Читать книгу Беседы со специалистами - Татьяна Визель - Страница 4

Учиться на дефектологическом факультете было интересно, но очень легко, слишком легко. Почти все годы я занималась тем, что подтягивала отстающих, да еще много читала. Вот бы мне тогда кто посоветовал: не теряй времени, учи языки! Но в те годы знание иностранных языков было не актуальным. Детей старались учить музыке, отдавали в спорт, но языки…Разве они пригодятся? Обстоятельство это, как я теперь понимаю, оказалось роковым, поскольку в будущем на изучение языков катастрофически не хватало времени, а знание их определяет много, слишком многое в продвижении в профессии.

На факультете, как хорошо знают все дефектологи, было 3 отделения: логопедия, сурдопедагогика, олигофренопедагогика. Логопедия предполагала научение тому, как исправлять дефекты речи у детей (знакомство с патологией речи у взрослых проходило тогда самым поверхностным образом). Сурдопедагогика – приемам работы с глухими или слабослышащими, а олигофренопедагогика – с умственно-отсталыми.

Как я понимаю теперь, все эти разделы дефектологии содержат интереснейшие и сложнейшие теоретические вопросы, спаянные с важными психолого-философскими и медицинскими доктринами (думаю, частично затронуть некоторые из них в ходе дальнейшей беседы). Особенно мало уделялось (или, точнее, совсем не уделялось) внимания мозговым механизмам дефектологических феноменов, т. е. нейропсихологическим и нейролингвистическим вопросам этих дисциплин. Между тем, в рамках каждого из разделов дефектологии они принципиально важны. Без них многое непонятно.

Очень коротко я могу представить содержание этого раздела учебных программ так: логопедия – мозговая организация речи и языка, их взаимоотношений, языкового мышления, памяти и языка, психического здоровья и психопатологии; психического онтогенеза, речевого онтогенеза и т. д. Сурдопедагогика – мозговое обеспечение слуха и речи, особенности психического и речевого онтогенеза глухих, мозговые механизмы глухоты и мышления, глухоты и зрительных представления, компенсаторные мозговые механизмы восполнения потери слуха и пр. Олигофренопедагогика – мозговые механизмы поведения умственно-отсталых, зависимость аффективной и мыслительной сфер, поражения мозга, приводящие к и врожденному слабоумию и душевным заболеваниям и т. д.

Акцент в обучении делался не на них, а на прикладных аспектах. Следует признать, что методикам и приемам работы учили достаточно хорошо, но, опять же, слишком долго. На освоение этих техник хватило бы и 2-х лет. Да, на них хватило бы, а как же «История партии» и «Диалектический материализм»? Их ведь враз не усвоишь! Поскольку материал по этим предметам исключительно зазубривался и ничего не давал «для мозгов», время, затраченное на него было потерянным.

В целом, программа обучения на факультете не была слишком гармонична. Она отличалась существенным несоответствием ее разных частей. Так, программы по русскому языку и литературе, в противовес предметам по специальности, преподавались на хорошем теоретическом уровне, но, по-настоящему, были доступны немногим студентам. Кто хотел, а я была в числе таких охочих, мог основательно познакомиться с теоретическими аспектами русского языка и литературы, и не только русской, но и зарубежной. В моей памяти остались благословенные часы, проведенные в «ленинке» (библиотеке им. В.И. Ленина) в обществе Эсхила, Еврипида, Данте и других колоссов литературы, к сожалению, в переводах и в статьях об их творчестве.

Экзамены я сдавала на все пятерки. Мне кажется, даже если бы захотела получить другую отметку, у меня бы ничего не вышло. То ли я, действительно, все знала, то ли преподавателей завораживала моя гладкая речь, видно было, что экзамен для меня – праздник. За гладкую речь, кстати, я должна благодарить свою малограмотную няню Матрену Филипповну. Она регулярно проверяла как я выучила уроки, даже в старших классах, будь то химия, физика, литература. Она садилась рядом и говорила: «Давай, рассказывай!». Иногда поддакивала, иногда дремала. Если я чуть сбивалась где-то, она тут же оживлялась и вскрикивала: «Ага, ага, ошиблась, давай снова!». Чтобы побыстрее освободиться, я старалась как можно быстрее «оттарабанить» все без запинки.

Экзаменационные оценки в институте – отлично, отлично, опять отлично, но … стипендии нет. Почему? Дело было так. Меня вызывают в деканат и говорят: «Таня, ты хочешь, чтобы кое-кто из твоих подруг голодал?». «Конечно, нет», – отвечаю я, раскрыв от удивления глаза. «Тогда, может быть, откажешься от стипендии в их пользу?». «Ну, конечно» – говорю я, подписывая бумагу. Как потом выяснилось, таких дураков, как я, оказались единицы. Даже очень обеспеченные студентки, одевшись поскромнее, принесли справки, что крайне нуждаются. Стипендию я так и не получала до конца обучения, хотя так никаких других отметок, кроме пятерок, у меня не было.

В молодости всегда находится место радостям. Даже в тех трудно поддающихся определению условиях, которые выпали на долю нашего поколения. Я имею в виду невероятные преступления сталинского режима, сотворившего то, чего не было ни в одной стране ни в какие времена, а именно уничтожение лучшей части своего же народа. Уважаемые соседи, лучшие друзья, любимые близкие люди ждали, что вот-вот у подъезда появится черный воронок, сушили сухари и собирали вещи. Поверить в то, что они были врагами народа было невозможно. И все же они гнили по тюрьмам или безжалостно расстреливались. Все это было непонятно. Однако молодость брала свое. Мы веселились, влюблялись, танцевали, пели песни, самозабвенно читали стихи и бегали в политехнический на Ахмадулину, Евтушенко, Вознесенского.

В то время, когда я училась на первом курсе, институт кончали Юрий Визбор и его жена в то время Ада Якушева. Это были признанные барды не только в педвузе, но и далеко за его пределами. Их песни пели повсюду, особенно две: «Солнышко мое…» Юры Визбора и «По такому случаю стану я самою лучшею» Ады. Прежде, чем эти песни выпорхнули в мир, они апробировались на 7- м этаже нашего вуза, конечно же, названного «седьмое небо». Надо сказать, что пединститут располагается в здании бывших высших женских курсов. Архитектура здания великолепна. При входе круглый зал для балов, обрамленный балконами в несколько ярусов, где и располагались аудитории семи этажей. На «седьмом небе» были часто пустующие помещения, где собирались любители поэзии, авторской песни. Робея, я все же проникала туда и сидела с замиранием сердца. Очень уж мне все было по душе. Однажды не выдержала и рискнула спеть свою песенку. Подыграл мне на гитаре тоже бард, Боря Вахнюк, не такой известный, как Визбор, но очень хороший. Его песни «Ах, гостиница моя, ты гостиница» и «Проводница» также были популярными. Я дрожащим голосом спела свою немудреную песенку «Ничего нельзя без любви». Никогда не забуду, как Визбор по окончании моего дебютного рывка похлопал в ладоши и сказал, возможно, из галантности: «Ну, не знаю, как я теперь буду петь». До сих пор считаю эти посиделки бесценными.

Так что человек находит способ жить соответственно возрасту в любых ситуациях, исключая, конечно, совсем насильственно-экстремальные.