Читать книгу Рожки да ножки, или Последняя вылазка мартовского кота - Татьяна Павловна Мирошникова - Страница 4

Громыхнула дверь.

Борис Сергеевич удивлённо взглянул на часы. Семь вечера.

«Что-то она сегодня рано пожаловала», – подумал он.

– Я дома! – оповестила дочь.

Разместив вещи в гардеробе и переобувшись в домашние тапочки, она вскоре нарисовалась перед отцом, стараясь выглядеть весёлой и непринуждённой.

– Я же просил тебя не кричать с порога и не хлопать дверью!

Лана с улыбкой на губах повторяла в унисон родителю каждое слово.

– И прекрати ёрничать! – сердитый взгляд из-под очков метнулся в сторону распоясавшейся дочери. – Старших надо уважать.

– Ну что, старый ворчун? – Лана с нежностью взъерошила волнистые седые волосы отца, – опять ужастики на ночь смотрел?

– Что значит опять? И почему ужастики? – возмутился Борис Сергеевич.

– А как ещё можно назвать эти твои новости?! Ужастик для взрослых, не иначе. Ну, вспомни, когда ты в последний раз смотрел положительную передачу. Фильм, в конце концов. Насмотришься новостей и бродишь весь оставшийся вечер в плохом настроении.

– Кто-то в нашей семье должен смотреть и серьёзные передачи. Война начнётся, а ты всё будешь, как стрекоза из басни порхать, да жизни радоваться.

– Да какая там война! – насмешливо отмахнулась Лана. – Перестань ерунду городить! – с этими словами она плюхнулась на диван, рядом с отцом, закидывая ноги на подлокотник. – Устала я сегодня. На работе завал. Одну стопку с документами разберёшь, а за ней ещё две появляются. Никак не могу после отпуска войти в рабочий ритм.

– Пол месяца прошло, как ты из отпуска вышла! Пора бы и привыкнуть, – рассмеялся отец и, навострил уши, прислушиваясь к следующему телевизионному оратору. – Опять доллар растёт! В этой стране никогда не было стабильности и не будет! – Худощавое лицо Бориса Сергеевича выглядело угрюмо. Он раздражённо снял очки с переносицы, тщательно протёр линзы носовым платком и водрузил обратно.

– Пап, какое тебе дело до иностранной валюты? – всплеснула руками Лана. – У тебя с роду не было, этих долларов, – шутила она, – пенсию ты в рублях получаешь, так что не переживай. Давление подскочит, потом будешь таблетки глотать, – брякнула Лана, и сама испугалась своих слов. Последнее время отец часто жаловался на боли в сердце, и она действительно тревожилась за его здоровье. – Всё! На сегодня достаточно! – Лана не привыкла медлить и перешла к решительным действиям. Она потянулась было к пульту, но отец её опередил. Мужская реакция всё же значительно лучше. Секунда… и Борис Сергеевич с победоносным выражением лица прижимал к груди свой «трофей» с кнопками.

Два упрямых взгляда скрестились.

Лана подскочила с дивана и щёлкнула кнопку выключателя на панели телевизора и едва удержалась от смеха. Сейчас отец был похож на капризного ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку.

– Это мой телевизор! – Борис Сергеевич с вызовом глянул на дочь. – Ты сама мне его подарила. Не смей его трогать!

– Эту порочную связь надо было кому-то разорвать. Сам ты этого сделать не в состоянии. – Лана посмотрела на отца, который продолжал сидеть с обиженным видом, упрямо поджав губы. – Папа, ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Меня правда пугает то, что после волнений у тебя начинает шалить сердце. С этим шутить нельзя!

Лана подошла к отцу и, наклонившись к нему, нежно поцеловала в щёку. Борис Сергеевич расцвёл.

– Мы ужинать будем? Я на работе даже пообедать не успела.

– Вот характерец! – выразил своё неудовольствие отец, но тут, же послушно встал и отправился на кухню разогревать ужин.

