Читать книгу Энциклопедия сюжетов. Аннотация-синопсис-произведение - Татьяна Петровна Ларионова - Страница 53

1

Я – Марина Петровна Шкуркина – 47-летняя домохозяйка поневоле и собственница доли в трёхкомнатной родительской квартире, в 2007 году решила в корне изменить жизнь. Меня угнетало обслуживание вставшей уже на ноги 23-х летней дочери и способной ещё к самообслуживанию 71- летней матери, довольствуясь, при этом, более, чем скромным пособием по инвалидности.

Кроме того, мне хотелось внести в свою одинокую жизнь некоторое разнообразие. Например, завязать отношения с, так называемым, «секретным» мужчиной, завязать отношения с которым, в принципе, было нельзя, и я это прекрасно понимала. «Секретный» мужчина, интересовавший меня, имел профессию, исключавшую всякие близкие отношения с ним для всех, кроме коллег, родственников и друзей, вероятнее всего, из числа всё тех же коллег и родственников.

Но так как не этот мужчина – герой настоящего романа, то я позволю себе не раскрывать его профессии. Добавлю только, что отношений по делу, которое нас свело, мне никогда не хотелось бы иметь впредь. Тем не менее, увлечённость этим невозможным для меня «секретным» мужчиной, побуждала меня к приведению себя в надлежащий вид больше, чем соображения эстетики самой по себе, здоровья и требований предстоящей публичной деятельности.

По последней специальности я была преподавателем истории. По последнему виду деятельности – предпринимателем. Предпринимательская деятельность дала мне возможность не умереть с голоду и также поднять дочь. Доходы от неё были примерно такими же, как если бы я продолжала работать в школе примерно на 1,5 ставки. Однако у меня практически не было выходных и отпусков, а если они случались, рада я им не была, потому что это означало одно – денег не будет.

К тому же летом 2005 года из налоговой пришло Требование погасить недоимку по налогу от которого я была освобождена, затем – Требование из Пенсионного Фонда о погашении недоимки по страховым взносам, которые я также платить вроде как не должна была платить, а затем начались суды. Заказы сократились, предпринимательство пришлось прекратить.

Два года до предпринимательской деятельности я работала в школе. Могла бы вернуться к профессии, полученной в университете, но мне казалось, что я, уже имею право замахнуться на осуществление отложенной некогда мечты всей жизни – покорить литературный Олимп. У меня были публикации в СМИ, в коллективных сборниках, несколько изданных самиздатом книжек и давнишнее желание продвинуться на этом пути. Эта продвижение, помимо всего прочего, предполагало публичные выступления.

А для выступлений на публике было бы очень неплохо, чтобы во рту у меня оставалось хотя бы 28-мь зубов из 32-х данных природой, а не 15-ть. Я давно уже перестала, как говорится, в известной рекламе о креме для фиксации зубных протезов: «есть, пить, улыбаться, а главное – говорить уверенно». Конечно, можно было бы эпатировать публику, подобно, певцу-Шуре таким ртом. Однако круче Шуры с его, кажется, 2-мя оставшимися, на какой-то момент, зубами, быть у меня уже не получилось бы…

Долгое время на протезирование зубов не было ни времени, ни денег. Время появилось только тогда, когда исчезли вместе с заказами деньги. И далее деньги появились, уже тогда, когда дочь закончила вуз, приступила к работе и быстро поднялась по служебной лестнице с неплохой, для молодого специалиста, заработной платой.

Моя добрая дочь выделила мне деньги на приведение в порядок рта, и я приступила к поиску специалистов. В молодости, закончив медицинское училище и проработав в стоматологии несколько лет, была знакома со спецификой работы стоматологов-терапевтов, хирургов, да и самими врачами. Так что по части терапевтов и хирургов проблем, теоретически возникнуть не должно было.

О враче стоматологе-ортопеде Викторе Викторовиче Тучкине неоднократно слышала более чем за 10 лет до момента своего протезирования. Незабываемую характеристику доктору Тучкину и его работе давала моя хорошая, тогда 67-ми летняя, знакомая врач Анатолина Мироновна.

Анатолина Мироновна жила на той же окраине города, где располагалось зубопротезное отделение, в котором работал Виктор Викторович и трижды, за свою жизнь, у него протезировалась. У него же протезировались многочисленные знакомые и родственники Анатолины Мироновны. Результаты их протезирования были неизменно превосходными, особенно в части съёмных протезов, которые немногим врачам, по-настоящему, тогда, в начале 2000-х, удавались.

