Читать книгу Таня, Рита и Рыжик, или Повесть о рыжем котенке - Татьяна Викторовна Дорохова - Страница 3
Глава первая
2. Познание добра и зла
ОглавлениеЧувство голода быстро перерастало в страх, отчаяние, тревогу, что постепенно пробуждало в котёнке пока ещё дремлющий инстинкт самосохранения. Не обнаружив нигде так запомнившихся ему пластиковых тарелочек и блюдечек, он затосковал и снова, уже который раз, взялся мяукать. В туманном воображении представлялась маленькая хозяйка, и он изо всех сил призывал её на помощь. Среди шумного, гулкого города это был хрупкий, робкий и страстный призыв бессильного существа, попавшего в непоправимую беду. Это сигнал бедствия. Мяуканье сильно походило на плач ребёнка, подброшенного матерью-кукушкой к порогу детского приюта. Такой плач невозможно слушать спокойно, без душевного содрогания, без желания немедленно прийти на помощь.
Котёнок опять притопал к старой липе, шумевшей на ветру своими густыми ветвями. Крохотная малявочка, прижавшись к толстой, растрескавшейся коре дерева, всё сильнее и сильнее звала на помощь. Неизвестно к кому обратив свою кругленькую мордашечку, она мяукала до болезненной, истошной хрипоты. Котёнок уже из последних сил напрягал свой голос, но всё продолжал взывать о помощи. Он мяукал жалобно, просительно, надрывно и требовательно напрягаясь до самых невозможных пределов. Он как будто хотел сказать самые простые слова: «Ну, где же вы? Что же вы не идёте ко мне?». Казалось, эти слова вот-вот слетят сейчас с его язычка, напоминающего розовенький лепесток. У диких кошек такого не бывает. От голода и безысходности они никогда не плачут. Во всём четвероногом сообществе идёт неустанная борьба за выживание, постоянная, неутихающая схватка за жизнь. Малявочка пока не научилась этой борьбе.
От длительного и непосильного напряжения своего неокрепшего маленького горлышка котёнок вконец выбился из сил, голосок становился всё слабее, тоньше, и, в конце концов, он замолк, так и не дождавшись ни от кого помощи. Но природа беспросыпа и жестоко заставляла работать его неразвитый младенческий мозг. Природа не дремлет, не отдыхает. В экстремальных условиях не только мозг человека, но и любого животного, лихорадочно трудится над тем, как лучше, быстрее, с наименьшими потерями выйти из трудного положения, как спасти свою шкуру и выйти победителем над всеми мыслимыми и немыслимыми врагами. И в этих целях, в целях самосохранения, с молниеносной быстротой, непреднамеренно, инстинктивно обрабатывается и обобщается вся та информация, которая поступает в мозговые извилины из окружающей среды, дённо и нощно довлеющей над любым живым существом в данный момент времени, информация также поступает беспрерывно из прошлого жизненного опыта, уже пережитого и закрепившегося в повседневном поведении в форме разнообразных привычек, потребностей, склонностей. Мозг малявки тоже работал с лихорадочной скоростью. Но котёнок ещё ничего не знал и не понимал. Разумеется, он не мог вобрать всю информацию о новой среде обитания, поэтому ему не из чего выбирать тот самый шанс на спасение, который в самую критическую минуту появляется у человека и зверя. У нашего котёнка почти нет никакого жизненного опыта. Жил он не в естественных, а в домашних, тепличных условиях. За ним ухаживали, кормили, поили. Он знал людей, ежедневно ощущал тепло их рук, тела, каждый день слышал их голоса, среди которых и грубые и нежные, и он научился понимать, что означают слова «кис- кис», «брысь!», « пошёл вон!» Он знал, при каких словах можно ластиться к человеку, при каких – опрометью удирать от него.
– Брысь отсюда! – кричала часто большая хозяйка.
Она кричала на него таким изуверским голосом, с такой ненавистью, что он надолго забивался в какой-нибудь угол, чаще всего под диван, и ждал там, трясясь всем тельцем, когда из школы придет маленькая хозяйка, от которой ни разу не слышал слова «брысь» и «пошёл вон отсюда».
Образы людей во всём нехитром, примитивном наборе восприятий их свойств, повадок, различных характерных и нехарактерных черт, успели всё-таки осесть в воображении котёнка в виде информации, идущей в мозг из внешнего мира. И он уже не первый и, видимо, не в последний раз после того, как его выбросили на улицу, всё поминал маленькую девочку, ощущал тепло её рук, пахнущих какими-то красками, пряностями, чувствовал, слышал её добрые, идущие от сердца слова и вообще всю её, заботливую, отзывчивую на любой его писк, на все прихоти и детские кошачьи капризы, вкусы. По-своему, по-кошачьи, он понимал, что она очень любила его. Но самое главное состояло в том, что она каждый день приносила ему хорошую, с понятными запахами, еду, после которой всегда хотелось поспать. Чашечки и блюдечки его никогда не были пустыми. Это было главное из того, о чём он сейчас вспоминал. Столько было еды, что есть никогда не хотелось. До конца всё не поедал. Ну как тут не чувствовать такую любовь!
