Читать книгу Община Святого Георгия. Второй сезон - Татьяна Соломатина - Страница 2

Новый день

10-1. Домик бригадира/коридор/кухня/коридор. День.

(Дух Бригадира, Жена Бригадира.)

Через неделю. Опрятный небольшой пригородный домик, «куркульский» (Бригадир, Матвей Макарович Громов – квалифицированный рабочий, давно бригадиром на хороших подрядах). Дух Бригадира (выглядит обыкновенным живым человеком из плоти и крови) в исподнем, почёсываясь, выходит из спальни. Потягивается, зевает, крестит рот. Идёт на кухню. У печи возится Жена Бригадира. Он подходит к ней сзади, не без игривости (хотя им уже за пятьдесят).

Дух Бригадира:

Доброе утро, Алёна Степановна!

Шлёпает её по заду – она ноль эмоций. Достаёт из печи горшок, ставит на стол. Он разводит руками, в недоумении – как воспринял бы любящий и любимый, если на его нехитрую ласку никак не отреагировали. Даже не посмотрели. Разводит руками. Жена продолжает приготовления к завтраку.

Дух Бригадира:

Вот те на! С вечера довольная осталась! Никак приснилось что?!

К ней, лукаво усмехаясь:

Дух Бригадира:

Как, было, тебе приснилось, что я с Зинаидой шуры-муры – так ты со мной неделю не разговаривала! Я за твои, знаешь, фантазии, Алёнушка, ответственности не несу!

Хочет обнять жену, но она – уже накрыв на стол, – выходит из кухни в коридор, не замечая его. Оставшись один, всплескивает руками, с досадой:

Дух Бригадира:

Чёртовы бабы! (выходя за женой, ласково) Алёна Степановна! Хоть расскажи, что тебе причудилось! Вот мне никогда ничего не чудится!

В коридоре: видит, как жена заходит в спальню. По коридору идёт кошка, самая обыкновенная, любимица семьи. Увидела Дух Бригадира Громова – шипит, шерсть дыбом, выгнулась дугой. Дух, начиная выходить из себя:

Дух Бригадира:

Мурка, ты чего?! Побесились вы, что ли, все?!

Заходит за женой в спальню.

10-2. Инт. Домик Громова/Спальня. День.

(Бригадир, Дух Бригадира, Жена Бригадира.)

Дух Бригадира заходит в спальню. Останавливается на пороге, вид – ошарашенный. Видит жену, склонившуюся к постели. Слышит её ласковый голос:

Жена Бригадира:

Матвей, я завтракать накрыла. Вставай. У тебя сегодня (важно выговаривая «мужнино» слово) объект открывается. Костюм вычистила.

На стуле сложен «парадный костюм», внизу стоят начищенные выходные сапоги. Дух Бригадира у двери таращит глаза, силясь понять, что происходит. Крестится на красный угол. Тихо, с опаской:

Дух Бригадира:

Никак с ума сошла? С чего бы ей? Всё есть. Обихаживаю, как молодую. (к ней) Алёна Степановна…

Она не оборачивается. Продолжает обращаться к возвышающемуся одеялу (остальное ему не видно), присев на край кровати.

Жена Бригадира:

Будет, Матюша! Просыпайся!

Слегка тормошит одеяло. Голос меняется – она напугана. Громче, сильнее тормоша одеяло:

Жена Бригадира:

Матвей! Матвей! Господи, что с тобой!

Дух Бригадира подошёл к кровати. Жена откинула одеяло. На кровати лежит Бригадир Матвей Макарович Громов, глядя широко раскрытыми глазами на самого себя, склонившегося к ложу – головы Духа Бригадира и Жены Бригадира рядом, соприкасаются – но она Дух не видит и не ощущает. Истошно кричит:

Жена Бригадира:

Матвей!

Дух Бригадира:

Да здесь я!

Тише, ошарашено глядя на своё тело, покоящееся на кровати:

Дух Бригадира:

И там – я…

Жена вскакивает, суетится, находит маленькое зеркальце, подносит ко рту лежащего мужа – зеркальце запотевает. Она, выдохнув:

Жена Бригадира:

Живой!

Дух Бригадира тоже облегчённо выдыхает, крестится:

Дух Бригадира:

Конечно живой! Какой ещё?! Вот он я!

Хочет обнять жену – но не успевает, она – мухой за порог, он хватает руками воздух.

Жена Бригадира:

Я мигом, родной! Я скоро…

Выбегает в коридор. Дух Бригадира, оторопело глянув на себя, лежащего, – затем на рентгеновский снимок черепа, стоящий на подоконнике, и теперь выглядящий зловеще, – кидается следом за женой.

10-3. Нат. Станция. День.

(Дух Бригадира, Жена Бригадира, Станционный Смотритель, пассажир, публика.)

Жена Бригадира бежит к зданию вокзала пригородной станции, запыхавшаяся. Дух Бригадира широко шагает рядом – со стороны выглядят, как заполошная баба, которую мужик пытается вразумить, а она будто бы от него отмахивается – на самом деле поправляя выбившуюся прядь.

Дух Бригадира:

Алёна Степановна, ты всю жизнь у меня выдумщица – вот и меня заразила. Это нам со сна чудится. Или мы вчера… с забавами переусердствовали.

Смущённо-сдержанно улыбается, по-мужски, мол: я-то ещё ого-го!

Дух Бригадира:

Да погоди же ты! Куда бежишь?!

Хватает её за руку. Жена вырывает руку……Просто она нечаянно задела пассажира, выбив у него корзинку. Обернувшись к пассажиру:

Жена Бригадира:

Простите!

И бежит дальше. Дух Бригадира кидается поднимать корзинку – но пассажир его опередил, поднял первым.

Дух Бригадира:

Прощения просим! Чего-то баба моя заполошная с утра.

Пассажир недовольно хмыкает. На самом деле – вслед бабе, – но кажется, что в лицо Духу. Дух только рукой махнул («извинились же! Чего тебе ещё?!») – и бегом за своей Алёной.

10-4. Инт. Кабинет станционного смотрителя. День.

(Дух Бригадира, Жена Бригадира, Станционный Смотритель.)

Станционный Смотритель за столом, изучает бумаги. В кабинет вваливается раскрасневшаяся запыхавшаяся Жена Бригадира (следом за ней заходит Дух Бригадира – на протяжении разговора с удивлением смотрит на Станционного Смотрителя – тот его тоже не видит), доставая из кармана бумажку:

Жена Бригадира:

Пётр Николаевич, Матвею Макаровичу плохо, надо звонить – вот сюда!

Станционный Смотритель, вставая, смотрит на Жену Бригадира с недоумением, – но видимо он не привык видеть её в таком состоянии, и, значит, дело серьёзное, – тут же берёт бумажку, поднимает трубку, крутит ручку, пока ждёт соединения, спрашивает:

Станционный Смотритель:

Что с ним?

Жена показывает, как муж лежит на кровати с раскрытыми глазами:

Жена Бригадира:

Бужу его – а он ни жив, ни мёртв! Не шевелится. Но дышит.

Станционный Смотритель:

(в трубку) Барышня, госпиталь Святого Георгия!

Дух Бригадира:

Да что вы, черти!

Подходит к столу, с яростью стукает кулаком по высокой кособокой стопке бумаг – те падают, рассыпаясь, – как раз на звуке мимо проходящего состава. Жена Бригадира кидается собирать. Станционный Смотритель её окорачивает, кивая за окно:

Станционный Смотритель:

Оставь! Как раз собирался разобрать, на честном слове держались… Состав идёт. Вибрация.

Дух Бригадира:

Я – не вибрация!

Звук состава громче, стук колёс, рельсы-шпалы…

Станционный Смотритель:

Не надо видеть поезд, чтобы ощущать его присутствие… (уже соединили, в трубку) Госпиталь Святого Георгия?

10-5. Нат. Клиника/У парадного входа. День.

(Вера, Хохлов, Белозерский, Белозерский-Старший, Концевич, Кравченко, Нилов, Порудоминский, Матрёна Ивановна, Ася, Госпитальный Извозчик, Георгий, Бельцева, персонал, публика.)

Все собрались у парадного входа в клинику – он обновлён, свежевыкрашен. В меру и в соответствии со статусом и должностями – нарядные, парадные и даже Госпитальный Извозчик тщательно причёсан и в новом кафтане. День открытия клиники после реконструкции. Вера завершает речь.

Вера:

… Всё это стало возможным благодаря помощи Николая Александровича Белозерского. Прекрасного человека и великолепного гражданина, (чуть шутливо) хотя и богатого.

Смех в толпе.

Вера:

Именно ему предоставляется честь открыть сегодня нашу клинику. Ибо без таких людей невозможно обновление.

