Читать книгу Валькирия в черном - Татьяна Степанова - Страница 12

Домой из киноархива Катя всегда возвращалась рано. Вот еще и шести нет, а она уже идет по родной Фрунзенской набережной. Напротив Нескучного сада – ее дом. Но она всегда зависает в квартале от него – в летнем кафе с полосатыми тентами и отличным видом на Москва-реку.

Вот и сейчас. Не так легко найти свободный столик, хотя и день будний, и час еще рабочий.

Катя выбрала столик поуютнее, расположилась, бросила сумку. Сквозь темные очки от солнца мир сер, долой их? Но солнце в этот пусть и вечерний час еще ярко.

Долго еще до заката.

Катя заказала яблочный фрэш и минералку. Расстегнула под столом застежки итальянских сандалий и, высвободив ступни, поставила их на теплый асфальт. С босыми-то ногами…

Итак, о чем начнем размышлять неспешно – о доме или о работе?

Ну, дома, скажем, все по-старому. Затененные от дневного жара жалюзи и шторами окна квартиры. Сумрак, пустота и одиночество. Подружка Анфиса Берг все уговаривает ее «организовать дома кондиционер». Но Катя не любит кондиционеров. Проще открыть балкон настежь и оставить так на ночь, чтобы ветерок с Москвы-реки освежал и бодрил.

Подружка Анфиса, рьяный фотограф, все это лето мотается по командировкам по Русскому Северу. От Валаама до Мурманска, а сейчас и еще хлеще – занесла ее судьба куда-то совсем на Север Крайний, на берега Ледовитого океана. Когда звонит, захлебывается от восторга и от кашля – тут вам и ледоколы, и вездеходы, и чайки-крачки, и чуть ли не белые медведи и мужественные мужики – суровые симпатяги метеорологи, нефтяники, газовики и какие-то еще «полярники». Готовит выставку фотографий, по телефону хвалится, что «пила чистый спирт – правда, всего один раз, уж очень мы все замерзли». Это в августе-то месяце замерзли, мама моя…

Выставку потом осенью сделают в крохотной галерейке на Гоголевском бульваре, забредут туда два с половиной тощих рафинированных критика, пара-тройка прикольных типов из светского междусобойчика и мы – Анфискины подружки. И станем охать и ахать, разглядывать фотки – какой он дикий и прекрасный Русский Север.

Я не стану заниматься этим делом. Никогда.

Вот с чего вдруг среди неспешных воспоминаний «про подружку Анфису и ее северные приключения» эта вот мысль? Ну к чему это? Зачем?

И так ведь все ясно. Не буду…

Там, в архиве, все пленки из комнатки за железной дверью беспощадно приговорены к уничтожению в рамках «акта на списание и утилизацию».

Итак, что у нас дальше согласно очередности…

Муж Вадим Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценным В.А.».

Ах, как же он надоел, этот вечный муж Драгоценный. Столько времени ошивается за границей – больше года уже со своим работодателем Чугуновым, у которого служит телохранителем. Старый хворый олигарх Чугунов, которого уже все врачи давно приговорили – мол, и до весны не доживет, коньки откинет, несмотря ни на какие клиники, – наплевал на все приговоры и твердо встал на путь выздоровления.

Это они с Драгоценным в Канаде нашли какого-то шамана индейского в резервации, и тот поплясал вокруг Чугунова, постучал в бубен, позавывал, вызывая духов предков, и когда те явились на рандеву, препоручил им душу «Чугуна» на лечение и хранение.

И старый больной олигарх Чугунов, кажется, воскрес. Теперь вот в Монте-Карло – якобы в лечебнице, но на самом деле старик дни и ночи играет. Радуется жизни! С Драгоценным он за все эти годы так свыкся, что считает его почти что за родного сына.

И что самое интересное, муж Кравченко – Драгоценный теперь, когда работодатель его стал стар и беспомощен, отбросил всякую критику в его адрес и почитает его за родного отца. Возится с ним, заботится о нем…

Вот и жену, ее, Катю, фактически оставил… уехал, променял на Чугунова.

Она прежде думала – рассчитывает на наследство Драгоценный. Чугунов бездетен, одинок, а капитал у него фантастический. Но нет, не в деньгах дело.

Деньги – немалые суммы каждый месяц Драгоценный кладет на ее кредитную карту. И она деньги берет и тратит.

Ну уж нет, в Электрогорск я точно не поеду. Мало ли что…

Мало ли что случается… В одном и том же городе с интервалом более полувека такие происшествия – одно жуткое, а второе очень странное…

Да, насчет того, откуда она обо всем этом знает – про канадского шамана, про выздоровление Чугунова, про Монте-Карло, чтоб его черти взяли…

Так Драгоценный звонит… не ей, другу детства Сережке Мещерскому. А тот как по испорченному телефону – Кате.

