хватит. Нереально всё это, нереально.

Улыбку он, правда, надел на прощание:

– Звони, заходи.

Я возмутилась. Он:

– Надя, в чём дело?

А действительно, в чём? Почему он должен радоваться встрече со мной? Почему я от него что-то требую? Какое я имею право? Никакого. Чёрт с ним. Забыть, забыть.

9 марта 1980

После Наташиной свадьбы прошла неделя. Что было? Свидетель жениха меня обхаживал. Я с трудом сдерживалась, чтоб не назвать его Сашей. Вот так вот. И никому не нужна. Никому. Зато он наговорил мне кучу комплиментов. Он сказал, что я «очень шикарная женщина». Он говорил, что у меня ноги красивые. Ласковый, хороший. Объяснял, что доставлять человеку удовольствие – приятно.

Можно прожить без Саши?

Таня – весёлый человек. Сначала она отзывалась о Саше очень даже положительно, а тут вся изругалась: «Противный, гнусный!» Я, по крайней мере, ему не звоню и пока не собираюсь. Переживу. Лучше так, чем эта настороженность, холодный злой взгляд. Смотришь ему в глаза, сейчас, сейчас. Сейчас повторится то очарование, я почувствую себя в его власти, подчиняться – подчиниться, а навстречу – такой холод. Бр-р-р. И понимаешь запоздало, что тебя отталкивают: не суйся, девочка, не нужна.

17 марта 1980

Вдруг ни с того, ни с сего рядом появляется другой. Ни о чём не просит, ничего не требует. Он только ласков. С ним так хорошо, чувствуешь, что можно всё сказать, и что-то говоришь, ревёшь – и говоришь. А он ласковый, он просто ласкает, а именно ласки так не хватает. Он всё понимает, он не обидит. Я тоже ласковая, но завтра я буду злиться на него, что он рядом оказался, на себя, что допустила это, поскорей, ночью, ночью ему сказать, предупредить, что нет будущего, что я не хочу быть обузой. Потом утро – а признаваться совсем не хочется. Наоборот, хочется, чтобы ещё продолжалась ночь, ну пусть утро, когда над тобой появляется золотая голова, и легко всё, и надо-то так мало. Пусть придёт в субботу, чтобы не бежать не выспавшемуся на работу. Полежать спокойно рядом.

– Ты ко мне ещё придёшь?

– Если пригласишь.

Да, с ним хорошо. Приглашаю. А он – не приходит. В воскресенье иду к нему сама. Страшно, стыдно, но иду – с ним хорошо. Но уже знаю, что больше никогда не смогу позвать. Мне казалось, уже то, что ему принадлежит интересная женщина, «очень шикарная», как он говорил, должно доставлять ему радость, какую-то уверенность в себе что ли. Я ошиблась. Я снова ошиблась. Зашла в его подъезд и вышла. Села на скамейку. Вдруг объявится? В магазин или так, погулять. В курточке, волосики золотые из-под шапочки во все стороны. Встану, сделаю удивлённые глаза: сколько лет, сколько зим, погуляем? А вдруг нет? Страшно. А вдруг да? Зачем? Когда-нибудь всё равно встретимся, «сколько лет, сколько зим».

И вся эта тоска когда-нибудь тоже пройдёт. Просто я сегодня весь день думала, что зайду к нему, но не решилась. Полчаса ждала трамвая, парочки, толпа с баяном, ледяной дождь хлещет, а им хоть бы хны, поют, веселятся. А я одна. Всякая пьянь пристаёт, мальчишки маленькие таким матом…

18 марта 1980

Долго смотрела на его окошко. Зачем? Чтобы снова услышать: «Я не имею никакого права…» Но ведь это глупости. Ты просто не хочешь иметь никакого права. Удобная позиция. Права ведь подразумевают и какие-то обязанности. А надо-то так мало. Проснуться утром, а рядом человек, которого ночью целовал, ласкал, что-то ему говорил, и утром тоже можно полежать рядом, погладить его лицо, ерошить его золотые волосы. Или это слишком много – проснуться с человеком, с которым спал?

