Читать книгу Я ведьма - Татьяна Разумовская - Страница 2

Я рыдала так, что не сразу услышала телефонный звонок. Ясно было, что это Вика. Нюх у неё, гиены.

– Ты чего трубку не берёшь? Ревёшь?

– Да, нет… я…

– Ревёшь. Дура! Прекрати немедленно! Дерьмо он, дерьмо! Это же счастье, что он тебя бросил!

Я дёрнулась. Сзади грохнуло.

– Что у тебя там?

– Вазочку разбила…

– Раззява! Через полчаса я буду у тебя!

Только этого мне не хватало. Сгребая осколки, подтирая лужу и выбрасывая ещё свежий букет, я не зарыдала – завыла. Позавчера Юлик подарил его мне, на свой день рожденья.

Мы познакомились полтора года назад у Зябликов, на праздновании Рош-а-Шана. Традиционные ломтики яблок с мёдом стояли на маленьком столике, но им мало кто уделял внимание. Больше налегали на водку и шашлыки. Народу, как всегда, была пропасть, в маленьком садике курили и спорили, в холле танцевали, кто-то всё время подъезжал ещё. Генка Зяблик занимает какой-то высокий пост в Сохнуте, но стихия его – это застолье. Он не понимает, что такое отдыхать без шумной компании. Как это выносит Галя, не знаю, я от толпы всегда теряюсь и устаю.

Я и тогда тихонько поднялась на второй этаж, в Сашкину комнату, взяла с полки «Властелина колец» и стала читать из середины.

«… – Ну, а ты, Фродо, – сказала Владычица Галадриэль, – не хочешь ли взглянуть на эльфийское волшебство?

– Ты советуешь мне? – спросил Фродо, глядя в глаза Владычице.

– Нет, – ответила она. – Я не даю советов. Ты можешь узнать кое-что, плохое или хорошее, оно может пригодиться тебе, а может и нет. Знать – хорошо, но и опасно… Решай сам…»

– Тут, видишь, я антресольку пристроил, здесь вторая ванная, это – наша спальня, а это апартаменты наследника.

В комнату ввалился толстый Генка с гостем.

– А-а! Затворница! Застукали!

Генка пыхтел и сиял, отсвечивая потной лысиной.

– Знакомься. Юлик, оператор – три месяца как из Москвы, совсем свеженький репатриант. Юленька. Художница.

– Компьютерный график, – поправила я, поморщившись. Терпеть не могу, когда меня аттестуют художником, слишком пышно. Генка высунулся из окна и заорал:

– Галочка! А клубника?

И нам:

– Ребятки, в коллектив, в коллектив! Я торт-мороженое заказал – закачаешься! И ликёры из Чили привёз, вы таких не пробовали.

Генка скатился по лестнице. У этого Юлика – чудная улыбка.

– Извините, что мы нарушили ваше уединение. Я и сам тут немного потерялся, никого не знаю, чувствую себя дикарём. Ну что, пошли пить ликёры с мороженым?

Через неделю Юлик переселился ко мне.

Вика влетела, как торпеда, иначе она не умеет. Мини-юбка, максимально открывающая великолепные ноги, длинный блейзер, короткая стрижка с «пёрышками», бриллиантовые висюльки в ушах стреляют цветными всполохами. «После тридцати пяти женщине носить что-нибудь дешевле бриллиантов – не-при-лич-но!» Типично Викино заявление. Мишенька, её муж, – большой программист в американской фирме. Фирма засылает его то в Токио, то в Мехико. Между командировками он появляется в Израиле и тогда таскается с Викой по гостям, огромный, неуклюжий, молчаливый. Я не уверена, что хоть раз слышала его голос.

– Как ты выглядишь?! Халат, шлёпки, патлы нечёсаные, морда опухшая! Нельзя так себя распускать!

– Отстань.

– Ну-ка, иди, иди – льдом умойся.

Я поволоклась в ванную. Лучше бы я этого не делала. Полочка из-под Юликовой бритвы, одна зубная щётка в стакане… У-у-у-у-у-у!