Больше всего Мещерский страшится их с Драгоценным развода. Хотя чего ему-то беспокоиться? Выходит, есть причина. Ох, парни…

На фиг вас всех. И мужа, и друга детства, и… ну того, другого, о ком порой думаешь, хотя и запретила это себе.

Там все ложь, так похожая на правду, или правда, похожая на ложь. И совсем, совсем, совсем ничего личного… Хотя как сказать.

Как-то тут среди ночи ее разбудил звонок по мобильному. Номер высветился иностранный. Она решила, что это Драгоценный, а потом, услышав ту тишину… ту особенную тишину, поняла, что нет.

А может, то все приснилось.

Оттуда никаких звонков в принципе проистекать не может.

Это как путешествие в Аид.

Итак… аидом этим самым, преисподней, тленом мертвечины попахивает и в Электрогорске. И за полвека дух этот все еще не выветрился. Один случай жуткий, второй – странный.

Ничего хорошего нет в том, когда в считаные дни происходят вот такие совпадения. Одно и то же место происшествия.

Я в Электрогорск все равно не поеду. И этим… то есть тем делом заниматься не стану. И лучше не просите меня. Даже имя этой Зыковой должно сгинуть…

Но в Электрогорске про Любовь Зыкову не забыли?

Кто это сказал? Старуха-архивариус?

Но ведь меня, собственно, никто и не просит лезть в это дело.

Только вот Гущин с его оперативным опытом, когда пришли данные по делу о мертвеце во внедорожнике, там, в Электрогорске, на перекрестке сразу что-то почуял.

Что-то неладное…

И пусть она, Катя, десять раз повторила себе, что это просто несчастный случай, она… ошибается.

Больше всего сейчас на свете Кате хотелось, чтобы ее телефон мобильный позвонил. И одиночество… этот морок за столиком под полосатым тентом летнего кафе с отличным видом на реку рассеялся от голоса кого угодно – Анфисы, душки Мещерского, мрачного Драгоценного, так и не простившего ее, или того… другого голоса, все еще хранимого в памяти, произносившего русские слова без всякого иностранного акцента…

Но телефон молчал. И одиночества под полосатым тентом летнего кафе, одиночества этих последних дней лета, столь насыщенного событиями и преступлениями, можно было избежать лишь одним способом.

С головой окунуться в работу.

В новое дело.

В новую загадку.

Просто я завтра загляну в розыск к Гущину и спрошу, что нового… Это ведь совершенно меня ни к чему не обязывает.

Утром следующего дня сразу после оперативки Катя – ужасно деловитая и энергичная – переступила порог приемной шефа криминальной полиции.

Удивительно, но у нее возникло ощущение, что полковник Гущин… ждал ее и даже был рад.

– Дело пока еще у нас военная прокуратура не забрала, – объявил он, словно отлично знал, по какому поводу явилась по его душу Катя. – У них исследовательских мощностей таких нет, лаборатория фиговая по сравнению с нашей. Еще экспертизы назначены, дополнительные.

– Значит, какие-то данные уже есть и ни вас, ни военного следователя они не удовлетворяют? – спросила Катя. – А что-то узнали конкретное об этом майоре Лопахине?

– Наш он, подмосковный, уроженец Электрогорска, окончил военно-техническое училище и служил где-то в дальних гарнизонах. Потом был принят в Академию космических войск, факультет управления и программирования. Получил в Москве квартиру в Люблино. С женой развелся. Мы ее вызвали на сегодня. Послушаем, что скажет. Фактически она – самый близкий ему человек, родители его умерли. Удивительное дело, я сам проверял, женаты они с момента окончания им военного училища. Жена с ним по всем гарнизонам дальним десять лет моталась. Потом вот удача – его в Москву в Академию направили, затем он сразу должность получил в Генштабе, квартиру московскую, и что? Развод. Я понимаю, если бы он на другой женился – так нет, бобыль, холостяк вот уже два года после развода.

– Любовницу ищите, – посоветовала горячо Катя. – Он шпион, перевертыш, чует мое сердце… они все такие. А жена потому и развелась, что подозревала его. А почему он на дороге в Электрогорске оказался, вы узнали?

– Дом у него там от родителей остался, что-то вроде дачки. Судя по всему, он туда приехал на свои выходные. У них в отделе, где он работал, как мне военные объяснили, – скользящий график выходных после дежурств. Возвращался утром на работу в Москву. Тут как раз все чисто, никакой загадки нет.

– А где нечисто, Федор Матвеевич?

Гущин погладил глянцевую лысину.

