Читать книгу Мерцание. #чтобы знала ты, я есть - Татьяна Войнич - Страница 4

Юля

Меня зовут Юлия. Вернее, так звала меня мама, когда хотела сделать очередной выговор. А так, я просто какая-нибудь Юлька Каблукова, соседка по площадке, или «одна девка из соседнего класса», возможно, сокурсница и пр.

В школе у нас была компания, четыре подружки: Ритка, Катька, Натали, и я. Классика: рыжая, черненькая, блондинка и страшненькая. Ритка каталась на лыжах за сборную школы. «Красивую» – Натали – все любили. Катька – всех любила. А я была умной индивидуалисткой, хорошее название для тех, кто никого не любит и сам никому не нужен.

Это были 90-е годы, тогда все особенно подвергалось сомнениям – традиции, авторитеты. Мне тогда исполнилось 13 лет и мне, наиболее сомнительным казался авторитет собственных родителей. Я, наверно, должна сказать, что как подросток, остро чувствовала ложь и несправедливость, но это только по отношению к себе любимой.

Что еще сказать о той жизни?

Даже в детстве, взрослые меня никогда сильно не любили, точнее не замечали, примерно с 3-х лет, большую часть времени я проводила одна. Это учило меня самостоятельности и независимости.

Когда я научилась читать, весь мой мир стал складываться из образов, почерпнутых из книг. Читала я много, «запоем», книги – были моими лучшими собеседниками, ни одной лишней книги в моей жизни – не было. В те годы, набор литературы был стандартным: газета «Пионерская правда» – всегда априори должна стоять на первом месте в мыслях пионера, все родители выписывали ее своим детям, а потом учителя проверяли на политинформации в школе, что ты узнал из газеты, о жизни детей в СССР. Еще был «Вечный зов», пионеры —герои в Великой отечественной войне; Голсуорси, Конан Дойль, Гоголь, Бунин и т. д.

Таким образом, мой внутренний мир был идеальным, благородным и красивым. Поэтому, я не сразу оценила перемены вокруг, произошедшие с людьми в начале 90х. Наверное, я должна сейчас рассказывать, как бывшие мальчишки со двора, пошли «в бандиты», воровать и вымогать, и были убиты своими собратьями; или как они же, под руководством «старших товарищей», отобрали у моего отца, новенькую машину «девятку», купленную им незадолго до увольнения в запас из рядов ВМФ. Но я не буду.

Впрочем, тогда, в 90-е, мне было никого не жаль, ни всех их, ни себя. Мы в компании болтались по улицам. Молодые, свежесть лиц, приобретенная от здорового образа жизни в СССР, брызгала даже сквозь модный ужасающий макияж – фиолетовые румяна и помаду, сквозь черные брови, как у Мефистофеля, подведенные тушью для ресниц, сквозь синие и зеленые тени на веках.

Парни гуляли с магнитофонами на плече, из которых орал рок.

Я могла бы рассказать о том, что стало с этими девушками через несколько лет, как многие из них пополнили поколение проституток – продавщиц, для новой страны. Но я не буду.

Я была умной, мой мир оставался добрым и хорошим, не смотря ни на что. В нем не было места ворам, обидчикам, бедности, в нем были сплошные герои, интеллигенты и леди.

Единственное для меня ужасающее воспоминание тех лет – фильм «Вий», с Варлей, соответствующий тексту произведения Н. В. Гоголя. И, пожалуй, концерт группы, выдающей себя за «Ласковый май». В маленьком военном городке мало развлечений для молодежи, поэтому мы радовались возможности увидеть «Ласковый май» «живьем», и плевать, что ансамбль пел под «фанеру». Весь городок собрался в Доме офицеров, но на сцене, оказались какие-то незнакомые нам люди.

Ветер перемен, действительно, ощущался, и хотелось дышать. Ведь до этого, жизнь пионера была скучна и однообразна – бесконечная школа, шестидневка по 7 уроков, кружки по вязанию, бассейн, пионерская правда. Было такое чувство, что никогда ничего не изменится, не сломать череду «школа, уроки, ужин, новый год, строевая песня «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», и первое мая». Хотелось выть.

Всем рулили родители в твоей жизни. Мы хоть и имели свое мнение, но боялись ослушаться старших, все они были заодно – учителя, родители, бабки и пр., и все скопом, незамедлительно осуждали «плохое» поведение детей. Так общество сообща воспитывало в детях морально-нравственные ценности.

Ученице нельзя было прийти на урок с не пришитым белым воротничком на школьной форме, это считалось почти чудовищной неряшливостью и преступным пренебрежением к установленным порядкам. Ты «сифа».

