Читать книгу Второе пророчество - Татьяна Устименко - Страница 2

Вопреки красивому женскому имени, записанному в моем паспорте, я иногда напрочь отказываюсь принимать банальный, сугубо бабский облик, ровно двадцать пять лет назад навязанный мне кем-то свыше. Возможно – богом, возможно – дьяволом, но, вероятнее всего, легкомысленными родителями, в двухмесячном возрасте оставившими меня на воспитание дедушке – Льву Казимировичу Сокольскому и безответственно свалившими в неизвестном направлении. «И черт с ними!» – обычно сердито добавляла я, маясь на занятиях у ненавистного логопеда и шепеляво, по слогам, пытаясь произнести свое невероятно аристократичное имя, по причине вопиющей экзотичности частенько отравлявшее мою жизнь,– Евангелина! Львовна, кстати, по документам, спасибо любимому дедушке!

Блин, и угораздило же меня родиться девчонкой, да к тому же отнюдь не писаной красавицей или законной наследницей заокеанских мультимиллионеров. Хотя, наверное, не стоит мне на судьбу плакаться, потому что как раз с таких вот обыденностей и начинается история про Золушку: жила-была девочка с самой обычной внешностью старательной зубрилы, средними умственными способностями и абсолютным отсутствием первоначального капитала. Но вожделенный призрак кареты в виде запряженной крысами тыквы и хрустальной туфельки еще маячил где-то впереди, а посему на протяжении всего отрочества моя самооценка инертно плавала где-то в пределах между «два с плюсом» и «три с минусом», усиленно прикрываясь тщательно взлелеянной наглостью и грубостью. Невзирая на многочисленные комплексы, к восемнадцати годам она неожиданно дозрела, устаканилась и вылилась в полностью сформировавшийся синдром непризнанного гения. Я критично хмыкала, недовольно рассматривая в зеркале свое бледное лицо, и пафосно сетовала вслух, удачно воспроизводя тягучие интонации актрисы Ренаты Литвиновой:

– Ну вот как с таким незавидным багажом себе путь в жизни пробивать прикажете? Как страшно жить!

Да у меня же ничегошеньки за душой нет, а из всей движимой и недвижимой собственности – только неисправимый идеализм и пышное имя: Евангелина! Кстати, точно так же, кажется, звали дочку жутко заносчивых плантаторов в знаменитом американском романе «Хижина дяди Тома». М-да, с этаким выпендрежным именем уже не пойдешь в уборщицы или продавщицы, для него требуется изыскать какую-нибудь другую, более интеллектуальную профессию. Евангелина Львовна Сокольская – это вам не фунт изюма, это звучит гордо, да к тому же претенциозно – ну просто до крайности! А уж если ты заявилась в этот мир с нехилыми претензиями на харизматичность и с потугами на неординарность, то будь добра, веди себя прилично и готовься к неприятностям, которые, конечно, не заставят себя долго ждать. Так оно и случалось: я несколько раз чуть не попала под колеса автомобилей, меня зверски шпыняли в школе и не любили в институте, меня выгоняли с работы и всячески унижали. Я регулярно влипала во всевозможные истории. Мне банально не везло ни в большом ни в малом. Недаром я всегда подозревала: человеческая жизнь могла бы оказаться исключительно замечательной штукой, но лишь при одном обязательном условии: если бы мы знали, что с ней нужно делать…

Но все мои детские неприятности оказались еще цветочками, ягодки поджидали меня впереди. Оглядываясь в прошлое, я могу с уверенностью засвидетельствовать: все мои особенно яркие злоключения начались с приемной комиссии университета, когда мадам председательша – сухопарая очкастая грымза с породистым носом до нижней губы – ошеломленно вытаращила на меня свои бесцветные глазенки и осведомилась томным голоском:

– Простите, милая барышня, а у вас случайно дворян в роду не водилось?

Я тут же сделала умное лицо и честно попыталась представить – как могут водиться дворяне? Но вместо этого услужливое воображение немедленно нарисовало мне целый выводок жирных тараканов, на правах гастарбайтеров нелегально проживающих в кухонном шкафу у бабы Глаши, нашей соседки по коммунальной квартире. Тараканы, самоуверенные словно выпускники Гарварда, чем-то неуловимо напоминали саму дворничиху Глафиру – постоянно полупьяную, неопрятную тетку неопределенных лет, обладательницу темной жиденькой поросли на лице, изрядно смахивающей на усы… Я не сдержалась и саркастично фыркнула… Мадам председатель приемной комиссии тут же сдвинула очки ниже и посмотрела на меня еще заинтригованнее.

– Извините, а можно узнать о вашем образовании? – задала второй вопрос она, намеренно игнорируя мой школьный аттестат, лежащий прямо перед ней.– Вы, кажется, школу номер пятьдесят шесть закончили? Никогда прежде не видела, чтобы из этого гадюш… – она иронично хмыкнула,– из этого учреждения выходили золотые медалисты!

– Образовалась от слияния яйцеклетки со сперматозоидом! – четко отрапортовала я, с удовольствием оптом мстя за насмешки над всеми безмерно уважаемыми мной учителями, над своим зачуханным рабочим кварталом и убогой интернациональной коммуналкой.

Породистая мадам со стуком уронила очки с носа и нервно затрясла подбородком, пытаясь побороть некстати подкативший смех.

– Интересно,– медленно протянула она, разглядывая меня уже ничем не вооруженными глазами, без толстых линз оказавшимися наивно голубыми и по-щенячьи добрыми.– А разрешите-ка полюбопытствовать, откуда это у нашей бедной девочки с далеко не идеальными внешностью и манерами взялось так много ехидства и склонности к зубоскальству?

– От верблюда,– нахально парировала я, справедливо решив, что терять мне уже нечего. Весь мой недавний страх куда-то испарился, сменившись оптимизмом, который появляется у людей тогда, когда хуже уже некуда (в отличие от пессимизма, возникающего в ситуациях, когда лучше уже не надо).– И учтите, это не моя фигура далека от идеала, это вашим убогим идеалам далеко до моей фигуры.– Я балетным пируэтом эффектно прокрутилась на носке правой ноги, демонстрируя свои тощие метр восемьдесят, забранные в хвост светло-русые волосы с серебристым отливом и некое подобие бюста – чуть больше нулевого размера.– Да я же практически модель!

– Ага! – ошарашенная моими мослами, мадам председательша растерянно оглянулась на двух своих ассистенток, но обе платиновые блондинки со старшего курса и буферами размером с баскетбольные мячи уже давно находились в глубокой интеллектуальной отключке, осоловело хлопая густо накрашенными ресницами. Очевидно, их коэффициент ай-кью не вынес напора дерзкой абитуриентки и объявил безоговорочную капитуляцию.– Деточка! – уже увереннее продолжила мадам, наконец-то поняв, что наше общение приобрело форму «тет-а-тет», уподобившись беспощадной дуэли один на один.– Да вы хотя бы отдаете себе отчет в том, что уже напрочь завалили собеседование, дающее вам право на бесплатное поступление? – Она возмущенно затрясла кипой моих дипломов о победах на различных городских, областных и региональных олимпиадах по литературе.– А на платное вам не пройти, у вас денег даже на приличную обувь нет! Вы что, дура?