Вера – отходит чуть назад, на передний план выходит Ася, подаёт на подносе хирургические ножницы Белозерскому-Старшему. Он берёт, но перерезать не спешит. Обращается к собравшимся, прежде поклонившись Вере.

Белозерский-Старший:

Благодарю вас, Вера Игнатьевна… Княгиня Данзайр употребила слово: «обновление». Очень хорошее слово. Но обновление зиждется на созидании. Потому высокая честь перерезать ленточку на обновлённой упаковке по праву принадлежит создателю содержимого. Человеку, без чьего доброго ума, щедрого сердца и талантливых рук не было бы творения, в чьём пестовании нам выпала честь участвовать. Профессор Хохлов, прошу вас!

Хохолов утирает выступившие слёзы. Его ласково подталкивают вперёд ученики. Белозерский-Старший с поклоном передаёт ему ножницы.

Белозерский-Старший:

Алексей Фёдорович, по праву родителя… (чуть тише, с полным уважением к профессору, с лёгкой самоиронией) Да и хирургическими ножницами вы владеете куда лучше меня.

Хохлов с ножницами в руках поворачивается к толпе.

Хохлов:

Я надеюсь… Я уверен… Нам с супругой не выпало радости иметь детей. Но у меня есть племянница (отвешивает низкий поклон Вере), у меня есть все вы… (Оглядывает собравшихся, на глазах слёзы) У нас – есть наша клиника. Мы семья, общность, община!.. Община Святого Георгия – наш дом. И я… Я – счастлив!

…Больше ничего не может сказать. Поворачивается к ленточке, пытаясь скрыть слёзы, перерезает её на хирургический манер (одна бранша поверх другой, как перерезают завязанные узлы шовного материала, чтобы не срезать узел). Публика аплодирует. Одобрительные возгласы. Матрёна и Госпитальный Извозчик утирают слёзы, не скрываясь. К Вере тихо подходит Бельцева – в форме сестры милосердия, склоняется к уху, взволнованно шепчет.

10-6. Инт. Домик Бригадира/Спальня. День.

(Бригадир, Дух Бригадира.)

На кровати лежит – так же, как ранее утром, – Бригадир Матвей Громов. Взгляд остановился, пустой, смотрит перед собой без единого выражения. «Другой» Бригадир Громов, Дух Бригадира, стоит у окна. Взял с подоконника рентгеновский снимок черепа, рассматривает внимательно, силясь увидеть что-то значимое. Его отношение к снимку изменилось – это теперь не просто сувенир, теперь он не столько ироничен, сколько заинтересован, и любопытство его – любопытство испуганного, скрывающего свой страх.

Дух Бригадира:

Что такое!.. Может оно и есть? – «душу вынуть»! Электричество, катоды-диоды. Не надо в устройство молний лезть – не будешь из себя выпрыгивать!

Хмурит брови, ставит снимок на подоконник. Подходит к себе, лежащему на кровати, садится на край. Вздыхает. Трогает своё тело, аккуратно, без страха, с удивлением. Разводит руками.

Дух Бригадира:

И как теперь обратно?! Как в себя зайти?!

Слышит стук копыт, встаёт, идёт к окну. Подъехала новая госпитальная карета.

10-7. Нат. У домика Бригадира. День.

(Госпитальный Извозчик, Георгий, Белозерский, Жена Бригадира.)

Белозерский спрыгивает из салона. Госпитальный Извозчик сошёл с козел, спускается Георгий (за истекший период отношения между ними явно не наладились, холод и отстранённость). Жена Бригадира (в беспокойстве бродившая, выглядывая карету) уже кинулась к ним, сразу к Белозерскому (костюм, саквояж, – сразу понятно, кто врач).

Жена Бригадира:

Доктор! Лежит, в потолок смотрит! И как будто…

Замолкает, не в силах сформулировать ощущения. Очевидно: она обожает мужа, переживает, но ей – страшно; отчего – она не может понять, и, значит, высказать.

Белозерский:

Здравствуйте, пройдёмте!

Он собран, деловит, и успокаивающе действует на Жену Бригадира. Направляется к дверям, она за ним, говоря на выдохе:

Жена Бригадира:

Будто он есть, и… будто – нет его. Верчусь по комнате, чтоб его схватить… Будто вот он, рядом стоит, будто обнял… (разводит руками в недоумении) Так вот же он, на кровати.

Белозерский на секунду оглядывается, смотрит на неё – удивительные эмоции для простой бабы. Она кривит лицо к более нормальной реакции: слёзы. Белозерский тут же отворачивается – это уже неинтересно. Заходят в дом.

10-8. Инт. Домик Бригадира/спальня. День.

(Бригадир, Дух Бригадира, Белозерский, Жена Бригадира.)

Заходят Жена Бригадира с Белозерским. Она уже плачет, не в голос, тихо – но реакция её понятна, приехал врач, в её понимании – сильный и надёжный человек, – психику расслабило. Белозерский с деловым видом идёт к кровати. Дух Бригадира от окна к нему навстречу, прихватив рентген-снимок черепа.

Дух Бригадира:

Здравствуйте, Александр Николаевич! Объясните мне…

Белозерский поднимает голову. С подоконника падает рентген-снимок. Никого, разумеется, он не видит. Жена Бригадира ахает, крестится.

Жена Бригадира:

Нечисть в спальню поставил! Жутко как! Просила его – так нет! «Это, – говорит, – вещь существующая, доказанная, не то, что твои сказки и суеверия».

Белозерский садится на край кровати. Проверяет у Бригадира реакцию зрачков на свет. Это он делает, скорее, для проформы. Ему надо сообщить Жене Бригадира малоприятные новости.

Белозерский:

Понимаете ли, в чём дело. У вашего мужа… У Матвея Макаровича… У него в голове опухоль.

Жена Бригадира:

Это как?!

Белозерский, глянув на осколки снимка на полу… Понимает, что ничего не объяснит, ссылаясь на науку. В замешательстве.

Жена Бригадира:

Он скоро поднимется? У него артель. У нас дети, внуки уже… Всё на нём держатся.

Белозерский встаёт.

Белозерский:

Я сейчас ничего не могу сказать. Мы его госпитализируем, заберём в больницу. И… Скоро будет ясно. Наверное.

Выдаёт чуть надрыва:

Жена Бригадира:

Вы же доктор!

Белозерский:

Я… Я доктор. Но природа… Природа подобного состояния, обусловлена тем, что выросло у него в голове. А природа головного мозга ещё не совсем ясна…

Пятится к выходу из спальни. За спинкой кровати стоит Дух Бригадира, скептически комментирует Белозерского:

Дух Бригадира:

Природу, брат, не разъяснить. Как бабу. Можно только пользовать.

Белозерский выходит, Жена Бригадира испуганно оглядывается – за кроватью Дух Бригадира, ласково смотрит на супругу. У неё меняется взгляд на радостный, просветлённый – будто она увидела его, узнала, она идёт к нему и… садится рядом с безучастно лежащим на кровати телом Бригадира. Гладит его лицо.

Жена Бригадира:

Я без тебя жить не буду. Так и знай. Если ты умрёшь – то и я рядом лягу и сгину!

Дух Бригадира у окна с усмешкой смотрит на любимую, говорит с ласковым скепсисом, шутливо, с рачительной ноткой, но очень нежно:

Дух Бригадира:

Сгинуть – это неизвестно куда деться. А разом два мертвеца рядком – то детям экономия на похоронах. Скидка за мелкий опт.

10-9. Нат. У домика Бригадира. День.

(Бригадир, Дух Бригадира, Госпитальный Извозчик, Георгий, Белозерский, Жена Бригадира.)

На дворе большой пёс, умный, не вертится и не брешет, наблюдает. Госпитальный Извозчик и Георгий (слегка кривится, чуть, может, запинается на пороге, – но это незаметно для остальных) выносят из дому носилки с телом Бригадира Громова. Дух Бригадира идёт рядом с носилками. Жена Бригадира и Белозерский – следом.

Жена Бригадира:

Я с вами поеду!

Белозерский:

Сейчас в этом нет ни малейшей необходимости. Я… Мы… Руководитель клиники примет решение.

У Жены Бригадира – упёртое выражение на лице. И то, что доктор ничего не решает – и она это поняла, – на лице её тоже отразилось. Повторяет другим тоном:

Жена Бригадира:

Поеду!

Дух Бригадира, идущий рядом с носилками, усмехается.

Дух Бригадира:

Попробуй, переспорь её, ага! У меня ни разу не вышло, а я, доктор, покрепче вас буду.