Ванная комната блистала безупречной чистотой. Светло-розовый кафель с золотой каймой, такого же цвета мебель и овальное зеркало в ажурной рамке. Погрузившись в наполненную ванную, девушка наконец смогла дать волю чувствам. Отец громыхал кухонной утварью, то и дело хлопая дверцей холодильника, а Лана тихо плакала. В такие мгновения ей очень не хватало материнского тепла. Странно… При воспоминаниях о маме она отчётливо представляла каждую чёрточку, каждую морщинку родного лица и даже запах, словно преодолев небытие она сейчас оказалось рядом.

В тот «страшный» день восьмилетняя Лана примчалась из школы домой вместе со своей подругой Нинкой Авдеевой, такой же белокурой оторвой, как и она сама. Их семьи дружили много лет и этому не малым образом поспособствовало «тесное» соседство во многом: общая лестничная площадка в пятиэтажном доме, дочки одного возраста, и даже дни рождения глав семей в один день, второго декабря.

Анне, маме Ланы, стало плохо внезапно. Девочки позвали тётю Зину, маму Нины, которая вызвала скорую помощь, а позже, когда женщину увезли в больницу, забрала девочку к себе.

Весь оставшийся день Лана простояла возле окна, ожидая отца с новостями. Он вернулся поздно вечером. Едва она взглянула в безжизненное осунувшееся лицо, как сразу все поняла. Крепись доченька, сказал ей отец, твоя мамочка умерла.

Всю свою жизнь Борис Сергеевич посвятил Лане, чем порядком избаловал. Он относился к редкой категории людей, которые обладали «магической» способностью исцелять душу, не замечая изувеченной собственной. Интеллигентный, спокойной, с интересной внешностью мужчина наверняка был объектом пристального женского внимания. Да и Лана была не против, чтобы в его жизни появилась другая женщина. Однако отец в этом вопросе был непреклонен, пронося через года верность к своей любимой супруге Анне.

– Доченька, хватит нежиться! Кто-то утверждал, что голоден. Живо на кухню! – раздался за дверью голос отца.

Лана улыбнулась. Всё в этом мире не важно – кроме него, родного и самого близкого на свете человека.

Завернувшись махровый халат, персикового цвета, Лана прошлёпала на кухню.

– Запахи божественные! – потянула носом она. Предатель желудок жалобно заурчал, сетуя на свою жизнь. Его слишком часто оставляли голодным, из-за современных стандартов красоты, которым его хозяйка тщетно пыталась соответствовать.

– Бедняга, действительно голодная, – сокрушённо вздохнул отец.

– Очередной кулинарный шедевр? – поинтересовалась она, заглядывая под крышечку глиняного горшочка.

Год назад отец вышел на пенсию, точнее его вынудили это сделать. Так часто бывает с возрастными сотрудниками. Вроде бы и порох в пороховницах ещё есть, да молодые кадры наступают на пятки, в стремлении занять насиженные десятилетиями места. Борис Сергеевич – трудоголик и поначалу воспринял появление в своей жизни уймы свободного времени как катастрофу, но потом вошёл во вкус. Ему нравилось проводить время у плиты, придумывая блюда по собственным рецептам.

– Жаркое, правда, в моей интерпретации! Курица с грибами, тушенная в сметанном соусе с пармезаном. Напоминает Жульен, но я туда добавил новые ингредиенты. Всё очень полезно и вкусно! – похвастался отец.

– Сыр к диетическим блюдам никак не отнесёшь, да и сметану тоже, – проворчала Лана, понимая, что несколько дней диеты сведены к нулю. Но учитывая настроение, решила не отказаться от нормальной еды, ибо пачка обезжиренного творога с кефиром добили бы её окончательно.

– Дочка, тебе незачем переживать за лишние килограммы, потому что у тебя их нет!

Хм, а то она этого не знает! В ответ лишь наигранно вздохнула.

– Еда должна быть вкусной, в первую очередь, – продолжил Борис Сергеевич и словно прочитав мысли дочери откупорил бутылку коньяка. – Для аппетита по пять капель?

– Наливай! – одобрила Лана. – Мне необходимо расслабиться, – пояснила она, наблюдая, как янтарная жидкость наполняет бокалы.

– Что у тебя стряслось?

