Читать книгу Костёр для третьей смены - Татьяна Свичкарь - Страница 4

Утром следующего дня ещё до того, как Коля-гармонист с улыбочкой (которую Инга считала садистской) развернул под окнами меха своего баяна, Дина Вольнова из четвёртого отряда проснулась и увидела, что на соседней кровати Ира Литвинова тоже лежит с открытыми глазами. Наверное, тоже дом вспоминает. Всё-таки неуютно тут – железные кровати, как в больнице – отдельно простыня, отдельно одеяло, вместо одеяла с пододеяльником, крашеные зелёной краской стены (в лагере всё было покрашено одной краской, закупленной в большом количестве). Убогую обстановку дополняла духота.

Как же всем мечталось проснуться и увидеть небо, покрытое тяжёлыми серыми тучами. И полное счастье – увидеть сверканье молний, услышать раскаты грома – да чтобы стекла на окнах дребезжали. Но, казалось, больше не было на свете туч. Только солнце – навсегда.

– А у меня на телефоне записан шум дождя, – сказала Дина шёпотом, – Я перед тем, как ехать сюда записала.

– Ой, дай послушать, – попросила Ира.

– Сейчас! У меня телефон на зарядке, я его возьму. А ты ложись сюда ко мне, и тихонько включим дождик, чтобы никого не разбудить.

– Да, наверное, подъём уже вот-вот…

– Всё равно. Пусть это будет наш дождь. Некоторые смеются, что я его слушаю. А мама говорит: «Даже если сто раз сказать халва – во рту сладко не станет».

Дина прошлёпала босыми ногами к столу, отсоединила от зарядки маленький чёрный телефон. Ира уже забралась в её постель. Укрываться даже простынями не хотелось – жара и ни ветерка в открытое окно.

– Слушай, – сказала Диночка, нажимая на кнопку. И всё-таки подтянула простыню выше.

И зашумел дождь, тихо, так что слышали его только они двое. Дождь из сказки, призрачный дождь, о котором не знал никто, кроме них. Нескончаемый дождь, когда вода ручьями бежит по стёклам, наполняет забытые вёдра, и не успевает её впитывать земля. Щедрый летний дождь, под которым хочется стоять, закинув голову, и чтобы намокло платье, и струились по спине мокрые пряди волос, и нечем было дышать, и капли попадали в приоткрытый рот. И чтобы истекло, истаяло это раскалённое лето.

– А я была с родителями в Эмиратах. У них такая жара круглый год, представляешь? – прошептала Инга.

– Зимы совсем нет? – с трудом верила Дина.

– Ха! У них зима, как у нас лето. А летом там лучше вообще на улицу днём не выходить. Прилипнешь к асфальту и зажаришься.

– Не может этого быть!

– Ещё как может! У них камни так накаляются, что разбей на них яйцо – будет яичница.

– Как же люди там живут? Почему не уезжают?

– Они надевают на себя много-много одежды, – продолжала шептать Ира, – Как раз, потому что там слишком жарко. Мне папа объяснял. Через плотную одежду солнце не проходит и становится прохладнее. Мы, когда приехали, там днём всё в отеле сидели, а гуляли и купаться ходили вечером, когда солнце уже садилось.

На зарядку, по порядку,

На зарядку по порядку, становись!

Будто ведро воды на голову вылили. Встрепенулись все. В кустах он, что ли, прятался, этот гармонист?

Ира поспешно стала выпутываться из простыни, чтобы вернуться на своё место.

– Вы вдвоём, что ли спали? – удивилась Катя Тихонова, – Девочки, а у нас Дина и Ира – лесбиянки.

Диночка смотрела во все глаза, не зная, нужно ли обижаться на это слово, а Ира, которая видно уже знала его смысл, одним прыжком подскочила к Кате, и мгновенно завернула ей руку за спину, так что Катя согнулась пополам.

– Предупреждаю – я на каратэ хожу! Ещё раз меня обзовёшь – я тебе харю разобью, поняла?

И Катя стихла, поняв, что Ира не шутит. Пока дозовешься вожатых, Ира и вправду может приложить её лицом об тумбочку, или своим твёрдым кулаком расквасить нос. Пусть Иру потом накажут, но разбитое лицо ведь останется….

