Читать книгу Золото. Книга 2 - Татьяна Вячеславовна Иванько - Страница 4

– Орлик! – она почти вбежала в спальню, куда я вошёл первый. Оглянулась по сторонам, плотно прикрывая дверь за собой.

– Здесь я, Ладо, ты что такая? – ответил я от печи, к которой прижал ладони, от волнения застыли на морозе без рукавиц. – Что такого сказал тебе Явор? Он…

– Он, Орлик! – воскликнула она, сбрасывая шапку. – Только ты…

Я смотрю на неё, я верю ей. Но как же так?!

– Дядя, родной отцу брат! Моей крови хочет… Волки, волки кровожадные… – сердце зашлось от злости, я ей верю. Удивительно, но как никому верю.

– Вот тут прав ты. Волки, не волк, не один он!

– Ясно не один. Кто с ним? Белогор?

– Нет-нет! – у неё округлились от страха глаза. – Всё это и против Белогора тоже…

– Это потому, что он… он…

– Бел… – она вздохнула, переводя дух. – Орлик, ты сядь, я должна… сказать тебе, только ты обещай не яриться… Не держи сердца на Белогора, он не злоумышляет против тебя, и это не потому я говорю, что он был мне женихом когда-то…

У Орлика вытянулось лицо:

– Женихом… Он не говорил мне…

– Я думала, ты знаешь. Все всегда это знали, – проговорила я, думая, что ведь тех, кто это знал, почти не осталось. Ну, горожане, простые северяне, да, но Орлик не обсуждал же с ними свою невесту.

Он нахмурился, его эта новость оцарапала немного.

– Поэтому вы так… так близки с ним?

– В Солнцеграде ближе него у меня до вчерашнего дня никого не было.

Мне не надо спрашивать, кто стал теперь ей близок, потому что и у меня никого ближе неё нет. Близость не бывает с одной стороны, она всегда обоюдна.

Я сел на край постели, мягко провалившейся подо мной: тюфяк пухом лебяжьим набит, как и большие пышные подушки. Авилла взволнована не на шутку. Из-за Белогора? Чего я не знаю о них? Что она так волнуется и что такого важного хочет сказать? Стоит, стиснув руки, пальцы сдавливают друг друга, беспокоятся, тонкие длинные пальцы, золотое кольцо брачное придавила, суставы побелели… почему ты так взволнована, Ладо? Мне стало не по себе от её волнения.

– Ты всё обо мне должен знать, мы должны стать с тобой одним кулаком, чтобы никакие недосказанные тайны не вышли наружу и не раздавили нас…

– Вы любовники с ним? – похолодел я.

Ах, ты, Белогор! «И у меня бывают вечера, отданные…», уж конечно! Вот мерзавец!

– Любовники?.. Любовники… только не с ним, нет-нет… совсем не о нём речь, – она опустила голову, серьга зацепилась за тонкий локон, выбившийся из причёски…

– Не понимаю ничего… – растерялся я, говори уже, что ли!

– Яван Медведь, твой дядя, он был моим… Яван и я намеревались пожениться ещё… до смерти Великсая.

– Что?! – я подскочил с постели.

Что же это такое, будто громадный меч машет надо мной, слева, справа, проносится над головой, рассекает воздух со свистом, рубит все мои связи. Как ветви у дерева отсекает моих кровных родичей…

– Ты узнал бы, – она отступила на шаг и взглянула на меня, хмурясь, и глаза громадные на пол-лица. – Это хотят использовать против меня и Явана. Теперь, когда ты знаешь, теперь это тупое оружие.

Я смотрел на неё, стоит рядом, голову снова опустила, смущаясь всё же. И щёки покраснели… я не могу не спросить:

– Много… много было… как он? Кто… с кем ты…

Она подняла голову, соврёт? Конечно, кто честно говорит о таком?..

– Любила его? – кровь прилила мне к лицу, к шее…

– Любила, да…– произнесла она уверенно и без извинений уже.