– Отнюдь! – спокойно заявила я, демонстративно любуясь своими донельзя изношенными кроссовками кустарно-китайского производства.– Дур у вас и без меня хватает, куда вам их еще, солить, что ли? – Я насмешливо покосилась в сторону безмолвно разевающих ротики красоток.– К тому же каждой умной женщине известно, что деньги придумали хитрые мужчины с маленькими… – и я ввернула откровенно грубое слово, испытующе глядя на мадам, так же как и я не отличающуюся стандартной привлекательностью и не блистающую наличием обручального кольца.

Глаза мадам заволокло тусклой поволокой, похоже вызванной воспоминаниями о чем-то своем, личном. Она протянула морщинистую, усыпанную веснушками лапку, схватила меня за рукав грошового трикотажного свитерка и любезно усадила на поставленный перед столом стул.

– А ведь вы правы, деточка! – прочувствованно признала она.– Кстати, будем знакомы, меня зовут Эмма Эдуардовна!

– Ева! – мило улыбнулась я.

– Первая женщина, значит? – Эмма Эдуардовна приветливо кивнула седыми буклями.– И чего же вас понесло на факультет журналистики, резвое дитя?

– Хочу мир спасти! – откровенно брякнула я, поняв, что сумела чем-то покорить ее сухое академическое сердце.– Пока еще не поздно!

– А как же постулат: мир спасет красота? – Седые полоски бровей мадам председательши насмешливо вознеслись на лоб, к линии роста волос.– Слыхали небось?

– Вот эта красота, что ли? – Я бесцеремонно ткнула пальцем в одну из красавиц-ассистенток, сияющую заученно-бестолковой улыбкой.– Силиконово-карамельная? Безмозглая? Ну разве только в горизонтальном положении…

Эмма Эдуардовна вдруг заразительно расхохоталась, звонко и совсем по-девчоночьи.

– Браво! – Она даже хлопнула в ладоши.– Браво, милая девочка! Если бы вы только знали, как я уже устала от этих глупых протеже олигархов, папенькиных дочек, сыновей нефтяных магнатов и племянниц чиновников. Возможно, вы имеете все шансы стать новым лицом и… – она выдержала многозначительную паузу,– умом нашей журналистики. Удачи.– Она размашисто расписалась на бланке результатов собеседования.– Жду вас на лекциях.

Я уже шла к дверям, когда меня настигла последняя коварная реплика:

– Собираетесь начать новую жизнь?

– Ну да,– недоуменно повернулась я,– а что?

– Тогда советую вам для начала выкинуть все рваные колготки и завтра же отправиться в магазин за новыми.– Эмма Эдуардовна напряглась как гончая, ожидая моего прощального ответа и надеясь все же посадить меня в лужу собственным остроумием.

– Отчего же не выкинуть, можно и выкинуть,– лениво произнесла я, берясь за дверную ручку.– Вот только в чем я тогда в магазин пойду?..– За моей спиной воцарилась гробовая тишина.

Так я поступила в университет и стала журналисткой, а точнее – языкатой стервой, одержимой фанатичным желанием спасти мир. А что, спрашивается, в этом странного? Ну не всем же вынашивать заветную мечту выбиться в балерины или полететь в космос. На Земле пока тоже дел хватает…

Нет, наверное, я все-таки мужчина, потому что в упор неспособна запомнить даты дней рождений своих подруг и не выношу пустую телефонную болтовню. Я не люблю шопинг, ненавижу журнал «Космополитен», не посещаю бутики, не наращиваю ногти и не грежу о норковой шубе. Хотя – вру, одной исконно женской слабостью я все-таки обладаю: я мечтаю о принце, вернее, мечтала о нем до недавних пор. Ну что же тут поделаешь, тайные эротические слабости имеются у каждого из нас, даже у сантехников и стриптизерш.

Мой принц звался Вадимом Серебряковым и обладал всеми наглядными атрибутами романтического героя: смазливым лицом латиноамериканского типа а-ля Антонио Бандерас, накачанным прессом, очень высоким ростом и чрезвычайно низкой душонкой, что, впрочем, выяснилось намного позже. Он походил и на ангела и на демона одновременно, а скорее – на падшего князя Света, сброшенного с небес на землю, в самую пучину греха и разврата. Особенно пристальное внимание со стороны женского пола обращали на себя его глаза – огромные, жгуче-карие, казалось так и пронизывающие тебя насквозь. Глаза опереточного злодея и совратителя. Но тогда, в период наших непродолжительных конфетно-букетных отношений, мой прекрасный брюнет вел себя весьма продуманно, блистая безупречной галантностью. Заметно тяготясь своим койко-местом в каком-то задрипанном общежитии, он настолько быстротечно и целенаправленно стремился узаконить наши отношения, что я и опомниться не успела, как приобрела статус солидной замужней дамы. Моя репутация была спасена, а вот душевное равновесие оказалось загублено безвозвратно. После того как мы с Вадимом скоропалительно посетили ЗАГС и поставили государство в известность о том, что спим вместе, от былой обходительности моего распрекрасного муженька не осталось и следа. Собрав свои немногочисленные пожитки, уместившиеся в единственном чемодане, принц настырно въехал в мою двухкомнатную квартиру и принялся форсированно репетировать роль царя природы. А чему же тут удивляться? Быстрый карьерный путь «из грязи в князи» всегда являлся пределом мечтаний любой лимиты.

Следует заметить, что к периоду нашего знакомства с господином Серебряковым я в полнейшем одиночестве проживала на пятидесяти трех двухкомнатных квадратных метрах, доставшихся мне в наследство после смерти горячо любимого дедушки. Дедуля успел-таки исполнить свою заветную мечту уже в самом конце тяжелой и затяжной болезни, в итоге сведшей его в могилу,– выбил бесплатную квартиру из каких-то запасных фондов, положенную ему как ударнику тыла и многолетнему работнику органов безопасности. И лишь только после его похорон, в ходе разборки личных вещей Льва Казимировича, перемежающейся бурными слезами, мне стало понятно – я не знала о своем деде практически ничего.

Мой доблестный дедуля, словно совершая привычный ритуал, раз в год достававший из шкафа парадный, украшенный орденами и медалями китель, вел воистину спартанский образ жизни, довольствуясь малым. Он не имел вредных привычек, не страдал болтливостью и почти никогда не заводил разговоров, даже косвенно бы касавшихся загадочных личностей моих недобросовестных родителей. Основываясь на нескольких его скупых намеках, я пришла к выводу, что мы с ним состоим в родстве по мужской линии, хотя вопиющее несходство наших внешностей сразу бросалось в глаза любому далеко не самому наблюдательному человеку. Я уродилась натуральной блондинкой с волнистыми волосами, а Лев Казимирович в молодости обладал густой каштановой шевелюрой, к восьмидесяти годам основательно поредевшей и поседевшей. Невысокий и коренастый, он отстал от меня на целую голову, объясняя это тем, что ростом я пошла в мать. Фотографий родителей у него не сохранилось, ибо, по словам деда, все их документы, с семейным архивом вкупе, сгорели в автомобильной катастрофе, выжить в которой сумела лишь одна я.