После завтрака ребятам – и старшим и младшим – вручили веники и велели подметать дорожки возле своих дач. И если младшие мели старательно, аж пыль стояла, то кое-кто из старших «проявил шлангизм», как сказал вожатый Андрей Мясников.

– Ты чего, как шланг – стоишь и качаешься? – обратился он к Диме Сапрыкину, Вчера тот, взяв переходящую свечку, попросил звать себя Димычем.

– Ну, сегодня-то мы купаться пойдём? – в ответ спросил Димыч.

И Андрей кивнул – пойдём.

Мимо шла Ирина Николаевна:

– Всем-всем доброе утро! И вы мне должны ответить также. Не слышу…. Ещё раз… Громче и дружнее!

– Всем-всем доброе утро! – в нестройном хоре голосов выделился бас Саньки Мезина.

– О, как! – восхитилась начальница, – Ну, будешь у нас запевалой!

Первый отряд и купаться отправился первым. В остальных отрядах тоже ныли про Волгу, но очередь есть очередь.

Больше всего повезло малышам: их отправили в корпус, в прохладную комнату, под кондиционер. Они как воробушки расселись на ковре, и к ним пришёл Коля-баянист, чтобы учить новую песню.

Да здравствуют каникулы, и песня у костра,

Каникулы, каникулы, весёлая игра…

А первый отряд всё-таки почапал купаться. Если в лагере было жарко, то пляж казался просто раскалённым. В другое время можно было бы залюбоваться красотой этого места. Неширокая полоса песка в форме полумесяца, а по обеим сторонам – горы, справа – легендарный Добрынин курган. У подножья его – пропускной пункт национального парка – ворота, деревянные столбы, стилизованные под русских богатырей. Дальше – к кургану – на машинах ехать было нельзя, а пешим туристам приходилось покупать путёвку. И водохранилище раскинулось – огромное, действительно почти как море. В берег вдавался узкий залив, но там никто не купался: стоячая вода пахла тиной. Да и Волга, увы, вовсю цвела.

– Как тут всё сказочно выглядииииит, – протянула Олечка Котенко, красивая девочка, с каштановыми волнистыми волосами и светлыми прозрачными глазами, – Голубое небо, золотой песок, зелёная вода.

– Ага, а потом от этой зелёной дури купальник не отстираешь, – скептически откликнулась Аурика Морозова.

– Ну что ж делать, ребята! – с привычным уже энтузиазмом возразила вожатая Лариса, расстилая своё пляжное полотенце, – В душе потом отмоемся. Заходим в воду, только за буйки, чур, не заплывать!

И тихонько спросила Андршку Мясникова:

– Ты плавать-то умеешь, если что? Если кого-то вытаскивать придётся? Я на воде чуть получше топора держусь…

И тут оба увидели несущегося к ним Саньку. Он держал что-то в высоко поднятой руке:

– А-а-а-а-а….Я покойника нашёл!

– Что?! – взметнулась Лариска, – Мезин, покажи немедленно, что у тебя!

Но Санька погонялся немного за визжащими девчонками и лишь потом, запыхавшийся, подошёл к Лариске. В руке у него была зажата длинная изогнутая кость, напоминавшая ребро.

– Где ты это взял, Боже мой?!

– А вот там, где залив. Там склоны песчаные, осыпаются, и кости торчат. Ещё есть. Хотите – принесу?

– Не смей ничего трогать, может быть там зараза какая… Веди туда, где ты это нашёл.

– Ну да, зараза! – не поверил Санька, – Вся зараза уже сгнила давно, одни кости остались. Может это какого-нибудь разбойника останки. Тут же говорят, в этих местах, Стенька Разин со своей шайкой когда-то гулял.

– Да покажи же…

Естественно, смотреть такую диковинку – покойника – отправились всей толпой. Даже девчонки подхватились.

Идти пришлось недалеко – метров сто. Правый склон песчаного обрыва действительно осыпался. И кое-где из песка торчали обломки досок, белели кости.

– Я всё понял, – сказал Андрей, – Тут просто старое кладбище было. Когда плотину построили, и вода поднялась, образовался этот залив. Он стал подмывать склоны оврага, и размыл часть кладбища.