И сейчас котёнок думал только о людях. Ещё не отшлифованный жизнью инстинкт подсказывал: люди – это его единственное спасение. Вся надежда только на них. Укрепление его безусловного рефлекса значительно затормозилось: тепличные условия жизни подавляли его требования, загоняли в глубинные недра биологической природы. Сытая, спокойная жизнь помешала ему разойтись в полную силу. Но всё равно в призрачном, элементарном рассудке котенка то и дело вспыхивали бесформенные, размытые образы людей, которые когда-то держали его на своих руках. И он почти безошибочно определил, что эти самые смутные образы – единственный шанс на спасение. Он практически не боялся людей, как его дикие, бездомные собратья. Ведь они кормили его, поили, гладили по спинке, ласкали. И перед его глазками всплыл смутный образ Людмилы Петровны. Совсем недавно она ласкала его, говорила ему нежные слова, точно так же, как и в своё время, маленькая хозяйка. Зачем же бояться людей? Не надо их бояться. Всё плохое, что исходило от большой хозяйки, понемногу затушевалось, подзабылось, в памяти остались лишь хорошие, добрые воспоминания.
Котёнок стоял возле громадной липы и, подняв хвостик морковкой, тревожно наблюдал за всем, что происходит вокруг. Мяукать не хватало больше сил. Да и к чему это? Всё равно ни от кого нет ни какой помощи. Хоть день и ночь мяукай – никого не дозовёшься. Маленькая хозяйка куда-то бесследно исчезла. Остальные люди слышат, как он мяукает, но остаются к нему равнодушными, не видят, не слышат, не понимают его страданий, не разумеют его. И не хотят замечать и понимать их. И всё время, как в тумане, перед ним крутился образ маленькой хозяйки.
Вспоминая о ней, котёнок стал наблюдать за подъездом, из которого изредка выходили люди, эти двуногие существа. Среди них пока не замечалась маленькая хозяйка. А ему ой как хотелось увидеть её! Он ждал только её и больше никого. Слышались не те голоса, не те слова, какие он слышал от неё. Своими кругленькими, как пуговичками, глазками он с надеждой вперился в раскрытую дверь подъезда и терпеливо ждал, когда из него начнут выходить люди. Или войдут в него. Это не имеет значения. Лишь бы увидеть людей. Но двуногих существ почему-то не было. Но котёнок всё равно продолжал наблюдать: возможно, появится та девочка, его маленькая хозяйка. Но она не выходила. Он повернулся к серой стене, за которой находилась кухня. Вкусных запахов почему-то уже не было. Куда- то испарились. Перед ним громоздилась стена, не пропускавшая его туда, где можно хорошо полакомиться. Эта стена пугала котёнка своей неприступностью и своими страшными размерами.
Котёнок все сильнее ощущал безнадёжность своего положения. И ему стало жутко от того, что вокруг не появлялись люди, эти двуногие существа. Тогда он медленно, но с какой-то отчаянной решимостью побрёл к подъезду. Подошёл к первой ступеньке подиума, присел на задние ножки и с тоскливой выжидательностью стал смотреть в тёмный проём дверного прямоугольника, откуда должны выходить двуногие существа. Было тепло, и дверь была настежь открыта. Котёнку доставляло интерес смотреть внутрь подъезда: он непрестанно ждал, что из него всё-таки должен кто-нибудь выйти. Прошло немного времени, и он увидел, как из темноты подъезда вышла немножко сгорбленная старушка, в тёмном плаще и с тонкой палочкой в правой руке. Медленно и тяжело переступая ногами и сохраняя хрупкое равновесие при помощи палочки, которой она часто постукивала по цементному полу, старушка выползла на улицу, не без труда спустившись с трёх ступенек подиума, потихоньку, с божьей помощью, дошла до липы и присела очень осторожно на небольшое дубовое брёвнышко, находившееся здесь уже немало лет, высохшее, ошкуренное, чистенькое и гладенькое, потому что на нём постоянно кто-то сидел. Палочку старушка положила рядом с собой, одним концом на бревно, другим – на малорослую травку, окружавшую ствол липы почти со всех сторон. Старушка, когда выходила на улицу, не заметила котёнка: слабенькое зрение. Да и надо было спускаться на землю по ступенькам так, чтобы не упасть и не повредить руку или ногу. Зато котёнок не спускал с неё своих любознательных и повеселевших от появлений человека округлившихся глазок. Он быстро развернулся в противоположную сторону и смотрел на неё всё время с неослабевающим вниманием. И когда старушка уселась на брёвнышке, он продолжал смотреть на неё. Кто это? Кто такая? Может, она даст ему что-нибудь поесть? И котёнок, задрав морковкой хвостик, торопливо заковылял к ней. Старушка осмотрелась, прищуриваясь старческими глазами, в уголках которых поблёскивали непросыхавшие капельки слёзной влаги. Она не заметила котёнка, который неслышно подошёл к ней. Он, стоя на всех четырёх ножках, смотрел на неё и ждал от неё вкусной еды. Старушка пока ещё не замечала его. Тогда он подошёл к ней ещё ближе и уставился прямо на её лицо. Старался смотреть в глаза. Старушка всё же заметила котёнка и ласково улыбнулась.
