Читать книгу Из зеркала выйду… - Татьяна Реброва - Страница 4

И эра Рыб, как рыбка золотая

Хвостом плеснув и чешуёй блистая,

Нырнула в Космос.

                Время на мели.

Ещё пусты кувшины Водолея,

Но будь умна. Припомни Галилея

И Соломона. Мочки проколи,

Чтоб скифскими подвесками алея,

Встать на востоке Неба и Земли.

Придумала?!

Взгляд – взрыв! И взгляд – любовь.

Придумала?!

Я кольтом вскину бровь.

А как же тот, первоначальный,

Божий? —

Спит чернокожий

Космос, в профиль схожий

С поэтом русским – родственная кровь.

Пространство, время и звезда,

Как винт из шестерён Вселенной.

Была коленопреклоненной,

Молящейся, любимой. Да!

Но с пылью пошлости со слова

Пыльцу таинственности сдуть

Боясь, как и отнять повидло

У сироты,

               Я – Божье Быдло,

Не в храм, а в низшее сословье

Из вечности держу свой путь.

Всю себя, как злато в ноги

Старшему, швырну тебе.

Крёз в слезах, по вечерам

Свечкой полыхну в судьбе

Мира, словно рваный храм.

Что же в нём вы тасовали,

Чьими Ликами ва-банк

Шли, товарищ, сударь, панк,

Царь и псарь – элита швали!?

Вы, голубоглазые мои,

Не ревнуйте, разрешите вновь

Мне поднять с туманнейшей земли

Гроздью виноградною любовь.

Разорить позвольте погреба

Древние с вином коллекционным

Невостребованной страсти. Я – раба

Ваша милости прошу с поклоном

В ноги, исцелованные мной.

Нежность одуряющую помните?

Ну позвольте, чтобы мне, дрянной,

Вожделенной, злой взметнули в комнате

С кружевами нервными, неровными

Юбки,

        чей присборенный подол

Ахнет! И осыпется на пол

Вашими записками любовными.

С чего бы, как болотный огонёк,

Ваш поцелуй? Чуть плечико-то к мушке

Привыкло, оп! Уже серёжка в ушке,

Гостинец на ладошке, перстенёк

На пальчике и ах! тату на шейке.

С лихим вопросом, видно, гостенёк,

Пожаловали к ворожейке.

Тихий свете – то душа берёзкина

Всё струится из села Федоскино —

Вдруг поманит, промелькнув, узор.

И простор затянет,

как воронка,

И меня, и лес, и воронёнка…

Гибельный для недруга простор.

Весь его,

       как нервы,

              пронизали

Мороки мои, мои печали,

Радости мои, моя беда. —

Тронь меня на городском вокзале,

Ну а вздрогнет ведьма у пруда.

Разве не видно,

              как в пене оборок,

Выплеснутых из юродивых створок,

Что называются трельяж,

Робко ворую из детства грильяж?

Всхлипну среди мандариновых корок

С фантиками в кулачке,

              антураж

Я не испортила бы – барокко

Буклей на фото семейных и мокко,

Пар над которым чудит, как мираж.

Ангел Хранитель – мой верный страж

Просит за глупую Господа Бога

Лично, а не богословский вираж

По интернету,

              и цвета Ван Гога

Сферы небесные, их арбитраж.

Кащей Бессмертный – время, времена…

Но Ангел скажет, скажет! Не забудет,

Что времени-то больше и не будет.

Презренье женское и Божья месть.

Читайте сказки. Там всё это есть.

И сам Иван, к тому же, откровенен.

Какая по щеке твоей Луна

Скатилась в мир. Для мира это честь.

Кащей Бессмертный пошл, влюблён, обыкновенен.

Фантом фиалки в позабытом томе…

Любить, а целовать при этом, кроме

Камеи некого.

              О, звёзды! Вы плутовки.

Заманивая плещетесь в судьбе,

Как золотые рыбки, воскресите

Хоть этих двух, но лишь по их мольбе,

Без умыслов чужих, без подтасовки

Во имя высших благ, не в параллельных

Мирах – они и так живут в отдельных

Обителях.