– Так, ничего не трогать! – закричала Лариса, – Всё оставляем, всё кладём на место

Народ радостно заржал:

– На какое место?

– Где взяли, там и кладем. И уходим-уходим-уходим, – Лариса хлопала в ладоши, – Нам с вами на купанье дали всего час. За нами идёт второй отряд. Если не хотите плавать, я вас сейчас в лагерь загоню!

…По сравнению с раскалённым песком вода была упоительно холодна. И пусть она цвела, и ничего нельзя было в ней разглядеть (тем более, что нырять Лариса категорически не разрешала), но только сейчас пропал, растаял где-то в туманной дали город, в котором ребята провели весь год. А были только бескрайнее море-водохранилище и ещё более бескрайнее небо. Солнце – жаркое, будто они неведомо как очутились в Африке, и горы вдали, про которые обещали вожатые, что они все вместе непременно пойдут туда в поход. А пока мальчишки и девчонки плавали, визжали, окатывая друг друга пригоршнями воды.

– Меня за ногу задела какая-то большая рыба! – кричала Олечка.

– Это сом, это сом! – ёрничал Санька, – Сейчас он тебя на глубину утянет и схавает!

Олечка рванула на берег, а Санька погнался за ней с какой-то рыбёшкой в руке, судя по её неподвижности – она только что плавала в Волге брюхом вверх.

Олечка упала на песок, а Санька грохнулся рядом и попытался засунуть ей дохлую рыбёшку в лифчик купальника. Олечка отбивалась, а Ларисаа пообещала:

– Мезин, я тебе её сейчас в рот засуну!

Весть, что первый отряд «нашёл покойников» разнеслась по лагерю молниеносно, и теперь уже отряды, которые шли купаться, собирались хорошенько обыскать это место.

Мечтали:

– А если череп найти и вставить вовнутрь свечку….во будет класс!

– А может, там каких-нибудь женщин хоронили, с украшениями… Представляете, бриллианты, настоящий клад.

Но вожатые были уже предупреждены и на пляже сразу становились спиной к заливу:

– Туда ни шагу! Купаемся только здесь, на пляже…

Ирина Николаевна, когда ей рассказали, покачала головой:

– Вот не было печали…

И стала крутить диск старого телефона. Она собиралась позвонить в сельский храм, чтобы организовали это дело: пришли, собрали кости, отпели их, похоронили где-то.

В этот день случилось ещё одно происшествие в том же первом отряде. Тихий час уже не встретил яростных возражений. Ребята рано встали, целый час плавали, да ещё такая жара… И после обеда все валялись в постелях, кто разговаривал тихонько, кто «играл в телефончик», а кто и вправду задремал.

Ясно было, что и вторая часть дня будет насыщенной – репетиция концерта к открытию лагеря, потом дискотека…

Когда «Тихий час» закончился. Вера Нестерова – молчаливая особа, которая за истекшие сутки не сдружились ни с кем из девочек, а тусовалась всё больше с мальчишками, достала из шкафа свою большую бордовую сумку. Хотела переодеться в другое платье.

В это время в палату заглянул вожатый Андрей, он собирался поторопить всех на полдник. Именно Андрей бросил случайный взгляд в открытую сумку. И окаменел.

– Вера, это что? – спросил он, тыча пальцем в разверстую сумочную пасть.

– Вот зачем припёрся? – почти про себя сказала Вера, и громко, выразительно пояснила, – Это – джин.

– Что?!

– Что-что… У меня на эту смену днюха приходится. Что я её, кисельком в столовой буду отмечать?

– А это? – продолжал бледнеть Андрей.

И забыв, что обыскивать чужие сумки вожатые не имеют права, подцепил двумя пальцами в сумке пузырёк.

– Это мои лекарства!

– Брось врать – у меня мать фармацевт. Я знаю, что это. Это амфетамин. Кто тебе его дал?

Вера сидела на кровати и смотрела теперь вызывающе:

– Дядька знакомый дал. Расплатился, так сказать, за сексуальные услуги. Хорошая вещь – знаешь, как штырит…

– Я к Ирине Николаевне, – бросил Андрей, выходя.

– Ну и стукач! – в спину ему крикнула Вера.

