Читать книгу Моя навсегда - Татьяна Веденская - Страница 7

Поразительно: мы привыкли друг к другу настолько быстро, что и вспомнить не могли, что было как-то иначе. Мы так хорошо подстроились к привычкам и особенностям соседа, что стали понимать друг друга без слов. Мы часто завтракали вместе, я уже знала, что Митя терпеть не может чеснок и способен учуять его в любом блюде, он же специально выбирал и покупал кофе, который не кислил, потому что я ненавидела кислый кофе. Мелкие любезности, простая вежливость. Я оплачивала счета, он выносил мусор. Я выливала кипяток в стеклянный кувшин, чтобы остыл. Митя приносил почту. Идиллия. Соседи по квартире как попутчики в одном купе поезда – мы просто вместе ехали в будущее и не видели особенного смысла в том, чтобы что-то скрывать друг от друга. Отчасти как раз из-за того, что оставались друг другу немного чужими, мы становились все ближе и ближе.

– Почему с другими женщинами не может быть так же, как с тобой? – спрашивал Митя у меня после скандала, устроенного его очередной пассией.

– Потому что только я по-настоящему люблю тебя, так, как никто и никогда не будет любить, – отвечала я, усмехаясь и помешивая шипящие в сковородке грибы-вешенки, которые мы оба любили за дешевизну и доступность. Я – потому что у меня вечно не было лишних или даже необходимых денег. Он – потому что решил исполнить свою мечту.

– Раз уж мне не нужно тратиться на свадьбу, куплю мотоцикл, – объяснял он. – В конце концов, теперь я ни перед кем не должен отчитываться.

– Но разве нет каких-то других вещей, более полезных? – искренне удивлялась я.

Митя смотрел на меня почти с сочувствием.

– Все-таки ты прирожденный бухгалтер, Соня, ты все и всегда измеряешь пользой.

– И что такого? И не бухгалтер, а экономист! Но твоя мечта – это же полный абсурд. Зачем тебе мотоцикл? Купи лучше машину, это ненамного дороже, но куда более практично.

– Практично? – смеялся он. – Можно поехать в «Ашан» за продуктами, да? Я одинокий мужчина с разбитым сердцем, главная мечта которого – построить космический корабль и улететь с этой планеты. А пока что я хочу летать на мотоцикле и не ходить в армию. Неужели это выглядит таким непрактичным?

– Я понимаю, почему ты не хочешь в армию, – пробормотала я. – Никто не хочет в армию, это нормально, хотя один год – это не так уж и много.

– Хорошо тебе говорить! К тому же зачем? – возразил он. – Не пойми меня неправильно, я очень даже готов отдавать Родине долги. Я вообще-то собираюсь поднимать отечественный космос. Но, к примеру, чистить картошку или таскать целый год какую-нибудь бобину с кабелем на пару тонн и заработать грыжу – нет, спасибо. Я лучше буду учиться, а потом поступлю в аспирантуру.

– И улетишь с этой планеты? – рассмеялась я. – На мотоцикле?!

Если уж Митя Ласточкин вбивал себе что-то в голову, никакими молотками оттуда это было не выбить. Новая жизнь – так он сказал. Тринадцатого июля, в день своего двадцатилетия, он приволок нового «друга», японского «коня», на покупку которого отдал почти все деньги, предназначавшиеся на свадьбу. Почти – потому что небольшая часть ушла на покупку сбруи. Любитель глупых дешевых эффектов, он позвонил в домофон и потребовал, чтобы я спустилась вниз. В этот момент я только закончила «шубу», были руки, красные от свеклы, и хотелось пить – перебрала с «попробовать селедку». Но Митя был настойчив, и, когда я не появилась у подъезда через пять минут, он принялся звонить снова.

– Господи боже мой! – только и смогла выдавить я, когда напротив подъезда я увидела его – всадника Апокалипсиса.

В черном шлеме, в черной кожаной куртке с красными вставками-молниями и таких же жестких черных кожаных штанах. Он гордо восседал на остроносом скоростном мотоцикле, тоже черном и тоже с красными полосками на сиденье и крыльях.

– Ну что, прокатить тебя с ветерком? – спросил Митя, поднимая зеркальную створку шлема. Его серые глаза блестели и искрили от счастья.

– Только через мой труп, – отрезала я. – Что вполне может случиться со мной прямо в процессе езды. Господи, как ты не боишься на нем ездить?

– О чем вы, девушка?! Обидно прямо. Я ездил на мопедах и мотоциклах с тех пор, как пошел в школу. Даже не сомневайся, уж что-что, а водить мотоцикл я умею.

– Я не сомневаюсь, но я ни за что на него не сяду, – замотала головой я. – Впрочем, не могу не признать, смотрится все это…

– Как? – улыбнулся он. – Ну, говори: как? Похож я на «беспечного ангела»?

– Митя, если ты и похож на кого-то, так точно не на ангела, – покачала головой я. – Скорее на дьявола-искусителя, если уж на то пошло.

– Что ж… уже неплохо, – усмехнулся он, снимая шлем. – Держитесь, невинные девушки, я уже близко!