                  О, эти дыры в сите

Пространства, где Господь столь молодой

И столь неопытный, коль с нами-то сравните.

Ну ни разу я свою судьбу

Завистью к чужой не оскорбила.

Как Александрийскому Столпу

Присягала ей,

                          а что грубила,

Так при всём при этом не рубила

Головы повинной,

                          и в толпу

Не швыряла лилии с песцовой

Мантии её…

                          Ах, мой дружок!

Подданной была я образцовой.

А переворотец-то дворцовый

Всё ж за мной,

                          как карточный должок.

И всё-таки я знаю,

                     Кто допишет

Во сне строку: «Ну тоже мне, бином

Ньютона. Спи!» И… Колыбель колышет

В двадцатом веке. Вот оно! В одном

И том же Космосе все времена, как в горстке

Жемчужины. – И с бантиком на шёрстке

Мой манной кашей вымазанный гном,

И манною небесной строчка в вёрстке.

Ангел мой Хранитель!

                            Я зимою,

Чуть звезде зажечься, хлев помою,

И соломой застелю янтарной

Струганые ясли, и с базарной

Розою лазоревую шаль

На твою холщёвую одёжку

Так накину,

                 чтобы стало жаль

В Космосе Галактику – спираль

ДНК, и паперть, и ладошку

Детскую, и то, что понарошку

И на час волхвы в её Грааль

Медь с отливом красным льём, как в плошку.

Ангел мой!

                   Прими мою печаль.

И в одну мою минуту

Многогодовую смуту

С чуть затепленной берёзкой

За крестьянскою повозкой

Босые, в тряпье холщёвом

Прошагали храмы в сирых

Сумерках.

                     О чёрных дырах

Что же я скажу ещё вам?

Раньше б звали роковою:

Мол, провинция и тон

Здесь дурной, и полковою

Музыкою гарнизон

Колдовал бы, и меня

Бросил бы потом военный

В нищете обыкновенной,

Обобрав средь бела дня.

Жаль без исповеди жулик

Под частушки пуль-свистулек

Ляжет средь Бородина,

Где в угаре моветона

Будет рвать с Багратиона

Революция Акулек

Золотые ордена.

Кто он, кто я – не всё равно ли?

Вот встану вдруг и прошумлю

Царёвым кружевом,

                            а коли

Мы отсвет слова – тьфу пистоли,

И нам лететь в легендах голи

Орлом двуглавым – форты, дроли

По неразменному рублю.

В крученье фиг, столов и полек,

Что ни эпоха – мифоголик,

Один и тот же вещий сон…

И всё ж во время,

                            испокон

Времён из вен земных племён

Истёкшее

                            и в остальное

Не к ночи будь помянут он

Иль я, под платье кружевное

Запрятавшая стих и стон.

Как угли отгоревшего костра,

Века не обожгут,

                            и мародёры

Истории срывают лабрадоры —

Бессонные, с мистической окраской

Каменья ночи с мёртвой Амен Ра.

Ей и живой дарили их с опаской.

Чужую всем, в чьи земли продадут

Братве по духу, скареды, торговцы,

Альфонсы, плебс – и замертво падут

У пирамид, как жертвенные овцы.

О, бедная принцесса Амен Ра!

Мы каждая о собственном Египте.

И наши слёзы цвета серебра

Бесценной мишурой на манускрипте.

 И скрипнет иероглиф, как кровать.

 Ну хоть все морионы с шеи ссыпьте

 Себе в кошли, не вам расшифровать,

Зачем нарядной ночью,

                            словно пряник,

Я детский сон жую, и заурядный

В своём великолепии на дно

Идёт со мной – иного не дано —

Сработанный мужчинами «Титаник».

О, звёзды!

              Вы нам родственны по плоти.

Как партитуру перед Паваротти,

Вы перед нами держите листок

С перипетиями судьбы, её заданьем.