– Тебя ж выгонят! – сказала Аурика, опасливо глядя на Веру.

Та только плечами пожала – ну, мол, и пожалуйста.

Четверть часа спустя Веру вызвали на разговор к начальнице. К удивлению Андрея Ирину Николаевну известие не потрясло. Она сказала только:

– Хорошо, что нашли в начале смены.

И велела привести нарушительницу. О чём она разговаривала с Верой один на один никто не слышал, но минут сорок спустя, Вера вышла из кабинета, как сказала бы бабушка Андрея – «похнюпленная». Вскоре она вернулась – принесла Ирине Николаевна и джин и таблетки. И вернулась в отряд.

– Что вы ей сказали? – не выдержал Андрей.

Ирина Николаевна стояла, отвернувшись к окну, держа себя за локти, как будто в комнате было холодно.

– Эх, Андрюшенька, знал бы ты – сколько у нас детей из трудных семей бывает… Конечно, можно было бы сейчас сообщить в полицию, в отдел по делам несовершеннолетних, отправили бы эту Веру домой, поставили на учёт. И что? Девчонка всё равно находила бы возможность сбегать из дома, хоть не несколько часов, зарабатывать себе на спиртное, на таблетки, вот этими самыми сексуальными услугами. У неё одна мать, отца давно нет. Семья бедная. Для Веры – этот лагерь – единственная возможность вырваться летом за город, пожить в обстановке, в какой и должны жить дети. Отдохнёт, может влюбится в какого-нибудь мальчика, поест нормально, поспит ночами…

– И что, она вот так сразу вас и послушалась? – недоверчиво спросил Андрей, – И сдала весь компромат?

– Я ей сказала, что у неё два варианта. Или она оставляет всё своё добро себе, и я вызываю полицию. И тогда её мама будет слёзы лить. А саму Веру – как будто она под домашним арестом – станут проверять из ОПДН, чтобы она по вечерам дома сидела. Второй вариант – она сейчас всё приносит мне, и мы до конца смены обо всём забываем. Если, конечно, подобное не повторится.

Ирина Николаевна вздохнула:

– Хорошо, что у тебя в отряде только одна такая девочка. Бывает ведь – сплошняком вот такое творится. С каждым вторым. С ума сойти можно. Дети из бедных семей, нет у них надежды когда-нибудь выбиться, и они устраивают себе такие вот «сны золотые» – с джином, таблетками и «секасом», как эти.. как их… Равшан и Джумшут говорят. Все, Андрюшенька, иди…

Вечером на площадке возле столовой была дискотека. Девчонки накрасились все, вплоть до шестилетней белобрысой Наташи Соколовой. Малышня бесилась – прыгала и скакала под музыку. Когда объявляли «медляки» – немногие из мальчишек решались приглашать девочек. Но всё же дело стронулось с места. И вот уже Санька обнял Олечку Котенко и покачивается с нею, забыв обо всём. Олечка положила голову ему на плечо.

Вера – льняные кудри на бедовой головушке – не дожидаясь «белого танца» пошла через всю площадку, чтобы пригласить Димыча, который оторопел, пару секунд отказывался, но видно было, что он рад. И вот он уже ведёт Веру на площадку.

А Игорь из второго отряда тщетно искал кого-то глазами и не нашёл. Снова и снова он обегает толпу глазами. Уже темнеет, и горят фонари. Столовая почти закрылась: внутрь уже не пускают. Но в открытых дверях стоит столик, а на нём – подносы с кефиром. Перед сном будет ещё «кефирный час». Глухо шумят сосны. Возвещает ли это, наконец, блаженную непогоду? В темноте сильнее ощущается близость реки – пахнет большой водой.

Медленный танец сменяется быстрым – и Игорь отступает под деревья, в темноту, возвращается к дачам.

Нелли сидит на окне, за её спиной освещённая пустая комната. Нелли одна, как сирота.

– А ты чего не…? – Игорь кивает туда, откуда несутся звуки дискотеки.

– Неохота, – говорит Нелли.

В свете фонарей кожа на её длинных стройных ногах кажется атласной. На Нелли шорты и розовая майка, на которой нарисован чёрный футбольный мяч.

– Ты футбол любишь? – спрашивает Игорь, чтобы хоть как-то продлить разговор.