Характеристика, данная Виктору Викторовичу Анатолиной Мироновной, забегая вперёд, скажу, сыграла в этой истории роковую роль. Итак, согласно характеристике данной Анатолиной Мироновной, Виктора Викторович, принимая пациентов, хранил гробовое молчание. Лично она – Анатолина Мироновна, трижды протезируясь, у Виктора Викторовича, не слышала от него ни единого слова. Полное понимание нужд пациента происходило при полном молчании.

К тому же, Анатолина Мироновна никогда не видела Виктора Викторовича без маски. А ещё, Виктор Викторович Анатолины Мироновны работал без перчаток, что, судя по, сделанному на этом акценте, не всем это могло, до настоящего времени, нравиться.

В этой части, забегая вперёд, отмечу только то, что сказанное выше про молчаливость врача и постоянное ношение маски, могло быть верным исключительно по отношению к Анатолине Мироновне и, возможно, подобной ей возрастной и половой аудитории.

Потому что буквально на втором приёме, я увидела Виктора Викторовича не только без маски, но и без медицинского костюма, к тому же, активно говорящим со мною на темы, не имеющие отношения к протезированию. И это было первым потрясением, потому что образ моего Виктора Викторовича становился полной противоположностью образу Анатолины Мироновны.

Далее, по словам Анатолины Мироновны, Виктор Викторович прекрасно понимал озвученные и неозвученные ощущения пациентов, корректируя свои изделия – в том числе и съёмные протезы, под эти ощущения, моментально возвращая пациентам облегчение и комфорт. Со стороны пациента это действительно кажется настоящим чудом: что-то подтянул, что-то подточил и – вуаля. Ни боли

В дальнейшем я не раз убеждалась в правоте её слов. В процессе коррекций съёмного протеза, совпадение сказанного некогда Анатолиной Мироновной, с тем, что происходило на приёме у Виктора Викторовича создавало эффект глубочайшего потрясения. Виктору Викторовичу действительно достаточно было сказать и показать беспокоящее место, чтобы тут же избавиться от боли и дискомфорта.

Однако до описанных выше потрясений и чудес, мне предстояла длинная и изнурительная череда посещений стоматологов всех специализаций, в произвольном и главное – в неправильном порядке. Начала я с удаления безнадёжных для целей протезирования зубов у хирурга, что, в общем-то, неправильным не было, эти зубы необходимо было удалять. Затем дошла до Виктора Викторовича, с посещения которого, кстати сказать, следовало начинать протезирование. От Виктора Викторовича с направлением я вернулась к стоматологам-терапевтам для подготовки зубов под коронки.

2.

Какого-то ошеломляющего первого впечатления, на меня, Виктор Викторович не произвёл. Показался невысоким и хупленьким. К тому же, с ним трудно было говорить вообще, а про деньги особенно.. Но я решила не судить по первому впечатлению о враче, о котором слышала столько хорошего. К тому же, ситуация сама по себе, для меня, была крайне неловкой. Симпатичная вроде женщина… и с таким вот полубеззубым ртом.

Из сказанного Виктором Викторовичем на первом приёме, определившим в дальнейшем мой выбор его в качестве исполнителя заказа, запомнилось одно – его уверенность, что на верхней челюсти он сможет, то немногое, что ещё у меня оставалось соединить мостом, а не съёмным протезом. На нижней челюсти ситуация, на тот момент состояния медицины и моего кошелька, могла быть разрешена исключительно съёмным протезом.

В ходе подготовки зубов к протезированию, я консультировалась и у других рекомендованных мне стоматологов-ортопедов. В результате консультаций у других стоматологов-ортопедов, выявилось два типичных мнения, принципиально расходящихся, в части протезирования верхней челюсти, с мнением Виктора Викторовича. Ниже эти мнения мною представлены.

Постоянный и многоопытный врач пожилого мужа моей одноклассницы Юрий Васильевич, работавший на другом конце города, бегло осмотрев мою полость рта и принесённые снимки, остался крайне недовольным. Зубы, которые я только, что пролечила для целей протезирования, по его глубокому убеждению, следовало незамедлительно перелечивать заново. Это – во-первых, а во-вторых – в моём случае, по его глубочайшему убеждению, речь могла идти только двух съёмных протезах: на нижней челюсти и на верхней челюсти – тоже.