Лана пригубила коньяк, наслаждаясь его обжигающей силой и шоколадным послевкусием. Тепло медленно разливалось по телу, погружая в неземную благодать. Махровый халат казался облаком, в котором она утонула.

«Мой женатый любовник забыл поздравить меня с годом наших отношений. Подлец уехал к семье: жене и маленькому ребёнку!» – рвалось у неё с языка, который она вовремя «прикусила».

Отец всегда интересовался её проблемами. Он был тем рычагом, который умел вовремя перекрыть рвущийся наружу неудержимый бешеный темперамент, сметавший всё со своего пути, словно табун диких лошадей. Лана же была злейшим врагом самой себе и, хотя понимала это, никак не могла научиться сдерживать свой норов, вливаясь в любой конфликт с удивительной лёгкостью. В детстве это разбитая губа, расцарапанное лицо или фингал под глазом. Эдакий «подбитый» белокурый ангелочек. Сейчас все тоже самое, только шрамы уже внутри, где-то очень глубоко.

На работе в офисе эпицентром всего негативного по роковому стечению обстоятельств всегда выступала Лана. Она притягивала вселенское зло или же порождала его – оставалось непонятным.

– Знаешь папа, я не устаю удивляться людям. Сегодня случился грандиозный скандал с главбухом, – при этом признании она выразительно посмотрела на отца. – Потрясающе вкусно! – добавила Лана, отправляя кусок мяса в рот. – Так вот, – продолжила она рассказ, – бухгалтерия прикупила канцелярию и вместо того, чтобы честно распределить это добро по отделам, всё самое лучшее, а главное востребованное, приханырили! Видишь ли, бухгалтерия самый нужный отдел нашей фирмы!

Отец тяжело вздохнул. Дочь неисправима. Рано или поздно жизнь ломает таких бунтарей. Ему остаётся лишь молиться Богу, чтобы этот урок не был слишком суров.

– Понимаешь как заведено, – распалялась Лана всё больше и больше, – все остальные сотрудники должны радоваться объедкам с их «барского» стола! Разве это не возмутительно? – дочь уставилась на отца немигающим взглядом.

Борис Сергеевич мотнул головой. Лана же, почувствовав поддержку родителя, продолжила извергаться:

– И так всегда! Всё лучшее, всё новое оседает в безразмерных карманах бухгалтерии! Бездонная пропасть, а не отдел! У них и новые мониторы, и принтеры, и оптические мышки. Даже колонки купили к каждому компьютеру, и только шеф за порог, закрываются и слушают музыку да крепкие напитки попивают. Зачем им в одном кабинете столько колонок. Все сразу не включишь! А все остальные работают за старьём! Глаза стирают за компьютерными «динозаврами», превращаясь в офисных «кротов»!

Борис Сергеевич поперхнулся куском хлеба и закашлялся. Дочка заботливо похлопала его по спине, да с такой силой, что он едва успел перехватить уж летевшие по воздуху очки. Обе дужки очков были сломаны и выживали лишь благодаря канцелярскому скотчу, обмотанному вокруг них толстым слоем.

«Надо купить новые», – в который раз подумал Борис Сергеевич, водружая их место.

Не замечая ничего вокруг, с удвоенным энтузиазмом, дочка продолжала чихвостить коллег по работе:

–Я сегодня к ним зашла и всё высказала. Прямо в глаза! Главный бухгалтер, Наталья Владимировна, стала орать, что лишит меня заработной платы. Представляешь?! – Чётко очерченная, дугообразная бровь девушки взмыла вверх, от чего её красивое личико стало надменным. – Я ей говорю, а Вы собственно… кто такая, чтобы лишать меня моего законного заработка? Такой же наёмный работник, как и все остальные! Лучше не злите меня!

Отец заметно погрустнел. Лана, с пылающими щеками и полотенцем, обмотанным вокруг головы, напоминающим огромный шлем, выглядела воинственно! Ему искренне стало жаль весь бухгалтерский отдел, которому судя по угрозам Ланы, грозила массовая резня за картонные папки, ручки, скрепки и прочие канцелярские мелочи.

