Читать книгу Золото. Книга 2 - Татьяна Вячеславовна Иванько - Страница 3

Я ничего во сне не видел, то есть проснулся я без сновидений, просто от солнца, защекотавшего мои веки. И первое, что я увидел, была моя царица на высокой кровати. Она спала, повернувшись немного ко мне, до неё шагов семь… Сегодня, при свете солнца, зимой здесь, на севере, такого редкого, такого желанного и яркого, она, почти не укрытая, всего лишь под простынёй, затканной красными узорами, с волной волос вокруг головы, косу мне отсюда не видно, немного бледная во сне, она такая непреодолимо притягательная… Сколько мужчин вот так смотрели на неё, спящую?..

Я встал, выпить воды, может, отпустит? Обещал ведь ей, не трогать… Я попил воды, отвернувшись, и умылся, но легче не стало… и стояк такой – можно рушник вешать. Что же это такое, со всеми она… а мне – нет? Может, утром… как говорят: утро вечера мудренее?..

Она мгновенно проснулась, едва я опустился на постель, руки не отбросила мои, всё же тонкая какая, сломать страшно… но другие же не сломали…

– Орлик… Орлик, погоди… – прошептала она, выскальзывая из моих ладоней, но хотя бы не дерётся – уже хорошо…

– Чего ж годить-то… – нетерпеливо бормочу я…

Я забрался под это покрывало ладонями, может кожи, наконец, её коснусь, ещё отыскать под этими тряпками надо, тела-то так немного…

…Ох, нет, нельзя, нельзя… всё любовью мне застит и желанием, если сейчас узнаю его… не надо, Орлик, не спеши, мне ясная, холодная голова нужна…

– Да что ж ты за злюка такая! – прорычал он с досадой, и сел рядом со мной, отшвырнув покрывало, в котором запутался.

– Ты же обещал вчера, – я поднялась, отодвинувшись от него.

Встать надо, чтобы ему соблазна не было…

– Обещал… – проговорил Орлик, – каменный я, что ли?!

– Не обижайся…

Она поднялась, сарафан мгновенно на рубашку набросила, вообще вся скрылась теперь, но как приятно тонка под ним… во, до чего дошёл, тонкость мне её дурацкая приятной стала казаться, я только второй день на неё гляжу, чего дальше будет?..

– «Не обижайся»… ты меня куда, в царёвы «соты» толкаешь? – может быть, заревнует и перестанет упираться? Ведь вижу, чувствую, люб я ей, так чего дурит, ломается?

– Так сходи, коли так тебе приспичило… – говорит-то спокойно.

Я посмотрел на неё, вот даёт… сразу расхотелось идти куда-то.

– Там беременные все, – сказал я, отмахнувшись.

Авилла прыснула и расхохоталась весело:

– Ну, ты… жеребец, однако! Прямо все?

– Кто и нет, уже не по нраву давно…

Вот чудная! Ну, и чудная девка! И смех такой, весёлый открытый, смеётся, потому что смешно ей, горлом журчит…

– Сколько же детей у тебя, Орлик? – наклонилась, умыться над тазом.

Я подошёл, взялся за серебряный кувшин:

– Давай солью, что ль?

– Ну, давай, – улыбнулась она мокрыми губами. – Потом я тебе. Так сколько детей там, в твоих «сотах»?

Я пожал плечами:

– Считаю я что ли? – вода полилась ей на руки, она плеснула в лицо себе, с удовольствием фыркая, взяла палочку для зубов. Смотрит на меня, ресницы мокрые, глаза блестят, светят даже.

– Хочешь, попрошу тёплой воды принести? – спросил я.

Она засмеялась:

– Да зачем же? И ледяная хороша.

Прополоскала рот, я подал ей ширинку всю в Берегинях. Она вытерлась и смотрит опять, розовая, глаза сверкают, солнце высвечивает ярко-синие и голубые искры в них.