– Ты об этом? – она показывает на чёрный футбольный мяч, – Нет, что ты, просто на распродаже такую купили. А играть я даже не умею. И мне всегда жалко мяч. Почему-то кажется, что он – как живое существо. А его так все бьют, и с такой силой…

Игорь помолчал немного и спросил (голос его был немного сиплым, ему самому незнакомым):

– А погулять не хочешь сейчас?

– Куда погулять? – спросила Нелли с грустным вызовом, – Ворота уже заперты, и охранник дежурит.

– Так есть же лазейка, – Игорь поправился, – То есть, я сегодня её нашёл.

– Пошли, – Нелли соскользнула с подоконника, одёрнула майку, – А ты чего не со своими пацанами?

– Да ну их! – Игорь поморщился, – Они все там толкутся – ну там, где музыка грохочет. Я вообще-то дискотеки тоже не очень люблю

Теперь Игорь указывал, куда идти – вдоль забора, в самый дальний угол, туда, где уже начинался лес.

– А ты как сюда попал – в лагерь в смысле? – спросила Нелли.

– Да, наверное, как все. Отца – он врач, на скорой работает – вообще не отпускают с работы, у них людей не хватает. Маме тоже не дали отпуск летом. Она чуть не плакала, говорила: «Я думала, мы с тобой хоть на речку поездим, а теперь…» Я сказал, что и один могу на речку. Она испугалась: «Я теперь на работе только и буду думать: всё ли у тебя в порядке, и не утонул ли ты где-нибудь. Нет уж, давай в лагерь, хоть под присмотром будешь». А я бы лучше дома валялся и книжки читал.

Там, где они шли, было уже совсем темно, но у обоих глаза быстро привыкли ко тьме. Игорь показал Нелли уголок, где от забора отходит сетка – можно пролезть спокойно. И, конечно, не они только этим воспользовались, потому что с той стороны от этого места уже вилась почти неприметная, но всё же тропинка «на свободу».

– Я запомню, – сказала Нелли.

Она вылезла первая, и почти сразу нагнулась, разглядывая что-то в траве.

– Смотри, огонёк… Неужели это светлячок живой? Вот никогда не видела…

– Так возьми, рассмотри…

– Не надо! – Нелли остановила руку Игоря, – Говорят, это просто червячок такой. Не хочу разочаровываться. Лучше любоваться, какой колдовской зелёный огонёк…

– Куда пойдём? – спросил Игорь.

– К реке, наверное. В лесу сейчас слишком страшно. Сосны шумят.

До берега идти было – всего ничего. Приходилось только внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не оступиться – не запнуться о корень, не шагнуть в какую-нибудь ямку.

Они вышли не к пляжу, но подошли к самому краю невысокого обрыва над Волгой. И сели рядышком на тёплую ещё землю. Трава под руками была такая сухая, что колола ладони. Луна отражалась в воде. Внизу тихо плескались волны Тот берег был далеко, очень далеко – огни на нём были едва различимы. Но время от времени мимо проплывали суда. Медленная баржа, нарядный пассажирский теплоход, освещённый множеством огней, яхты – казавшиеся отсюда маленькими, почти игрушечными….

– Как ещё долго нам здесь куковать! – вздохнула Нелли, – Три недели целых…

– Так всё же только началось. Ты так домой хочешь?

– Я хочу возле мамы быть. Хотя бы ездить к ней каждый день в больницу. А здесь всё время строем, всё время мероприятия какие-то идиотские. Тоска, – повторила Нелли то, о чём говорила на «свечке».

– А я по собаке скучаю, – сказал Игорь, – У меня классный пёс. Беспородный, маленький… кабысдох такой. Но ума палата, настоящий профессор. Родители ругаются за то, что он спит со мной рядом. А мы так уже несколько лет. Правда, Луксор – это у него парадная кличка такая, а дома я его Лушкой зову – он сначала просто в ногах лежал. А потом потихонечку-потихонечку… Я встану, а он на подушку переляжет, на моё место и дальше дрыхнет. Представляю, как он будет без меня скучать! Мама, конечно, и накормит, и погуляет. Но Лушка любит, когда я с ним разговариваю – он то на одну сторону наклонит голову, то на другую. И глаза такие – он вообще понимает больше, чем некоторые люди. Вот только он же не знает, что лагерь – это не навсегда. Он, наверное, думает, что я пропал без вести. Просто пропал – и меня никто не ищет: ни мама, ни папа.