Молодой доктор по фамилии Дудкин стоматологического кабинета, находившегося в шаговой доступности, дал консультацию, подразумевающую продолжение. Для начала мне предстояло прокатиться до городской стоматологической поликлиники №1, поскольку доктору требовался панорамный снимок полости рта. В рукаве доктор Дудкин имел 5-ть вариантов протезирования и после получения снимка готов был определиться с одним из них. В главном же мнение доктора Дудкина и до получения от меня панорамного снимка один в один совпадало с мнением его многоопытного коллеги Юрия Васильевича – два съёмных протеза внизу и вверху.

Что такое съёмные протезы с точки зрения их потенциальных пользователей? Среди некоторых пациентов, у которых их ещё нет, бытует мнение, что чем тратить деньги и время на лечение и защиту зубов коронками, лучше всё, к чёрту, поудалять и сделать съёмные протезы. Вставил протезы в рот и, как говорится в упомянутой мною здесь уже не раз рекламе: «улыбайся, говори и ешь себе уверенно», особенно, если под рукой есть тот самый дивный крем для фиксации протезов.

Другая часть пациентов, безусловно, в ужасе при мысли от съёмных протезов у себя во рту, снимающихся на ночь и хранящихся, например, в стаканчике с водой или в контейнере. Что касается меня, то в качестве потенциального их пользователя, я относилась к той части пациентов, которых съёмные протезы в стаканчике с водой или в контейнере, приводили в ужас.

К сожалению, в том, что касалось нижней моей челюсти, альтернативы съёмному протезу лично для меня, не было. Имплантацией зубов в нашем городе в середине 90-х только начинали заниматься, процедура была более затратной по времени и деньгам, чем протезирование, а у меня, имелось ещё, безусловное противопоказание по основному заболеванию.

В том, что касалось моего мнения относительно возможного съёмного протеза на верхней челюсти, то мнение моё было чисто медицинским: если можно обойтись без худшего, то лучше, конечно, без этого худшего обойтись. А съёмный протез, по сравнению с коронками на зубах, соединённых мостом, разумеется, было худшим решением. По крайней мере, при моих нормальных дёснах и моём, несклонном к образованию кист, организме.

Почему съёмный протез заведомо худшее решение для пациента, при условии, когда другое, назовём его «несъёмное» решение возможно? Да потому, что съёмный протез, если вы не хотите, чтобы он вылетал у вас изо рта или причинял боль при жевании, и вообще вы могли бы жевать с ним, должен быть хорошо сделанным. Но и при этом условии, всё равно, время от времени протез придётся корректировать, то есть ходить с ним на приём к ортопеду, чтобы то подтягивать, то ослаблять крючки, а то и вызволять наши дёсна из-под замкнувшего их протеза.

И заметьте, плохо сделанный протез, к десне кремом для фиксации не приклеишь. Только сейчас заметила как предыдущая фраза перекликается с афоризмом Фаины Раневской: «Грустной ж.. радостно не пукнешь.» Кроме того, даже лучшие протезы периодически натирают десна, проседают, ломаются ну и так далее… Во многих и многих случаях пациенты переставали, по моему тогдашнему наблюдению, пользоваться протезами в ближайшее, после их изготовления и установки, время.

Неудивительно, что в конечном итоге, мною было принято решение в пользу Виктора Викторовича Тучкина. Он был единственным из всех стоматологов-ортопедов, кто железно обещал мне на верхней челюсти обойтись без съёмного протеза. Кроме того, он был рекомендован мне моей хорошей знакомой и врачом. Многим странными могут показаться мои консультации с другими врачами. Многим, но не мне. В ситуации выбора всегда нужны, то, что называется, «другие» мнения, тем более, что с Виктором Викторовичем я не могла нормально говорить о цене вопроса.

Обещание своё Виктор Викторович относительно верхней челюсти выполнил. За две недели он установил мне отличные коронки из металлокерамики, а также изящный съёмный протез для нижней челюсти. Радости моей не было предела. Так широко я не улыбалась ни до этого времени, ни после. К тому же теперь я могла жевать всё подряд, в том числе и сырую морковь, получая от жевания огромнейшее удовольствие. Причём, заметьте, без крема для фиксации протезов.