– Умойся, Орлик, – сама теперь взяла кувшин.

Я послушался, как-то тепло на душе от этого её «Орлика», вчера ещё согрела, после подлостей всех…

Я тоже умылся и забыл, что второй раз, приятно, что сливает, стоит рядом, вытираясь, я гляжу на неё:

– Что ж, совсем не нравлюсь тебе?

Она моргнула, опять краснея, нахмурилась немного, опустив необыкновенно длинные ресницы, прямо к щекам концами…

– То-то что нравишься, прямо наваждение какое-то… С первого взгляда…

Я засмеялся теперь, обрадованный, как никогда, никто мне слов приятнее этих не говорил ещё:

– Не с первого, не ври! Вон дралась, как кошка с барбосом, желвак на бороде.

…Ох, как смеётся он: ой-ёй-ёй, у меня заиграло всё в животе в созвучие… заразительно и весело, и улыбка милая, сразу… мальчишка курносый, да и только…

И она засмеялась тоже:

– Ну и я тебе не слишком понравилась, ругал какими словами.

Понравилась…

– Да и щас не нравишься… тощая да длинная… вроде, и глядеть-то не на что… – я усмехнулся, смотрю на неё, почти глаза слепит мне, – а только… не знаю, прямо глаз оторвать от тебя не могу… глядел бы и глядел… лучезарная какая-то ты… не видал таких я никогда… и… – я вздохнул, опустил голову, совсем теряясь, но нет, посмотрю на неё: – Я… влюбился я совсем, Авилла…

Я дрогнула от этого имени, мёд во мне кристаллами взялся, всё же это имя меня собирает в кулак разом.

Я, почувствовал это, шагнул к ней:

– Ты что? – даже руки поднял, собираясь обнять.

Но она отступила, хмурясь:

– Ты… ты не трогай меня, ладно? Ну… пока хоть… Мне… – она побледнела, глядя мне в лицо глазами, вдруг замерзшими как их Северный океан, – я сейчас холодная должна быть, а любиться станем, оглохну и ослепну, ничего вокруг не угляжу, одного тебя… А я… должна сейчас других рассмотреть, увидеть, откуда тебе в спину стрелу направляют, чей лук натянут.

– Авилла…

– Осторожным будь, – заспешила она. – Тоже зорким, не верь сейчас никому.

– Никому?.. А тебе?

Она смотрит мне в глаза открыто и прямо:

– А про меня ты знаешь.

– Я… я ревновать тебя буду.

Она засмеялась, качая головой, за косу взялась, заплетать станет, что и девок не позовёт убрать себя?

– Не будешь. Ревновал разве раньше кого? Привычки-то нет такой глупой, – улыбается, быстро пальцами перебирает пряди. – Ты вот что… На совет, в войско, на охоту, везде меня с собой бери, считай, я телохранитель у тебя, я твои вторые глаза и уши, вторая голова. Я буду чуять за тебя. И сам гляди, всё расскажем друг другу вечером ясно и станет, что тут заварилось. Тогда и подумаем, что делать.

Мы смотрим друг на друга, Ладо ты моё, Ладо… не хочешь имени своего, твоим отцом когда-то проклятого, не буду тебя им звать.

Застучали, заглянули девки, оторвали взгляды наши друг от друга. Я оглянулся, что ж, спальня в нормальном таком беспорядке: одеяло, покрывало на полу валяются, ковёр сдвинут, одна подушка лежит на полу у лавки – моя свалилась… никто не узнает, что я так опростоволосился…

На утреннюю трапезу Авилла и Ориксай пришли вместе, и выглядят так, как и положено молодым супругам. Ну, вот и славно, я посмотрела на Белогора, эту ночь мы с ним провели тоже вместе. И он был этой ночью этой другой немного, немного более безрассудно страстный, горячий и даже как будто злой…. И сейчас не ответил на мой взгляд…

Не ответил. Чёрт меня в болото утащи, если я понимаю, что происходит. Что происходит в этом городе, что происходит между Авой и Ориком, и главное, что происходит со мной.

