Читать книгу Перипетии. Сборник историй - Татьяна Щербина - Страница 3

За воротами губ – частокол. С механизмом, перемалывающим что-то небольшое и не очень твердое. А на вид – оборка скелета, который только одним этим украшением себя и показывает, выглядывает наружу – зубцами-бойницами крепостной стены, ожерельем из костяного фарфора. Тридцать два зуба. Самая уязвимая часть конструкции, постепенно их становится все меньше, они болят, сводят с ума, их вырывают, заменяют декорацией.

В России – в той, которую мы уже не раз потеряли – у всех были некрасивые зубы. Глаза красивые, с поволокой, с прищуром, бархатные, влажные. Ямочки на щеках. Обаяние. Руки-ноги-пластика. Все это выразительное, потому что иначе себя не выразишь. С сотрудничеством трудно, со – только соблазнять, прикидываясь джедаем или животным. Животное на сцене – гарантия успеха. Зубов не видно, а если оно их показывает – значит, угрожает.

Зубы плохие, на протезистов большой спрос, но голливудские улыбки у них не получаются. Это у американцев все получалось, а у нас только то, что стиснув зубы, под скрежет зубовный, зубодробительно, чтоб отскакивало от зубов, заточив на кого-нибудь зуб. Это тогда, в советское время запора. Сейчас, во время поноса, получается еще меньше. Но лучше. Запор-забор преодолен, а понос-поднос и преодолевать не надо: поносишь-подносишь.

Так вот тогда одна подруга вышла замуж за иностранца. Это был статус: «выйти замуж за иностранца». Сказка о Золушке. Принц. Зависть сестер и досада злой мачехи. Теперь у нее будут сапоги. «Жениться на иностранке» мемом не стало, поскольку происходило редко, наши мужчины на мировом рынке успеха не имели. Для соответствия статусу нужны были хорошие зубы, «как у них». Подруга нашла молодого протезиста, овладевшего передовыми технологиями, сделала себе красоту и уговорила меня последовать ее примеру.

У меня был отколот кусочек верхнего переднего зуба – одним зубным врачом (говорили просто – «зубной»), не справившимся с управлением бормашиной. Помимо отколотого этой адской машиной кусочка зубы были плохи и сами по себе. Сероватые, желтоватые – пломбировали их какой-то гнусной замазкой, а сперва заталкивали в зуб мышьяк – он убивал нерв, потом почивший нерв извлекали и демонстрировали зубному страдальцу: красный такой червячок. Вот зубы и становились слегка мертвенного оттенка.

Иностранцы говорили: русские никогда не улыбаются. И подводили под это разную философскую базу, но все было прозаичнее: не хотели показывать свои плохие зубы. Некоторые, правда, гордились, у кого рот золотой (южане) или стальной (северяне), но железный занавес любили не все. Чтобы улыбаться, я решила пойти к протезисту. Как его звали – не помню, помню, что был очень красив. Про тогдашних мужчин можно было сказать «красив», поскольку существовал образец красоты – Ален Делон. Кто его хоть как-то напоминал, тот и красив. Был в то время и другой эталон, Роберт Редфорд, если Делон – латинской, гнедой, горделивой, то Редфорд – кельтской, рыжей, радостной красоты, но у нас ценился именно Делон. Это был выбор между «рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой» и «печальный демон, дух изгнанья», между свойским и недоступным. Теперь точки отсчета красоты нет, есть типажи и просто индивидуумы, такие и сякие.

Мой доктор Делон-Клон опилил мои утлые зубы, сделал красивый мост, и я стала улыбаться, как несоветский человек. Ко мне изредка подходили на улице, говоря, что видели меня в кино, очень понравилось. Хоть я никогда и не снималась, но улыбалась и ускоряла шаг. В тот период, а было мне двадцать с чем-то, я была похожа сразу на двух актрис, одну американскую и одну французскую. Позже узнала, что предки обеих из России. Фильмы с их участием хотя и не шли на экранах, но столичная публика проникала на закрытые показы и на Московский кинофестиваль, где во внеконкурсной программе показывали «всё». Похожесть проявилась во мне внезапно, после того как я обрела улыбку, близкую к голливудской.