Георгий, – несущий носилки с ножного конца, – спотыкается, – носилки чуть не падают. Жена Бригадира ахает. Белозерский бросается на помощь (он из присутствующих единственный в курсе инвалидности Георгия). Ситуация моментально выравнивается, помощь Белозерского не понадобилась. Георгий невербально подаёт Белозерскому знаки: «ни слова!» Госпитальный Извозчик крайне недоволен, к Георгию:

Госпитальный Извозчик:

Каши не ел?!

Дух Бригадира уставляется на Госпитального Извозчика с укоризной. Носилки тем временем подносят к карете.

Дух Бригадира:

Ну ты и фрукт, Иван Ильич! Он же безногий!

И у него у самого на лице удивление:

Дух Бригадира:

Откуда знаю?!

Носилки загружают в карету, у Георгия задирается брючина – все, кроме Духа Бригадира, сосредоточены на погрузке тела Бригадира, – Дух видит фрагмент деревянного протеза, таращит глаза:

Дух Бригадира:

А я с ногами, вишь, разлёгся!

Тело Бригадира уже погрузили. Извозчик, Георгий – на козлы, Белозерский и Жена Бригадира – в салон. Дух опоминается.

Дух Бригадира:

Э! Вы без меня не трогайте-то! Куда ж я без… себя?!

Забирается в салон. Белозерский закрывает дверцы. На дворе остаётся большой пёс, подходит кошка, начинает ластиться к псу. Пёс смотрит вслед карете, как умеют смотреть только беззаветно преданные умные псы (с сосредоточенной тревогой, взвешивая необходимость действия/бездействия, и с безграничной верой), кошка – сосредоточена на себе. Пёс не отмахивается от привычной ласки кошки, но и играть с нею сейчас не в настроении. Она возмущённо-игриво даёт ему лапой по носу, он стряхивает головой, не обращая на неё внимания, продолжает смотреть вслед карете. Пёс и кошка – точь-в-точь сейчас паттерны «мужчина и женщина».

10–10. Инт. Салон госпитальной кареты. День.

(Бригадир, Дух Бригадира, Жена Бригадира, Белозерский.)

Карета едет. Тело Бригадира лежит на носилках, Дух Бригадира сидит рядом с Женой Бригадира (обнимая её за плечи). Белозерский сидит напротив, с докторским видом, но исполненный сочувствия. Вдруг Жена Бригадира – в рёв.

Жена Бригадира:

Как я без него?! Я дышать не могу, если он меня не обнимет…

Всхлипывает, обнимает себя за плечи – поверх руки Духа Бригадира. На мгновение ёжится, будто почуяв что-то… Дух смотрит на неё с любовью. Ласково:

Дух Бригадира:

Погоди хоронить, дурища!

Белозерский:

Что вы раньше времени!.. Вот же он, обнимите его!

Жена Бригадира смотрит на тело на носилках.

Жена Бригадира:

Нет. Всегда он меня обнимал. Это… Это…

Дух Бригадира, с пониманием улыбнувшись, кивнув и обняв Жену, договаривает:

Дух Бригадира:

(к Белозерскому) Это мужское. Мужицкое.

Обращается к Белозерскому, перегнувшись через жену, объясняет:

Дух Бригадира:

Баба обнимает – ластится, хитрит, забавляется. Мужик руками обвил – защищает. Как лукавая кошка. И как верный умный пёс… Молодой ещё, не понимаешь!

Белозерский с недоумением смотрит на Жену Бригадира – для него она не завершила фразу про «это».

Жена Бригадира:

Женщины, доктор, они как кошки. Мужчины – как псы.

Белозерский:

(чуть шутливо-скептично) Понятно! Живут, как кошка с собакой!

Жена Бригадира тоже усмехается, вполне по-доброму, но не без зрелой иронии.

Жена Бригадира:

За своего пса кошка любому глаза выцарапает. За свою кошку – пёс медведя порвёт…

У Белозерского во взгляде попытка осознания: «а ведь и правда, кажется…» Эхом:

Белозерский:

Своего… Свою…

Жена Бригадира вздыхает, смотрит на своего на носилках. Дух Бригадира прижимает её к себе – ей кажется, что карета качнулась – вот и Белозерский слегка накренился.

10–11. Инт. Клиника/Мужская палата. День.

(Бригадир, Дух Бригадира, Вера, Белозерский.)

Отремонтированная палата. В закутке, за ширмой на кровати лежит тело Бригадира. В таком же состоянии – неподвижный, глаза раскрыты. Первый пациент во вновь открытой клинике. Дух Бригадира стоит, опершись на спинку кровати, внимательно наблюдает за происходящим. Белозерский стоит у головы, Вера сидит на краю, пристально смотрит в лицо Бригадира, рука её – тестирует пульс. Белозерский, отследив направление взгляда Веры:

Белозерский:

Он моргает.

Вера, не изменив направления пристального взгляда, ровно констатирует:

Вера:

Разумеется. Иначе бы склера высохла.

Белозерский:

Что же ты всё смотришь?

Вера:

Я думаю.

Повисает пауза. У Белозерского лицо с вопросительным выражением. Такое же – у Духа Бригадира. Белозерский слегка рассеянно, якобы беспристрастно:

Белозерский:

Ты тогда… когда меня выгнала…

Вера:

(не отводя взгляда от лица Бригадира) Я не выгоняла. Я попросила тебя уйти.

Белозерский кивает. Дух Бригадира заинтересованно смотрит на докторов: ого-ага! – так тут, вишь, вот чего!

Белозерский:

Но ты же с ним… С этим…

Вера:

Господином Покровским.

Белозерский, чуть раскрасневшись:

Белозерский:

Вы же с господином Покровским…

Дух Бригадира с мужицким любопытством смотрит на Белозерского, с интересом колоссальным: «что дальше-то?!»

Вера:

Есть!

Белозерский и Дух Бригадира аж подпрыгивают.

Белозерский:

Что есть?!

Вера встаёт, на протяжении последующих реплик – расхаживает по закутку, размышляя; реплики произносит как бы механически, фоном.

Вера:

Он мыслит!

Дух Бригадира:

(саркастично) Так ёлки-зелёные! Я башковитый!

Белозерский:

Cogito, ergosum. Я мыслю, следовательно существую. И чем нам поможет Декарт?

Вера:

Правильный перевод: «Я сомневаюсь, значит я есть». И задолго до Декарта Блаженный Августин сказал: «Если я ошибаюсь, я существую. Ибо кто не существует, тот не может и обманываться».

Дух Бригадира:

Так что с господином Покровским?!

Вера резко останавливается. Смотрит на Белозерского, сперва рассеянно – всё ещё в своих мыслях; фокусируется на нём:

Вера:

Я не развлекалась с господином Покровским в том смысле, который тебя интересует. Так что сосредоточься на других своих желаниях: ты хотел трепанацию и операцию на мозге – ты её получил. Завтра мы его оперируем.

Дух Бригадира:

(испуганно) Кого?!

Белозерский:

Ты же была против!

Вера, указывая на лежащего на кровати парализованного Бригадира:

Вера:

Обстоятельства изменились.

Белозерский:

Но всё правое полушарие!

Вера:

(усмехнувшись) Значит, ты живёшь мечтами и воображением? Или ты живёшь ТОЛЬКО мечтами и воображением? (снова указывая на лежащего на кровати) Вот – дело!

Вера – на выход из палаты, Белозерский – поглядев на парализованное тело Бригадира, – за ней. Дух Бригадира, поглядев на своё тело с некоторой долей сомнения, и даже будто извиняясь – за ними.

Дух Бригадира:

(к своему телу) Ты отдохни здесь чуток… (за докторами) Да постойте вы, ядрён батон! Лезть ко мне в голову, как в ящик с инструментами?!

10–12. Инт. Клиника/сестринская. День.

(Матрёна Ивановна, Георгий, Жена Бригадира, Вера, Белозерский, Дух Бригадира.)

Заплаканная Жена Бригадира. Матрёна Ивановна поит её чаем, к ней ласковое, свойское, отношение. Георгий сидит рядом за столом, потирая (незаметно для женщин) культю одной из ног.

Жена Бригадира:

Что с ним?! Почему?! Он у меня ох какой здоровый!

Матрёна Ивановна:

Это по-разному бывает, милая. Жив-здоров человек, а через мгновение – если не мёртв, так ещё хуже – калека.

Георгий быстро бросает на Матрёну колкий злой взгляд. Она истолковывает по-своему: тут жена больного, а ты про смерть и инвалидность. Опоминается, суетливо успокаивающе к Жене Бригадира:

Матрёна Ивановна:

Но бывает, что вот только всё плохо – а часом позже уже и хорошо. Молиться надо. Молиться и…

В сестринскую стремительно заходит Вера, за ней – Белозерский и Дух Бригадира. Матрёна заканчивает с облегчением:

Матрёна Ивановна:

…и Вера Игнатьевна пришла!