– Так, значит, они меня не бросали? – обиженно вскрикнула я, заостряя внимание на неосторожно вырвавшейся у деда фразе.– Ты мне врал? Но зачем? Не ты ли меня учил – одна маленькая ложь всегда порождает большие недоразумения!

– Много будешь знать – скоро состаришься! – хмуро проворчал отставной вояка, краснея до кончиков ушей и поспешно обрывая сей сумбурный, несомненно, весьма неприятный для него разговор.– Сама со временем все поймешь…

Больше мы никогда уже не заговаривали на эту тему, но несколько лет спустя, вернувшись домой после погребального ритуала и сидя над коробкой с его личными вещами, я подробно припомнила те необъяснимые слова, неосторожно сорвавшиеся с губ деда и заведшие меня в глухой тупик. Я абсолютно не сохранила в памяти хоть сколько-нибудь явственные образы родителей, погибших столь страшно и печально, и сейчас мучительно размышляла, стараясь понять, чем же успели они до такой степени насолить Льву Казимировичу? Насолить настолько, что в отместку он – добрейший и терпеливейший из всех известных мне людей – начисто вычеркнул их из своей жизни?

– Господи,– растерянно прошептала я, автоматически перебирая какие-то газетные вырезки, заботливо сложенные в жестяную коробку из-под печенья,– да я ведь даже их имен не знаю… – Меня терзало смутное чувство собственной вины, вызванное непоправимостью происшедшего.– И что мне теперь делать? – Почти ничего не соображая, я тупо уставилась в газетные заметки более чем двадцатилетней давности и принялась читать.

Пробежав глазами выцветшие пожелтевшие газетные вырезки с полустершимся текстом, я задумчиво потерла виски, тщетно пытаясь усмирить боль, завладевшую моей головой. Что ни говори, а думать – самая трудная работа! Теперь я запуталась окончательно. Три разрозненных листочка из московских многотиражек скупо сообщали о некоей кровавой резне и перестрелке, учиненной в тихом спальном районе, в результате которой погибло несколько человек и сгорела пара машин. Если вдуматься, то ничего особенного тут нет, обычная криминальная хроника. Но почему дед хранил эти вырезки столь педантично?

На самом дне коробки, под документами на квартиру, я обнаружила тяжелый золотой дукат, бережно упакованный в непрозрачный целлофан. Я никогда не разбиралась в антиквариате, но моментально поняла – эта монета стоит целое состояние, ибо кроме приличного веса она несла на себе физически осязаемую ауру глубокой старины и, несомненно, обладала огромной исторической и культурной ценностью. Реверс дуката украшало изображение раскинувшей крылья хищной птицы, предположительно сокола, а на аверсе были отчеканены два изящных профиля – мужской и женский, наложенные один на другой. Оба лица обладали идентичными, скорее всего, близкородственными чертами и поражали некоей возвышенной одухотворенностью, придающей им облик богов. Их архаичные прически венчали королевские короны. Я долго разглядывала драгоценную монету, но так и не смогла определить ее национальную принадлежность, ибо по краю золотого диска шла совершенно нечитаемая надпись, составленная из клинообразных черточек. Возможно, это был просто декоративный орнамент. Подобные дукаты имели хождение во многих европейских странах, особенно в Средние века, но столь оригинальную письменность я встретила впервые, невзирая на мое фанатичное увлечение древними культурами.

– Что за загадка кроется в этой надписи? – недоуменно пожимала плечами я, укладывая дукат обратно в коробку.– Почему монета лежит вместе с газетными вырезками? И дукат, и заметки выглядят очень интригующе, но связи между ними я не вижу… Надеюсь, в наследстве скончавшегося деда больше ничего мистического не обнаружится?

Однако я ошиблась, потому что самые интересные открытия и непредсказуемые роковые события еще ожидали меня впереди, причем в самом ближайшем будущем.

Итак, обретя прочные тылы и екатеринбургскую прописку, мой принц на следующий же день бросил тот штукатурно-малярный техникум, в коем числился исключительно ради пресловутого койко-места, и занялся обустройством теплого места под солнцем. Для начала он, вместо визитной карточки вполне успешно пользуясь своей, уже обманувшей меня, импозантной внешностью, устроился продавцом в крупный гипермаркет бытовой техники, где тут же принялся ухаживать за племянницей хозяина – рыжеволосой Софочкой. Сия дама, к тому времени уверенно прошедшая через «огонь, воду и фаллопиевы трубы» двух неудавшихся браков, принадлежала к широко распространенной породе женщин, имеющих лишь одну эрогенную зону – мужской кошелек. Разорив двух совсем не бедных мужей, сорокапятилетняя София, кокетливо утверждавшая, что ей исполнилось всего лишь тридцать два, успела сколотить тот неплохой капитальчик, коий и подстегнул алчность моего распрекрасного Вадима. Коттедж за городом, с зимним садом, бильярдом и бассейном, а также три автомобиля да шестизначный счет в банке – это вам не тесная двушка в стандартной панельной девятиэтажке, а потому новая страсть моего ветреного принца выглядела весьма убедительной. У безнадежно вышедшей в тираж Софочки моментально снесло крышу, а ее прежнее благоразумие испарилось быстрее, чем лужа под лучами весеннего солнца. Даже не вылезая из SPA-салонов, она уже давно отчаялась поймать действительно завидного мужчину, отращивающего на животе не пивной шарик, а мышечные кубики. Нужно ли говорить, что рыжая бестия мертвой хваткой вцепилась в молодого красавца, орудуя всеми двадцатью отлично наманикюренными пальцами? Участь моего недолгого брака оказалась предрешена.

Мужчины в принципе ничем не отличаются от мышей. Смотришь на них со стороны и вроде бы видишь хорошенького, этакого безобидного и трогательного зверька. Но как только такой милый «маус» заводится у тебя в доме, руки сами так и тянутся его отравить. Первыми с тонущего корабля бегут мыши и крысы, а с тонущего корабля семейного благополучия – конечно же мужчины.