Был и побочный эффект от протезирования: Виктор Викторович увлёкся мною и увлёк за собою меня. В свете совершённого им с остатками моих зубов он превратился для меня в предмет обожания. Широко улыбаясь и грызя сырую морковь, я обожала его. Я обожала его также и за то, что он не оставил мне и шанса комплексовать по поводу съёмного протеза. Была минута, когда мне второй раз в жизни захотелось увидеть мужчину в роли самого близкого для себя мужчины – мужа.

К слову сказать, тот мужчина, которого я хотела видеть своим мужем в первый раз, мужем моим, так и не стал. Виктор Тучкин мужем мне также тогда, по крайней мере, не мог стать, хотя бы потому что, как выяснилось, он был женат.

Итак, грызя сырую морковь, я обожала Виктора, о чём поздним достаточно вечером, а именно после 23.00 часов, сообщила ему в смс, прося тотчас же мне на это не отвечать. Он и не ответил тотчас же, зато ранним утром перезвонил, предлагая приехать к нему незамедлительно. И я, памятуя о своём прошлом опыте с долгими раздумьями и о советах психологов предоставлять доступ к телу, чтобы скорее понять с кем имеешь дело, не раздумывая, приехала в маленькую съёмную квартирку на той самой окраине города, где находилось и то самое зубопротезное отделение.

В маленькой квартирке Виктор сразу взял, что называется, быка за рога. Он вёл себя со мною так, как если бы, я была вызванной за деньги проституткой, или – сексманекеном по имени Маруся. Что-то я должна была поднять, что-то поцеловать, как-то встать или как-то повернуться… Передо мной стоял врач, который знает точно, что надо делать и делал. Я уступила его уверенности, затем, понимая, что это его поведение не приведёт к желаемому результату, пыталась ситуацию изменить, а затем хотя бы поскорей завершить. Куда делся врач, понимающий с полужеста и полуслова?

Когда всё было закончено, так как оно могло быть закончено при таком самоуверенном подходе к незнакомой в общем женщине, мы перешли на кухню. И были слёзы и были упрёки, и были пельмени. Для меня не было сомнений в том, что уходя от него, я ухожу от него навсегда. О чём я, на прощание, Виктору и сказала. Представляю, что думал по этому поводу Виктор.

Если бы я протезировалась не первый раз в жизни, или если бы протезирование прошло без установки съёмного протеза, то так бы оно всё и было. Но когда устанавливается съёмный протез, да ещё и в первый раз, то в течение длительного времени протез может и должен корректироваться. И корректироваться у того врача, который его изготовил. И дело здесь не только в том, что изготовивший врач корректировать будет бесплатно. Я не знала, что съёмный протез, по сути, привязывает пациента к врачу его изготовившего.

Одним словом, через неделю, я, ушедшая от Виктора навсегда, вынуждена была ему звонить и проситься к нему на приём, ибо мой съёмный протез при жевании поднимался к верху с одной стороны, а с другой стороны ужасно натёрло десну. Виктор с радостью принял меня, что-то подточил, что-то пригладил, что-то разжал, словом – мгновенно облегчил моё физическое состояние. Я снова могла «есть, пить, улыбаться… и говорить уверенно».

3.

Нужно было начинать восхождение на литературный Олимп, в том числе и для того, чтобы вычеркнуть из своего сердца очередную любовную историю. Я набросала роман «Моя последняя надежда» по следам отношений с Виктором, издала две книжки самиздатом, провела две презентации: в районной муниципальной библиотеке и в областном Литературном музее. На этом моё восхождение на Олимп надолго приостановилось. В библиотеке было тепло, мило, эмоционально и ноль продаж. В музее продажи удались вполне, но на фоне моего провального выступления.

Звонить Виктору нужды у меня не было – протез служил мне безукоризненно, однако в течение трёх месяцев, не было ни одной минуты, чтобы я о Викторе не думала. Сам Виктор не звонил мне также, будучи уверенным, видимо, в том, я со своим съёмным протезом никуда от него не денусь и в случае нужды позвоню сама. В отличие от меня, он хорошо знал, что такое съёмный протез. Зато месяца через три после моего последнего, как мне казалось визита в зубопротезное отделение, мне позвонила жена Виктора и пообещала, что оставит меня без ног, если я не оставлю в покое её Виктора.