– В аптечке у него инсулин, баночки по 20 кубиков, одна целая и одна початая на десять кубиков. Возил запас инсулина с собой наш Андрей Лопахин, майор вооруженных сил. Шприц там же – использованный, грязный, если когда и кололся им, то давно, не в этот раз, видно, просто выбросить забыл одноразовый. И лекарство, и шприц чистые.

– Вы же только что сказали шприц – грязный.

– Это в смысле гигиены, одноразовый, использованный давно, повторяю, не в то утро. А след укола у него на руке свежий был.

– Подождите, Федор Матвеевич, я что-то ничего не понимаю. Так он умер от диабета? В кому там, за рулем, впал?

– Слушай, что говорю и в каком порядке. Не трещи, как сорока, а то я и сам собьюсь. В баночках нормальный инсулин, чистый, датского производства. В шприце, давно им использованном, тоже только следы инсулина. При вскрытии установлено, что он действительно страдал диабетом. И в крови у него следы инсулина в наличии. Кроме того, в крови присутствует еще одно вещество.

– Лекарство?

– Яд.

– Яд?!

– Вещество таллий. Очень высокая концентрация в крови. Причина смерти – отравление.

– Он был отравлен?

Катя смотрела на полковника Гущина. Помнится, тогда, в прошлый раз, она что-то сама болтала легкомысленно про «отравленный укол зонтиком»…

Электрогорск снова! И яд… таллий.

Нет, все это чепуха. Такого просто быть не может. Больше, чем полвека прошло. Бездна времени.

– Патологоанатома и токсикологов в лаборатории особо насторожил тот факт, что следы яда обнаружены в крови, а не в желудке. Лопахин должен был умереть еще до того, как яд поступил в кровь в таком количестве, если бы принял таллий вместе с пищей. Эксперты подозревают, что был сделан укол отравляющего вещества. Вопрос первый: чем его укололи, оставив такой вот характерный весьма обычный след, если единственный обнаруженный шприц – давно не использовался?

– А какой вопрос второй?

– Когда майора укололи? Концентрация яда в крови такова, что, получив такую дозу, он мог жить не более нескольких минут. Однако мы опросили многих свидетелей из числа водителей машин, застрявших в пробке в то утро на перекрестке. Его внедорожник подъехал и остановился на светофоре. Он сам сидел за рулем, сам вел машину.

– А какой третий вопрос?

– Кто был с ним в то утро в машине? – Гущин встал и прошелся по кабинету. – Самое логичное предположение – кто-то сидел с ним рядом, сделал ему смертельную инъекцию, забрал шприц и на светофоре выскочил вон.

– Настоящий шпионский расклад, – сказала Катя.

– Правда, одна неувязка, – Гущин словно и не слышал ее. – Свидетели, которых мы опросили, в один голос твердят, что машина на светофоре стояла долго и из внедорожника никто не выходил. Но эти показания тех, кто уже стоял в пробке, выстроившейся на дороге к перекрестку. В самый первый момент, когда внедорожник только подъехал к светофору, машины еще не скопились или их совсем не было. Они могли не видеть, не заметить, как кто-то вышел из машины, бросив там майора умирать одного.

– Самый шпионский расклад, – упрямо повторила Катя. – Только есть неувязка: компьютеры его в машине остались, если бы охотились за какими-то данными секретными, так тот, кто сделал ему инъекцию и потом смылся, забрал бы портфель с ноутбуками. Есть четвертый вопрос, Федор Матвеевич?

– Есть. И пятый, и шестой. Только мы… я их сейчас пока не знаю. Если бы ты его лицо видела… Что уж он там такого перед смертью узрел, что ему открылось этому бедняге.

– Зачем он забрал с собой на дачу в свой выходной компьютеры?

– Военных это как раз не удивляет. Он программист, компьютерщик, они без ноутбука себя ни минуты не мыслят. Представитель Генштаба и сотрудники его отдела забрали вчера его компьютеры, до нашего министерства дошли, я вынужден был подчиниться – отдать вещдоки. И что там у него было, мы так и не знаем. Если причина убийства – его профессиональная деятельность, считай, что эта нить для нас теперь оборвана.

– Может, есть иной мотив для убийства.

– Когда офицер, военный, весь из себя засекреченный, работающий в секретном отделе Генштаба, умирает от токсикологического отравления, профессиональная деятельность – это главная версия.

– Да, если это обычное дело, обычный шпионский расклад, – сказала Катя. – Но вы сами сказали – дело странное. И я вам тоже сейчас это повторю – дело странное. Все это случилось именно в Электрогорске.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Место преступления меня в этом деле чрезвычайно интересует, – ответила Катя. – Город Электрогорск.