20 марта 1980

Вот надо же. Так хотела видеть, встретить «случайно». А встретила и растерялась. А он тоже хорош:

– Здравствуй, Надя.

– Здравствуй.

– Ты что здесь?

– Да вот с подругой в «Салон» ходила.

– Снова свадьба? Снова свидетельницей?

– Да нет.

– Ну ладно, пока.

– Пока. Заходи.

– Как только, так сразу.

Как ударил. Ещё один. Для меня это второй Саша. Интересно, а Саша-то хоть немного обо мне вспоминает? И после этого мысли всё о нём. Он дал мне хороший урок. Так мне, дряни, и надо.

Я просто обыкновенная женщина, и мне очень хочется ласки. Почему мне не говорили: любимая, милая?

29 марта 1980

Господи, за что мне это наказание? Сначала Саша – как он смотрел на меня, мне казалось, он бы меня не обидел (хотя – как знать, что мне казалось), человек просит, хочет – а я как колода бесчувственная. Потом вдруг ни с того, ни с сего – золотоволосый. От него-то мне что надо было? И сейчас Женя. Я от Жени спасалась, а Женя – самый честный оказался. Никаких поползновений. На лекциях всегда рядом сидел. Я не верю, что не играли в нём чувства. Видно было, что сдерживается с трудом. Но ведь сдерживается. Хотелось спросить у него, почему он меня так боится.

18 апреля 1980

Получила телеграмму: «Прости что не приехал болею приедешь позвони Женя».

Не приеду больше, не позвоню. Он уже не так рвётся ко мне. Там у него работа, новые знакомые, а здесь я с новыми капризами, вредностью, недовольством.

Очень жаль, что так получилось, Женя.

Я тебя очень ждала. Письма от тебя ждала. Нет, Женя, ты меня не любишь. Больше не поверю. Нет, нет, нет.

19 апреля 1980

Сосед вернулся из отпуска. Вчера приехал, я на кухне была, вышел из машины, взгляд по окнам. Звонок. Смотрит в сторону:

– Мне ничего не приносили?

– А что тебе должны были принести?

– Телеграмму.

– Нет, ничего не было.

Пошёл к своей двери, ругаясь. Потом я к нему зашла. Взяла пару книжек и ведь уже прочитала. Скукота.

А я старею. Раньше у меня была хорошая кожа. Сейчас я с отвращением думаю о своем теле. Неужели кто-то нормально воспринимает себя?

20 апреля 1980

Сосед пришёл. Сначала снова про телеграмму спросил. Я пошла к нему «менять литературу». Села прямо на пол, листаю журналы. Он подошёл ко мне близко-близко. Потом мы с ним пошли ко мне на кухню пить чай с земляничным вареньем. После этого он пошёл в мою комнату, а я говорила, что не надо, что там очень грязно. А он до этого всё время смеялся надо мной и сейчас тоже:

– Как ты умудрилась из такой маленькой тумбочки так много вещей вытащить?

И подходит ко мне близко-близко, я его чувствую. Он обнимает меня, целует, ведет к кровати.

– Игорь, ну не надо.

– Не говори ничего.

Скажу! Не скрою – были у меня насчёт него крамольные мысли в прошлом году, очень он мне нравился. Но одно дело мечтать о чём-то, другое дело – по-настоящему. Да и не могу я больше позволить себе психов. Лучше жить спокойненько и тихохонько. Но сама мысль, что он пришёл ко мне, что он хочет меня – утешает!