И вот здесь мне стало, по-настоящему, смешно, я долго хохотала и долго не могла остановиться. Звонок жены мужчины, с которым я уже рассталась, мягко говоря, был запоздалым. Ведь любовная часть истории с Виктором была закончена, с того самого дня, когда я ушла из квартиры, где состоялось наше первое свидание – более трёх месяцев назад. В таких случаях, в народе говорят: «Хватился поп за яйца, когда Пасха прошла».

Примерно через год мне снова понадобилась помощь Виктора. И он снова оказал мне её и снова просил о свидании «тет-а-тет». Не сразу, но я согласилась на это свидание. Виктор продолжал вызывать у меня сильные чувства, но соглашаясь на свидание, Помимо секса в той же самой маленькой квартирке были разговоры. Появилось и шампанское, и шоколад, после того, как я достала из сумки принесённые фрукты. Домой Виктор провожал меня, вызвав такси для дам «Леди», но это, для меня ничего не меняло. Далее я не собиралась с Виктором продолжать никаких других отношений, в том числе и лечебных.

Я по-прежнему не хотела иметь с ним дел, как с мужчиной. Почему? Да потому, что Виктор был очень мало неуправляемым в сексе мужчиной, совершенно не ориентированным на ощущения партнёра и близко не стоявшим со своим собственным сложным и обаятельным образом – врача Виктора Викторовича. Вторая сторона медали оказывалась прямо противоположной первой.

Через пару лет, съёмным протезом нельзя уже было пользоваться без крема для фиксации, да ещё от него отвалилась какая-то маленькая пружинящая металлическая штучка справа, я обратилась в поликлинику по месту жительства к дежурному стоматологу – ортопеду. Дежурный стоматолог-ортопед Улыбочкина, проработавшая в профессии до пенсии и работающая далее, по сходной цене, взялась за починку моего съёмного протеза, пообещав дополнительно и совершенно бесплатно подтянуть на протезе ослабшие крючки. Протез взяли в починку.

Починка закончилось скандалом и возвратом уплаченных денег. При пользовании починенным протезом, с приваренной к нему справа металлической штучкой, у меня начинали болеть десна и горло слева, а главное – не покидало ощущение, что смыкая челюсть с одной стороны, я вытягиваю зуб с коронкой с другой стороны. На все мои жалобы стоматолог-ортопед Улыбочкина, советовала привыкать.

К слову сказать, впоследствии, тот зуб под коронкой, пришлось удалить. Скрипя зубами, я звонила Виктору Викторовичу вместо одного раза дважды. Сначала по следам лжепочинки, а затем – в связи с удалением зуба под коронкой, который вытягивался из десны, благодаря, приваренной с подачи Улыбочкиной к протезу маленькой металлической штучки.

Виктор, поднявшийся по административной лестнице, до заведующего зубопротезным отделением, принял меня без каких-либо упрёков и расспросов и оказал мне свою высокопрофессиональную помощь. Я пригласила Виктора к себе домой на чай. Он согласился.

Я очень рассчитывала, на то, что на чужой для Виктора территории и в присутствии постороннего для него человека в лице моей мамы, он будет вести себя сдержаннее. За этим чаем, я надеялась также выудить у Виктора подробности зубопротезного дела, которые помогли бы мне дописать тот самый роман «Моя последняя надежда», лежавший без движения в моём рабочем столе, до этой предполагаемой встрече, почти 8 лет.

Дорогой читатель, я не хочу, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто, кроме благодарности к врачу и корысти дописать свой роман, у меня не было других мотивов для приглашения Виктора к себе домой. Я давно хотела это сделать, Виктор мне был далеко небезразличен. Много лет назад, перед вторым свиданием наедине, я обсуждала эту идею с ним, но идея эта Виктору не понравилась, моя мама, в ту пору 76-летняя пожилая женщина, казалась ему ещё достаточно молодой, чтобы чего-то не увидеть или не услышать.

Теперь, когда маме было почти 80-ти лет, а, может быть, и не в связи с её возрастом, Виктор согласился ко мне придти через пять дней после нашего с ним разговора.

Я соблюла все приличия, сказав маме заранее, о том, что к нам придёт тот самый врач, у которого я наблюдаюсь по поводу зубов и, о том, что я хочу помочь ему с набором и распечаткой его профессиональных текстов. После этого потихоньку приступила к уборке квартиры и закупке продуктов.