Прошедшая ночь, во время которой мало кто в городе спал, все гуляли, пили, пели песни, плясали, никто не дрался, вином и блевотиной попачкали к утру снег, не кровью из битых рож, как всю неделю, что нас не было.

А что происходило пока мы ездили в Ганеш за Авиллой, я расспрашивал моих жрецов их помощников и помощниц, жрецов Луны, всех, кому доверял. И понял, что тут вызрел заговор. Кто-то вознамерился устранить Ориксая, ничего вчера мне не показалось: чрезмерные испытания, которые ему пришлось преодолеть, настоящим сыном Бога Солнца надо быть, чтобы пройти их…

Я размышлял над тем, кому это надо было бы – прикончить молодого царя и чтобы Авилла при этом оказалась одна на троне, ведь не убили и не пытались убить его раньше, за сорок дней траура никаких драк и ссор между северянами и сколотами не было, а тут вдруг настоящий бунт, ведь в раж входить начали, прямо возжаждали прилюдной гибели Ориксая. То-то вопили, когда он быка этого циклопического удавил…

Он, конечно, всем показал силу, причём больше силу духа, нежели тела, справившись со всем этим, и обыграл, не догадываясь, возможно, своих врагов.

Не догадываясь?.. Он не глуп…

Кому выгоден этот заговор? Мне больше всех. Даже не будь того, что у меня в душе сейчас, мне больше всех было бы выгодно, чтобы Ава одна осталась на троне. Со всех сторон.

Но я не устраивал этого заговора. Значит тот, кто устроил, и меня под удар подводит, меня и обвинят во всём, если убьют царя…

Кто и зачем вот так устраняет всех вокруг Авы? Я посмотрел на Доброгневу. Надо это обдумать. Она умная, очень прозорливая и хитрая, и если заподозрит меня в отношении к Авилле… но даже, если не заподозрила уже… а если не будет меня, кто останется Аве самым близким человеком?

Скажет, бери Явана, она – наиглавнейшая женщина царства, исполнительница тайного желания царицы… Да… я недооцениваю, пожалуй, Доброгневу…

Но если не она? Всё же она отсутствовала вместе с нами в столице и казалась искренне удивлённой происходящим. Но она и притворится, с неё станется, да и вообще… Это Аве могло показаться, что Доброгнева совсем уж под мою власть подпала, не так она проста, чтобы как любая баба от пары жарких ночей совсем уж забыться.

И всё же, если не она?

Яван? Яван… он в обморок упал, когда Аву отдал, кто бы мог подумать… Нет, он может быть инструментом, но чтобы он задумал… Да и не знал он, кто такая его Онега. Сколько он провёл в Ганеше, давно бы…

Как давно бы? Пока Великсай был жив, отдавать Аву Орику не имело смысла, жди, пока они на трон воссядут… Нет-нет, всё связано, все до одного события… Кто воспользовался естественным течением? Яван как раз мог. Умнейший, к тому же Ава вся его, кто ещё… Но искренне надо было разыграть всё.

Да-да. Не понять, кто такая Авилла мог только тот, кто никогда не слышал, что на Севере была царевна… при одном взгляде на неё ясно, что она царско крови, а дальше всё складывается как надо: он соблазняет её, что ему стоит, опытному красавцу…

Неужто она не простит его, как только он явится пред её очи, простит, все женщины прощают. Расчет вернейший…

И всё шито-крыто, он станет при ней царём, он – царской крови, кого ей и взять в мужья, если я – преступник. Меня под секиру. Яван… Значит Яван…

Но если и не он? Кто тогда? Сама Ава? Могла и она. Очень даже. Ей, как и мне, это самое выгодное дело. И она способна, я вчера убедился, она не только повзрослела, она силы набрала такой, что не сломит её ничто. И в ум силы, и в душу.