– Поэтому… – ох, меня душит, душит жар из груди, поднявшийся к горлу, я еле говорю, – поэтому… не хочешь меня… И сейчас любишь?

Ох, Орлик… Не хочешь… ты вот в шаге стоишь, а я твой жар чувствую и хочу прильнуть к нему, хочу, как ничего другого… А «любишь»… разве я могу объяснить? Самой себе не могу. Я не знаю… Люблю… Но как только вспоминаю его холодные глаза: «Я – сват», всё закрывается во мне, всё, что когда-то так щедро распахнулось ему навстречу.

Ничего я о любви не знаю.

Орлик коснулся серьги в моём ухе, пальцы запутались в волосах, выпавших из затейливой причёски, хотел убрать руку, но мои волосы будто удержали его ладонь и он к шее под волосами продвинул её, тёплая ладонь, гладкая, касается так легко… пальцы подушечками легонько под затылком…

– Вот беда-то, Ладо… Беда…

Она подняла глаза на меня. Ещё сутки назад я даже не знал тебя, а сейчас дышать свободно не могу… может, отпустит когда?

Он отошёл от меня, не стал ни целовать, ни касаться больше…

– Царь, Ориксай! Кони под сёдлами, только вас ждут все! – стукнули в двери.

Мы влетели на царский двор как раз, когда охотничья кавалькада собралась, и наверху крыльца показался Орик в тёмно-синем коротком кафтане, отороченном чёрным мехом, а за ним, отставая на две ступеньки – Онега.

Я опоздал. Сразу понял, что опоздал: она царица. Даже наряд… После её чернушкиных Ганешских одежд, этот сияет вышивками, нашивками бусин, и множества мелких золотых бляшек, по нашему и их северному обычаю. Шапочка тоже расшита жемчугом и золотом, что так идёт к её волосам, большие серьги качаются согласно движениям головки, а волосы вплетены множество золотых же шнуров и заколок, так, что они переливаются, широкий золотой пояс, на нём два кинжала в богатых ножнах, на ногах расшитые каменьями сапожки… браслеты, колты от висков, сложная золотая гривна вокруг шеи поверх собольего ворота красного кафтана… Как ещё может выглядеть царица сколотов и Великого Севера?..

– Дикарка-то наша… и-и-и…ой-ёй… – выдохнул Лай-Дон, пихнув меня локтем в бок. – Аж дух захватывает, а, Медведь?.. Ты чего?..

Лай-Дон не видит того, что вижу я: она царица, они женаты, я опоздал. Несмотря на скачку бешеную эту, опоздал… Опоздал… И ещё больше увидел я: Орик, увидав меня, не улыбнулся приветственно, нет, он повернулся к Онеге, нет-нет, Авилле и подал руку ей. Она приняла её, его принимает, Авилла-царевна, единственная оставшаяся из царских потомков Севера.

Она… Онега… нет, ты Авилла, но увидев меня, на миг стала опять Онегой. Пока Орик не взял её за руку.

– Яван, с приездом! – это голос Явора… Откуда? Я его даже не вижу… – Наш царь, наконец, взял царицу себе. С утра мурлычут, как кошки в марте…

Я обернулся к нему, Лай-Дон не слышит его слов, как зачарованный всё смотрит на Онегу…

Я посмотрел на брата. Явор глядит очень многозначительно… Чего ты хочешь, Явор? Чего вы все хотите от меня?.. Я всё потерял, всё… Её и не было никогда, моей Онеги, было странное наваждение… моя жизнь превратилась в наваждение…

Между тем, Ориксай и Авилла спустились с лестницы уже вниз, я спешился, как и остальные.

– Вот, Яван, царица моя, Авилла, – Орик задрал подбородок, представляя мне жену.