Возможно, маме показалось подозрительным моё мытьё окон в середине сентября. Обычно, но не обязательно я, мою окна позже, в конце октября, непосредственно перед тем, как выпадет снег. Возможно, что-то другое в моём поведении выдавало моё отношение к предстоящему приходу врача, а точнее – отношение к самому врачу.

Как знать? Мне казалось, что я стандартно готовлюсь к приходу тех, кого приглашаю к себе в гости и никакого особенного отношения к предстоящему приходу Виктора не выказывала. Тем более, что этого особенного отношения и не было. Я скорее устала от этих отношений, нежели хотела их. Мы были знакомы с Виктором уже около 8ми лет, наши отношения были завязаны, в основном, на моих зубах и его работе с ними.

Задним числом мне приходит в голову мысль, что мама моя вполне могла себе позволить в длительное моё отсутствие, например, в отъезд к дочери, прочитать, лежащую в столе рукопись романа «Моя последняя надежда». И, затем, потихоньку страдать от мысли, что я её дочь могу стать когда-нибудь счастливой с этим самым Виктором Викторовичем, а главное уйти от неё или уходить надолго, теперь, когда ей в одиночестве стало находиться невыносимо. Однако, это всего лишь, только то, что приходит в голову задним числом.

Мамино поведение в те дни мало чем отличалось от её поведения в другие такие же дни. Хотя было нечто, что могло бы меня насторожить. Так, например мама поздравила нас с дочерью с Днём Учителя во-первых, за пару недель до самого события. Во-вторых, мама подарила каждой из нас по 2000 рублей, изменив своей привычке, ограничиваться 1000-ю рублей.

4.

День, когда должен был придти Виктор, начался как обычно. Он начался с измерения мамой артериального давления и пульса, которые, кстати сказать, были нормальными. С утреннего кофе для мамы, которое я заваривала в турке практически ежедневно. А чуть позже мама засобиралась в магазин за продуктами и пошла одеваться к себе в комнату. Жуткая тишина, наступившая спустя несколько минут, после её ухода, заставила поспешить меня в её комнату. Мама лежала на своей кровати без сознания. Держа одной рукой тампон с нашатырём перед маминым носом, другой рукой я набирала на телефоне номер «Скорой помощи».

Приехавшая первая «Скорая помощь» сразу же приступила к снятию электрокардиограммы, у пришедшей в сознание мамы, и введению внутривенно лекарств, посредством системы. Врач «Скорой помощи» диагностировала повторный инфаркт и настаивала на госпитализации мамы в стационар МСЧ 7, где мама когда-то лечилась и больше лечиться там не хотела.

Не понимая серьёзности состояния мамы, я поддерживала маму в её желании оставаться дома и ждать участкового врача, а далее ехать на приём к кардиологу, у которого она наблюдалась в последние годы.

Чуть более года назад, я, проучившись на менеджера по продажам, собиралась на собеседование, надеясь устроиться на работу в одну из частных компаний. За полчаса до моего выхода из дому, наступила такая же жуткая тишина, как и в этот раз. Тогда мама впервые потеряла сознание. Тогда я впервые вызывала к ней «Скорую помощь».

В то утро повторного инфаркта у мамы не случилось. Маму оставляли дома до дальнейшего наблюдения участковым врачом или врачом кардиологического центра.

Мне было страшно при одной мысли о том, что однажды я могу вернуться к трупу. Поэтому, когда мама попросила меня не искать больше работы, говоря о моём нездоровье и о том, сколько случаев, когда наработавшись, люди не получали денег за свой труд, я пообещала ей это.

А в это время врач первой «Скорой помощи», судя по всему, начинала бояться, что не довезёт маму живой до того самого стационара, куда первоначально собиралась её госпитализировать. Она вызвала специализированную кардиологическую бригаду «Скорой помощи». Мы сошлись с ней на том, что если кардиологическая бригада решит, что госпитализация необходима, мама будет госпитализирована.

Через несколько минут, после приезда кардиологической бригады, мне было сказано, что мамы повторный и обширный инфаркт и что её состояние требует реанимационного отделения. Едва я успела подписать согласие на госпитализацию мамы, как у мамы наступила клиническая смерть. Мероприятия бригады второй «Скорой помощи» по возвращению мамы к жизни, закончились успехом, если об успехе, в данном случае, можно говорить. Мама задышала.