Сам Вадим зарабатывал немного. Я же, в данный момент в качестве рекламщика подвизавшаяся в некоем сомнительном пиар-агентстве, неожиданно лишилась работы и временно осталась без средств к существованию. Не получая на завтрак любимую сырокопченую колбасу и не имея возможности попивать вечером ароматный коньяк «Араспел», мой нежный принц загрустил и моментально забыл сакральное «…и покуда смерть не разлучит нас». Ощутив на голове неуютную тяжесть рогов, я решила подать на развод…

Если вы считаете, что любовь – это сплошное счастье и непрерывная череда удовольствий, то поспешу вас разочаровать: все это не так. Медовый месяц и период слепой эйфории проходят довольно быстро, а серые будни и насущные проблемы остаются с вами навсегда. Любовь подобна розовым очкам, сильно искажающим и приукрашивающим окружающую нас действительность. Каждый, даже самый умный и предусмотрительный человек абсолютно беспомощен в любви, ибо, влюбившись, он мгновенно утрачивает рассудок и начинает совершать глупости. Самостоятельно расстаться с состоянием влюбленности весьма затруднительно, и лишь грубо разбитые чьей-то рукой розовые очки способны низвергнуть нас с небес на землю, заставляя прозреть. Печально одно – процесс исцеления от неблагодарной любви сопряжен с болью и разочарованием. И ладно бы в партнере, но гораздо хуже, если в самом себе…

Наступило двадцать пятое декабря две тысячи девятого года. День моего рождения. Сегодня мне исполнилось ровно двадцать пять лет, и это почти мистическое совпадение цифр внушало некоторую слабую надежду на счастливый поворот судьбы, возможно поджидающий меня впереди. Ну а почему бы и нет? Должно же мне повезти хотя бы раз в жизни! К тому же уже прошел целый месяц с той поры, как я устроилась на работу в крупнейший глянцевый журнал «Тайны Урала» и сегодня получила там свою первую зарплату. Господин Зимин, главный редактор и душа издания, впечатлился моим крайне самоироничным резюме и принял неудачницу на должность помощника младшего корректора, заметив, что как раз испытывает нужду в креативных сотрудниках со свежими идеями.

Затарившись разными, отнюдь не дешевыми, вкусностями и нагрузившись так, что от тащимой мною сумки с продуктами испуганно шарахнулась бы и ломовая лошадь, я призадумалась. Неделю назад я подала на развод, пока еще не поставив мужа в известность о свершенном мною судьбоносном деянии. В девяноста девяти случаях из ста бабы ведут себя как идиотки, но вот на сотый оказываются хитрее любого мужика. Мне предстояло осуществить процедуру развода с минимальным для себя ущербом, ибо я уже многократно прокляла тот злосчастный день, когда по глупости, поддавшись на настойчивые уговоры Вадима, прописала его в свою квартиру.

Отпущенная с работы пораньше (спасибо чуткому начальству), я пробежалась по магазинам и теперь резво мчалась домой, намереваясь задобрить капризного принца своей первой, весьма неплохой зарплатой и каким-то волшебным образом спасти наш трещавший по всем швам брак. Я решила устроить романтический ужин на двоих, мечтая вернуть почти угасшую любовь. Невзирая на неприкрытую измену супруга, я по-прежнему питала к нему самые нежные чувства. Я еще надеялась, что Вадим ко мне вернется. Я все еще его любила. Я была дурой! Надеясь, что муж не забудет о моем дне рождения и хоть поздно, но все-таки прибудет домой, я стрелой взлетела на седьмой этаж, даже не обидевшись на вечно неработающий лифт. Выудила из сумки ключ и открыла замок, а затем втащила в прихожую громоздкие продуктовые пакеты. Бутылка шампанского радостно стукнула о вытертый линолеум, имевший тот же однообразно-серый цвет, как и вся моя жизнь в целом. Сунув на полочку мокрую вязаную шапочку и стянув растоптанные сапоги, я мысленно выдала себе очередное несбыточное обещание – куплю новые со следующей получки, и шагнула в комнату…

– А, вот и наша именинница явилась не запылилась! – встретила меня насмешливая реплика.

На диване сидел Вадим…

– Ты почему так рано пришел? – с ненатуральным удивлением брякнула я, прекрасно понимая, что несу дикую чушь вместо проявления более уместных сейчас восторгов по поводу неожиданной внимательности мужа. Но вот не поверила я в его исправление, и всё тут!

Вадим, вольготно развалившийся на продавленных, обшитых дешевым репсом подушках, немного помолчал, наслаждаясь моим растерянным видом и оценивающе наблюдая, как я стаскиваю насквозь промокшую куртку – на улице пуржило…

– М-да,– вынес обвинительный приговор он,– ты ни одеваться, ни раздеваться красиво не умеешь!

Я немедленно запуталась в насквозь прохудившейся подкладке рукава…

– А пришел я потому, дорогая, что решил от тебя уйти! – непоследовательно продолжил он, в кои-то веки выдав нечто похожее на каламбур: – Чао, бамбина! Не нужна ты мне больше, Евангелина! – издевательски пропел он.– Ясно?

Я остолбенела. Все-таки это совершенно разные вещи – подать на развод с целью приструнить загулявшего супруга или вдруг с бухты-барахты попасть в число брошенных, никому не нужных женщин. Я почувствовала себя жалкой, на глаза навернулись слезы отчаяния…

– Но, Вадюнчик,– жалобно зашмыгала я,– я же на работу устроилась, я тебе денежки принесла. Хочешь, купим тебе тот замшевый пиджак, который ты в «Джей-ди» присмотрел? – Я суетливо полезла за кошельком.– У меня хватит… кажется… – Мое старое портмоне неловко раскрылось, на пол посыпалась мелочь.

– Ну а дальше? – неприязненно осведомился муж, брезгливо стряхивая купюру достоинством в сто рублей, спланировавшую на носок его лакированного ботинка.– Потом опять весь месяц одной картошкой питаться? А крахмал, между прочим,– он демонстративно провел ладонью по своим красиво уложенным блестящим темным волосам,– очень вреден для внешности. Мой диетолог прописала мне минеральную воду «Эвиан», балык, черную икру и киви!

У меня вдруг что-то оборвалось внутри, и я, задыхаясь, прислонилась к обшарпанному косяку.

– Ты это серьезно?

– Про балык? – хамовато выгнул ровную бровь Вадим.

– Про «ухожу»?..

– Конечно.– Он томно закинул ногу на ногу и рассмеялся мне в лицо.– Разве тебе не достаточно тех полгода жизни, которые ты уже у меня украла? Я истратил их попусту! А ведь я мог использовать их куда практичнее, с гораздо большей выгодой для себя…

«Украла?» – Я ощутила, как в моей душе закипает холодная волна гнева. А как же эти пресловутые полгода, проведенные за стиркой и глажкой его рубашек, готовкой легких диетических блюд и вечной погоней за подработкой, уходящей на его модные шмотки? Я мыла полы в подъездах, выгуливала чужих собак и продавала газеты – в общем, хваталась за любую возможность подхалтурить, чтобы купить моему принцу немыслимо элегантные ботинки или нежнейший кашемировый пуловер, стоящий дороже всего моего гардероба. «Украла?..»

– Но я же устроилась на хорошую постоянную работу,– извиняющимся тоном промямлила я.– Подожди немного, скоро я дорасту до помощника редактора, и тогда…

– Тогда? – Яркие губы красавца изогнулись в саркастичной ухмылке.– Да у меня раньше седые волосы появятся! И потом, тебя же вышибут из этого журнала так быстро, что я и глазом моргнуть не успею. Помнишь то рекламное агентство? Тебя уволили за новаторский слоган: «Плавайте поездами Аэрофлота!» Или за вторую нетленку – про туроператоров и гинекологов, от которой до сих пор в агентстве наверняка вздрагивают: «Мы работаем там – где другие отдыхают!» Пойми, ты дура и неудачница. Я не хочу с тобой жить!