Вера к Жене Бригадира без церемоний:

Вера:

Ваш муж – человек с воображением?

Жена Бригадира смотрит на Веру перепугано, с непониманием. Вера, чуть поморщившись (досадуя на себя):

Вера:

Он мечтал о чём-то?! Всеобщее благо, мост хрустальный. Путешествие в Америку? В молодости, может? «Построим дом, заведём детишек и кур…»

Дух Бригадира:

Чего мечтать? Захотел в Америку – так садись на пароход, коли деньги есть.

Вера смотрит вопросительно. Жена Бригадира пожимает плечами.

Жена Бригадира:

Не из дурачков он у меня, слава богу. Как денег заработал – так дом и построил.

Вера:

Странности какие-то были?!

Жена Бригадира:

Какие странности, господь с вами. У нас жизнь самая обыкновенная.

Дух Бригадира:

И что плохого в обыкновенности?!

Вера:

Да-да, самые обыкновенные счастливые люди, прекрасно. Но вспомните! Что такого «обыкновенного», к чему вы, возможно, уже привыкли! Что вас в нём поражало? Изумляло…

Жена Бригадира мужественно силится припомнить. Дух Бригадира, как о самом обыкновенном – потому что он это и считает самым обыкновенным; обращается к Жене:

Дух Бригадира:

Помнишь, как тебя поначалу пугало, что я цифры пятизначные в уме могу умножать-делить. Строительные объёмы без бумажек пересчитывать. (Усмехнувшись) Уж скольких образованных архитекторов на ошибках ловил в тангенсах-котангенсах.

Жена Бригадира, вспомнив, обрадовано:

Жена Бригадира:

Он считал без бумажек и счётов! И любую фигуру мог от руки…

Вера:

Тексты?!

Жена Бригадира:

Что – тексты?

Вера:

Читал-писал как?

Жена Бригадира:

Если раз что прочтёт – всё, уже навсегда.

Вера:

И никогда не строил ментальных иллюзий? Стихов не сочинял?

Жена Бригадира перепугано смотрит на Веру, отрицательно качая головой. В слёзы, Матрёне на грудь. Та её успокаивать – бросив на Веру осуждающий взгляд: могла бы и помягче, а не как на допросе. Артикулирует/шепчет:

Матрёна Ивановна:

Вера, какие тут стихи сейчас?!

Вера, махнув рукой Матрёне, тащит Белозерского из сестринской. Дух Бригадира, глянув на рыдающую Жену с сочувствием, – за Верой и Белозерским.

Дух Бригадира:

Эй, умники! Если уж условия задачки ставите – так ставьте все, я решу! Задачка – не загадка! В задаче всегда логика сыщется, на том построено!

10–13. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Вера, Белозерский, Госпитальный Извозчик, Дух Бригадира.)

Госпитальный Извозчик сидит на ступенях. Выходит Вера, за ней – Белозерский и Дух Бригадира. Вера быстро прикуривает, не давая возможности Белозерскому за ней поухаживать. Он прикуривает следом. Дух Бригадира стоит рядом, внимательно слушает, отмахиваясь от табачного дыма.

Вера:

Галль считал, что мозг работает, как единый орган. Но эта теория была отвергнута, когда Вернике предположил, что за речь отвечает левое полушарие.

Белозерский даёт эмоцию: «дошло!» Подхватывает, озарившись:

Белозерский:

В тысячу восемьсот семьдесят третьем году он доказал это на пациенте, перенесшем инсульт!

Вера кивает.

Вера:

И пошёл в предположениях дальше. Просто доказать не смог. Речь, счёт, анализ, логика. Надёжность. Это левое полушарие. Нашему замечательному бригадиру Матвею Громову никогда и не было нужно правое полушарие.

Белозерский:

Так что произошло?!

Вера:

Опухоль прорастает основание. Питающие сосуды. Вот и нарушились двигательные функции.

Вера машет рукой у глаз, намекая на взгляд, увиденный ею в палате.

Вера:

Но он ещё мыслит!

Белозерский:

А если мы ошибаемся?

Вера:

Значит, мы существуем. Чем даём шанс существовать ему.

Вера показывает в сторону клиники, палат – но выглядит так, что она точно перстом упирается в нос Духу Бригадира. Дух Бригадира, глядя на палец Веры, чуть сведя глаза, несколько беспомощно обращается к Госпитальному Извозчику:

Дух Громова:

Иван Ильич, о чём они?!

Вера в клинику, Белозерский за ней. Дух Бригадира уставился на Извозчика. Тот пожимает плечами, разговаривая, понятно, сам с собой. Но выглядит так, будто он обращается к Духу Бригадира.

Госпитальный Извозчик:

Кто их, холер, поймёт, о чём они порой балаболят.

10–14. Инт. Клиника/кабинет профессора. День.

(Вера, Белозерский, Концевич, Кравченко, Нилов, Порудоминский, Ася, Матрёна Ивановна, Бельцева.)

Вера за профессорским столом. Все остальные – расположились кто где; режим: рабочее совещание.

Вера:

Клиника работает в полном объёме. По вызовам отправляются господа Нилов и Порудоминский. Белозерский и Концевич отвечают за стационар. Завтра утром – удаление опухоли головного мозга. Александр Николаевич представит случай.

Белозерский встаёт, докладывать.

Белозерский:

Поступил пациент… Мы все его хорошо знаем. Наш бригадир Матвей Макарович Громов…

10–15. Инт. Клиника/кабинет профессора. День.

(Вера, Белозерский, Концевич, Кравченко, Нилов, Порудоминский, Ася, Матрёна Ивановна, Бельцева.)

Рабочее совещание подходит к концу. Последней заканчивает докладывать Ася.

Ася:

Операционная укомплектована всем необходимым, готова к работе.

Вера обращается к Матрёне:

Вера:

Матрёна Ивановна?

Матрёна одобрительно кивает, не поднимаясь с места, с лёгким ворчливым скепсисом, хотя и очевидно всем довольна, просто из характера и суеверий:

Матрёна Ивановна:

Всё нормально. Пока. Там увидим.

Вера:

Коллеги, вопросы есть?

Поднимается Кравченко. Вера внимательно слушает, с уважением.

Кравченко:

Вера Игнатьевна, вы уверены, что операцию на мозге стоит производить столь скоро?

Вера:

(корректно, но холодно) Я не уверена, что её стоит откладывать до завтрашнего утра.

Кравченко:

Возможно, стоит привлечь для консультации…

Чуть запинается. Вера вклинивается, «подсказывая»:

Вера:

…кого-нибудь более осведомлённого в вопросах хирургии?… Возможно, моя рука не так быстра, как рука Пирогова, но американец Мортон избавил нас от необходимости работать на скорость. Точнее: сортировать организмы на способных перенести болевой шок и неспособных.

Кравченко:

Я ни в коем случае не ставил под сомнение вашу хирургическую квалификацию.

Вера:

Тогда кого вы хотели привлечь? Кого-то более осведомлённого в вопросах мозга? Интересно, кого? Единственный в отечестве, кто не боялся оперировать мозг, – Николай Васильевич Склифосовский. Но он умер в прошлом году. Да и он был «всего лишь» хирург. Так кого привлекать, Владимир Сергеевич?

Кравченко:

Вера Игнатьевна, я всего лишь…

Вера:

(мягче) Вы всего лишь хотите меня подстраховать. Защитить. Я понимаю ваше желание. И благодарна вам за заботу. Но – не надо. Вы не боялись и не боитесь принимать решения. И я… Я не взяла бы на себя руководство клиникой, если не была готова отвечать за каждое своё решение. За каждое! За всё и всех здесь.

Смотрит на него со значением – именно она его выдвинула на должность зав терапией и именно она вручила ему бразды управления финансами. Тем самым «профессиональный» наезд нивелирован абсолютным доверием. Кравченко садится, кивнув, с достоинством, но без позы. Нет никакого ощущения, что кто-то в ком-то сомневается или кто-то на кого-то давил. Просто один из многих непростых рабочих моментов лекарской практики. Присутствующие сохраняют нейтральные лица. Вера встаёт – все встают.

Вера:

И последнее: все сегодня – кроме дежурной смены, разумеется, – приглашены в ресторан. Я была против, но Николай Александрович Белозерский настоял. И он прав. Подобный обед – не просто гулянка, а возможность привлечения новых меценатов и акционеров. Так что… Ну не знаю. Оденьтесь прилично. В соответствии случаю.

Вера усмехается. Эта её усмешка – в первую очередь обращена на себя. Она менее всех прочих любит «одеваться прилично», «в соответствии случаю».