Одно противоречит этому моему подозрению: воркуя с молодым мужем сейчас, которого вчера и видеть не могла, не даёт ему ни крошки, ни капли съесть и выпить из его кубка и его тарели, вроде шутя… поняла всё, яда опасается. Говорю же – голову вырастила, и глаз зоркий… Но если бережёт его, стало быть, не её умысел во всём этом?

Или ещё хитрее игру затеяла? Вчера ещё Явана любила, а сегодня… Кого она обводит вокруг пальца? Научилась в скитаниях своих, что ей любого мужчину с ума свести, я едва в комнату вошёл, тут же и свалился. Это я, лёд и камень…

Ох, лёд и камень… чёрт подери… В эту чёртову ночь я не мог не видеть Авы перед мысленным взором, когда был с Доброгневой… Как безумец…

Этот разговор наш с Авой по дороге из Ганеша… он затянул меня в страсть к ней больше, чем её красота в сотню раз… как в омут, не выбраться… и прилепило к ней, я хочу поскорее остаться с ней наедине, чтобы говорить и говорить… Слышать голос, задавать вопросы, отвечать на её, пробовать понять, как она смотрит на мир, чего она хочет, что она знает, чего не знаю я. Понять, какой она стала… не могу не хотеть её. Из-за этого вот, больше всего, из-за того, что она оказалась такой сильной, такой… чёрт, как вечный хрусталь, что привозили из дальних плаваний – прозрачный как обычный горный хрусталь или лёд, но играющий тысячами огоньков и не бьющийся и не ломающийся ни от чего, хоть молотами кузнечными его бей, молот раньше треснет…

Что происходит этим утром за этим столом, где мы все смотрим на молодых супругов, близко-близко сидящих друг к другу, почти неприлично, будто за ночь не натешились, и вкушающих пищу и вино из рук друг друга…

Я ревную как последний идиот, сам привёз её ему, а теперь крошу зубы от злости, не в силах даже есть.

Стоп! Взгляд Явора… один-единственный в их сторону, невзначай, будто из под тяжёлых век… Явор?!

И он, будто волну моего удивления почуяв, проговорил:

– Может быть, охоту поднимем, а, Ориксай? Самое время…

– А что же, можно…

Можно… Явор… Явор Мудрый.

Я поймала взгляд Бела. Он видел, и он про Явора понял! Ясно всё… только теперь надо, как на болоте. Пришлось мне однажды идти одной, заблудилась и попала в трясину. Только то, что я всегда была лёгкой телом в первые же мгновения спасло меня, а потом включилось соображение, и я, спокойно оглядевшись вокруг, углядела за какое деревце смогу ухватиться, чтобы выбраться…

Стало быть, Бел не заговорщик, сразу легче, что он, именно он, мой дорогой Бел не злодей! Вот он и есть моё деревце! А ты, Явор, попался. Вот только надо понять, кто ещё с тобой, иначе всё напрасно, и деревце не спасёт, на голову наступят и утопят…

После трапезы я попросила Явора остаться. Он побледнел слишком румяными щеками, что тоже свидетельствовало в пользу моей догадки.

– Тебе зачем дядя мужнин? – спросил, вроде играя, Бел, но он взволновался, боится, что я выдам себя.

– Я, Белогор-кудесник, кое-чему на Солнечных дворах ваших научилась, хочу поговорить о здоровье дорогого дядюшки, – улыбнулась я.

Но Бел смотрит всё же напряжённо, глубиной своих глаз, тогда, подойдя к нему, я сжала его запястье, но продолжила говорить игриво, глядя при этом в глаза Белу, так, чтобы он понял, что я вовсе не собираюсь раскрываться:

– Ты сам великий лекарь, Белогор, останься, проверь мою догадку? Или?

– И давно ты на Солнечном дворе помогала? – Бел говорит совсем не о том, что думает…

– Пять лет. Жрецы ценили меня.

