Читать книгу Перипетии. Сборник историй - Татьяна Щербина - Страница 8

Холодными зимами дуло из окон и балконных дверей. Я сидела за письменным столом в шубе, меховых тапках, под тепловентилятором, а спать ложилась в шерстяной шапке. Вызывала столяра – чинить бесполезно, советские деревянные рамы изогнулись и их не выпрямить. Чего проще – поставить новые, и уже появились стеклопакеты, но нет – терплю, приспосабливаюсь, потому что это же целая революция: чтоб выкорчевать старые, надо куда-то отодвинуть мебель, заклеить скотчем шкафы, иначе цементная пыль навсегда въестся в одежду и книги. Сидеть с этим всем заклеенным и сдвинутым, как в мебельном магазине, и ждать мастеров. Ждать их, по рассказам, приходится не один день, еще и, опять же по рассказам, бывает, что «костюмчик не сидит» и надо все переделывать. Плюс ко всему – дорого. Не дороже здоровья, приходящего в негодность на все время стужи, и счетов за электричество, но не всегда же зима, в общем – не сегодня, потом.

Потом, конечно, наступило, после совсем уж лютых морозов, и были дни ожидания, цементная пыль, но все кончилось хорошо. «Сетки на окна поставить?» – спросил замерщик. – Нет, конечно, нет, зачем мне сетки! Подумаешь, мухи-комары – лето не вечно, можно перетерпеть. В одно лето появились и осы, свили гнездо на балконе этажом выше, в брошенной квартире. Там жил старичок, который вздумал учиться играть на рояле, а может, вспоминал детство, уроки музыки, которые так и не пошли впрок, потому что фальшивил безбожно, насилуя мой бескомпромиссный слух.

Я желала старичку смерти. Желала и каялась, желала и каялась. Напоминая себе, что в прежней квартире сосед сверху бренчал на гитаре, повзрослев, запил и буянил, а его жена от расстройства устраивала потоп в ванной, который превращал мой потолок в дождливое небо. Но это же было не самое страшное в нашей советской жизни, основанной на доблести дискомфорта, и по сравнению с Рахметовым, спавшим на гвоздях, я была принцессой на горошине. Я и теперь столь же далека от патриотического идеала, хотя он в корне изменился: лучшие люди страны – мультимиллиардеры. Но я – русский народ, который далек от всех существующих идеалов.

И вот приходит ко мне на день рожденья, в тот самый год, когда я желала и каялась, приятель с букетом белоснежных лилий и, смущаясь, объясняет, что перепутал этаж, зашел в квартиру, расположенную так же, как моя, дверь открыта, он с букетом, его проводят в комнату, а там стоит гроб. Старичок умер.

Умер, но не простил меня. Моих ночных мыслей. О них он вроде и не знал, хотя меня знал, потому что иногда я звонила ночью в его квартиру с просьбой прекратить концерт. Но флюид мог проникать, снизу вверх, в его ослабший организм, ибо было ему, как оказалось, девяносто лет, и все, что скрашивало его последние времена, он считал законным. Справедливо же, чтоб я, молодая и здоровая, запаслась терпением, пока старик, в оставшийся ему хвостик жизни, разгуляется в свое удовольствие. Так что мои претензии он принимал кисло. Диалогов между нами не было, он открывал дверь, выслушивал мою просьбу о тишине и молча закрывал дверь обратно.

Месть с того света заключалась в появлении ос, они же эринии, богини мести, и я их страшно боюсь, как всякий аллергик. Родственники старика со временем получили квартиру в собственность, но там не жили и не сдавали, потому что нужно было делать существенный ремонт, и невесть откуда взявшиеся осы свили на балконе пустующей квартиры гнездо. Ликвидировать его никто не может, поскольку чужая собственность, доступа нет, и вот сижу я за столом, открыв балконную дверь – жарко, а они влетают в комнату, и я спасаюсь бегством, захлопнув дверь, и снуло сижу на кухне, как пойманная на живца рыба. Дышать или бояться, вот в чем вопрос – открыть окно все же не решаюсь, страх сильнее. Сижу и читаю книжки, вместо того чтоб работать, зато много прочла.

За рыбами я наблюдала однажды в городе Халкида, стоящем на берегу Эгейского моря. С набережной спустилась по ступенькам на бетонную площадку, смотрю, а по ней ползут рыбы. Рыбак-любитель, не оглядываясь, кидал улов в полиэтиленовый пакет, откуда смелые рыбы выскакивали и, трепыхаясь что есть мочи, подталкивали свое тело в сторону моря. Откуда они знают, где море, а где город? И выбирали они на бетонной плите кратчайший путь к воде, некоторые доползали до края и сваливались в спасительную для них стихию. Рыбак был так увлечен ловом, что за ускользающей добычей не смотрел, а я стояла и «болела» за спасающихся рыб, а не за то, чтоб рыбак наловил как можно больше. Я же люблю их, как раз таких, свежевыловленных, на гриле! Но тут я смотрела на рыб как на общество, попавшее в беду. Те, кто покорно оставался в пакете, слизывая губами капельки воды, были теми самыми, которых оглушают, а затем поджаривают на решетке. Выпрыгнувшие рисковали, оставаясь даже без капелек воды, и особенно жалко было тех, которые не добрались до края. Рыбак обернулся и собрал беглецов обратно в пакет. Одна успела прямо из-под его руки спрыгнуть в море, я за нее переживала, хотя стояла не вмешиваясь. Не могу же я вредить брату-человеку, которого этот улов спасет от голода, потому что в Элладе кризис. Вернее, критическая ситуация.

Спрашивается, почему я мучилась год, два, три и не ставила спасительные сетки на окна? Потому что я – многострадальный русский народ. Терпила. И вот поставила сетки, это во мне произошла очередная революция. Произошла беспричинно, весной 2015 года, когда я вдруг решила, что не буду больше терпеть. Впрочем, это можно приписать моему все более укоренявшемуся намерению переехать жить на то самое Эгейское море. Но тут у меня была своя примета: если я не куплю новый принтер, а буду мучиться со старым, который выплевывает листок с десятого раза, а то и вовсе только тужится, но не печатает, то уеду. Потому что не могу же я жить без принтера. Но на 8 Марта я получила новый принтер в подарок, и это совпало с критической ситуацией в стране, стоящей на моем любимом море, которая не обещала исправиться быстро. Так что раз уж жить дома (это должно звучать обреченно), то со всеми достижимыми удобствами (с вызовом по отношению ко всему недостижимому).