Читать книгу Женская верность. Сталинка - Татьяна Петровна Буденкова - Страница 3

Красноярская осень тысяча девятьсот сорок первого года запомнилась жителям не золотом листвы, а серыми стёгаными фуфайками на женских плечах. Мужчины ушли на фронт. Опустели улицы, притихли скверы. Город замер, будто исполинский медведь, готовясь подняться во всю свою мощь. По первому снегу, к середине октября, из прифронтовых западных районов страны стали прибывать составы с укреплёнными на платформах станками и другим оборудованием эвакуированных заводов. Их сопровождали специалисты, имеющие бронь, а с ними их семьи. Холодной и промозглой сибирской осенью вопрос с жильём стоял, что называется, ребром. И без того плотно заселённые коммунальные квартиры уплотнили. Потеснились как смогли. Те, кто не устроился на квартиру, выкопали себе землянки. И на берегу Енисея вырос «Копай-городок». Постепенно землянки стали обрастать верхними надстройками, хлипкими и холодными. Кто-то рассчитывал сразу после войны вернуться в родные места, кто-то надеялся получить жильё тут. В это тяжёлое время люди строили планы на будущее, потому что никто не сомневался: «…враг будет разбит, победа будет за нами». Однако просуществовал этот «Копай-городок» более десятка лет. Какие дома, какое жильё? В первую очередь строили заводы. Фронту нужны были пушки, снаряды ещё вчера. Однако оказалось, что холод, скудное питание и тяжёлый труд – это ещё не самое страшное. Страшнее казённые конверты похоронок, которые почта приносила с фронта. Война в каждую семью пришла как личное горе. И это личное горе каждого в отдельности объединило всех вместе общей целью – победить ненавистного врага. Прибывающие составы разгружали прямо с колёс. Под открытым небом начинался монтаж оборудования на площадках, которым со временем предстояло стать мощными заводами. Стены и крышу возводили потом, вокруг уже работающих станков.

Росли и расширялись действующие заводы. Так, завод «Красмаш», ориентированный на выпуск драг, паровых котлов и экскаваторов для золотых приисков, уже в ноябре отправил на фронт первый эшелон пушек. К этому времени в него таким же «походным» порядком влились эвакуированные из западных районов Коломенский завод имени К. Е. Ворошилова, частично ленинградские заводы «Арсенал» и «Большевик», калужские и сталинградские заводы. Завод «Красмаш» коренные красноярцы ещё более тридцати лет после окончания войны называли «Ворошиловским».

А тогда после войны прошло всего четыре года. Ещё не износились солдатские шинели, ещё не все раны зарубцевались на теле бойцов, ещё не отплакали матери и вдовы. Ещё шумел ветер в хлипких постройках «Копай-городка». Но уже поднимались жилые дома для людей. И вот он – первый новый кирпичный пятиэтажный дом. Широкие лестничные пролёты, на площадках только по две двери. Ну да, коммунальные квартиры, те самые «сталинки» с высокими потолками, просторными кухнями и коридорами. У каждой семьи отдельная комната. В доме паровое отопление, вода горячая и холодная. Жизнь налаживалась.

На третьем этаже добротная двухстворчатая дверь, крашенная блестящей коричневой краской, с аккуратно выведенным номером «31» ведёт в одну из таких коммунальных квартир. За ней большой прохладный коридор. В слабом свете электрической лампочки, свисающей с потолка на длинном витом шнуре, можно разглядеть двери в комнаты жильцов: Сафоновых, Соловьёвых и Давыдовых. Возле каждой двери ситцевые занавески прикрывают деревянные вешалки, на которых зимой и летом располагаются стяженные на вате пальто и плюшевые жакетки – модная вещь в те годы.

А кухня? Большая, светлая. Каждая хозяйка имеет свой кухонный стол. Днём в кухонное окно видно, когда в расположившиеся на первом этаже магазины что-нибудь привозят. Завидное преимущество послевоенной поры. Напротив дома небольшая деревянная будка – сторожка. Из кухонного окна видна как на ладони. Одного мужика с берданкой вполне хватало для охраны этих магазинов, а также аптеки, почты и сберкассы.