Они помолчали.

– А ведь сейчас август, – задумчиво сказала Нелли, – Должны падать звёзды. Может, увидим?

– А ты когда-нибудь видела?

– Конечно! – она даже удивилась вопросу, – Только они очень быстро падают. Прочерк по небу такой яркий. Как будто спичкой Бог чиркнет. На них удобнее всего лёжа смотреть. Тогда скользишь глазами от горизонта до горизонта – какая-нибудь звёздочка да упадёт.

И они легли – голова к голове – на сухую траву, ждали – пока упадёт звезда, и дождались. Нелли увидела целых четыре вспышки, а Игорь – одну. Падали звёзды и вправду мгновенно, никто из ребят не успел загадать желание.

А потом они услышали, как в лагере объявили отбой. И бросились к своей лазейке. Если спалят, что они через неё выбирались – тогда им уже не выбраться за территорию.

А у младших, в пятом отряде, всё интересное началось как раз после отбоя. Лиля уже пожелала всем спокойной ночи, проверила, хорошо ли закрыто окно (форточку она оставила открытой), задёрнула шторы, щелкнула выключателем и вышла.

Наташка подождала, когда шаги вожатой затихнут в коридоре и попросила:

– Манюра! Расскажи страшилку!

Манюра рывком села на постели, как будто только и ждала этого приглашения, но спросила ехидно:

– Я расскажу, а вы потом спать не будете?

– Да ладно, – фыркнула Люда, – Я все страшилки знаю. И про Пиковую Даму, и про Матного Гномика, и про Зелёные глаза.

– Про Зелёные Глаза вообще тупая – донеслось от окна, – Там мама у девочки приходит домой сначала без рук, а потом и без ног. Чем, интересно, она приходит? А когда Зелёные Глаза убивают девочку – опять-таки чем? Ресничками защекотали?

Если они думали смутить Манюру, то не тут-то было. Она кивнула довольная, будто подарок получила.

– Ещё бы, в семь лет верить такой ерунде! – сказала она.

– А ты будто страшнее знаешь? – не поверила Люда.

– А я знаю то, чего не только дети, а и взрослые боятся!

– Ну! – не выдержала Наташка, – Только я буду тебя слушать из-под одеяла, ладно?

– Да как хочешь слушай! – Манюра уселась поудобнее, опершись о стенку, подтянула простыню, чтобы укрыть ноги. Но руки её оставались свободными, потому что, рассказывая, она всегда жестикулировала – руки просто летали. Манюра была очень смуглой и сильнее, чем другие девчонки сливалась с темнотой – только постель белела. И кисти рук.

– Ну вот, слушайте! Была я в прошлом году в лагере…

– Ну да! – сразу не поверила Люда, – В прошлом году ты была совсем маленькая. Тебя бы даже в пятый отряд не взяли.

– А вот и нет. Мне в сентябре исполнилось семь, а в этом сентябре будет уже восемь. И меня очень даже взяли. Лагерь называется «Звёздный», стоит он, как и вот этот лагерь, возле леса. И была с нами девочка, Оксана. Я в одной комнате с ней жила, так что я всё своими глазами видела.

– Ну и… – поторопила Наташа.

– Так вот, у этой Оксаны недавно умерла мама. И с первой же ночи в лагере Оксана не могла спокойно спать. То она мечется, то плачет, то кричит – будто сон плохой видит. Ну, мало ли, – Манюра пожала худенькими плечами, – Все время от времени видят плохие сны. Мы её разбудим и спросим: «Что тебе снилось такое страшное?». А она говорила, что ей снится мама, и что она её к себе зовёт. Другая девочка бы обрадовалась хоть во сне увидеть свою маму, а Оксана боялась. Мы говорили вожатым, Оксане даже валерьянки давали, чтобы она спала крепко и не видела снов. Но ей продолжали сниться эти страшные сны, и мама всё время звала ее к себе.