– Откуда же ты взялся, такой маленький? – уставшим голосом проговорила она. Ее бескровные губы и острый, изрытый морщинами подбородок, мелко дрожали, когда она выговаривала слова.
Котёнок, услышав мягкий, добрый человеческий голос, обрадовался и снова начал мяукать, только ещё громче, жалобнее, ещё более просительно, чем раньше. Не переставая упорно смотреть на старушку, подошёл к её стареньким, как и она сама, изношенным, башмакам, присел на задние лапки, и опять замяукал. « Мяу, мяу, мяу», – доносились до притуплённого слуха пожилой женщины страдальчески-призывные звуки. Котёнок плакал. Его глазки сверкали в солнечных лучах серебристой влагой. Он просил, упрашивал, умолял старушку дать ему что-нибудь поесть. Хоть что-нибудь, не говоря уже о тех деликатесах, которыми кормила его маленькая хозяйка.
– Есть хочешь? – сердобольно промолвила старушка и, с трудом нагнувшись, погладила котёнка по головке.
Котёнок встал передними лапками на кончики её башмаков и снова замяукал.
– Что же твои хозяева такие нехорошие люди? – спросила старушка, мягко поглаживая Обиженного котёнка по голове и по спинке. – Выбросили тебя на улицу. Одного оставили. Нехорошие люди. Где твой дом? Не знаешь, – сама же ответила старушка, поправляя сбившийся на глаза тёмный платок. – Плохие твои хозяева. Нехорошие они люди, если выбросили тебя на улицу.
Котёнку очень понравилось, что его гладили. И снова в воображении всплыл смутный, туманный образ маленькой хозяйки. Она гладила его каждый день. Гладила нежно, с душевной теплотой, подолгу. И когда засыпал и уже спал – тоже гладила. Но ему сильно хотелось есть. Лучше бы никто не гладил. Лучше бы дали поесть. А вот после можно и погладить, поласкать. Тогда можно и поспать, как он каждый раз делал, когда маленькая хозяйка держала его на своих тёплых руках. И он начал просить еду. Глядя на старушку, жалобно замяукал. Старушка смотрела на него как на младенца, которого нерадивая мать забыла покормить своим молочком.
– Знаю, знаю, – сопереживала она. – Ты хочешь есть. Сейчас я тебя покормлю, – и её правая рука скользнула в карман плаща. Повозившись там с минуту, вытащила из его глубины кусок мягкой, как вата, белой булки, размельчила на маленькие кусочки и положила прямо к носу котёнка.
– Ешь! – от всей души сказала старушка. – Хотела гулюшек покормить, но ты, я вижу, сильно проголодался. Так и умереть можно. У гулюшек есть крылышки, они могут летать. Им легче найти пропитание. У тебя нет таких крылышек. И летать ты не можешь, – великодушно говорила старушка, поглаживая котёнка. – Ешь, ешь… Я и гулюшкам дам поесть. У меня ещё есть булка.
Котёнок присел на все ножки и с ненасытной жадностью принялся есть кусочки булки. Он впивался в каждый кусочек маленькими, но уже цепкими зубками, и проглатывал кусочки, не разжёвывая, и тихонько рычал, потому что опасался, что еду кто-нибудь отнимет. У котёнка пробуждался инстинкт самосохранения. Этот инстинкт начинал работать, действовать, ориентировать чутьё котёнка в новых условиях. Капля по капле котёнок приспосабливался к неожиданным условиям и переменам повседневного существования. Он уже, можно сказать, начинал учиться реагировать на случайно возникающие ситуации и более-менее адекватно действовать в соответствии с их требованиями. Бабуля ещё подбросила ему несколько маленьких кусочков булки. Озираясь и временами поглядывая на неё, он быстро съел эту добавку.