10–16. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Кравченко, Концевич, Георгий, Госпитальный Извозчик.)

Кравченко курит. Невдалеке Георгий и Извозчик занимаются каретой. Выходит Концевич. Закуривает. Смотрит на Кравченко.

Концевич:

Как вас княгиня… на место поставила.

Кравченко так же спокоен, даже холоден – взгляд на Концевича.

Кравченко:

И была совершенно права, Дмитрий Петрович.

Выбрасывает окурок, заходит в клинику. Концевич продолжает курить – лицо бесстрастное. Георгий всё слышал, обращается к Извозчику.

Георгий:

Не любят друг друга?

Госпитальный Извозчик:

Они тебе красна девица с добрым молодцем, чтоб друг друга любить? Да и не твоего ума дело, что там у господ докторов.

Георгий оставляет дела, смотрит на Извозчика.

Георгий:

Это ты меня сейчас на место поставил?… Так, Иван Ильич. Давай разберёмся.

Извозчик, прищурившись, смотрит на Георгия – тоже оставляет работу.

Госпитальный Извозчик:

На кулачках, значит?

Георгий:

На кулачках.

10–17. Инт. Клиника/коридор. День.

(Вера, Матрёна Ивановна, Бельцева.)

Вера и Матрёна идут.

Вера:

Матрёна Ивановна, ты новенькую бабичьему делу обучай. Она сообразительная и руки способные.

Навстречу им бежит Бельцева.

Бельцева:

Кучер с санитаром драку затеяли! Я бельё вышла развесить…

Матрёна ахает. Вера, посуровев, стремительно – к выходу на задний двор, Матрёна – за ней.

10–18. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Георгий, Госпитальный Извозчик, Вера, Матрёна Ивановна, Бельцева.)

Перевёрнутая корзина с бельём – мутузятся Госпитальный Извозчик с Георгием, держатся на равных, Георгий только в ногах потяжелее, но руками – вполне, Извозчик тоже силён. Тягают друг друга за грудки. Не бой, но сопящая ближняя драчка. Выносится Вера – сразу к ним. За ней – женщины. Вера легко разнимает пыхтящих мужиков, вклинившись между ними и неуловимым движением вывернув обоим руки так, что они вынуждены застыть в «нижнем поклоне». Матрёна и Бельцева выбежали следом.

Вера:

(обращаясь к Матрёне, резко) Выбирай!

Матрёна Ивановна:

Я?!

Вера:

Не из-за меня эти добры молодцы дерутся.

«Молодцы» трепыхаются, стараясь высвободиться. Вера чуть сильнее выворачивает им руки. Они застывают в ещё более глубоком «поклоне». Она окорачивает их окриком:

Вера:

Была команда?!

Строго смотрит на Матрёну. Та, что называется, в противоречивых чувствах. Бельцева наблюдает. Матрёна к Бельцевой:

Матрёна Ивановна:

Бельё собери!

Без паузы, к Вере:

Матрёна Ивановна:

А ни один предложения не делал!

Бельцева кидается собирать бельё. Матрёна горделивой павой – заходит в клинику. Вера отпускает мужиков. Они недовольны – одна баба двоих «бойцов» скрутила. Оправляются, друг на друга не глядя, но фыркая. Она смотрит на них – то на одного, то на другого, – с недоумением, пытаясь скрыть разбирающий её смех.

Вера:

Что, ни один?!

Госпитальный Извозчик:

(прорывает) Я – чего?! Она ж такая важная! Командирша вся из себя! Да и перед этим задом крутит!

Вера уставляется на Георгия. Тот тоже отвечает с нервом.

Георгий:

Я – чего?! Я почём должен знать, что он меня из-за бабы невзлюбил?! Я привык с товарищами плечом к плечу, а не с… интриганами боками тереться!

Последними словами Извозчик оскорблён до глубин.

Госпитальный Извозчик:

Ну знаешь!.. Ты говори, говори, да не заговаривайся!

И вот тут никто не ожидал от него: он бросается на уже расслабленного Георгия с рыком, толкает его двумя руками в грудь – тот не был готов, падает навзничь – брюки задираются, в ботинках видны деревянные протезы. Немая сцена. Эмоции Извозчика понятны – он хороший мужик. Вера только головой качает, вздыхая.

10–19. Нат. Клиника/задний двор. День.

(Госпитальный Извозчик, Георгий.)

Сидят на ступеньках, курят самокрутки – Извозчик угощает. Он чувствует себя крайне неловко. Муки совести, хороший русский мужик.

Госпитальный Извозчик:

Чего не сказал?!

Георгий:

Что это меняет?

Госпитальный Извозчик:

Всё это меняет!

Георгий:

Ничего это не меняет…(Подмигивает, после паузы) Во всяком случае – с бабами.

Госпитальный Извозчик:

Тьфу! Дурья твоя башка!.. Давай по новой: Иван!

Протягивает руку. Рукопожатие:

Георгий:

Георгий!

Госпитальный Извозчик:

Тот самый? Который: держит ангел копиё…

Георгий подхватывает:

Георгий:

…бьёт дракона в жопиё!

Смеются. Курят дальше.

Госпитальный Извозчик:

Теперь Матрёшка нам устроит. Показательную гастроль. Бабы страсть любят, когда за ними по двое сохнут.

Георгий:

Это если гниды.

Госпитальный Извозчик:

Есть бабы не гниды?

Георгий:

Мне не попадались…

Госпитальный Извозчик:

Вот и мне…

Смеются. Очевидно, это начало крепкой дружбы.

10–20. Инт. Зал ресторана. Ночь.

(Вера, Белозерский-Старший, Белозерский, Хохлов, Кравченко, Ася, Концевич, Матрёна Ивановна, Ася, Покровский, Метрдотель, гости, официанты.)

Банкетный зал. Во главе – Хохлов. Справа и слева от него – Белозерский-Старший и Вера. Рядом с Верой сидит Белозерский. Рядом с Белозерским-Старшим – Кравченко. Дальше Концевич, Ася, Матрёна Ивановна, профессура, ординатура, возможные меценаты и прочие гости. Белозерский-Старший стоит с бокалом. Одеты все в соответствии случаю, Вера – в женском платье, и даже Концевич выглядит весьма пристойно – на нём неожиданно костюм ничуть не хуже, чем на Белозерском.

Белозерский-Старший:

…И я уверен – клиника станет лучшей в городе!

В сопровождении Метрдотеля в зал заходит Покровский. Делая знак: без помпы. Но Белозерский-Старший уже заметил (заметила и Вера – никак не проявляет; заметил и Белозерский – слегка нахмурился).

Белозерский-Старший:

Илья Алексеевич! Рад, рад! (сыну, тихо) Саша! Пс!

Он даёт понять сыну: освободи место почётному гостю. Белозерский поднялся, в растерянности, ретируется неловко – беспомощно ища взгляда Веры – Вера смотрит не на него, намеренно избегая зрительного контакта и с ним, и с Покровским. Старший продолжает, обращаясь к публике.

Белозерский-Старший:

Господа!.. Дамы и господа! Хочу представить вам Илью Алексеевича Покровского! Человека не только богатого, но и щедрого. Не только умного, но и великодушного! Господин Покровский изъявил горячее желание пользовать своих фабричных в клинике Святого Георгия, и уже приобрёл как бы сказали заокеанские капиталисты – кор-по-ративную страховку! Мало того, я пригласил его стать акционером нашего предприятия – и он согласился!

Аплодисменты. Возгласы: «браво социально-ответственному капиталу!» Покровский уже пробрался на место рядом с Верой, и на протяжении речи Белозерского-старшего всем своим видом показывал, что он скромен – хотя и с достоинством, – на последних словах Белозерского-Старшего берёт бокал – уже наполненный бокал Белозерского, который тот держал в руках, когда папа начинал говорить, но к содержимому которого ещё не притронулся, – говорит алаверды, обаятельно, в меру шутливо и обманчиво простодушно:

Покровский:

Николай Александрович преувеличивает, как это свойственно действительно добрым людям. Я, да будет вам известно, фабрикант, отъявленный мироед, и в любом предприятии меня интересует прежде всего выгода. Здоровые рабочие и служащие – здоровая фабрика. Здоровая фабрика – богатая фабрика. Так что выпьем за здоровье и, соответственно, процветание!

Чокаются с Белозерским-Старшим. Аплодисменты. Звон бокалов. По Вере невозможно ничего сказать, она ровна, чокается с Хохловым, с Белозерским-Старшим, в сутолоке будто бы не замечает протянутого Покровским бокала. Дальше за столом: Белозерский оказывается напротив группы Ася/Кравченко/Концевич. Чокается с ними, вид – обиженно-обескураженного щенка. Ася смотрит на него с сочувствием. Концевич – чуть насмешливо. Кравченко – нейтрален.