А потом был день, мы встали – в том лагере нужно было, как и здесь, брать веники и мести дорожки. И вот, когда мы завтракали, то Оксана с нами была, а когда раздавали веники – уже нет. Ну, сперва мы думали – может, она в туалет пошла, или ещё куда. А ближе к обеду вожатые уже очень испугались, и все начали её искать. Из деревни приехали люди, и тоже искали, и полиция приехала и даже полицейская собака в наморднике.

Девчонки затаили дыхание. Никто в глубине души уже не сомневался, что Манюра говорила правду.

– В тот день Оксану не нашли. Нас всех загнали спать, а взрослые не спали – все продолжали её искать. И собака искала, с неё даже сняли намордник, чтобы она лучше нюхала – вдруг где-то пахнет Оксаной. И только на другой день один дедушка в деревне сказал, что…

– Она утонула? – не выдержала Люда.

Манюра затрясла головой так, что косички запрыгали:

– Вовсе даже нет. Этот дедушка сказал, что он видел, как девочка в таком платье, как у Оксаны шла к далёкому-далёкому лесу, и держала за руку маленького мальчика. А ещё через день их обоих нашли мёртвыми.

– Их задушили?

– Не-а. Их нашли глубоко-глубоко в лесу. И доктор потом сказал, что они умерли от того, что очень-очень испугались. Разрыв сердца. Их никто не трогал, просто они увидели что-то такое ужасное, что упали и умерли на месте.

– А откуда она этого мальчика взяла?

– Не знаю! Если бы я хотела врать – я бы вам что-нибудь красиво соврала. Но я правда больше ничего не знаю.

– Может, там волки водились? – с содроганьем спросила Наташка.

– Ну да – не поверила Люда, – Волка увидели! Волк это же просто как большая собака. Что в нём страшного? Вот если бы он на них набросился и загрыз – тогда понятно.

– Мань, а Мань, – продолжала Наташка, – Вот ты говорила про призрак Белой Дамы. Ты расскажи – чего это такое?

– А, это я сама не видела, мне тоже рассказали. Тут из домиков можно выходить только всем вместе, когда объявят подъём. А на рассвете здесь ходит призрак Белой Дамы. Есть такая легенда, а может всё взаправду было… В общем, когда-то здесь жил один богатый человек.

– В лагере?

– Тьфу на тебя, иди на фиг… в каком лагере. Это ещё давным-давно было, никакого тут лагеря не было, а стоял дом, похожий на дворец. И в нём жил тот самый человек. Он полюбил очень красивую девушку. Но бедную-бедную, самую бедную в деревне. Он привёз её к себе, чтобы сыграть свадьбу. А невесте сшили красивое-красивое подвенечное платье. Вот такое пышное, – Манюра раскинула руки, – И девушка пошла на берег реки, чтобы попрощаться с вольной волей. Потому что жених сказал, что после свадьбы увезёт её в этот самый… в Париж. А у жениха была раньше другая невеста. Старая невеста очень сильно завидовала новой невесте, и сердилась, что жених женится не на ней, а на другой. И тогда она проследила, куда новая невеста пошла, тихонько-тихонько подкралась к ней сзади, и кааак толкнула её! – Манюра сделала сильное движение рукой, так что Наташка отпрянула от неожиданности, – И девушка упала в реку и утонула. Только её фата плыла по волнам. И вот теперь, время от времени, по ночам – эта Погибшая Невеста или Белая Дама, выходит, чтобы поискать ту злодейку, которая ее погубила. Но та же подобралась сзади, и Невеста не видела ее лица. Поэтому Невесте нельзя попадаться на дороге – она примет тебя за соперницу и утащит с собой в тёмную страшную глубину.

…Утром вожатая Инга с изумлением смотрела на лужицу возле двери. Она даже подняла глаза на потолок – может быть, ночью прошёл дождь, а в комнате у малышей протекает крыша?

– Инга, – зашептала ей Наташа, – Это я описалась. Мне очень страшно ночью было выйти в туалет. Я ждала-ждала подъёма, а подъёма всё не было и не было. А потом я посмотрела в окно – а там, далеко, кто-то ходил… весь в белом. Ну я и…

Инга ждала, что другие девочки начнут смеяться, но в комнате стояла гробовая тишина.