– Ешь, ешь, – шепелявила старушка, со смиренной улыбкой наблюдая за котёнком.– Я сейчас и гулюшек покормлю. Я им всегда приношу что-нибудь поклевать, когда выхожу на улицу. У меня и для них осталась булка, – и достала из кармана плаща булку, раскрошила её, размяла своими крючковатыми пальцами и, разбрасывая кусочки вокруг себя, стала созывать голубей:
– Гули, гули…
Сизые, пёстрые, белокоричневые и всяких других расцветок голуби, бродившие в разных концах двора в поисках всего, что можно поклевать, моментально подлетели к старушке и наперегонки замельтешили носами. С близлежащих картонных ящиков, выброшенных из киосков, с ближних деревьев, шумно хлопая крыльями, подлетели ещё голуби, и набралась целая стая. Несколько голубей подошли к котёнку. Котёнок не испугался, а только лишь зарычал, но зарычал злобно, агрессивно, так как почувствовал в птицах своих нежелательных конкурентов и, может быть, врагов. Он рычал и ненавистно озирался на голубей, что никак не вязалось с его маленьким пушистым тельцем. И голуби, уже нацелившиеся клювами на кусочки булки, по праву принадлежавшие ему, отпорхнули быстренько в сторонку. Так агрессивно котёночек рычал первый раз за свою коротенькую жизнь. Жизнь учила бороться за себя. Старушка поглядывала то на голубей, хлопотливо снующих вокруг её ног, то на котёнка и, довольная своей благотворительностью, умилённо улыбалась. И котёнка, и голубей ей было жалко. Всех хотелось накормить. Несмотря на свои немалые годы, она любила жизнь и старалась не думать о смерти. Белый свет ненагляден. Видимо, в силу этого таинственного и вечного закона, она тихо радовалась, что её булка даёт возможность жить всем этим бесприютным птичкам и этому обиженному людьми рыжему котёнку. У неё было желание помогать жить другим. На душе становилось хорошо, приятно, веселее, когда она видела возле себя голубей, собачек, кошек, кормящихся её хлебом и молочком, на что без сожаления тратила деньги из своей пенсии.
Голуби, подобрав последние крохи от булки, разбрелись по широкому пространству двора. Некоторые, организовавшись в маленькие стайки, шумно вспорхнули и куда-то улетели. Старушка смотрела на них повеселевшими глазами и про себя желала им удачных путей. Котёнок никуда не пошёл. Остался сидеть возле её башмака. Он всем своим нутром ощутил, что встретил какую-то совсем новую, ранее не известную ему хозяйку. Новая знакомая ему очень понравилась. От неё он пока не слышал ни одного колкого, гавкавшего слова, которые так любила произносить большая хозяйка, ещё не изгладившаяся из его воображения. Он доел булку, снова сел на задние лапки и округлёнными глазками внимательно присмотрелся на новую хозяйку. За короткое время он успел привязаться к ней, к её тёплому, убаюкивающему голосу. Ничего не подозревая, он боролся за жизнь. И к этому активно подталкивал инстинкт. Кто-то из великих людей мудро сказал, что жизнь сильнее смерти. Хорошо сказано. Возьмите любого человека. Как бы тягостно и горько ему не жилось на свете, как бы не давила, не гнула в три погибели судьба, он всё равно думает о том, что надо во что бы то ни стало жить, но ни в коем случае не умирать, он хлопочет, как может, суетится в меру сил, вытягивает из себя всё возможное, чтобы жизнь не оборвалась, не затухла, как лампада без масла. Человек тянется к жизни. Рыжий котёнок тоже тянется к жизни. Только вот не понимает, что есть жизнь, не знает и никогда не узнает, что сам живёт на свете и стремится занять своё законное место под солнцем. Он ощущает жизнь инстинктом, данным ему природой.
– Ну что? – склонясь к нему, кротко улыбнулась старушка. – Наелся или не наелся?
В ответ котёнок слабо пискнул, как будто поблагодарил её за вкусное угощение.
– Ещё будешь булку? Есть у меня тут маленький кусочек. Я тебе отдам, – и, вынув из кармана кусочек булки, положила его перед мордочкой.
Котёнок без особых усилий расправился с этой последней порцией деликатеса и весёлыми глазками, облизываясь, присмотрелся на свою спасительницу, словно хотел получше её рассмотреть. Мяукать ему теперь не хотелось.
– Теперь тебе надо водички напиться, – заботливо сказала старушка. – Я могла бы принести тебе водички напиться, но мне трудно подниматься с брёвнышка и идти в квартиру. Хоть я живу на первом этаже, мне всё равно трудно. Трудно мне это сделать, – как будто оправдывалась она перед несмышлёнышем. – Старенькая я стала. Скоро восемьдесят три годочка стукнет. Ты, конечно, не понимаешь моих слов. Нe обижайся на меня. Я ведь тебя очень полюбила. Ты такой маленький, хорошенький, пушистенький. Я хорошо знаю, что ты хочешь пить. Ты давно не ел и не пил. После еды всем хочется пить. И тебе тоже. Я это понимаю. Но мне трудно подниматься и идти до квартиры. Тут рядом есть небольшая лужица. После дождика осталась. Она не совсем высохла. Там есть водичка чистая. Ты сейчас пойдёшь к этой лужице и напьёшься водички. Водичка там чистая. Её можно пить. Ты не видишь эту лужицу, потому что на меня смотришь.
Старушка взяла котёнка под брюшко и повернула его носом к небольшой лужице, которая находилась в метрах пяти от липы.