Год после маминой смерти я жила непонятно как. Ездила в редакцию на работу. Возвращалась домой, смотрела телевизор. Подруги вытаскивали меня в гости и на концерты, но я как-то не могла ни во что включиться. Всю жизнь я жила при маме. Мама – красавица, умница, оперная певица, всегда толпы поклонников, гастроли, успех. Раз, мне было тогда семнадцать, мама буркнула, глядя на меня: «И в кого ты такая уродилась?» Действительно, мама – яркая высокая шатенка, с бархатными глазищами, а я вышла мелкая какая-то, глазки серо-жёлтые, черты невыразительные, волосы тусклые, прямые, никакие бигуди их не берут. В Киеве я жила при ней блёклой молью, удобной прислугой. Она звонила мне с гастролей то из Новосибирска, то из Тбилиси. «Юлька! Прилетаю завтра, вечером придут гости, человек двадцать, торт закажи в „Лiсовой пiсне“, а насчёт ветчины позвони Голобородько, скажи, для меня!»

Когда в моей жизни изредка появлялись ухажёры, мама начинала кричать, что они меня не стоят, что этого жлобину она в доме не потерпит: «Ты посмотри, что за конфеты он принёс! Ф-ф-ф! А „хыкает“ как! Cтыдуха!» Ну, если не «хыкал», находилось что-нибудь другое. Один раз я попыталась сбросить мамино иго и выскочила замуж за Володьку, но это был прыжок в первый попавшийся поезд, идущий в ненужном направлении, и через год, разведясь, я вернулась к маме. И больше попыток вырваться не делала.

В Израиле я бегала поначалу в поисках разных заработков, окончила курсы компьютерной графики, нашла работу в газете, мы с мамой взяли ссуду и купили маленькую трёхкомнатную квартирку в районе Неве Яаков, который русские прозвали Новояковкой. А потом мама заболела, и два года я не вылезала из больниц, купила машину, чтобы было легче её возить по врачам, на химиотерапию… И вот её не стало, а мне уже тридцать девять лет, и непонятно, что с собой делать. Тогда и появился в моей жизни Юлик.

Юлик окончил ВГИК как режиссёр и оператор документального кино, работал на разных российских студиях. Потом советский мир развалился, студии позакрывались, киношники остались не у дел. Юлик, как отличный профессионал, ещё зацепился в какой-то частной компании, потом Киселёв его пригласил на НТВ, а дальше демократия рухнула в тартарары, НТВ закрыли, и Юлик приехал в Израиль.

Я поражалась, как он мог преуспевать в жёстком циничном мире столичного кино – мягкий, деликатный, с извиняющейся улыбкой. Я влюбилась в него сразу и иногда думала, что даже моя мама не смогла бы отыскать у него недостатков. Среднего роста, он был прекрасно сложен, играл в волейбол и теннис, профессионально плавал. Коренной москвич, он избежал типичной болезни столичной богемы – не пользовался матом, вообще не терпел похабщины, даже в анекдотах. Была в нём и какая-то удивительная пластичность движений, и вещи он умел носить, как никто. В нашем израильском мире, где мужики быстренько переходят на цветастые шорты и растоптанные сандалии, Юлик оставался элегантным без оттенка старомодности. Утром и вечером я повторяла молитвенную благодарность судьбе за то, что она мне его послала. Мне – провинциалке, не юной, не красавице. Не был он и записным остроумцем, но чужим шуткам смеялся замечательно. Вообще не могло быть лучше слушателя – в глазах его было столько понимания, доброжелательности, нежности… Нежности. Как он повторял: «Мы вместе… Мы же вместе…»

Вика ворвалась в ванную, услышав мой рёв, больно вытерла мне лицо полотенцем, вытащила на кухню и сунула рюмку с коньяком.

– Быстро, до дна. Вот так. Теперь лимончик. И ещё по одной. Давай-давай. Ну, рассказывай, что произошло.

Вике страшно нравилась роль сестры милосердия, тёмные глаза её сверкали от возбуждения. Я угрюмо на неё взглянула. Честно говоря, кроме ног и глаз, нечем ей похвастать – рот и нос чрезмерно велики, зубы выпирают, животик и бока нависают над узкими бёдрами. А ведь поди ж ты – уверенности в себе, как у мисс Европы. Я собралась с духом.

– Юлик сказал, что хочет пригласить на этот свой день рожденья не друзей, а коллег с телевидения. Что ему это очень важно для работы.

– А почему не в ресторан?