Беспечный ангел. Песня уже несколько лет гремела по стране, сводила с ума, порождая новых доморощенных мотоциклистов, хотя почти никто из них не знал, что это кавер на другую песню. Никто, кроме Мити Ласточкина, конечно. Он нашел обе записи, и однажды мы потратили целый вечер, слушая и сравнивая обе версии. Даже притащил откуда-то английский текст, чтобы можно было сравнивать строчку за строчкой. Мне лично больше понравилась русская версия, была душевнее, что ли. Больше подходила ему – новому Митьке, бесшабашному прожигателю жизни, любителю странствий и умопомрачительных романов, сгоравших за один вечер. За тот год он изменился до неузнаваемости, и к следующему лету от того раздавленного горем бледного мужчины, которого я увидела на кухне, ничего не осталось. Волосы стали длиннее, а глаза ярче. На плече появилась татуировка – череп в мотоциклетном шлеме. Как Митька сказал, «для девчонок». Еще больше вытянулся, появился пресс. Он улыбался так зажигательно, так беспечно, что, если бы я не знала его так хорошо, я бы сказала, что он все давно забыл.

Я, конечно, говорю о Ларисе.

В каком-то смысле да, он ее забыл, но вместе с нею он забыл и о себе. Он произвел замену, но теперь он настолько вжился в новую версию, что старая словно исчезла. Митя расслабился, на все «забил», стал увереннее в себе. Таким он нравился, девушки влюблялись в него, четко подтверждая правило «чем меньше девушку мы любим». Конечно, мотоцикл тоже помогал, девушки слетались как мотыльки, а Митька словно дьявол-искуситель ждал их у пропасти, чтобы подтолкнуть туда и помахать ручкой.

– Ты мстишь всему роду Евы! – возмущалась я, когда, в очередное воскресное утро была разбужена криками скандала.

– Я никому не мщу, и я никому не принадлежу, понимаешь?

– Ты смотришь на них чистыми серыми глазами, говоришь о свободе, а они просто хотят семьи и детей, как ты не понимаешь, рокер проклятый!

– Семья – это не для меня, ты знаешь, я хочу строить космические корабли. Это большое счастье, что я тогда не женился, – отвечал он и предлагал мне сварить пельмени.

Он варил их по-своему, с каким-то специфическим набором трав и специй, а затем дожаривал на раскаленной сковородке. Он готовил все лучше, словно репетировал холостую жизнь.

Я только махала рукой и шла есть пельмени. Его девушки стали частью нашей жизни. Он приводил их в дом, они появлялись в квартире без предупреждения, я сталкивалась с ними на кухне, я находила их в ванной комнате, в туалете, на лестничной площадке – часто в слезах. Некоторых я успокаивала, заваривала им чай, выслушивала несвязные, зачастую такие одинаковые истории. Это всегда было «какое-то сумасшествие», нечто невероятное, такое, чего никогда до этого с ними не случалось. Они говорили про Митю так, словно он был звездой – музыкантом или актером. Они уверяли меня, что Митя сам не понимает, что творит. Они уверяли, что любят его по-настоящему. Они были готовы ждать его, сидя на табуретке в нашей кухне. Они находили Митю безупречно красивым, неотразимым, притягательным в этом его образе безбашенного странника на тяжелом скоростном коне. Они его не боялись, мечтали полетать с Митей по ночной Москве. Когда я говорила, что мы с ним – просто друзья, девушки тоже, конечно, мне не верили. Не верили, потому что это казалось им противоестественным.

Как раз летом, в начале июня, я пришла домой. Около нашего подъезда стояла «Скорая помощь». Митька стоял у подъезда, курил и ругался с доктором, требуя, чтобы «Скорая» забрала девушку, которая стояла на краешке крыши от выступающего подъезда.

– Она сумасшедшая, забирайте ее. Вы обязаны! – возмущался Митя. – Я не намерен с ней разбираться. Я вообще не понимаю, с чего она решила кончать с собой в моем подъезде. Подъездов, что ли, мало?

– Она сказала, что беременна, – пожал плечами невозмутимый доктор, даже не удивляясь Митиной реакции.

– И кто кончает с собой, прыгая с подъезда? Слезай оттуда, слышишь? – кричал Митя ей. – Ничего ты не беременна!

– Откуда ты знаешь? – отвечала вполне адекватная девушка, осторожно выглядывая с крыши.

Я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Глупо, конечно, и жестоко, но что поделать.

– Митька, ты доигрался. Теперь давай женись.

– Ни черта она не беременна, – посмотрел на меня Митя, словно оправдываясь. – А если и беременна – это не мои проблемы. Я ее вообще видел пару раз в жизни, откуда я знаю, от кого она беременна?

– Но ты же приводил ее к нам? – спросила я.

Митька посмотрел на меня как на предателя. Доктор слушал нас с непроницаемым выражением лица; понятно, чего он только не видел в жизни. Митино раздраженное равнодушие, признаюсь, смотрелось жестко. Настоящий сукин сын.