«Ну да,– презрительно подумала я,– для тебя жить – это значит жрать балык три раза в день и валяться на пляжах Мармариса…»

– Я не создан для убогого прозябания! – словно угадав мои мысли, соловьем разливался супруг.– Я хочу иметь машину. И не какую попало рухлядь, а только «Ламборджини Диабло». Я не могу одеваться в китайские подделки с Таганского ряда и питаться овсянкой. Я рожден для богемной жизни…

«Да ну! – про себя усмехнулась я.– И кто же тебя для нее родил, в этом вашем-то Верхнем Урюпинске? Похоже, как говаривала незабвенная Эмма Эдуардовна, Верхний Урюпинск представляет собой настоящий заповедник непуганых идиотов, и дворяне там водятся в немыслимых количествах!»

– Я рожден для шикарных женщин! – Пафосный тон мужа вырвал меня из сферы печальных раздумий.– А не для бесцветных белобрысых лахудр! Я тебя не любил, а просто использовал. Теперь ухожу к другой, более достойной моей внешности и интеллекта!

И тут я поняла – все, это предел, мое терпение истощилось!

То, что невозможно согнуть, можно сломать! Последние полгода жизни, проведенные с Вадимом, гнули меня по-всякому, да, видимо, я оказалась на удивление крепкой. А сегодня он, не раздумывая, сломал мою любовь, очевидно собираясь заодно втоптать в грязь и мою непростительно сентиментальную душу. Но похоже, он просчитался, ибо из разлома ненужной привязанности внезапно проклюнулся молодой побег – шипастый зачаток тщательно скрываемого экзотического цветка, называемого гордостью и самолюбием. Прежняя, робкая и вечно угождающая ему, Евангелина умерла здесь и сейчас. Ее место заняла совсем другая женщина – спокойная, сильная, уверенная в себе…

Я небрежно прислонилась спиной к межкомнатной двери, покрытой старой, местами облупившейся краской, и скрестила руки на груди, настолько внимательно рассматривая Вадима, словно увидела его впервые в жизни. Впрочем, так оно и обстояло на самом деле. Лишь заглянув в человека поглубже, можно разглядеть, как он мелок. Розовые очки ушедшей любви разбились вдребезги, больно изрезав мое сердце, но уже на зашоривая глаза. Нынче я подмечала в нем совсем не то, что хотела видеть ранее, возводя обычного неотесанного мужика на пьедестал принца и полубога. Нет, теперь я узрела его истинную сущность, показавшуюся мне омерзительной и отталкивающей. Передо мной сидел совсем не принц, а обычный неблагодарный эгоист, бесполезный трутень, привыкший жить за счет других.

Да, Вадим был красив. И я подметила, как сильно изменился он за последние месяцы. Фирменная одежда и посещение салонов красоты сделали его иным, к сожалению затронув лишь внешность, но не душу. Внутренняя сущность красавца осталась неизменной, наоборот утратив последние крупицы совести и справедливости. Отныне я поверила в существование монстров и энергетических вампиров, скрывающихся под поддельной личиной обычных миролюбивых обывателей. И мне еще сильнее, чем прежде, захотелось спасти этот мир, пока он окончательно не погрузился в пучину фальши и меркантильности. Потому что в этом мире не существовало настоящей, полноценной жизни.

– К ней уходишь, к Софочке? – безразлично поинтересовалась я, ожидая, возможно, что он все же окажется не совсем уж безнадежным, бессердечным мерзавцем и поведает мне о душещипательной любви к той, богатой женщине.

– К ней! – самодовольно ухмыльнулся Вадим.– Вот она-то, в отличие от тебя, понимает, какое сокровище получает. Она уговорила дядюшку сделать меня замом директора и обещала познакомить с владельцем элитного модельного агентства. София считает,– мой муж артистично повел широкими плечами,– мне нужно попробовать себя на подиуме…

– Значит, все-таки к ней! – ответно усмехнулась я.– Ну ладно, жить, но как ты можешь спать со старой и притом целлюлитной женщиной?

Лицо Вадима перекосилось от возмущения, служившего, возможно, лишь деланой маскировкой для чего-то другого, тщательно скрываемого даже от самого себя. Он вскочил с дивана, схватил меня за руку и насильно подтащил к установленному в прихожей зеркалу.

– А ты,– злобно заорал он мне в ухо,– считаешь себя красавицей? Ты давно ли на свое отражение любовалась-то? Думаешь, много кайфа – спать с этаким мешком костей?

– Мешок костей? – с язвительным смешком передразнила я.– Не ты ли, радость моя, всегда восхищался худенькими фигурками прославленных манекенщиц? Чем хуже я этой знаменитой Натальи Водяновой или анорексивной куколки Кейт Мосс? – Я критично присмотрелась к своим высоким скулам, впалым щекам, миндалевидным, слегка приподнятым к вискам глазам, необычного оттенка мокрого асфальта. Я сдернула резинку со своих светлых волос, и они тяжелыми волнистыми прядями рассыпались по спине, окутывая меня почти до колен. Подумаешь, худая и грудь маленькая – так это сейчас даже модно. Фигура в стиле унисекс. Зато рост у меня модельный и ноги, что называется, от ушей.– А в редакции мужики смотрят мне вслед и языками восхищенно щелкают! – сообщила я раскрасневшемуся от гнева мужу.– Пожалуй, зря я никогда косметикой не пользуюсь. Завтра же отправлюсь к Галке в салон и подберу себе макияж…

– Накраситься, значит, собралась? – возмущенно протянул Вадим, глядя на меня с враждебным испугом.– Хочешь привлечь к себе внимание?

– Ага,– наигранно-невинно хлопнула ресницами я.– У нас программист Гелий – такой лапочка и не женат пока… А ты иди к своей Софочке, иди-и-и…

Женщины иногда не понимают мужчин по самой тривиальной причине: зачастую мужчины думают отнюдь не головой, а тем пресловутым органом, коего у дам и в помине нет. А иначе откуда бы возникла столь занятная фраза: «ни себе – ни людям»?

– Дрянь! – взбешенно взревел Вадим и сильно ударил меня по щеке.– Шлюха! Сиди дома, не смей никому на глаза лезть! – Внезапно он обеими руками обхватил меня за шею и начал душить. Похоже, даже с учетом предстоящего развода, его почему-то совершенно не радовал мой спонтанно пробудившийся интерес к другим мужчинам. Непонятно, что на него нашло? А как же знаменитое: «Баба с возу – кобыле легче»?

Развод – разводом, но умирать я пока еще не собиралась, а поэтому мой инстинкт самосохранения сработал безотказно. Неожиданно для себя я встрепенулась и заехала мужу коленом между ног, ощущая, как ослабевают его пальцы, и вырвалась из удушающего захвата. Акробатическим прыжком влетела в комнату и выхватила из ножен висящий на стене дамасский кинжал, некогда принадлежавший дедушке…

Кряхтя и чертыхаясь, Вадим ввалился следом за мной. Его глаза полыхали от неконтролируемого бешенства, бицепсы угрожающе бугрились под шелковой рубашкой.