Концевич:

Больше денег – лучше клинике. Лучше клинике – лучше нам. Мне уже жалованье подняли.

Белозерский вдруг срывается на Концевича:

Белозерский:

А как же – общее благо?! Как же твоё: «этот кабак – оплот „кадетов“, которые игрушечные и пособники власти сатрапов!»?! Как же твой со-ци-а-лизм?!

Концевич слегка сатанеет. Его окорачивает спокойный голос Кравченко (далее Кравченко говорит с интонацией слегка насмешливой, и его никак нельзя заподозрить в симпатиях к господам социалистам; напротив – любые сомнения подобными интонациями развеиваются):

Кравченко:

Господин Концевич социалист? Не знал, не знал…

У Белозерского немедленно раскаивающийся вид: «вот я, сука, выдал приятеля! Чего сорвался? Не на него же я раздражаюсь!» Кравченко же протягивает Концевичу руку:

Кравченко:

Позвольте засвидетельствовать самое искреннее почтение, Дмитрий Петрович. Вы открылись мне с новой неожиданно приятной стороны. Я и сам, признаюсь, социалист. Нет-нет, вне партий и фракций. По убеждениям. (Обращается к Белозерскому) В социализме, Александр Николаевич, нет ничего плохого. Как в идее. Другое дело, ЧТО нам (с сарказмом) всяческие деятели пытаются навязать. Возможно, в вашем батюшке и в фабриканте Покровском куда больше социализма, чем в каком-нибудь праздном негодяе, от скуки воображающим себя звонящим в колокол на батюшкины средства; или же в нищем мерзавце, жаждущим отомстить за брата-убийцу, а пока живущим заграницей, вытягивая матушкину жалкую пенсию и деньги за перезаложенное именьице…

Кравченко отвлёк внимание Белозерского на себя, он вовлечён в беседу. С удивлением переводит взгляд с Кравченко на Концевича – те после монолога Кравченко молча сверлят друг друга с таким пылом, что красноречивее слов. На том конце, где Вера и Покровский: Белозерский-Старший беседует с Хохловым, – это даёт возможность Покровскому обратиться к Вере, тихо, и не привлекая внимания:

Покровский:

Это всего лишь выгодные для меня вложения, ничего личного, не беспокойся. Я никоим образом не собираюсь на тебя давить или…

Вера:

(перебивая)Ты и не сможешь.

Покровский:

А ты не сможешь отказаться от денег. Потому что ты в клинике, как бы это сказать, при всём уважении к твоим талантам и успехам – всего лишь управляющий. Настоящий руководитель, а точнее сказать: фактический владелец – теперь вот он. (Указывает подбородком на Белозерского-Старшего)

Вера:

(поднимаясь) Я и не собираюсь отказываться от денег.

Встав, Вера смотрит в сторону Белозерского – уже вовлечённого в беседу с Кравченко, – и он не поворачивается на её взгляд (хотя она, видимо, ожидала, что он будет за ней неотрывно следить), и Вера (вся такая в своём изысканном наряде) лихо свистит. Белозерский мигом оборачивается, подскакивает, застольный фоновый гул замолкает на свисте. Вера, обращаясь к публике в наступившей полнейшей тишине, вежливо:

Вера:

Простите, дамы и господа, мы со старшим ординатором Белозерским вынуждены покинуть банкет, у нас… неотложное дело. Тяжёлый пациент. (К Старшему, поклонившись) Николай Александрович! (к Хохлову, поклонившись) Алексей Фёдорович!(К Покровскому, не кланяясь) Господин Покровский!

Выходит, мотнув головой Белозерскому-младшему: за мной. Белозерский-Старший заинтересованно наблюдает, но вовсе не за Верой и сыном, а как раз за господином Покровским. Взгляд добродушно-любопытный: «похоже, я чего-то не в полном объёме знаю. Пока что…»

10–21. Нат. Клиника/парадная аллея/у входа. Ночь.

(Ася, Кравченко, Концевич.)

Идут по аллее ко входу. Держатся как коллеги.

Ася:

Мне, право, неудобно. Совершенно незачем было меня провожать.

Кравченко:

Собственно я, как и вы, не люблю шумных сборищ. И у меня скопилось много бумажной работы.

Концевич:

Я сегодня патронирую господ студентов. Пардон, уже лекарей. То ещё удовольствие.

Ася:

А… Александр Николаевич, он сегодня не дежурит? Он ещё раньше нас ушёл.

Кравченко и Концевич переглядываются.

Кравченко:

Он сегодня не дежурит, Анна Львовна.

Они приближаются ко входу. На ступеньках стоит красивая большая корзинка, выстланная изысканной дорогой салфеткой (кружева, с монограммой А.А.). Ася приглядывается.

Ася:

Что это?

Стремительно подходит, наклоняется к корзинке. Кравченко, нагнав, отстраняет её:

Кравченко:

Ася! Кругом волнения, террористы… Позвольте!

Концевич бросает на Кравченко иронический взгляд (Ася не видит). Из корзинки раздаётся плач младенца. Все трое склоняются к корзинке. Кравченко поднимает корзинку, Концевич заглядывает, Ася – умильно-перепуганное выражение.

Концевич:

Тут у нас «бомба» совсем иного рода. Судя по антуражу: богатая уже-не-девица снесла неузаконенное яичко.

Ася:

Идёмте, идёмте же скорее! Младенец замёрзнет!

Все трое скрываются в дверях клиники.

10–22. Инт. Клиника/сестринская. Ночь.

(Концевич, Ася, Бельцева, Дух Бригадира.)

На кушетке распелёнутый младенец, громко возмущённо ревёт. Концевич (в действиях и текстах формален, равнодушен, но профессионален, собран, аккуратен) заканчивает выслушивать лёгкие и сердечные тоны. Рядом наседкой хлопочет Ася, Бельцева стоит чуть поодаль с неоднозначным выражением лица (ей недавно сделали аборт).

Концевич:

Совершенно здоровая новорождённая девочка.

Отходит. Ася к новорождённой – укутывать.

Ася:

Не плачь, маленькая! Сейчас мы тебя запеленаем, покормим и…

Концевич:

(подхватывает тон Аси, добавив иронии)…вызовем полицию и отправим в приют.

Ася:

(ошарашено) Как же?!

Концевич:

Таков протокол. Подброшен младенец в первых сутках. Полагаю, Владимир Сергеевич уже позвонил в отделение.

Концевич – на выход, кинув на Асю взгляд. Выходит. Ася к Бельцевой:

Ася:

Как можно выбросить собственного ребёнка?! Или того хуже… Убить… Помогите мне, пожалуйста.

Бельцева не реагирует. Ася, не дождавшись помощи, смотрит на Бельцеву – та белее полотна, лицо скривилось, она заплакала. Ася в растерянности, с младенцем на руках идёт к Бельцевой.

Ася:

Что с вами, Марина?!

Бельцева пятится. Дверь распахивается, входит Дух Бригадира. Его, разумеется, никто не замечает. Бельцева выбегает в распахнутые двери. Ася с ужасом смотрит на Дух Бригадира. (Попросту таращится вслед Марине Бельцевой.)

Дух Бригадира:

Вы меня видите?! Слава богу!

Ася:

Сквозняки… (к младенцу) Что это с тётей Мариной?

Это домашнее «тётя» со всей очевидностью свидетельствует, что Ася уже привязалась к младенцу. С ним на руках выходит, плотно закрыв за собой двери. Дух Бригадира шумно вздыхает, садится на кушетку.

Дух Бригадира:

Бабские дела!

Сосредотачивается, разводит руками.

Дух Бригадира:

Так. Что же делать? Ничего не понимаю!

Встаёт, выходит, плотно закрыв двери за собой. (Из коридора это выглядит как шумно захлопнувшаяся сквозняком дверь.)

10–23. Инт. Клиника/коридор. Ночь.

(Ася, Бельцева, Дух Бригадира.)

Ася и Бельцева стоят в дальнем конце коридора.

Ася:

Марина, ну что вы!

Дверь из сестринской распахивается, затем захлопывается, выходит Дух Бригадира, идёт по коридору. Бельцева и Ася смотрят на двери – обе напуганы. Духа не видят.

Ася:

Странно. Неоткуда взяться сквознякам.

Бельцева:

Анна Львовна, вы верите в привидения?

Ася:

(улыбается) Нет. Всему на свете есть объяснение.

Дух Бригадира уже дошёл до девушек, останавливается около них, саркастически усмехается, обращается к Асе, обводя себя руками:

Дух Бригадира:

И как же, любезная барышня, вы объясните эдакое?!

Бельцева:

Случается совершенно необъяснимое.