– Амазонка моя, – пошутил Борис Сергеевич, укоризненно покачивая головой. – С людьми надо стараться общий язык находить. Мягче надо быть Ланочка, мягче. Твоя, правда, никому не нужна. Люди мстительны. Затаят обиду, начнут вредить. Надо помнить, что плохонький мир лучше, чем война.

– А я не собираюсь ни под кого прогибаться, понятно! – заявила Лана с вызовом задирая подбородок.

На лице Бориса Сергеевича появилась мечтательная улыбка.

– Ты смеёшься надо мной? – взвилась дочь.

– Вспомнил одну историю из твоего детства. – Мудрый взгляд отца в миг преобразился, наполняясь озорным светом.

– Какую? Расскажи, – попросила Лана, подбирая под себя ноги.

Отец рассказал историю из далёкого детства. Ещё в ясельной группе Лана умудрилась испортить отношения с воспитателем из-за того, что получила в обед, как и остальные детки, по половине котлеты. Лана так возмущалась по этому поводу в саду, а потом и дома, что родители посчитали, что она не наелась половиной порции. Как оказалось это было дело принципа. Позже, «котлетный митинг» вышел боком родителям Ланы и конечно самой девочке. Нянечка с воспитательницей решили избавиться от правдолюбивой «болтушки», хотя бы на время. Стояла лютая зима. Женщины принесли с улицы в группу тазик со снегом и, раздев Лану и ещё двух мальчиков, растёрли щёчки, грудки и спины детей.

– Историю о растирании снегом, – продолжил отец, – мы узнали вместе с лечащим врачом, который поинтересовался, между прочим, где же ты так сильно простудилась. Выслушав твой рассказ, она решила разобраться в ситуации, записав фамилии пострадавших мальчиков в блокнот. Позже выяснилось, что эти детки тоже больны.

Предполагалось, что после этой истории должны последовать выводы.

Лана же сидела со скучающим видом. Широко зевнув, она поинтересовалась:

– Со мной всё ясно. Мальчиков за что?

– Не помню, да и речь не об этом. Помню, разгорелся ужасный скандал! А ты с удовольствием пересказывала эту историю снова и снова, лишь стоило попросить. Этакий свидетель с молочными зубами! Воспитательницу и нянечку сняли с работы. Ну, а мы с мамой, перевели тебя в другой садик, от греха подальше.

– Понятно, – выдохнула Лана, – ты считаешь, что я зря погорячилась на работе.

– Я считаю, что скандалами ничего не решишь. Зато врагов наживёшь много. Пойми, противостояние – каменная стена, о которую можно расшибить лоб, при сильном упорстве, но умным такого человека никто не назовёт.

– Да, – вздохнула Лана – Ты прав. Я это осознаю, но не могу с собой ничего поделать. Просто тормоза отключаются, когда я вижу несправедливость. Ладно, оставим это, папа. Могу обещать одно – буду стараться вести себя спокойней. Правда, не уверена, что получится. Спасибо за ужин.

В двенадцатом часу вечера в подъезде раздался истошный женский крик, точнее вой.

Прежде чем выйти из квартиры, Борис Сергеевич строго на строго запретил Лане высовывать нос наружу. Не тут было. Лана последовала за отцом, прозорливо прихватив с собой мобильный телефон. На их этаже собирались соседи.

– Что случилось?

Ответила Матильда, соседка с третьего этажа, маленькая, сухонькая старушка, которая всем строго настрого запретила называть её по имени отчеству, видите ли годов ей это добавляет. О возрасте бабы Моти можно было лишь догадываться. Сама она на эту тему говорить отказывалась.

–Нину убили. Душегубы, – всхлипнула она, – Ох, горе то какое!

Георгий Андреевич держался мужественно. Он стоял в стороне, крепко приживая жену, бившуюся в истерике. По его лицу текли слезы.

– Гера, чем помочь, – это был даже не вопрос, просто Борис Сергеевич не мог найти слов. Приблизившись к товарищу, он положил руку ему на плечо.

Столь близкое дыхание трагедии отравляет. Борис Сергеевич посмотрел на дочь, и почувствовал леденящий сердце ужас.