– Убью! – хрипел он, наступая на меня.– Раздавлю, гнида! Испортила мне всю тщательно спланированную операцию…

– Попробуй! – дерзко выкрикнула я, пропуская мимо ушей эти непонятные слова и выставляя вперед тонкий остро заточенный клинок.

Муж зарычал и махнул кулаком, целясь мне в грудь…

С пронзительным ведьминым визгом я взметнула оружие вверх, полоснув по запястью обезумевшего мужчины. Он вскрикнул от боли, из глубокого пореза хлынула струя крови.

– Ага, давай, подходи, если жить надоело! – поддразнила я, в этот момент не боясь никого и ничего.– В лохмотья порежу…

«А он неадекватный,– вихрем пронеслось у меня в голове.– Слишком импульсивно он себя ведет, излишне даже – для обычной ревности. И этот его явный страх… Чего он испугался? Ведь не потерять же меня, на самом-то деле?» – Но мне тут же стало не до психоанализа, ибо Вадим повел себя еще парадоксальнее.

– Истеричка психованная! – Вместо того чтобы попробовать меня обезоружить, муж опасливо отступил назад, подхватывая с дивана свой шарф и обматывая им раненую руку. Кажется, в нем обнаружился трус, способный избивать лишь слабых и беззащитных. Или это было что-то другое? – Я тебя по судам затаскаю. Ты у меня за это в тюрьму сядешь. Я у тебя квартиру отберу. Жди теперь звонка из милиции… – Он подхватил дубленку и опрометью выскочил за порог квартиры, напоследок так шарахнув дверью об косяк, что с потолка посыпалась штукатурка.

– Недаром в книгах пишут, что раненого вампира нужно добивать сразу! – с нервным смехом всхлипнула я, сползая спиной по стене.– Это же классика жанра ужасов! – Я давилась смехом, чувствуя, как по щекам стекают слезы, оставшиеся от пережитого стресса.

Возможно, мое состояние могло показаться ненормальным, но я совсем не испытывала за собой чувства вины перед мужем, да и не ощущала себя запуганной или брошенной. Это лишь в душещипательных любовных романах пишут о дремучей наивности и неисправимой романтичности обманутых жен, усиленно внедряя в податливые женские мозги слезливо-идеализированный образ современной леди. Но я отнюдь не претендовала на роль беззащитной и слабонервной красавицы, ибо цинично осознала – отныне я обрела свободу. Не только от никчемной влюбленности, но и от нелепой неуверенности в себе, прежде скрываемой за показной грубостью и хамоватостью. Лишь закрыв за собой дверь в прошлое, можно распахнуть дверь в будущее, а чуть не снесенная моим мужем створка хлопнула слишком красноречиво. Итак, отныне я стала свободной, а еще сильной – назло всем врагам, недоброжелателям и моральным фашистам!

Успокоившись и умывшись холодной водой, я извлекла из сумки свою старенькую «Нокию», намереваясь позвонить закадычной подружке Галке Ковалевой. Мы дружили с нею еще со школьной скамьи и, невзирая на полнейшее несходство наших характеров, а возможно, именно благодаря этому, наша дружба стала на удивление прочной и долговечной.

– Приезжай! – стараясь не хлюпать носом, попросила я.– Посидим, выпьем, посумерничаем, музыку послушаем. Не хочу оставаться наедине со своими мыслями…

– Ой, только не этого твоего любимого классика, со странной милицейской фамилией! – ультимативно потребовала Галка.

– Ладно,– покладисто согласилась я,– Мусоргский отменяется…

– А Вадим где? – недоуменно мурлыкнул томный Галкин голосок.

– Выгнала,– коротко бросила я и в нескольких словах обрисовала сложившуюся ситуацию.

– Туда ему и дорога! – ликующе возопила подруга.– Я же тебе сразу говорила, что у него внешность альфонса…

– Говорила,– печально вздохнула я.– Зря я тебя не послушалась. С твоим-то опытом…

Галина снисходительно хмыкнула.

Говоря откровенно, ее опыт по части общения с мужским полом и в самом деле внушал уважение даже более искушенным, чем я, личностям. Будучи моей ровесницей, к двадцати пяти годам Галина успела четырежды побывать замужем, а счет ее любовников давно перевалил за сотню. Притом нужно отдать должное подруге – она обладала врожденным талантом выжимать мужиков досуха, причем как материально, так и морально. Я всегда подозревала: производная ума женщины на красоту – есть величина постоянная. А точнее, природа не терпит пустоты, и если в одном женщине отмерено много, то в другом – закономерно меньше. В школе Галина никогда не блистала знаниями, мирно перебиваясь с тройки на тройку, несмотря на все списанные у меня домашние работы и решенные за нее контрольные. Помню, как однажды, на уроке литературы, получив простецкий вопрос: «Знаете ли вы убийцу Лермонтова?», Галка возмущенно вышла к доске и эмоционально выдала:

– Вы что, меня совсем дурой считаете? Всем известно – Лермонтов был поэтом, а не убийцей!

Поступить в институт мадемуазель Ковалева даже и не пыталась, отшутившись – мол, она не претендует на звание «Леди синий чулок», оставляя его мне. И якобы чулки она предпочитает исключительно французские, черные, с кружевной резинкой.

Уже семь лет моя подруга трудилась в должности администратора крупнейшего в городе салона красоты, успешно совмещая полезное с приятным. «Я рождена ходить по магазинам, но вынуждена ходить на работу» – так говорила о себе моя самая близкая подруга. Стать фотомоделью или актрисой ей помешала некая прискорбная склонность к полноте, на мой беспристрастный взгляд – только придающая Галке особый шарм, и сугубо русский нос картошкой, исправлять коий путем хирургического вмешательства панически боящаяся всего режущего инструмента Галина отказалась категорически. Во всем же остальном сия очаровательная девица – с голубыми, чуть навыкате глазами и искусно покрашенная в платиновую блондинку – была, безусловно, хороша и привлекала к себе повышенное мужское внимание в любой ситуации и в любом месте. Ее природные метр семьдесят плюс умопомрачительная шпилька в точности равнялись моим метру восьмидесяти без каблука. «Типичная и атипичная блондинка» – так называли нас знакомые. Что ж, со стороны-то оно завсегда виднее!

– А может, это и к лучшему,– философски продолжила Галка,– без мужика жить? Меньше проблем! Представь, как здорово выглядел бы наш мир без мужчин!

– Да уж,– с готовностью зафантазировала я,– никаких преступлений и множество счастливых толстых женщин…

Галка весело захихикала, потому что я озвучила ее заветную мечту: долой диеты!

– Что тебе подарить? – с некоторым напряжением в голосе спросила подруга, наверно с содроганием вспоминая все объезженные в прошлом году букинистические лавки и муторные поиски томика моего любимого Гумилева.– Опять фигню для души?