– Иди, иди, не бойся, – советовала старушка котёнку, – и обязательно придёшь к водичке. – Иди смелее, – и подтолкнула его лёгким прикосновением ладони. – Иди, напейся водички. А то тебе плохо будет. Ты очень хочешь пить. Без воды нельзя жить никому. Тебе нужна водичка.
Получилось так, что котёнок как будто понял все слова, сказанные старушкой. И он убедился в необходимости пойти к лужице и напиться из неё. Лужица находилась в небольшой низине и была видна, как на ладони. Она немного поблёскивала на солнце и, видимо, по этой причине попала на глаза котёнку. Он стоял неподвижно, немного напряжённо и даже как-то озадаченно. И с отчаянной жадностью присматривался к блестящей поверхности лужицы. Так и человек иногда оказывается на перепутье: что делать, куда податься, в какую свернуть сторону? Неразвитый мозг малявки лихорадочно работал, что-то взвешивал. Он зачарованно смотрел на лужицу, забыв о своей хорошей знакомой, которая внимательно наблюдала за ним и при необходимости готова была ему помочь. Котёнок не знал, что делать. Подобные лужицы он видел, когда жил в квартире, когда маленькая хозяйка ухаживала за ним. Лужицы находились в круглой пластиковой тарелочке. И тоже блестели. Он, как ни в чём ни бывало, подходил к тарелочке и лакал из неё водичку, от которой по всему телу прокатывался приятный холодок. И жить становилось веселее. Он беззаботно играл, гонялся за шариками, брошенными маленькой хозяйкой прямо на пол. Но прежде, чем заняться шариками, пил водичку. Это хорошо, приятно. Лужица, на которую он так пристально смотрел, тоже круглая, только побольше, нежели та, что он видел в квартире. Но тоже блестела. Котёнок поднимал мордочку кверху и втягивал глубоким вдохом циркулирующие рядом запахи, и чувствовал влажную и прохладную волну, наползающую из низины, от блестящей лужицы. Ветерок стихал, и запах влаги исчезал. Потом опять появлялся. Котёнок определил, что эта та самая пластиковая тарелочка, из которой он пил приятную влагу в квартире. Ему хотелось пить. Жажда мучила его основательно. Запах сырости снова пахнул на неге неожиданной и освежающей волной. Не оборачиваясь на старушку и подняв мордочку, котёнок медленно, пугливо пошёл к лужице. Он шёл на запах влаги, жадно вытягивая мордочку, раздувая ноздри в предвкушении сладостной минуты утоления свирепой жажды. Он подошёл к лужице совсем близко. Увидел её всю во всём блеске. И теперь уже не свернёт от неё ни в какую сторону. Он окончательно убедился: то, что находилось перед ним очень похоже на пластиковую тарелочку, из которой приходилось пить водичку. И вода в ней была неподвижной и ничуть не шевелилась. И сейчас было видно, что это блюдечко намного больше, чем-то, которое стояло на кухне. Но сейчас это было не самое главное. Котёнок догадался, что из этого громадного блюдечка можно напиться точно так же, как пил он из маленького. Опять сработал инстинкт самосохранения.
Котёнок медленно, осторожно, с опаской подходил к лужице. До неё оставались считанные сантиметры. Он уже радовался, готовясь лакать целительную влагу. Однако подойти к этому заветному оазису и утолить жажду ему так и не удалось. По крайней мере, в настоящую минуту. И вот почему. Из гаража, расположенного недалеко от дома и принадлежащего не то государственному, не то коммерческому учреждению, неожиданно, будто пробка из бутылки, выскочил молодой парень лет двадцати трёх, неказистый на вид, худенький, немного плюгавенький, в промасленной спецовке, помятой, затёртой до глянцевых бликов, небрежно причёсанный, с большой хозяйственной сумкой. Шёл он шустро, размахивал свободной от сумки рукой. Одним словом, ничего необычного в нём не замечалось. Но заметно было другое – парень то и дело поворачивал голову в стороны, потом наклонял её, снова смотрел по сторонам, но на этот раз чему-то лыбился, – вроде бы как обитатель дурдома, тихий, безвредный, не агрессивный. Поэтому и отпустили его на волю. Такое впечатление прямо сходу производил этот молодой парень. Он был навеселе, чему-то радовался, предчувствуя, наверное, нечто приятное, очень желанное. Из гаража вышел другой молодой человек, несколько постарше, порослее, посерьёзнее и помордастее.
– Коля! – на всю округу раздался его зычный голос.
Коля вздрогнул и обернулся.
– Ты что?
– Возьми пару бутылок! Одной нам маловато!
Коля потоптался, почесал затылок, взглянул на ясное небо, осмотрелся и залыбился, как дурачок.
– Слушай, Вася! – чему-то радовался Коля. – Я сразу возьму три бутылки. Две нам с тобой мало. Весь день здесь будем торчать, ремонтировать. Вчера нам не хватило двух бутылок. Пришлось мне бежать. И сегодня такая же история может повториться. Опять мне бежать за третьей.