– Он сказал, что в ресторанах телевизионщикам скучно, а вот русское застолье – для них экзотика. Вот, мы приготовили всё: я блинов напекла, пироги с капустой…

– Ага, ага. А ещё икры купила, копчёной рыбы, белой и красной, мяса всякого, водок, коньяков, шампанского…

– Конечно, а что?

– И ты всё это оплатила, да?

Я обозлилась, Вика бывает невыносимой. Рюмка вылетела у меня из руки и раскололась на каменном полу.

– Да, оплатила, при чём тут это? Ты не понимаешь, когда люди вместе, у них всё общее! Ты…

– Да, я – мелкая, меркантильная, мещанка, куда мне понять высокие чувства. Но зачем посуду бить?

Вика взяла другую рюмку и наполнила её.

– Давай-ка. И рассказывай, я молчу.

Я выпила. Как же действительно это было? Утром я подарила Юлику чёрную шёлковую рубашку от «Бенеттон», я взяла её на десять платежей. Ему так идут красивые вещи! Он мило смутился и сказал: «Юленька, радость моя, ты – просто чудо! Но зачем же ты так тратишься?» И потянул меня на диван. Нет, нет – это я не буду вспоминать, нет! Потом я жарила блины, а он смотался куда-то и принёс мне букет синих ирисов. «Могу я на своё сорокачетырёхлетие подарить цветы любимой женщине?» Эти ирисы я сегодня выбросила в мусор.

А вечером пришли гости. Было их тринадцать человек, чёртова дюжина. Восемь мужиков и пять дам. Они быстренько обошли мою квартирку и вернулись к столу. Одна дама сказала с улыбочкой:

– Я даже и не знала, что можно жить в такой тесноте! Как экзотично!

Ну, да плевать на них. Лишь бы Юлику польза была. Юлик в начале вечера представил меня как свою подругу, и обнял при этом. Потом я не очень следила за разговорами, так как бегала всё время на кухню, то менять тарелки, то за порцией закусок. Плов Юлик вынес сам – это его коронное блюдо, он рассказывал, что во ВГИКе его обучил этому режиссёр-узбек. Плов вызвал всеобщий восторг. Потом Юлик взял гитару и спел несколько русских романсов, причём два из них на иврите. Он вообще очень способный и целеустремлённый, меньше чем за два года выучил иврит так, что говорит свободно и почти без акцента. Я из кухни смотрела на него с гордостью – так он был хорош: с маленькой тёмной бородкой, в чёрной рубашке, с гитарой в руках.

Когда гости собрались уходить, Юлик подошёл ко мне: «Юленька! Моше с женой не смогут подбросить Сигаль, они едут к родителям в Тель-Авив. Я отвезу её в Немецкий Посёлок, да? А то неудобно». Он чмокнул меня, взял ключи от машины, и они все вывалились наружу. Я долго мыла посуду, потом расставляла стулья, складывала стол. Потом позвонила Юлику на мобильный. Но телефон зазвонил тут же в комнате, он его забыл дома. Потом я легла с книжкой и уснула при свете. Проснулась поздно. Голова была тяжёлой, всё-таки вчера было поднято слишком много «русских» тостов. Я вышла в холл. Юлик стоял у окна, одетый на выход.

– У тебя съёмки сегодня? Погоди, я сейчас умоюсь и выйду.

– Нет, сядь, пожалуйста. Нам надо поговорить.

Я села, улыбаясь и протирая глаза со сна. Наверное, с ним заключили договор на телевидении.

– Юля, я должен тебе сказать правду. У меня есть другая женщина. Я её люблю.

Я пролепетала:

– Ты шутишь, наверно…

– Нет, это так. Прости меня. И спасибо тебе за всё.

Я видела, как бы в замедленной съёмке, как он суёт руку в карман, вынимает связку ключей и кладёт на стол. Берёт в руки два чемодана, большой и маленький. И идёт к двери.

– Ю-у-ли-и-и-ик!!!

Я думала, что я крикнула, но из горла выполз только шип, и встать я не смогла, это был настоящий паралич. А он уже открыл дверь, вышел, тихо закрыл дверь. Загудел лифт. Этого не может быть. Он сейчас вернётся. Сейчас…

Вике я всё это рассказала коротко и сухо. Удивительно, но она не перебила меня ни разу. Потом провела пальцем по горловине рюмки и спросила:

– И что ты по этому поводу думаешь?