Ася:

Просто объяснения необъяснимому ещё не найдены.

Девушки смотрят друг на друга. Дух Бригадира, вздохнув, и сделав младенцу «козу», идёт дальше по коридору.

10–24. Инт. Клиника/кабинет профессора. Ночь.

(Концевич, Кравченко, Дух Бригадира, Городовой.)

Кравченко (за его спиной стоит Дух Бригадира, заложив руки за спину, с интересом читает из-за плеча Кравченко) и Концевич сидят с бумагами (папки со множеством листов, листы с записями и цифрами – отчётность по реконструкции), по разные стороны приставного, «заседательного» стола. По манере их обращения друг к другу нельзя заподозрить, что их связывает нечто большее, нежели формальные рабочие отношения. Кравченко, просмотрев один из листов, хмурится, протягивает его Концевичу:

Кравченко:

Дмитрий Петрович, посмотрите.

Концевич берёт протянутый лист, пробегает его. Хмурится. Берёт чистый лист. Смотрит в протянутый лист, чёркает своим пером – не тот цвет-оттенок. Встаёт, идёт к столу Веры, взять другие перо-чернильницу. Дух Бригадира тем временем обошёл стол, рассматривает бумагу, оставленную Концевичем. Хмыкает, смотрит то на Кравченко, то на Концевича.

Дух Бригадира:

Интересные дела-а-а…

Кравченко:

Вера Игнатьевна попросила к утру всё привести в полный порядок.

В кабинет входит Городовой. Кравченко, поднимаясь к нему навстречу, накрывает лист, переданный Концевичу, другой бумагой. Делает это спокойно.

Городовой:

Доброй ночи, господа!

Кравченко:

Здравствуйте, Василий Петрович! Прошу простить за беспокойство…

Городовой:

Оставьте! Не на помойке, и не задушенный – уже хорошо. Идёмте.

Кравченко, обернувшись к Концевичу:

Кравченко:

Дмитрий Петрович, вы продолжайте.

Концевич кивает. Кравченко с Городовым – на выход. В тот момент, когда Кравченко открывает дверь, Дух Бригадира поднимает с той бумаги, что должен подправить Концевич, лист, положенный сверху Кравченко, чтобы изучить (цифры и спецификации – стихия Бригадира). Выглядит это будто бумага слетела из-за созданного распахиванием дверей, потока воздуха. Концевич идёт, поднимает лист. А Дух Бригадира пока просматривает бумагу на столе, выражение на лице сомнительное, скептическое:

Дух Бригадира:

Надо же! Нет, понятно, по дороге ко всем ладошкам липнет, но тут щедро заскирдовано по амбарам, а не так, чтобы соломинка к сапогу принавозилась!

10–25. Инт. Клиника/сестринская. Ночь.

(Ася, Бельцева, Кравченко, Городовой.)

Младенец спит в корзинке. На столе – бутылочка с грудным молоком (клиника, где рожают, и, значит, есть молоко). Ася и Бельцева пьют чай. Ася добродушна, радостна; Бельцева – тревожна.

Ася:

Марина, у вас что-то случилось?

Бельцева:

С чего вы взяли, Анна Львовна?

Ася:

Прекращай! Мы с тобой ровесницы. Я – Ася.

Бельцева:

Я даже тем, кто младше меня, должна была по имени-отчеству обращаться.

Ася смотрит на неё с удивлением.

Бельцева:

К господским детям. Пока их папа…

Замолкает.

Ася:

Что: «их папа»?

Бельцева набирает воздуху, чтобы решиться рассказать Асе. Грех её тяготит, надо с кем-то поделиться. Ася добра к ней, чем не кандидат?

Бельцева:

Ася… Ты в чём исповедовалась последний раз?

Ася:

Для того и исповедь, чтобы только между мной и богом.

Бельцева:

Ты же не богу исповедуешься, а священнику.

Ася:

Священник связан тайной. Как врач.

Бельцева:

И если исповедаться в чём-то… страшном, – священник никому не расскажет?

Ася:

Нет. Не должен.

Ася сперва настроена почти легкомысленно, но серьёзный тон Бельцевой её настораживает. Она смотрит на недавно обретённую коллегу с тревогой. Но всё ещё пытается сохранить ободряющий шутливый тон

Ася:

В чём таком «страшном» ты можешь исповедоваться? Конфету хозяйскую съела?

Бельцева:

В… смертном грехе.

Ася подскакивает, одновременно в двери заходят Кравченко и Городовой. Ася смотрит на них, пытаясь сообразить: слышали? – нет?

Городовой:

Вы будто привидение увидали! Поверьте, их бояться не стоит. Бояться, увы, стоит только живого человека из плоти и крови. Добрый вечер, барышни. Надо оформить протокол, показания, изъятие улик…

10–26. Инт. Квартира Веры/спальня. Ночь.

(Вера, Белозерский.)

В постели, после. Белозерский, облокотившись на локоть, любуется Верой. Вера равнодушна, глаза открыты.

Вера:

Чего таращишься?

Белозерский ошарашен реакцией – только что был секс, и, видимо, всё было по высшему разряду, включая нежность.

Белозерский:

Любуюсь!.. С господином Покровским наверное не так себя вела?!

Вера, лишь усмехнувшись, безо всяких обид, встаёт.

Вера:

Не так. Точнее: так. Как ты сейчас…

Белозерский:

Отчего же со мной…

Вера, будто не замечая его реплики, завершает, надевая и запахивая халат:

Вера:

С той только разницей, что мне было пятнадцать, а не двадцать пять. Женщины раньше взрослеют.

Белозерский:

(с нервом) Это тебя его равнодушие сделало такой… (подыскивает слова, с соответствующим выражением лица, говорит с сарказмом)… мудрой такой, саркастичной такой, такой закрытой и циничной… сукой!

Вера, уже надевшая халат, смеясь, поворачивается к Белозерскому, распахивает халат.

Вера:

Куда открытей?!

Запахивает, становится серьёзной.

Вера:

Он не был ко мне равнодушен. И я – не равнодушна к тебе.

Вера выходит из спальни. Белозерский обессилено откидывается на подушку с выражением лица: «долбанный, блин, случай!» Но долго он в покое оставаться не может, вскакивает, натягивает штаны. Игриво кричит:

Белозерский:

Вера, а, Вера?! Вера Игнатьевна!

Выбегает за ней.

10–27. Нат. Улица/клиника/главная аллея/у входа. Ночь.

(Белозерский, Вера, Ася, Городовой, Кравченко.)

Белозерский и Вера (в мужском наряде) неторопливо идут по улице.

Вера:

Сосредоточься на пациенте. У нас интереснейший случай. Как минимум – с точки зрения механики мозга. Большая часть всего, происходящего с нами, сосредоточенна вот здесь!

Вера стучит костяшками пальцев по лбу Белозерского.

Вера:

Мы ничего об этом не знаем! Наш мозг – карта Вселенной. А тебя волнуют чувства совокупляющихся букашек.

Белозерский:

Совокупляющиеся букашки – часть Вселенной!

Вера:

Пойми ты! – у совокупления нет чувств! Всего лишь инстинкт, направленный на продолжение рода, а точнее: сохранение популяции. И как это ни прискорбно, но доктрина церкви не противоречит учению Дарвина. Напротив! Как бы мы ни вмешивались – у бога или, если угодно, вселенной – свои планы. И любовь здесь не при чём. Или – аборты. Когда букашек станет слишком много, чтобы они не пожрали друг друга и луг, – природа создаст что-то ещё.

Белозерский:

Что же?!

Вера:

Почём я знаю?… Например, гомосексуализм из развращённой забавы для пресытившихся или же, напротив, не имеющих рядом противоположного пола для удовлетворения сексуального голода, – превратится в норму. Потому сколько бы и как ни любили друг друга, предположим, Белозерский и Покровский, от этого не родится новой букашки и луг будет спасён.

Уже свернули с улицы в ворота, идут по аллее.

Белозерский:

Фу-у-у!

Вера подзуживает его, дурачится:

Вера:

Отчего же «фу!»? Представь себе, как, допустим, наш добрый Иван Ильич приносит Георгию Романовичу кофе в постель. И, поверь! – Природа, жаждущая ограничить планету от пожирания букашками, вышьет этот самый мозг…

Вера снова стучит Белозерского по лбу.

Вера:

…самыми замысловатыми эмоциями.

Белозерский:

Вера! Меня сейчас стошнит!