– Хрен с тобой! Бери три! – без промедления согласился Вася, вытирая ладонью пот со лба. – Какая разница! Я сейчас нарежу огурчиков. Хлеба у нас мало. Возьми буханочку. Да побыстрее пошевеливайся! И сейчас вмажем! Выпить хочется.
– Со вчерашнего вечера не пили! – досадовал Коля. Он ещё шустрее двинулся в магазин за выпивкой.
Проходя мимо лужицы, метрах в десяти от неё, Коля опулячил рыжего котёнка, заметно выделявшегося среди серой одноцветности двора своей огненной яркостью. Котёнок уже подошёл к заветному блюдечку, наполненному призрачно поблёскивавшей жидкостью. Небольшой опыт подсказывал, что эту жидкость можно лакать язычком и от этого станет очень приятно во всём теле. Становится лучше жить. Его мучила жажда. Подойдя вплотную к лужице, он остановился, упёршись передними лапками в размягчённую землю, вытянул шейку, заглянул в зеркало воды и увидел своё отражение. И здесь для него не было никакого открытия. Он не раз видел себя в зеркальце, когда приходил пить из пластиковой тарелочки. Иногда маленькая хозяйка брала его на руки и приносила к тарелочке и заставляла пить. Но он не хотел знать, кто на него смотрит из тарелочки. Самое важное – надо напиться. И сейчас его не удивила мордашка, смотревшая на него из лужицы. Ему ужасно хотелось пить. А кто там смотрит из водички – не имеет значения. Котёнок пригнул головку, ещё больше вытянул шейку, посмотрел в стороны и хотел уже начать лакать язычком водичку.
Есть люди, для которых сделать для братьев наших меньших какую-нибудь пакость, мерзость – неописуемое наслаждение, удовольствие, может быть, само счастье. Такие люди не могут пройти мимо кошки или собаки, разумеется, не злой, не кусучей, чтобы как-нибудь и чем-нибудь не задеть их, не ударить по голове, по спине, по носу, не разозлить, не потрепать за ухо и во что бы то ни стало не причинить боль, – это самое главное. К таким индивидам относился и наш Коля. Видимо, унаследовал садистские гены. От каких-то своих предков. Иначе он спокойненько прошагал бы мимо рыжего котёнка, как делают все порядочные люди. Идти бы ему да идти своим путём. Тем более что Вася, старший приятель, строго наказал идти как можно скорее за водкой. Но не такой человек Коля, чтобы оставить в покое маленькое, беззащитное существо. По всей вероятности, Коля вырос в семье, которая не в силах была пробудить в нём хотя бы незначительные благородные, истинно человеческие склонности. Семейная почва не дала хороших всходов. В школе Коля учился прескверно. Весь педагогический коллектив, несмотря на героические старания, оказался в полнейшем несостоянии привить ему положительные духовные потребности, хотя бы самые элементарные, на худой конец, пусть самые примитивные. И то было бы неплохо. Его не озарила божественная любовь ни к естественным, ни к гуманитарным дисциплинам. Но зато нервную систему многим своим наставникам, тщетно пытавшимся вывести его на широкую и светлую дорогу жизни и знаний, он подпортил довольно основательно. Поэтому тот день, когда Коля, закончив десять классов, вполне созревший физиологически, но практически с нулевой интеллектуальностью, осознав, в конце концов, что никогда и ни за что не сдаст ЕГЭ после одиннадцатого класса, навсегда покинул школу, – это один из радостных и даже счастливых дней в их нелёгкой и тревожной педагогической деятельности, да и вообще всей жизни. Предел всех желаний и ожиданий! После школы Коля служил в армии. Там получил специальность шофёра и теперь работал водителем самосвала и каким-то ещё ремонтником. С него достаточно.
Коля пристально присмотрелся к котёнку, замедлил движение в магазин и через несколько секунд остановился прямо возле малявки.
– Ах ты, рыжий! – заорал он с глупым безумием. Он развеселился от такой неожиданной встречи, заулыбался прямо до ушей. Забыв о водке и наказе приятеля бежать в магазин побыстрее, он бешено, как угорелый, подскочил к малявочке и поставил свой грязный ботинок между котёнком и лужицей, из которой можно было напиться. Котёнок испугался, поднял головку и так обиженно мяукнул, что нормальный человек не мог бы не пожалеть его в этот момент.