Приехавшая третья реанимационная бригада «Скорой помощи» госпитализировала маму в кардиологическое отделение Областной больницы, где за жизнь её боролись ещё одиннадцать суток.

Когда маму для госпитализации выносили из квартиры, за ней и над ней летело её астральное тело, которое для меня было столь же осязаемо, как и вся другая реальность, например – сквозняк или сиденье дивана подо мною. В тот момент я чувствовала также, что мне даётся свобода и воспринимала эту свободу, как насмешку судьбы. Зачем теперь она мне была нужна?

Спасти маму, не дожившую четыре месяца до своего 80-ти летия, несмотря на все усилия врачей, не удалось. Врач – патологоанатом Областной больницы, на мой вопрос о маминой голове, которая постоянно беспокоила лечащего врача мамы, ответил, что щадит мои чувства. Из этого я сделала вывод, что при возвращении мамы из состояния клинической смерти, врачу не удалось ей вернуть самое главное, – мозг. Видимо, именно имел ввиду лечащий врач кардиологического отделения Областной больницы, когда, расспрашивая меня о маминой голове повторял: «…а сердце бьётся…».

В совпадении повторного инфаркта с днём назначенной встречи с Виктором, я увидела категорически запрещающий знак на дальнейшие какие бы, то ни было, контакты с ним. Мало того, что повторный инфаркт случился в день назначенной встречи с Виктором. В час назначенной этой встречи – у мамы наступила клиническая смерть и это несмотря на то, что встреча уже была отложена. Как только приехала первая «Скорая», я сообщила об этом Виктору. Примерно за 4 часа до предполагаемой встречи.

Чего конкретно мне было опасаться в этом случае – не знаю, но, совпадение фактической смерти мамы с днём и часом предполагаемой встречи с Виктором, не кажутся мне случайностью. За год до этих событий мне удалось устроиться на работу.

Только после смерти мамы выяснилось, как много, действительно, я потеряла бы в деньгах, выйдя на работу. Насколько менее, соответственно, материально обеспеченной была бы моя жизнь после её смерти. При этом, ни мама, ни я не знали последствий моего возможного выхода на работу. Во всяком случае, я об этом не знала абсолютно точно, а мама – не знала наверняка, иначе бы она приводила другие аргументы в пользу моего сидения дома.

На этот раз она не дала мне встретиться с мужчиной.

С мамой я жила практически всю свою жизнь и насколько я её знала, она любой ценой постаралась бы не допустить эту встречу. То, что этой любой ценой будет её собственная смерть, она вряд ли предполагала. Хотелось напугать, хотелось сорвать встречу, а затем попросить не связываться с мужчинами. Очень по-женски и очень по-матерински.

Мама никогда не была человеком, желавшим мне свободы от своей власти – это сущая правда. Но правдой оказались бы и мои материальные потери, устройся я тогда при её жизни на какую-нибудь работу. Чего опасаться было мне в случае прихода Виктора?

Прошло три с половиной года после маминой смерти. Коронки расшатывались, с некоторых – отлетала керамика, жевание из-за отсутствия коррекции прикуса становилось всё менее комфортным. Я подумывала о поиске другого врача, но всё время откладывала этот самый поиск. Моя ограниченная мобильность, воспоминания о хождениях по ортопедам-стоматологам более 10-ти лет тому назад, отзывы знакомых и малознакомых пользователей ортопедических изделий, также не способствовали началу этого поиска.

Считается, что покойники подают нам сигналы с того света. На третий день февраля, в день рождения мамы, в вечернюю чистку зубов, коронка, на которой крепился съёмный протез слева, вылетела из зуба вместе со штифтом. Дальнейшее бездействие означало бы начало конца. Съёмный протез крепить теперь было не за что. Жевать, из-за отсутствия съёмного протеза, можно было только на двух контактных зубах справа под изношенными коронками, да и то ограниченно, потому что зубы эти не предназначены для полноценного жевания.

Если к этому добавить, что коронки сверху слева, того и гляди, могли упасть с зубов вместе с частью соединяющего их моста, то к стоматологу-ортопеду уже очень надо было идти. Поэтому знак в мамин день рождения я трактовала, как знак на разрешение обратиться за профессиональной помощью к Виктору.