Вера уже заметила на ступеньках группу, ускоряется; за ней и Белозерский. Подходят. Вера, моментом оценив ситуацию (Ася держит корзинку с новорождённым, Городовой держит корзинку с другой стороны, надо отдать, – но выглядит так, будто Ася никак не желает выпускать из рук корзинку), обращается к Белозерскому, несколько иронично-патетически:

Вера:

Но люди испортили внятные библейские инструкции жалкими попытками метафорически их осознать. И вот запрет на аборты становится запретом рожать «во грехе». И тьмы запуганных дурочек бессильны не только перед природой, но и перед обществом. Но природа только велит. Не более. Общество же – наказывает!

Обращается ко всем на ступеньках (тоже внимательно прослушавших её речь, каждый с соответствующим характеру персонажа выражением лица):

Вера:

Доброй ночи, дама и господа! Анна Львовна, отдайте представителю власти подкидыша. Я не ошибаюсь?

Вера смотрит на Кравченко. Он кивает – тут всё очевидно, Вера при её опыте не могла неправильно считать ситуацию. Вера снова обращается к Асе.

Вера:

Василий Петрович ему ничего дурного не сделает. А вы ему не мать.

Ася отпускает корзинку. Городовой благодарен Вере, ему понятны чувства Аси, нравится сестра милосердия, как нравилась бы отцу хорошо воспитанная добрая дочь. Он хочет её успокоить:

Городовой:

Вы, барышня, можете навещать девочку в приюте. Что правда, удочерить не удастся. Об этом забудьте.

Ася:

Почему?!

Городовой смотрит на Асю, как на дурочку. Кравченко испытывает сочувствие к Асе. Вера усмехается, глянув на Белозерского. Ася смотрит на Городового – тот даже несколько смущён.

Городовой:

Потому что вы – барышня… Не замужем вы!

У Аси выражение лица: ах, да! – растерянное от осознания простейшего факта. Она и так знала, но её настолько захлестнули чувства к младенцу, что она забыла правила общества, существующие в Российской империи законодательные нормы.

10–28. Инт. Клиника/мужская палата. Ночь.

(Бригадир, Дух Бригадира, Вера, Белозерский.)

Бригадир Матвей Громов лежит на койке. Дух Бригадира стоит, опершись на спинку. Вера сидит на краю койки – щупает Бригадиру пульс на запястье левой руки и на шее справа (проверяет симптом асимметрии пульса). Белозерский прослушивает сердечные и лёгочные тоны фонендоскопом. Заканчивают.

Белозерский:

Здоров, как бык.

Дух Бригадира горделиво расправляет плечи.

Дух Бригадира:

Я вам, доктора, и сразу говорил…

Вера:

Корабль может быть весьма неплох, но при болезни капитана…

Дух Бригадира смотрит на неё с недоумением. Вера, улыбнувшись, к Белозерскому, с любопытством учёного:

Вера:

Очень хочу его вытащить, вернуть в сознание!

Дух Бригадира:

Да в сознании я! (немного ошарашено, будто ему открылась истина, что всё время была перед носом) Сознание – я?…

Белозерский, усмехнувшись, и постучав себя костяшками по лбу:

Белозерский:

Дух в тело?

Вера:

Если тебе так привычней. (кивая на обездвиженного Бригадира) Я бы сказала: программу, алгоритм – в тело, оболочку. Чтобы выяснить: понимает ли он язык метафор.

Белозерский:

И что это тебе даст?

Вера:

Это удовлетворит моё любопытство. Все довольно долго живущие с опухолями мозга имели траченной его правую половину. Фактически, она им была просто не нужна. Для жизни букашки, и хорошей букашки, на нашем жирном лугу, сдаётся мне, достаточно левой.

Белозерский:

Допустим. Но зачем же нам тогда правое полушарие?!

Вера:

Например, чтобы писать музыку, романы, поэмы. Правильно понимать Библию. Стремиться к большему.

Белозерский:

Быть не просто букашкой?

Вера:

(поднимаясь, иронично) Ага. Букашкой с воображением.

Вера подходит к Белозерскому, нежно целует его, едва коснувшись губами губ, отстраняется, смотрит. Он смотрит в ответ, ожидая чего-то важного… Но… Она снова слегка иронична:

Вера:

Печальна жизнь букашки с воображением. В пестиках и тычинках ей чудится любовь.

Дух Бригадира, внимательно наблюдавший за докторами, резюмирует:

Дух Бригадира:

Пожениться бы вам, господа хорошие!

Вера, уже вернувшись в рабочую парадигму, кивая на Бригадира, без движения лежащего на койке:

Вера:

В общем, если мы с тобой не напортачим, он вернётся здоровым к своей верной букашке-жене.

Дух Бригадира:

(радостно) Вот это дело! Вы уж не напортачьте! Я вам тут всё без халтуры делал. Вот уж и вы расстарайтесь!

Вера:

Иди в ординаторскую. Я здесь прилягу. В моём кабинете Кравченко отчётность подбивает. Твой отец завтра хотел посмотреть.

У Белозерского такое лицо: защищать отца. Вера смеётся.

Вера:

Я знаю, что он мне доверяет! Но он – купец, деньги любят счёт, тем более – это не одноразовая благотворительная акция, а, благодаря ему, акционерное общество.

Белозерский, кивнув, идёт на выход. Оборачивается от двери, говорит Вере:

Белозерский:

Я на букашечные совокупления не согласен! Так и знай! Я люблю тебя!

Быстро выходит. Вера улыбается. Затем, вздохнув, садится на пустую койку, смотрит опустошённым взглядом в никуда. Дух Бригадира садится рядом с нею. Вздыхает. Обращается к ней:

Дух Бригадира:

Там ваши валенки, госпожа начальница, так посчитают – что бес ногу сломит. Нихрена они в бухгалтерии не секут…

Тут его осеняет догадка, он суживает глазки, смотрит на Веру с подозрением.

Дух Бригадира:

…Или кто-то сечёт слишком хорошо!

Она его, разумеется, не слышит.

Новый день.

10–29. Инт. Клиника/операционная. День.

(Бригадир, Дух Бригадира, Вера, Белозерский, Ася, Нилов, Порудоминский, Концевич, Бельцева.)

Бригадир на столе, на левом боку, голова выбрита, правая теменная область обложена операционным бельём, на бритой коже метиленовым синим прочерчена область предполагаемого участка трепанации. Вера и Белозерский помыты на операцию, Ася слева у стола (у головного конца) у столика операционной сестры (набор инструментов на трепанацию, устрашающе выглядит), рядом, чуть сзади – Бельцева (учится). Концевич, Нилов и Порудоминский – смотрят. (Если под операционную будет аудитория как в «Никербокере» – рассадить студентов и ординаторов, так идеально.) Вера делает инфильтрационную анестезию (вкалывает иглу внутрикожно, пропитывает раствором кокаина кожу и подкожку, медленно постепенно давя на поршень шприца). Дух Бригадира стоит позади Веры, заинтересованно наблюдает.

Вера:

Вскрываем черепную коробку, формируем кожно-костный лоскут. С дальнейшими тактикой и объёмом определимся интраоперационно.

Ася подаёт Вере скальпель. Вера начинает разрез. Дух Бригадира, вздрогнув и перекрестившись, выходит из операционной, бормоча под нос из «Бытия»:

Дух Бригадира:

«И сказал Господь: потому что они плоть…»

10–30. Инт. Кабинет полицмейстера. День.

(Полицмейстер, Городовой.)

На столе стоит корзинка, в которой подбросили новорождённую. Полицмейстер стоит у окна, смотрит на улицу, в руках у него кружевная пелёнка, которая была в корзинке. Городовой стоит у стола, в некоторой растерянности смотрит Полицмейстеру в спину.

Городовой:

Парочка бытовых убийств. В одном вертепе: муж – жену. В другом: жена – мужа. И… (кивая на корзинку) Вот, собственно, и все происшествия, Андрей Прокофьевич. По нынешним временам – преспокойнейшее дежурство.

Полицмейстер не реагирует на слова Городового. Тот через несколько секунд прочищает горло.

Городовой:

Кхм… Я пойду?… Андрей Прокофьевич!

Полицмейстер оборачивается.

Полицмейстер:

А?!.. Да, иди.

Городовой:

Так это…

Кивает на пелёнку в руках Полицмейстера.

Городовой:

Вещественное доказательство. Дело дохлое, но приобщить надо.

Полицмейстер:

Я сам, Василий Петрович. Я сам.

Городовой – удивлён. Немного помявшись, надевает фуражку (держал в руках), козыряет, выходит. Полицмейстер становится мрачнее тучи, комкает салфетку в руках – сдерживаемые гнев, боль. На салфетке вышиты буквы А.А. На столе у Полицмейстера посреди прочих фотографий стоит фотография, где он моложе, а у него на руках сидит девочка лет пяти, на воротничке её платьица вышита идентичная монограмма: А.А.

Конец 10-й серии