– Что мяукаешь? – жестокосердно сказал Коля и, подойдя к котёнку и наклонившись, схватил его двумя пальцами за ушко и рывком вздёрнул до самых своих глаз. Ушко котёнка сильно натянулось под тяжестью тела и ему стало нестерпимо больно. А Коля оскалился от удовольствия. Он с наслаждением наблюдал, как рыжий котёнок болтается в воздухе и перебирает лапками в надежде вырваться на свободу. Если бы он мог говорить, то сказал бы примерно так: «Да что тебе надо от меня, придурок? Что я тебе сделал плохого?» Котёнок без конца сучил лапками, извивался, вертелся вправо и влево по оси. Он жалобно мяукал, прося пощады, но обидчику от этого мяуканья было очень весело и приятно. Рыжий уже устал бороться и мяукать. Он бессильно обвис и замолчал, отдавшись воле судьбы. Но Коле его молчание не понравилось. Он прижал ушко котёнка ногтем к своему пальцу. Котёнок неистово запищал от боли. Не переставая наслаждаться и скалиться, Коля наблюдал за ним и одновременно думал, какую пакость ещё сделать котёнку. В голову приходила одна варварская мысль за другой. Ему хотелось сделать котёнку ещё больней. И он с ещё большей изуверской силой вонзил свой ноготь в его ушко. И начал резко поднимать вверх и опускать вниз. Потом начал дёргать, как какую-то тряпку. Котёнок запищал ещё громче и жалостливее.
– Нe пищи! – по-жандармски приказал Коля, скаля зубы.
Старушка в это самое время, пригревшись на солнышке, задремала, привалившись к жёсткой коре липы. Спала она всегда чутко, как видимо, и все немолодые люди. И при малейшем звуке всегда просыпалась. Последний сумасшедший возглас разбудил её. Она раскрыла глаза и не могла сначала понять, что происходит. И тут увидела рыжего котёнка, которого Коля дёргал, крутил в воздухе, трепал за ушко.
– Что ты к нему привязался? – обнаружила она издевательство над котёнком. Старушка собрала все свои силёнки и вступилась за рыжую малявочку. – Отпусти котёнка! – повысила она голос. – И ступай своей дорогой. Иди, куда хочешь. Как шёл, так и иди! – негодовала защитница котёнка.
Только сейчас Коля обратил внимание на старушку, сидевшую на брёвнышке под липой.
– Ты что там квакаешь, бабка? – окрысился Коля. – Сиди там и помалкивай побольше! Без тебя обойдёмся!
– Отпусти котёнка!
– А я хочу, чтобы он попищал. Хочу его помучить. Пусть попищит! – прокричал Коля и, приблизив котёнка и своему уху, стал слушать, как он пищит. – Это он песенку поёт, – и заржал по-лошадиному. – Эта скотина живучая. Всё выдержит.
– Сам ты скотина! – прозвучал слабый голосок старушки.
– Помолчи, бабка! – злился Коля. – Не твоё дело!
– Отпусти котёнка! Я сказала тебе, дураку! Отпусти! Зачем ты его мучаешь?
– А мне хочется его помучить! Гы – гы – гы…
– Да отпусти котёнка, скотина ты этакая!
– Бабуль, – иезуитски лыбился Коля, – ты глупа, как этот котёнок. Тебе уже давно пора подыхать, а ты там что-то пытаешься соображать. Помолчи лучше. Не влипай не в свои дела!
– Порядочный ты придурок! Вот кто ты! И подыхать не мне надо, а тебе, чтобы дурачков на земле стало поменьше. А то сколько их расплодилось!
Как раз в этот момент из подъезда вышел довольно энергичный, интеллигентного вида мужчина лет сорока, в тёмном костюме, при галстуке. Это был супруг Людмилы Петровны. Он работал научным сотрудником городского зоопарка и сейчас торопился на работу.
– Здравствуйте, Татьяна Алексеевна! – громко сказал научный сотрудник, зная, что бабуля несколько недослышит.
– Здравствуйте, Игорь Андреевич! – отозвалась Татьяна Алексеевна. – На работу торопитесь?
Коля, как только Игорь Андреевич вышел из подъезда, швырнул котёнка и заторопился в магазин. Он очень сожалел, что не успел высказать старушке ещё несколько омерзительных словечек.
У Игоря Андреевича ни секунды не было свободного времени, поэтому он не заметил, не обратил должного внимания на случай с котёнком. Помахивая портфелем, он быстро пошагал на автобус.
Перевернувшись несколько раз в воздухе, котёнок сумел всё-таки благополучно приземлиться на все четыре ноги. Сделал мягкую посадку. Его маленькие ножки вовремя сумели выполнить роль надёжных, спасительных амортизаторов. Он сел на задние лапки, почесал болевшее ушко. Затем осмотрелся, ещё почесал зудящее от боли ушко и уставился на Татьяну Алексеевну. Он ещё как следует не очухался после такого непомерно резкого потрясения. И не знал, куда идти. Вид у него был растерянный и упрашивающий, будто он хотел посоветоваться со своей защитницей по этому вопросу. Только вот не умел говорить.
– Иди, напейся водички, – сердечным голосом сказала Татьяна Алексеевна, понимая, что котёнку нужна помощь. – Этот придурок ушел. Он теперь тебе не помешает. Иди, напейся.