По вечерам над крышей пятиэтажного дома из труб вился голубой дымок, потому что на каждой кухне топилась обыкновенная белёная печка. Потрескивали дровишки, разносился запах жареной с луком картошки.

Утро нового дня начиналось с невыразимо вкусного запаха хлеба, проникающего через открытую форточку. И жильцы понимали: через широкую арку, разделяющую дом на правое и левое крыло, к магазину подъехала хлебовозка. Выгружают лотки с ещё тёплыми буханками. А кроме этой арки, дом отличался от других свободным пространством между широкими лестничными маршами. Говорили, что вот-вот в каждом подъезде будет установлен лифт. Дом построили в первые послевоенные годы, и дорогущую затею отложили на потом. Но жильцы утверждали, что пусть не в этом, так в следующем году лифт обязательно будет! Уж они-то точно знали.

Дело близилось к вечеру. На кухне Анастасия Петровна Сафонова, немолодая, но ещё статная тёмноволосая женщина, поглядывая на пару кастрюль и закипавший на печи чайник, чистила картошку. За соседним столом готовила ужин кудрявая черноволосая Мария Давыдова. Хлопнула входная дверь. С работы пришла Анна Соловьёва. Заглянула на кухню:

– Анастасия Петровна, мою кастрюльку поставьте. Супчику сварю.

– Кипит уже.

Вслед за Анной пришли с работы невестка Анастасии Петровны Елена и сын Петро.

– Мама, мы ужинать потом будем. В кино опаздываем.

Петро высокий, стройный, стрелки на брюках – порезаться можно! Чёрная фетровая шляпа, белый шёлковый шарф. Елена, даже на каблуках, только до плеча мужу.

На кухню выглянула невестка.

– «Карнавальную ночь» показывают в ДК «КрасТЭЦ». Так мы пошли?

– Сходите. Ужин я приготовила, – Пётр единственный сын! Овдовела рано, растила одна. – Фу ты!

– Что случилось, Анастасия Петровна? – Мария Давыдова никогда ничего не рассказывала о прошлом своей семьи, но куда деть на общей кухне настоящее? А настоящее – это крупный, кудрявый, как Мария, черноволосый и черноглазый муж Николай, который из-за больной ноги почти не ходил, а всё больше сидел у себя в комнате за круглым столом и читал толстые книги. И трое детей: красавица Зина – молодая копия мамы, готовилась поступать в медицинский институт, и два сына: Мишка, без сомнения, папина копия – коренастый, черноволосый, сосредоточенный на одних ему известных идеях мальчишка четырнадцати лет, и четырёхлетний Юрка, ровесник внучки Анастасии Петровны, русый, голубоглазый хулиган.

– Обожглась! Ложка горячая. Суп на соль попробовать хотела!

Обычный, как многие другие до этого, вечер в комнате Сафоновых. Под абажуром с золотистыми кистями круглый стол поверх скатерти накрыт клеёнкой с голубыми и розовыми цветочками. В центре красуется селёдочка с лучком и блюдце с хлебом. Три большие тарелки и одна поменьше исходят запахом свежего супа. Внучка Танюшка, явно не желая ужинать, возит ложкой по тарелке и выходит из-за стола самой последней.

После ужина каждый занят своими делами. Анастасия убирает посуду, Елена гладит мужу свежую рубашку, искоса поглядывая на этажерку, где её ожидает «Сага о Форсайтах». Книгу дали до понедельника. На работе список из желающих почитать. Хозяйка бережно обвернула книжку газеткой, вложила закладку, чтобы не загибали уголки страничек.

Петро крутит ручку приёмника «Иртыш». Раздаются звуки вальса «На сопках Маньчжурии». Он замирает, прижавшись к приёмнику, слушает.