22 апреля 1980

Утро после бессонной ночи. Игорь взял таки реванш. На сей раз и ласкать не стал. С силой прижал, поцеловал, руку под юбку, меня на кровать. Я пытаюсь сопротивляться, «Игорь, не надо». – «Молчи. Только ничего не говори». Его рука там, настойчивая, проникает глубоко, и я совсем парализована, резкая боль и всё. Потом уже он расстёгивает блузку, я жду его руку на своей груди, ласкает грудь, снимает свой свитер, мою юбку (я помогаю). Два обнаженных человека. Я совсем не стесняюсь своего тела, а он доводит меня до такого, что я уже не мыслю, как и что, одна мысль: он должен быть во мне. И ощущаю его, чувствую его внутри себя. Знаю, что не будет удовлетворения, но хочу его, не выпускаю его. Хорошо? Не думала, что будет такое утро. Без единого слова, даже без единого взгляда. Я хотела уйти ночью, но подумала, что ещё будет утро. Он хоть что-нибудь скажет, ведь он ласковый. А он? Фу. Как я себя ненавижу. Сама к нему пришла. Надо взять себя в руки. Ах, Саша, Саша, горячий Саша, зачем ты разбудил меня? Зачем? Чтобы я как неприкаянная сейчас моталась? Брошенка.

Раньше хоть защита у меня была, выдуманная – не выдуманная, какая-никакая любовь. А сейчас? Только беззащитность перед жизнью.

23 апреля 1980

Хандра. Быстрее бы всё сдать и получить диплом. Кто бы только знал, как я хочу скорей заняться чем-нибудь. Только бы знать, что хоть кому-то ты нужен, чтобы этих мыслей дурацких не было, забыть о боли. Интересно, почему так получается, если скажешь «нет» – на тебя потом не смотрят, если «да» – то же самое.

Выкинуть из головы.

А Саша мне снился долго-долго.

26 апреля 1980

Сегодня суббота. Прибираюсь. Отдых. В четверг прихожу – Игорь.

– Чем занимаешься?

– Да я только пришла.

– А я снова один, жена не приехала.

Пошли, погуляли с собакой. Посидели на кухне. Взял гитару, пел какие-то песенки. Слушали Джо Дассена. Сопротивлялась я до упора. Ещё немного и не выдержу. Дрянь. Но выдержала. Ушёл. А вчера я к нему пошла:

– Загляни ко мне потом. Чайку попьём.

– Я что-то спать хочу.

– Все спать хотят.

Заглянул. Посидели.

– Игорь, я хотела сказать… Я, конечно, трусиха. Ты извини меня, пожалуйста, что я струсила.

– Ничего.

Посадил меня к себе на колени. Пуговки расстегивает. Я уткнулась ему в шею. Взял на руки.

– Я тяжёлая.

– Молчи уж. Тяжёлая.

И всё быстро. Игорь, больно.

Вот так. Вообще-то не вижу ничего плохого. Но всё равно была готова реветь. Не знаю. Глупо. С одной стороны, мне так хочется, чтобы меня приласкали. С другой, какая-то глупая рассудочность. Не могу голову потерять, а так хочется. Как с Сашей. Всё что-то не то. Просто знаю, что ему надо. И знаю, что в моих силах отказать или согласиться. А если отказывать, то надо сразу, но мне так хочется ласки, а это нехорошо.

28 апреля 1980

Интересно, жена знает, что мы с Игорем спим?

4 мая 1980

Да, интересно. Вчера просидели все вместе целый вечер. И ничего. Что-то случилось со мной, мне ничего больше не хочется.

17 мая 1980

Игорь приехал в среду на машине около семи, с девицей. А ушли они в двенадцатом часу. Интересно, что они делали? У меня всё обрубило внутри. Противно только. Ах, до чего ж противно. Я же сама к нему ходила. Сначала пошла помочь прибраться. Потом у меня сломался телик, а мне очень хотелось посмотреть «Блеск и нищету куртизанок». Не дал посмотреть. «Игорь, я не хочу». – «Я хочу». А мне не хочется, я вся сжимаюсь, мне больно. А потом его машина у подъезда, я звоню, но мне не открывают. А в среду вон что. Смешней всего то, что он меня видел в окне.

24 мая 1980

По-моему, я уже окончательно перебесилась. Надо заниматься. Очень уж хочется универ наконец-то окончить. О Саше я уже думаю, как о некоем эпизоде. Чего ни бывает.