Мы с Белом смотрим друг на друга. Твои глаза, Бел, я все эти годы не вспоминала их, потому что не надеялась увидеть никогда… Ну, же, Бел, прочти мои мысли! Ты сможешь. Кто другой не сможет, ты сможешь…

– Ладно, царица, зайди после беседы вашей, поделись, до полудня время есть… – Понял, слава Богу…

А я не понял. Я смотрю на свою мудрёную жену, Солнечный двор? Как это понимать? Она из лекарских помощниц? Почётное занятие… не каждую берут, отбор проходят помощники и помощницы жрецов Солнца. «Жрецы ценили»… чё?! И на чёрта ей Явор?!

С Белогором так смотрят… не будешь ревновать… да я щас чокнусь уже от ревности! Явора зачем-то в оборот берёт, Белогора за руку держит, и стоят так близко, в глаза глядят друг другу… Конечно, он с детства её знает… Её семья в общем-то…

Но Доброгневе это тоже не очень нравится, похоже, она нахмурилась, бледнея, глядя на Белогора и Авиллу. Она-то… или… Что-то с Белогором у неё? Два жреца главных… а если они против меня объединились?..

На воздух выйти надо. Подожду телохранительницу мою на воле…

Виновен! Всё, попался ты, Явор, виновен! Но только я ничем не должна показать, что держу тебя за хвост, всего зверя надо поймать и весь замысел оценить…

– Ты нездоров, Явор, – спокойно сказала я, глядя внимательно в его голубые глаза, немного выкаченные их орбит. – Что ты так смотришь, испугался чего? – я улыбнулась и подошла ближе. – Позволишь? – я тронула его кожу: так и есть очень сухая, ломкая даже, как пересохший у очага пергамент.

Явор поднял глаза на меня.

– Воды много пьёшь? – спросила я.

– Очень? Измучился с этим… – растеряно признался Явор. Другого разговора ждал, вот и напугался… Вот и хорошо, бойся, мне виднее нутро твоё так.

– Особенно, если много сладкого ешь?

– Да. Тогда вообще…

– Кожа зудит? Бывает такое?

– Так.

– Давно это с тобой?

Он задумался на миг:

– Да… года с полтора, может два…

– Ясно, сахарная болезнь у тебя, Явор. Ты перестань сладкое есть. И ещё: трав дам тебе и скажу, как пить, здоров будешь. Только пей каждый день по солнцу, иначе опять будешь болеть, понял?

Он изумлённо смотрит на меня:

– В самом деле, вылечусь?

– Не веришь? Через месяц скажешь, лучше или нет, – я улыбнулась.

Вот и хорошо, врагов надо держать поближе, чтобы каждый их шаг видеть и предполагать.

Он улыбнулся, совладал с собой, играет отменно. Кто же с тобой ещё, Явор Мудрый? Я похлопала его по руке.

– Выздоравливай, дядюшка. Айда на улицу, солнце сегодня, охоты хотели, меня возьмёте? Давно в седле не сиживала, – я смотрю на него как можно более невинно.

Явор поднялся, высоченный, как все они в этой семье. Улыбается по-прежнему, смотрит на меня, буравя глазами:

– Стало быть, понравился тебе Ориксай, вижу, поладили вы, – он, явно любопытствуя, разглядывает на меня.

– Женщина что кошка, кто ласкает, к тому и льнёт… – ответила я. – Мне какой тут ещё путь, меня не спрашивали же, отдали мужу и всё, а… от царицы любви не требуют. Так ведь?

– Так. Требуют верности, – сказал Явор, продолжая вроде улыбаться, но сверлит меня жгучим взглядом.