Когда я позвонила Виктору, оказавшемуся недоступным и затем, впервые за все годы нашего знакомства, не перезвонившему мне, я забеспокоилась. Позвонив в зубопротезное отделение, выяснила, что Виктор находился на больничном листе. К тому же, этот больничный лист всё время продлевали, притом, на слишком долгие сроки, чтобы подумать о каком-нибудь банальном сезонном вирусном заболевании.

А когда наконец-то стало известно, о дне выхода Виктора с больничного, то меня никак не хотели записывать к нему на приём – советовали подойти без записи, на так называемый, первичный приём.

Примерно через месяц после выхода Виктора с больничного, я наконец-то, шла к нему на первичный приём, несмотря на дороги, покрытые льдом и множество необъяснимых проблем, случившимся у меня за этот месяц, с моим собственным здоровьем. Шла уверенная в том, что теперь, после разлуки длиной в 3,5 года, я абсолютно свободна от всех чувств к нему, кроме, чувств, какие испытывают, идя на приём к врачу.

Я надеялась на лучшее, то есть – на решение своей стоматологической проблемы на этом самом первичном приёме. А чтобы мне было совсем спокойно, я думала о том самом «секретном» мужчине, о котором напомнили мне через прессу. Этот «секретный» мужчина недавно вернулся в наш город Омск из Тюмени, будучи, назначенным Президентом на весьма высокую должность.

Увидев Виктора, я обомлела. В коридор, к нам, к пациентам, вышел удивительно красивый мужчина. Этим мужчиной был Виктор, которого я, то ли забыла, то ли увидела другими глазами, то ли на самом деле его так изменила к лучшему седина и очень и стильный медицинский костюм.

Без лишних слов, хотя и с помощью медсестры, он сумел вклеить коронку штифт с коронкой на место. При этом, ему пришлось объяснить мне лёгкий тремор его, не страдавших этим никогда, рук. Виктор перенёс трепанацию черепа, по поводу опухоли головного мозга и 8-мь месяцев был на больничном листе.

Понятно, что в тот вечер я не стала обсуждать с Виктором планов по новому протезированию. Пообещала позвонить, как только дороги станут безопасными для моего передвижения. Эффект несовпадения ожидаемого рядового визита к врачу и случившегося потрясения от встречи, в который раз в этой истории сыграл со мной злую шутку.

Двенадцать дней после встречи с Виктором я находилась между небом и землёй. Я была потрясена и его какой-то необыкновенной красотой и тем, что с ним за это время случилось, но особенно была я потрясена тем, что от моего душевного равновесия не осталось и следа. Просить его приехать к себе? Не могла, и, прежде всего, в связи с его здоровьем. Зубы и «Моя последняя надежда» – вот, что, оставалось теперь единственным основанием для нашего с Виктором общения.

Чуть более чем через месяц, я, записалась на приём к Виктору, для обсуждения плана моего нового протезирования. Через 11 с лишним лет, мне предстояло протезироваться заново.

Что из этого вышло? Место коронок с мостом на верхней челюсти, к моему огромному счастью, не занял ещё один съёмный протез. Хотя такое очень даже могло случиться. Пришлось удалить остатки ещё одного зуба, пространство между соседними зубами увеличилось ещё больше. Виктор Викторович долго колебался.

Съёмный протез на нижней челюсти, где также произошла потеря остатка зуба, получился вполне приличным, но через несколько месяцев дал такое сильное ощущение, что у меня возникло желание больше им не пользоваться никогда.

В том, что касается наших отношений с Виктором вне лечебного процесса, жена с которым развелась, и меня, которой теперь никто не мешал устраивать личную жизнь, то наши отношения как завязались, так и развязались.

Чуть более года мы пытались отношения выстроить. Виктор позванивал, звал меня в гости, в квартиру, где проживал с бывшей женой. Готов был ехать ко мне в гости сам, но только тогда, когда этого ему лично хотелось этого. На мои предложения встретиться, договорившись предварительно, отвечал либо: «нет времени», либо: «не сегодня».

После очередного предложения условий, на каких Виктор, может быть, если я ему ещё и напомню, готов раз в месяц меня навещать, а понравится, так и – чаще, я поставила в этой истории точку. Если бы я мечтала о том, чтобы устраивать за свой счёт секс-вечеринки, то не прожила бы жизнь без мужчины. Мечтают не об этом.

На другого врача Виктора пока не сменила, хотя есть уже достойные кандидатуры. Но у меня появилась более серьёзная проблема, чем зубы и литературный Олимп – сердце, сбившееся с ритма.