– Кто-то, наверно, подбросил котёнка в наш двор, – услышала Татьяна Алексеевна женский голос, прозвучавший рядом с ней. Она повернула голову и увидела свою хорошо знакомую старушку, с которой была в очень хороших отношениях. Это была Зина, женщина очень рассудительная, уважительная, за что её уважали все жильцы подъезда. Недавно ей исполнилось сорок лет. Жила она почему-то в полном одиночестве, если не считать маленькую собачку Юльку. Несмотря на это, она отличалась довольно высокой жизнерадостностью весёлым, неунывающим нравом, высокой порядочностью. Татьяна Алексеевна души в ней не чаяла, безмерно обожала одинокую женщину и относилась к ней с неиссякаемой материнской любовью. Зина была для неё как дочь. А может и лучше дочери. Смотря какая дочь. Татьяна Алексеевна частенько прибаливала: годы берут своё. В такие дни лежала в постели и не могла сама дойти до магазина за продуктами. В такие трудные моменты ей бескорыстно помогала Зина. Помогала от души, не думая ни о каких вознаграждениях. Старушка однажды вознамерилась ей заплатить за проявление такой тёплой заботы. Однако Зина наотрез отказалась от денег. Сказала, что совесть не позволяет ей брать деньги от больного и старого человека, что помогает ей исключительно из гуманных соображений.
– Это ты, Зина! – встрепенулась старушка. – А я не слышала, как ты ко мне подошла. Ты что-то у меня спросила?
– Котёночка кто-то подбросил в наш двор? – усилила голос Зина.
– Кто-то подбросил, – сказала Татьяна Алексеевна, глядя на малявку, продолжавшую сидеть на задних ножках. – А мне, знаешь Зин, очень жалко его, – плаксиво разжалобилась старушка.– Он ведь как ребёночек маленький, несмышлёный. Я всю свою жизнь работала воспитательницей в детском доме. Сразу после войны пришла в детский дом – и до самой пенсии. Дети были сиротами, без отцов, матерей. Жалко мне их было, – дрожал её голос. – И этот котёночек напоминает мне малого ребёнка. Никакой разницы. Такой же слабенький, беззащитный. А этот дурак, – разволновалась она, – схватил его за ушко и стал над ним издеваться. Мучил, мучил и швырнул на землю. Из гаража этот дурак, – и указала трясущимся указательным пальцем на гараж. – Ты хорошо знаешь этого придурка.
– Знаю, как же не знаю, – сказала Зина. – Этого придурка весь наш дом знает. Его и все шофера так зовут. Он на самом деле придурковатый. Там ещё Вася есть. Тоже хорош, – язвительно сказала она и нахмурила брови. – Они частенько выпивают в нашем подъезде. Всeгда ночью. Узнали наш код и спокойненько открывают дверь.
– Иди, иди, напейся водички, – уговаривала Татьяна Алексеевна котёнка, который всё смотрел на неё. – Я его покормила булкой. Он пить хочет теперь. Подошёл к лужице и хотел напиться. А этот придурок всё испортил. Так и не напился, бедный. А пить хочет. Булку сразу съел. Сильно проголодался. А теперь боится подходить и лужице. Я бы поднесла его к этой лужице, чтобы он напился, но трудно мне вставать. Спину что-то всю разломило.
– А я сейчас его отнесу к этой лужице, – с горячим желанием сказала Зина. – Водичка там чистая, хорошая.
Зина подошла к рыженькому, осторожно взяла его на руки и принесла к лужице. И подошла опять к Татьяне Алексеевне.
– Такой хорошенький котёночек, – умилялась старушка, глядя, с какой жадностью котёнок лакает водичку. – Была бы я помоложе да поздоровее, взяла бы его к себе домой. Но за ним надо ухаживать. А я не могу. Зачем мучить котёнка. Он тоже хочет жить. Мне жалко котёнка.
– Мне тоже его жалко, – призналась Зина. – Я взяла бы его. Но в двух учреждениях мою полы. Ухожу утром и прихожу поздно. Сильно устаю. Что поделаешь? Надо деньги на жизнь зарабатывать.
– А что-то твоей Юльки не видно?
– Она у меня болеет. Этот Коля на прошлой неделе ударил её ногой прямо в грудь. Я её носила к ветеринару. Надо лечить собачку. Она у меня такая хорошенькая.
– Куда же котёнка определить? – заботливо сказала Татьяна Алексеевна.
– Скоро Таня придёт из школы, – сказала Зина. – Может, она найдёт таких хозяев, которые согласятся взять его. Хорошенький, красивенький котёночек. Очень забавный.
– Она девочка шустрая, боевая. Должна найти. А то мне очень жалко его.
– Если бы я работала в одном каком-нибудь учреждении, то взяла бы его, – сказала Зина.– Но не получается. Вяла бы. Я люблю животных.
– Ты трудяга, – уважительно сказала Татьяна Алексеевна и, приподняв голову, накрытую тёплым платком, посмотрела на свою любимицу.– Ты молодец. Своим трудом живёшь. Если бы все так жили. Тебя все любят в нашем доме.
Зина ещё недолго постояла и пошла домой. Татьяна Алексеевна смотрела на котёнка. Она радовалась, что он пьёт из лужицы водичку.