Вот-вот, говори ещё, Явор Мудрый, моего умишка мало, чтобы понимать, что ты затеял, я улыбнулась простодушно, но, очевидно, что он… Он знает о нас с Яваном. Вот что. Он его козырем держит… его козырь против меня. Хорошо. Хорошо, что я знаю это теперь… вот только откуда он о Яване узнал? Или они вместе затеяли всё это…

Вместе? Не может быть, чтобы вместе… Яван искренний человек, он иначе вёл бы себя. Не представляю, чтобы он хладнокровно меня использовал…

Мне всё яснее мой путь и те брёвна, из которых я построю стену вокруг Орлика.

Мы вышли на крыльцо, пар поднимается от дыхания, сильно подморозило со вчерашнего дня. Орлик обернулся к нам, удивлённый немного и растерянный слегка, шапка, отороченная белой лисой, отбрасывает солнечные блики на его лицо, как и воротник тёплого кафтана. Силится понять смысл происходящего. Нет, не я буду строить, мы с ним вместе. Всё рассказать ему надо. Он узнает всё о Ване, но должен узнать от меня. Иначе… «буду ревновать» – это может порушить всё, главное, его доверие. Главное между нами… Всё началось между нами с доверия.

Я вижу её чудные горящие глаза. Она рядом с Явором такая… Он огромный, в два раза, будто больше неё. Что-то важное произошло, её лицо… Она улыбнулась, но глаза горят огнём, не улыбкой.

– Жрецы ушли наши? – спросил Явор.

– Полдень скоро, – сказала Авилла. И продолжает смотреть на меня сверкающим взглядом.

– Охоту поднимаем? – спросил я, глядя на Авиллу. Она не против.

Мы с Доброгневой, сопровождаемые, как и полагается младшими жрецами, трое с её стороны, трое с моей, идущими позади нас в почтительном удалении, направляемся в сторону наших дворов, развилка за площадью, мне на юг, один квартал, а Неве на окраину. Двор Луны в отдалении от жилых кварталов.

– Ты знала, что Ава помощница лекарей? – спросил я.

– Странно, что ты не знал, – усмехнулась Доброгнева. – Впрочем, после того, как она уехала в Озёрный, я тоже потеряла её следы. По-моему, Авилла… они влюбились, что ли, с Ориком? Как это может быть? За одну ночь?

Я засмеялся:

– Ну, полагаю, влюбиться можно и за миг, а уж целая ночь… – я не хочу думать о том, что было у них этой ночью. Как они там… влюбились.

– Она ещё сутки назад и глядеть не хотела в его сторону. Что же, Яван…

Мы остановились, и наши сопровождающие, лунные жрецы в расшитых серебром белых одеждах, солнечные – в затканных золотом, красных.

Он нахмурился, бледен и недоволен чем-то, что с ним?

– Ты… ревнуешь её? – спросила я.

В людях, особенно в нём, я не вижу, люди, их души для меня не то, что видеть будущее и страшное. Я чувствую опасность для Авиллы, я чувствую, что что-то произойдёт, не совсем так, как затевает Белогор. Я слишком влюблена в него, но при этом я не обольщаюсь на его счёт. Он и не думал влюбляться в меня.

Он… если он ревнует Авиллу… невольная злость забулькала во мне. Я не привыкла делить своё имущество…

– Ревную? – он посмотрел мне в глаза. – В известном смысле. Она… я не ожидал увидеть её такой…

– Какой? Такой красивой? Она всегда была красива, – Доброгнева смотрит на меня так, будто хочет пронзить лезвиями своих глаз. Но ты не Авилла, не прочтёшь во мне… Она Явора раскусила с одного взгляда. Не ошиблась бы только с тактикой…

– Взрослой, – ответил я. Ава права, надо быть осторожным с Невой. Её участие в заговоре очень вероятно. Я открыто смотрю в лицо своей любовнице, которая не доверяет мне, которой не доверяю я. Она стала моей союзницей на время, но не хочет ли подмять под себя? Прощупывает, насколько я заинтересован в Авилле, чувствует, конечно, как много изменилось за последние дни.