Так значит, и по духу, и сознаньем

Нам родственен божественный ваш ток.

Свет месяца,

                             что в небе стыл,

И тот в оркестре сфер,

                             но смирный

На вид мужик и не простил

Благой безличности всемирной.

Он тосковал.

                             Он все мешки

Перетряхнул, он чуть не плакал

И к щепке три сухих кишки,

Вдруг прикрепив, на них забрякал.

И демоническая сила

Стихийной мировой тоски

Уж месяц под косой носила

И обжигала им виски.

Он думал, будет легче, если

Не музыка, а инструмент,

Не ветер бездны, а момент

И мой конкретный образ в кресле.

Да толку, что обжёг он пальцы,

Срывая два иль три цветка

Не с папоротников купальских,

А с черни моего платка.

Всё было вроде без утайки —

Он видел всё, что видеть мог.

И всё же чем-то вроде пайки

Простор валяется у ног.

И он дурит на балалайке,

Когда не чинит свой сапог.

Не плачь! Ты дурак, не болван.

Твой мир не театр, но кустарный,

Базарный, как пряничный конь, балаган.

Ты знаешь, я видела, как

Смеялся сам Бог лучезарный.

А то, что прожгли твой колпак

Лоскутный да ярко-радужный

Бубенчики звёзд?! Это, милый, судьба

И золотом платит – ишь, венчик у лба…

О, Господи Боже, взаправдашный!

И вскинуты навстречу Небу дули

Безлюбой черни,

                     но разят в упор

И этот срам серебряные пули

Дождей по огородам ли, в саду ли —

То Ангелы,

                     узнав про хвойный бор,

В котором вместо шишек пот из пор,

Про тощий хлеб и трещины канав

Без водомерок всё-таки узнав

Через молебны батюшек из бедных,

За взводом взвод идут, как на Рейхстаг,

Но только и «Катюши» их и стяг

Одно лишь Небо в облаках победных.

Если б мне повезло и была б

Лишь одна я и виновата

В том, что сил и ума палата,

Коронована и богата,

А народишко нищ и слаб,

Я б швырнула себя в пищу змию,

В переплавку – лоботомию,

Чтобы сразу кончить с ячейкой

Одинокой, пока не сеть,

В чьём плену эре Рыб висеть,

Что собьёт Водолея с лейкой —

С водопадами звёзд шандал…

Если б стыд мой не нагадал

Лет бездомья душе,

                            что снилась,

Мне стишков бы Господь не дал,

Я б над ними не потрудилась.

Первоначальный-то взрыв раз, два!

Взять и загнать в исходную точку.

Да и начать бы первую ночку,

Как начинают ночь Рождества, —

С первой звезды, что серьгою в мочку

Вдета, и люди целуют в щёчку

Божию Мать по законам родства.

Ты в женщину под полушалком

Заштопанным вглядись,

                                        она

Так робко тянется к фиалкам,

Что я до плача смущена.

Ты ей воздвигни дом,

                                    чтоб сыну,

Когда разлюблен тот и нищ,

Она б кивнула на рябину

И на родник у корневищ.

Что на развалинах уместно

Как вздумается толковать,

То в доме заново и честно

Нам надо перегоревать.

Под скрип вселенских шестерёнок,

Вращающих созвездья,

                                       ты

Воздвигни дом, где б спал ребёнок,

Что ваши повторит черты.

Вот камень, трепетный от фресок,

С которых на исходе дня

Уводит воин в перелесок

Поить крестьянского коня.

Бок о бок в церкви

                     служба и ремонт.

И нет икон

                  лишь в окнах чудотворный

Лик Родины – просёлки, горизонт

И над колодцем ковш нерукотворный.

Слезой и воском шаль орошена

Под общий возглас о насущном хлебе,

И церковка со всеми нами в небе,

Как в озере, сейчас отражена.

А небо плещет над любой избёнкой,

Над каждым непокрашенным крестом,

Так значит и на кладбище пустом

Горит моя свеча перед иконкой,

Горит перед рябиновым кустом.

Горит…