И вот – пришли перемены. Сначала, это было здорово, особенно, когда перемены, а тебе 13. Дома появилось кабельное ТВ, там круглые сутки крутили MTV с западными клипами – для советских детей – это было чудом, примерно таким же, как для нынешних детей – айфон. Стали доступны для просмотра американские и китайские боевики, ну там – Брюс Ли, Сильвестр по талонам….ммм. Эротика.

Все это, нагрянуло вызывающе, но не скучно. Мы слушали Цоя, а когда он погиб, девчонки собрались дома у Надьки, выключили свет в комнате, врубили песню на ГДРовской «BASF» «а тем, кто ложится спать…», одели белые чистые носки, и медленно танцевали, закрыв глаза. Ну, я, конечно, в этой комедии не участвовала.

Лично – мы не знали этого парня – Цоя, не знали, что он окажется «знаком эпохи». Нас ужасало не то, что наши сверстники стали открыто пить и колоться, а то, что Цой – умер. Мы писали на стенах искреннее «Витя – ты жив!» Или «Цой – ковбой, человек мостовой».

Главное, что постепенно, стало можно выходить в мини юбке, больше похожей на пояс, и взрослые уже ничего не говорили тебе про стыд и пионерию, а только неодобрительно качали головой вслед.

Если бы они видели себя со стороны. Паноптикум. Те, кто всегда откладывают «про запас», не покупают, а «достают» все в магазинах, моют пакеты от молока и сушат их, жирные, над плитой или в сушке для посуды.

Откладывают старые вещи «на будущее», а потом из этого барахла – вытягивают свое будущее. Или роются на балконе, среди рухляди, до конца так и не решив, что же из этого станет их «будущим». Из рухляди – невозможно построить хорошего будущего.

Вообще, все нужно делать вовремя, а не в прошлом или в будущем.

Маленькие квартирки, маленькие дачи 6 соток, маленькие люди.

Застолья тех лет.

Все праздники отмечали одинаково: гости и хозяева – ели и пили так, как будто это в последний раз. Гости – всегда одни и те же. Много было среди гостей – «компанейских», они обычно подваливали, сипло дыша винным перегаром, когда тебе 5, и ты играешь под столом, чтобы поинтересоваться «как дела». Но они, почему то, из раза в раз, не могли запомнить даже самого простого – твоего имени.

Были и «заводчане», те кто работали на заводах. У них так вообще – праздник каждый день. Ели на газете, нескончаемой чередой – неслись собутыльники, ссоры с женой, уход в ночь, обзвон женой моргов-больниц, примирения, выяснения «кто виноват», побои, жалость, возможно даже болезнь. И так по кругу, день сурка.

На полках, в коллекции паноптикума, присутствовали люди с психологией бедных. Яркие примеры бережливости от основоположников СССР. Они протирали мебель и все бытовые приборы раз в два дня, ведь эти вещи должны были прослужить как минимум лет 40. Тщательно протирались холодильник, стиральная машина «Сибирь» – совковое инженерное ноу хау. На «Сибири» было легче умереть, чем постирать. Помнится, мама обеими руками держала эту машину веса 150 кг, когда центрифуга отжимала белье, потому что, иначе, машина прыгала по всей квартире и могла повредить протертую чистую мебель. От грохота центрифуги – «стенка» в комнате, звенела и дребезжала стеклом.

Самой загадочной частью жизни людей СССР – было «консервирование» (читать шепотом). Что в голове у этих людей? «Вот я протираю холодильник, с треснувшим пластиком на дверце (он еще послужит!), его еще можно размораживать и размораживать! По полдня. Я его еще буду размораживать, когда мне стукнет 80…. мой конец не так близко».

Я не могу есть огурцы, боюсь консервированных банок. Есть ощущение, что в них законсервировано время, души, стремления, полет.

Скучно в мире, где «нет денег – плохо, есть деньги – еще хуже». Это как «ой, нет пойдем подожди» – компьютер зависает от таких команд.

А как же страсть? Когда ты открыто радуешься миру, даже когда его ветер обрывает мясо с костей, но острота мыслей и чувств не запотела мутной слизью.

Мы должны быть способны пропускать Мир через себя.

Мир бывает отвратительным, он уже давно перерезал себе вены, но до сих пор жив. Застыл в агонии, в этой нелепой позе эмбриона. Цой, слышишь? Мир – все еще здесь, он никуда не делся.

Я сижу под защитой стеклянного дна бассейна, и наблюдаю за агонией Мира, до меня доносятся лишь глухие удары.

Я мифический Беп Карароти, сижу тихой ночью в степи и неотрывно смотрю в звездное небо, и тоска кругом, от неба до земли, и я жду…