В конце концов доктор сплюнул и, повернувшись к Мите, сказал холодно и четко:

– Значит, считаешь, мы должны ее забрать? В сумасшедший дом хочешь ее запихнуть?

– Ничего он не хочет. Сейчас я с нею поговорю, – поспешила я.

– А вы кто? – устало спросил доктор из «Скорой».

Усталая после долгого дня в институте, я покачала головой и сказала – в который уже раз:

– Я – сестра.

– Сестра милосердия?

Врач не улыбнулся, только пристально посмотрел на меня, а затем кивнул. Какого черта он будет возражать. Сестра – и ладно. Мы двоюродные. Троюродные. В конце концов, мы все тут, на земле, немножко родня друг другу, разве нет?

Я поднялась на второй с половиной этаж, выбралась на скользкую крышу – пошел противный моросящий дождик. Только этого не хватало.

– Не подходи! Слышишь, я спрыгну, – предупредила меня девушка.

Я кивнула и вылезла все равно. Подошла – не к ней, а села рядом на покрытый черным рубероидом край. Она смотрела на меня с подозрением.

– Как тебя зовут, а?

– Маша, – ответила она.

– А я – София. Слушай, он не стоит того. Правда, не стоит.

– Тебе не понять, – зло процедила девчушка.

Я устало вздохнула. Конечно, мне не понять, что с ними всеми происходит, отчего для них Митька становится смыслом жизни. Ну, обаятельный, ну, в кожаных штанах, ну шутить умеет. Сукин сын.

– Ты правда беременна? – спросила я.

Маша не ответила, и я с пониманием кивнула. Тогда она посмотрела на меня с вызовом, словно я была виновата, что Маша не беременна.

– Он меня даже не бросил, просто перестал звонить.

– Понимаю, – кивнула я.

– А ты что, правда, его сестра? – спросила она с недоверием.

Я кивнула – зачем же разочаровывать девушку, которая все равно исчезнет навечно. Маша достала пачку сигарет и закурила. Внизу Митя подписывал какие-то бумаги, чтобы врачи могли уехать. А мне вдруг стало интересно, что было бы, если бы Маша все-таки оказалась беременной. Ведь беременеют люди, случается же такое? Бросил бы мой Митька беременную дуреху Машу, влюбленную даже не в самого Митю – она понятия о нем не имела, – а в мечту о будущем вместе с ним? Я думала, что нет, не бросил бы, но с остальными другими людьми он был переменчив, как ветер, словно пытаясь доказать миру – и самому себе, – что полагаться на него ни в коем случае не стоит.

Позже мы достаточно часто говорили людям, что мы – брат и сестра, чтобы от нас отстали. Нам не верили. Даже моя мама в какой-то момент начала обижаться и требовать привезти Митю Ласточкина к нам в Солнечногорск.

– Зачем, мама? – раздражалась я.

– Ты что, стесняешься меня, что ли? Не хочешь знакомить со своим парнем? – хмурилась она.

Митя смеялся и говорил, что нужно поехать и познакомиться, хотя бы для того, чтобы мама от меня отстала. А потом поехать в Ярославль и познакомиться с его мамой – на Рождество. Чтобы та наконец поверила, что мы с ним просто друзья.

– Думаешь, получится убедить?

– Даже не знаю. Но попробовать стоит, – пожал плечами он.

Тогда я сказала, что поеду, если только он поможет мне с контрольной работой по теории вероятности и статистике. На это он усмехнулся и ответил, что вероятность подобного исхода – одна к сотне.

– Тогда я и знакомиться не поеду, – фыркнула я.

Контрольная работа была – моя самая большая головная боль; как бы я хотела свалить ее с больной головы на здоровую. Да я бы познакомилась с кем угодно ради этого. Жизнь студента-третьекурсника напоминала бесконечную лавину. Я убегала, оглядываясь, но чем быстрее бежала, тем больше и страшнее становилась лавина. Обычно все боятся, что их отчислят с первого курса. Все, но не я. Учеба, репетиторство, которым я подрабатывала, мотаясь по городу, продуктовые магазины со скидками, нужно было поменять проездной и сделать новый паспорт – старый Митя постирал, в кои-то веки решив порадовать меня и помочь. Он просто подцепил все вещи, которые нашел на полу в моей комнате, и запихнул их в стирку. Результат – нужно ехать в Солнечногорск. Зима, сапоги с дыркой, но на это плевать. Хорошие сапоги и с дыркой хороши. Скоро весна, и можно будет носить кеды. А дырки на кедах – это не дырки, это мода. Однако проблем накопилось многовато, и я отчетливо помню, как буквально накануне подумала, что, если к моим проблемам прибавится еще хотя бы одна, я пойду, вылезу на крышу нашего крыльца и сделаю вид, что хочу покончить с собой. И тоже скажу Митьке, что беременна от него. Пусть разбирается. Пусть вызывает «Скорую», полицию и психиатричку. Я хотела в больницу, я хотела полежать спокойно, почитать книжку, покапать внутривенно витаминок. Я устала.

И конечно, проблема тут же прибыла. Буквально на следующий день.