– Что я думаю?.. Что у него заскок какой-то, помешательство. Солнечный удар. Он очухается и вернётся, потому что у нас с ним – настоящее. Мы полтора года вместе, и ни разу не поссорились. У нас столько общего – вкусы, детские воспоминания, даже имена совпадают…

Пока я это говорила, радость теплом разлилась у меня в животе, я поняла, что это правда, что нечего дёргаться. Меня просто ошарашила неожиданность. Не пройдёт недели, как Юлик вернётся, нежный, любящий, виноватый. И потом – это Вике знать незачем – Юлик без конца повторял, что никогда не встречал женщины, с которой ему было бы так волшебно хорошо, ни с кем он не улетал в такие высоты наслаждения. Я посмотрела на Вику с признательностью. Спасибо ей, что примчалась, привела меня в чувство.

Вика налила нам полные рюмки.

– Выпей и послушай, что я тебе скажу. Ты Толю знаешь?

– Какого Толю?

– Хербалайфщика. Он на Рите год назад женился.

– Да, мы как-то встречались в общих компаниях. А что…

– Погоди. Они с твоим Юликом давние знакомцы – в одной школе учились, что ли? Когда Юлик приехал, он тут огляделся, понял все наши репатриантские сложности и сказал Толе…

Вика говорила медленно и всё крутила в наманикюренных пальцах рюмку.

– …сказал Толе, чтобы тот нашёл ему бабу, с квартирой, можно мать-одиночку. Чтобы перебиться первое время, пока он выучит иврит и устроится с работой, понимаешь? И Толя ему рассказал про тебя, что у тебя квартира, машина, ты работаешь, живёшь одна. И привёз Юлика к Зябликам специально, чтобы познакомить с тобой.

Я слушала её ошалело.

– Ну и что? Ему в новой стране было одиноко. Меня тоже несколько раз пытались с кем-то знакомить – что тут такого? Но мы с Юликом полюбили друг друга.

– И ты всё это время одна возвращала банковскую ссуду на квартиру? И оплачивала все коммунальные услуги? И машину? И вообще всю вашу жизнь, да? И ещё брала на ночь частные заказы от рекламных агентств?

– Вика, ты опять за своё! Он же должен был выучить иврит! Куда он без языка годен, с профессией документалиста?

– А потом, когда у него появились первые сюжеты, он тебе давал деньги?

– Нет, но у него было много представительских расходов на важные встречи, знакомства…

– И он у тебя ещё и «одалживал» деньги на это, правда?

– Это было всего несколько раз!

– И брал машину?

– Ну и что?

– А то. На твои деньги и на твоей машине он развлекал Сигаль.

– Какую Сигаль?!

– Дочку генерального директора первого канала. Она ещё та блядь, бросила недавно второго мужа, трахается с кем ни попадя. У неё с твоим Юликом роман уже полгода. Кто бы иначе его, репатрианта несчастного, подпустил к телевизионной кормушке?

Я попыталась вспомнить, какую из тех дам, что были у меня, звали Сигаль. Не вспомнила. В виске у меня стало щёлкать, как будто там засела цикада.

– Откуда ты знаешь?

– Мишеньке рассказал Йоси, программист с телевидения. И ещё. Вильнеры знают твоего Юлика по Москве. Вся его карьера там строилась через койку. В основном с мужиками. На московском телевидении полно голубых, они всем заправляют. Твой Юлик спал с каким-то продюсером НТВ, тот его содержал и обеспечивал карьеру. А потом, когда на НТВ запахло жареным, его переманил в содержанки газовый олигарх, Шнайдер, слыхала? А того грохнули конкуренты. Или фээсбэшники, кто их разберёт? И тогда Юлик удрал в Израиль, испугавшись…

Викин голос доходил до меня сквозь какую-то муть. Я вяло произнесла:

– А почему ты рассказываешь мне об этом только сейчас?

– Ну, я и сама узнала об этом недавно. И потом, ты была так одержимо влюблена, что говорить с тобой было бы бессмысленно. Ты ведь и сейчас считаешь, что это мои инсинуации?

– Вика, ты знаешь, я бы хотела остаться одна, извини. Нет, нет, не волнуйся, я из окна не выброшусь. Спасибо, я тебе позвоню завтра.