– Хороший вальс, – вздыхает Елена.

– Это не просто вальс, Ленушка. Это капельмейстер Шатров так в музыке о погибших боевых товарищах забыть не даёт. Представляешь?

Елена почувствовала, как дрогнул и напрягся голос мужа. И попыталась как-нибудь успокоить его.

– Давняя история…

– Давняя? В феврале 1905 года русский пехотный полк попал в окружение японцев. Тогда тоже воевали с ними. Какая же давняя? А им всё неймётся!

– Почему же неймётся? Вроде мир.

– С каких пор? Я что, по-твоему, ещё два года после сорок пятого с японцами в догонялки играл? Демобилизовался, но так и не услышал, что мир у нас… с ними. Выходит, наши ребята… под тот же вальс танцевали!

– Но ведь победили?

– Где написано? Кто сказал? Воюем, побеждаем… ложась костьми в сырую землю, уходим на дно морское! Своими жизнями платим каждый раз! Как бы так зараз рассчитаться? Вот и в той битве с японцами в Мокшан – ском пехотном полку боеприпасы закончились. Командир отдал приказ: «Знамя и оркестр – вперёд!..»

– Петя!

– Ты… не перебивай! Ты дослушай! Капельмейстер Шатров отдал приказ играть боевой марш и повёл оркестр вперёд за знаменем полка. Ты представь, у них всё оружие – музыкальные инструменты! Из четырёх тысяч солдат в живых осталось семьсот! Из оркестра – семеро. Но прорвали окружение! Думаешь, им жить не хотелось? Думаешь, не знали, на что идут? Умирать страшно, но пока ты жив, не веришь, не представляешь себя мёртвым. А в бою бояться некогда. Страшно до или после.

– Петя, что уж теперь?.. Вот завтра в ДК «КрасТЭЦ» новый фильм «Тайна двух океанов». Название такое загадочное. Может, сходим?

Но Петро будто не слышал ничего, что не касалось погибших воинов.

– А теперь, Ленушка, ты только подумай, вальс помнят, знают, а героев? Кто их хоть раз вспоминал поименно? Где золотом написаны их имена? Теперь! Что уж теперь? Если бы не вальс… таки не вспоминали бы! Героев помнить и чтить, помнить… – его голос перехватило.

Елена лихорадочно искала, на что бы переключить внимание мужа. Понимала: говорит о тех солдатах, а думает о своих не вернувшихся с войны моряках.

– Шатров выжил и в честь своих товарищей написал этот… вальс! Он и слова написал, чтобы… павших героев оплакать и одновременно возвеличить! А моряков, а наших моряков?! Вот смотри!

Петро выхватил с этажерки свой фронтовой альбом.

– Вот Порт-Артур. Лидер «Зенит» 23 февраля 1948 года, старшинский состав. Спроси их, с кем… с кем воевали? А вот, вот… – фотографии боевых товарищей мелькали на страницах альбома.

– А наши ребята-подводники со «Щуки», где они? Где?!! Ленушка, на дне морском. Мне повезло, спасибо морякам «Зенита», спасли. Я в обломок какой-то вцепился. Говорят, примёрз к нему одеждой, повезло! А знаешь, скольким не повезло?

Лицо Петра изменилось до неузнаваемости. Тонкие ноздри побелели, губы будто что-то пытались ещё сказать, открытый рот, захлёбываясь, хватал воздух.

Елена с трудом забрала альбом из рук мужа. Гладила его руки, плечи.

– Не надо, не надо, пожалуйста, не надо. Попей воды, губы пересохли, – протянула стакан, из которого брызгала, когда гладила рубашку. Напряжение медленно отпускало мужа.

– Петя, – Анастасия Петровна как нельзя вовремя вошла в комнату, – на плитке спираль перегорела, посмотри. Я вот запасную купила.

– Хорошо, мама. Я сейчас, – трясущимися руками выключил приёмник. – Иду. Уже иду.