– Да лучше бы шмотку от Версаче! – неожиданно выдала я.

Галка понимающе присвистнула.

– Лед тронулся, господа присяжные заседатели, в Еве проснулась женщина! – торжественно провозгласила она, возвращаясь к своему бессменному амплуа пожирательницы мужских сердец, мозгов и прочих сексуальных органов.– Понятно. Лучше поздно, чем никогда. Жди, через полчаса подъеду! – И мой телефон выдал череду заунывных гудков.

Я подмигнула своему отражению в зеркале и пошла на кухню накрывать на стол…

«Вот и все,– безропотно покорившись судьбе, совершившей крутой и стремительный вираж, вздохнула Галка, убирая телефон в сумочку,– наша спокойная жизнь закончилась. Это – началось!..» Она не обладала всей полнотой информации о происходящих рядом с ней событиях, а поэтому решила временно воздержаться от поспешных выводов. Она послушно отдастся на волю случая, поприслушивается-поприглядывается и сделает то, что ей поручили… Она пока что не уверена, хорошо или плохо ей придется поступить… Но между тем какая-то крохотная частичка недовольства собой уже поселилась в ее душе, кусая нечистую совесть и нашептывая: гибрид добра и зла во сто крат хуже откровенного вреда, ибо он называется просто пакостью…

Многие из нас категорически недовольны тем миром, в коий все мы приходим согласно прихоти судьбы и по глупости безответственных родителей, не заручившись на то его милостивым дозволением. Наш мир чрезвычайно суров к слабым, зато благосклонен к храбрым. Но более всего достается от него тем, кто не смиряется с жестоким произволом слепого фатума, желая самостоятельно вершить свой нелегкий земной путь. Участь любого человека тяжела, а его дорога, пролегающая сквозь всевозможные жизненные перипетии, усыпана отнюдь не розами. А уж если ты настолько разочаровался в окружающей действительности, что вознамерился изменить ее сообразно своим взглядам и принципам, то будь готов противостоять мощнейшим ударам судьбы, способным значительно умерить обуревающий тебя энтузиазм. Мир – сильный противник, и без боя он не сдастся, а поэтому начни с малого – попробуй изменить себя. Если ты устал от преследующих тебя невезений, погряз в неудачах и набил немало шишек с синяками, то не торопись сдаваться и ставить на себе крест. Просто нужно подойти к зеркалу и громко произнести вслух, взывая к гордости и смелости, беспробудно спящим долгие годы в глубине твоей души: «Я уже устал считаться никем и ничем. Отныне я сознательно становлюсь самым умным, красивым, везучим и так далее! (Выбранное качество подчеркнуть проникновенной интонацией.) И в моем благородном устремлении мне теперь не помешают ни война, ни экономический кризис, ни лень. Аминь!»

И вот после того, как ты бросишь курить, запретишь себе есть после шести вечера, приучишься делать ежедневную зарядку и привыкнешь обливаться холодной водой, то можешь адекватно проанализировать пройденный этап и признать: программа минимум – выполнена. Ты себя усовершенствовал. Теперь настала пора засучить рукава, мобилизовать силы и переходить к программе максимум – начинать переделывать мир.

Вечерело. Снег безостановочно лепил в окна, присыпая внешние карнизы уютными сугробиками. Прижавшись носом к стеклу, я с любопытством всматривалась в спешащих по улице людей, занятых приятными предновогодними хлопотами. С высоты седьмого этажа они напоминали мне трудолюбивых муравьев, тащивших набитые продуктами сумки и забавно сплющенные, втиснутые в прозрачный целлофан елки. Наверное, единственный праздник, вера в который не проходит с возрастом,– это Новый год. Надежда на чудо неистребимо живет в наших сердцах, заставляя загадывать желания, вслушиваясь в размеренный бой кремлевских курантов. И разница заключается лишь в том, что в десять лет это желание запивается шипучкой «Буратино», а в двадцать – сладким, холодно ломящим зубы шампанским. Да еще Дед Мороз все больше выпадает из образа абстрактного седобородого старика, приобретая зримые черты обнаженного Брэда Питта…

Красный Галкин «феррари» затормозил у моего подъезда. Подруга распахнула переднюю дверцу автомобиля и энергично выпрыгнула на утоптанный снег, немедленно воткнувшись в него своими высоченными каблуками. Добродушно усмехаясь, я наблюдала, как она кокетливо запахнула полы короткой норковой шубки и вывалила из багажника огромную полосатую сумку, сразу же становясь похожей на таджикского челнока с вещевого рынка.

Лифт конечно же не работал… Беззлобно переругиваясь, мы тащили неподъемный баул с этажа на этаж.

– У тебя там что, кирпичи? – с надсадным пыхтением возмутилась я, пихая сумку ногой.

– Не у меня, а у тебя,– хитро прищурилась Галина.– «Три орешка для Золушки», помнишь этот фильм?

– Угу,– неразборчиво буркнула я, вспоминая нас, тринадцатилетних сопливок, млеющих от обтянутой белыми колготками загадочно бугрящейся промежности до неприличия красивого чехословацкого актера, исполнявшего роль принца.– А хрустальную туфлю ты мне тоже привезла?

– Пфе! – небрежно отреагировала подруга.– Бери выше – фирменные итальянские сапоги. Все равно без дела валяются, мне у них голенища узкие… Это ведь только тебя,– она с завистью покосилась на мои мослы,– даже в Освенцим без справки примут!

Мы дружно рассмеялись.

А десять минут спустя мы уже сидели за празднично накрытым столом и Галка капризно воротила нос от не доставшегося Вадиму балыка:

– Ой, я же на диете!

– Лопай давай, все равно выбрасывать! – командовала я.– Знаю я твою диету: в понедельник – огурчик, во вторник – помидорчик, в среду – кремация…

Подружка смешливо фыркала в бокал с мартини и послушно ела.

– А теперь не грех и делом заняться! – Галина усадила меня спиной к зеркалу и взяла пальцами за подбородок, придирчиво поворачивая мое лицо из стороны в сторону и рассматривая опытным взглядом профессионала.– И чего ты столько лет себя почем зря гробила, не развлекалась, не наряжалась? – Вопрос прозвучал риторически.

Я покаянно хмыкнула:

– Женщина почти беспомощна, пока у нее не высохли накрашенные ногти… Хотя,– я демонстративно набычилась,– при желании, от любого мужика всегда отбиться можно!

– Если есть желание, то зачем отбиваться? – Галка недоуменно пожала пухлыми плечами.

Я показала ей язык.

– Значит, так,– глубокомысленно рассуждала подруга, пропустив мимо ушей мои оправдательные сентенции и глупые выходки,– черты лица у тебя явно не русские, а скорее – европейские. Вон носик какой аккуратный: тонкий, кончик чуть приподнят, ниже переносицы – горбинка. Не то что мой шнобель! – Галина игриво ущипнула меня за нос.– А лицо худое, поэтому открытый лоб придает тебе нечто лошадиное, делая похожей на Ксюшу Собчак. Но это мы исправим, выстрижем челку! – В ход немедленно пошли филировочные парикмахерские ножницы.