Хеппи-энд оказался временным, и я стала ходить к зубным, как на работу, задобрить зубную фею не получалось. Зубных я меняла как перчатки, искала спасителя, но все сплошь были вредителями. И вот однажды, когда я думала, что у меня наконец опять настал зубной хеппи-энд, произошла катастрофа.

Обстановка в Москве и сама по себе была катастрофической. Жара 2010 года длилась и длилась, окрестные леса, торфяники и деревни горели и горели. Дым, пришедший в Москву, становился все плотнее, а распространился, кажется, по всей стране. Мои попытки сбежать за двести километров, в Суздаль, оказались тщетны, воздух и там пропитался гарью, на темно-сером небе солнце выглядело как шарик малинового мороженого.

Когда я вернулась в Москву, дышать было уже совсем нечем, и с каждым днем ситуация усугублялась. Люди штурмовали аэропорты, ходили в масках, дышали через мокрую марлю, мочили занавески на окнах, орошали воздух из пульверизаторов, тщетно пытались купить кондиционер – они были раскуплены подчистую. Я поняла, что надо бежать. Купила билет на завтрашнее утро в Париж, чтобы там переждать экологическую катастрофу у друзей.

Была суббота. Давно заметила, что зубные катастрофы случаются либо в пятницу вечером, либо в субботу. Ну чтоб ты не мог сразу побежать к врачу, а мучился бы пару дней, глотая обезболивающие. Приходилось, правда, и в воскресенье – ночью, утром – мчаться к любому дежурному хирургу. Но тут был другой случай. В шесть вечера мой мост раскололся пополам и упал. Экстренных протезистов не бывает, но выхода у меня тоже не было. Я открыла компьютер и стала обзванивать все стоматологические клиники подряд. Мне везде коротко отказывали, «но был один, который не стрелял» – вошел в мое безнадежное положение, сказав, что быстро мосты не строятся, но дал телефон друга, протезиста-фанатика, который часто работает допоздна, и вдруг он на месте и что-то сможет придумать. Работал друг далеко, но я была готова ехать на край света. Клиника была закрыта, он один торчал в своей лаборатории и что-то мастерил.

Сказал, что попробует изготовить что-то временное. Я сидела у него до часа ночи и в конце концов получила новое украшение скелета, с заверением, что месяц продержится. Я была счастлива – произошло чудо, мне бы только за ночь не загнуться от отсутствия кислорода, а в восемь утра уже самолет в Париж. Единственное, что смущало, – это цена чуда. Денег было в обрез, взяла с собой все и боялась, что не хватит расплатиться с моим спасителем, не останется на Париж, еще и метро закрылось, а пешком отсюда и до утра не дойти.

– Сколько я вам должна? – спрашиваю.

– Нисколько. Это не работа, просто помог.

– Как не работа? Да вы же часов пять со мной возились!

– Работа – когда делаешь как положено, а это времянка, несерьезно.

Снова чудо. Потому что так не бывает. За тот как бы постоянный мост, который раскололся, с меня взяли немалые деньги, а тут – «просто помог». Может, это был святой, может, ангел – как выразить благодарность тому, кто о ней и не помышляет? Привезла из Парижа бутылку хорошего коньяка – единственное, что пришло в голову. Мост продержался долго. Я все не шла к врачу, поскольку к вредителям идти смысла не было, а спаситель работал больно далеко, не наездишься. Стала ходить на пробу – к одному, другому, и все эти гады говорили: долой постылые зубы – да здравствуют сверкающие импланты. Я все же нашла то, что искала. Жаль, что поздно.

Однажды я написала в «Фейсбуке», что у меня болит зуб. «Какое счастье! – откликнулась одна знакомая. – У меня не осталось ни одного зуба». «Я давно уже вырвала все, по совету врача, и больше они не болят, вырвите и вы», – написала другая. «Как неприлично писать о зубах!» – написал некто неизвестный.

И вправду, неприлично все, что оголено. Слизистая – будто одетый с ног до головы в кожу организм приоткрыл свою суть. Зубы – которыми решил похвастаться скелет, показав, какая он белая кость. И не подумал, что подставляется. Хотя это может быть и посланием. У других хищников с зубами все в порядке. Им как бы положено. С другой стороны, массивным зубным разрушениям подверглись только советские люди – может, заведующий земной жизнью так выразил свое отношение к советской власти? И велел искупать вину страданием. Кто свою дозу отстрадал, тем даровалось чудо, как мне.