Я безропотно отдавала себя на растерзание…

– Дальше поступим так… – увлеченно бубнила непризнанный стилист, выкладывая на стол кучу косметики.– Ты белокожая и светловолосая, золото тебе не пойдет. Уши проколоты, а серьги не носишь.– В мои мочки тут же вдели два широких чеканных серебряных кольца.– Теперь макияж. Немного серых теней на внешний угол глаза и серебристых – под бровь. Тонкая черная подводка… То-о-онкая, я говорю, мы же из тебя не царицу Нефертити делаем! Ну и глазищи у тебя, Ева! Ни у кого больше таких не встречала, а уж баб в наш салон ходит – будь здоров! Они же у тебя почти черные, вон – зрачка не видно… Ну прямо как у колдуньи! Ресницы красим серой тушью, брови – тоже серым карандашом. Немного румян и розовая перламутровая помада! А теперь вот эти брюки… – Из ее бездонной волшебной сумки появилась гора тряпок…

Я, словно сомнамбула, покорно надевала каждую подсунутую мне вещь…

– Ну все! – довольно изрекла Галина и подтолкнула меня к зеркалу.– Любуйся!

Я глянула на себя и потрясенно взвизгнула. В моей затрапезной прихожей стояла прекрасная незнакомка!

Мужчины, помните: есть женщины некрасивые, которые даже не догадываются о своем уродстве. Избегайте их, ибо они глупы. Есть женщины некрасивые, понимающие степень своего безобразия. Пожалейте их, потому что они несчастны. Есть женщины красивые, не признающие силу своей привлекательности. Они скромны – помогите им. А есть красавицы, полностью осознающие весь блеск своей красоты. Они в помощи не нуждаются, ибо сами решают – что, когда и как им с вами делать…

Вот уж не думала, что челка и макияж способны так разительно изменить мое блеклое, ничем не примечательное лицо, превратив меня в девушку с обложки модного журнала. Мой лоб прикрывала легкая кудрявая челка, а остальные волосы тяжелыми серебряными локонами лились по плечам, идеально гармонируя со стилизованными под старину серьгами. Косметика превратила меня в красавицу – нежную и загадочную, подчеркнув необычный контраст белой кожи и темно-серых глаз. Губы напоминали два соблазнительно сомкнутых лепестка розы. Тонкую шею обнимал ворот зеленой водолазки, стройную талию подчеркнул кожаный жилет, а широкие черные брюки в стиле Марлен Дитрих придали моим ногам совершенно запредельную длину.

– Ну какова? – радостно потерла ладони Галка.– Бритни Спирс нервно курит в сторонке!

Я продолжала зачарованно таращиться на свое отражение, шокированная произошедшей со мной метаморфозой. Живая иллюстрация к сказке о Золушке, преображение Гадкого утенка!

– Едем! – не терпящим возражений тоном приказала Галина, бросая мне черную, обшитую полосками песцового меха курточку.– Я тебя с такими мальчиками познакомлю – закачаешься! Кстати,– ее брови угрожающе нахмурились,– у меня новый друг – адвокат. Чего там Вадичка про «отберу квартиру» гавкал? Да и в целом нужно лечить твою затяжную депрессию!

Я весело кивнула, пьянея от новой себя. Лечить так лечить!

Все последующие дни запечатлелись в моей памяти непрерывной цепочкой феерических развлечений и увеселений. Галина водила меня по клубам и дискотекам, заставляла пробовать неизвестные мне ранее сорта спиртных напитков, учила танцевать и играть на бильярде. Я увлеченно сбрасывала надоевшую шелуху своей прежней нелюдимости, вливаясь в бьющую ключом жизнь ночного города. Я ощущала себя расстриженной монашкой, покинувшей привычную келью, в которой я безвыходно провела целых двадцать пять лет. Годы учебы в универе стали для меня периодом зубрежки и сидения в библиотеке, и только сейчас я узнала, как много удовольствий прошло мимо меня, не задев ни душу, ни тело. Я видела, что нравлюсь мужчинам, и посему флиртовала с ними довольно смело, дав волю своей всегдашней любви к шуткам и иронии. Но я так и не смогла подвигнуть себя к интимной близости с кем-нибудь из новоприобретенных поклонников, несмотря на все уговоры Галки. Нанесенная Вадимом сердечная рана еще не зарубцевалась окончательно, давая знать о себе при виде каждого высокого брюнета. Мое разочарование в мужчинах оказалось слишком велико, а потому мое сердце оставалось закрытым для всех…

Ну и конечно же самым ярким событием в моей совершившей крутой поворот судьбе стала встреча Нового года, произошедшая у главной городской елки на центральной площади. Часы пробили двенадцать, когда мы откупорили бутылки с шампанским и принялись спешно разливать его по пластиковым стаканчикам, оделяя выпивкой знакомых и незнакомых людей. Рядом оглушительно визжали какие-то малолетки, в небо взлетали яркие огни праздничного салюта. Рыжеволосый Игорь расчувствованно чмокнул меня в щеку и чокнулся со мной стаканом, пролив половину себе на дубленку. На площади царила непринужденная атмосфера, попадать в кою мне раньше не доводилось. Гирлянды на елке переливались сказочными огнями, в желудке весело плескалось выпитое натощак вино, и, наверно, поэтому весь окружающий мир казался на редкость доброжелательным, готовым принять меня в свои призывно распахнутые объятия. И в тот миг я была счастлива. Счастлива, как никогда!

– Ева! А ты какое желание загадала? – спросила меня Галка взволнованным голосом, едва различимым на фоне гремящей музыки и поздравительных выкриков.

– Хочу спасти мир, правда, пока еще сама не знаю от чего и зачем! Сделать его лучше! – проникновенно призналась я, совершенно не осознавая, насколько я пьяна.– Подарить его людям…

– Ну-ну! – вдруг необычайно зло хмыкнула подруга.– Не будила бы ты лихо, пока оно спит тихо! Гляди не сглазь свой едва наладившийся быт…

Я ошеломленно уставилась на непрошеную пророчицу, удивленная ее непривычно неприязненным тоном и загадочными словами… Галка же ответно смотрела на меня в упор, пренебрежительно кривя губы с растекшейся помадой…

– Галь, да ты чего? – пораженно начала я, но на нас внезапно налетел хоровод кружащихся в танце друзей, подхватывая и увлекая за собой…

Мы снова наливали и пили, куда-то ехали на машинах, запускали петарды, и вскоре непонятные реплики подруги напрочь выветрились у меня из головы. А потом я, кажется, попала к себе домой и бессильно упала на кровать, все еще чувствуя во рту сладкий привкус новогоднего шампанского, напоследок почему-то приобретшего оттенок какой-то ядовитой горечи…

Недремлющая интуиция всегда остается настороже, нередко весьма доходчиво предсказывая приближение страшных бед, ожидающих нас в жизни. Жаль только, что в то время я еще не научилась к ней прислушиваться…