Мы с ним одного роста, но мне казалось, что он выше меня – царь передо мной…

– На свадьбу ты опоздал, вон только следы празднеств на снегу, да то, что сегодня не работает никто и даже лавки все закрыты до сих пор… – проговорил Ориксай, пронзая меня взглядом.

Я поклонился:

– Самая прекрасная царица прекрасной земле и народу, – ответил я, глядя в глаза Ориксаю.

Он принял мои слова с холодным равнодушием.

– На охоту едем, ты… Али устал с дороги, гость дорогой?

– Я не гостем, я совсем вернулся.

Ориксай долго смотрел, сверкая глазами, сейчас похожими на лезвия акинаков, но всё же усмехнулся:

– Что ж, занимай прежние покои, никто вроде пока не обжил их.

Я не поехал с ними на охоту, конечно. Безумная скачка в пустоту. Я даже подойти к ней не могу… что подойти, даже смотреть. Именно это и внушал мне Явор, пока я мылся в бане, Лай-Дон поливал водой каменку, горячие клубы заполняют парилку.

– Соблазнить царицу – это… Даже, если это было до их встречи… Что сделает с тобой Ориксай, если узнает, кто взял невинность его жены? – густым голосом, похожим на мой собственный, говорит он.

– Он узнает… – пробормотал я. – Ты откуда это знаешь? – спросил я, сделав упор на «ты».

– Разве важно? Знаю. И… Ты же понимаешь… – его большие, выкаченные глаза горят в полумраке бани. – Но, Яван, есть выход. Для тебя… Для Авиллы. Она любит тебя? – он внимательно смотрит на меня.

– Ты что хочешь? – я смотрю на него. Я его слышу-то с трудом…

– Пока ничего, – Явор погасил свой взгляд, ей-Богу уже хочется кулаком по этим рачьим глазам его садануть… Но он продолжает: – нам не удалось лёгким путём, как задумывали, избавиться от него, попробуем ещё. Ты главное скажи: ты с нами?

– С кем, с вами? – устало спросил я.

– С теми, кто хочет Авиллу видеть на троне своей царицей, без своеволия Орика… Твою невесту, которую он забрал себе. Твою… любовницу, Яван.

Я долго и терпеливо слушал его, его слова вливались мне в мозг, образуя там отравленное болото. Но он напрасно старался, я устал, а главное, я опустошён, я не могу даже думать о том, что он говорит.

И только, когда мы с Лай-Доном возвратились в мою прежнюю горницу, когда меня, почти без сознания, он заботливой дружеской рукой укрывает одеялом, я понимаю, что меня втянули в заговор. Потому что Лай-Дон сказал мне это:

– Медведь, я понимаю тебя как никто, наверное… ты, конечно, сам решишь, не моё дело даже… указывать тебе… – Лай-Дон бледен, нахмурился, глядит остро, потемневшими глазами, – но поговори с Онегой вначале. Орик всё же…

До моего сознания начало доходить… Заговор против Орика?! Против нашего Орика?! До похорон Великсая меня не было в столице почти два года, слишком долго? С ума Явор сошёл? За сорок дней траура я не заметил ничего подобного. Или я с ума схожу? Убить Орика?..

В открытом поединке я мог бы, наверное, особенно после этого сегодняшнего задранного подбородка. Но вот так…

Онега… полтора года как сон, как дар, бесценный и… потерянный? В моём сердце ты и я на берегу холодного озера, в твоей холодной комнате, в домике на окраине Ганеша с промёрзшими сенями… Я никогда злодеем не был, а теперь… Но когда я что-нибудь терял? За всю жизнь я только получал…

Онега… Авилла и Онега не один человек?.. Почему я вижу новую женщину, иную, не странную мою задумчивую Онегу, а настоящую царицу, не смущённую моим появлением?

Онега… Ты так хотела царицей быть? Поэтому и не понесла от меня? Поэтому и замуж не шла? Будто знала… Будто готовилась.

Бред… От усталости безмерной, вероятно, я думаю так…. Ведь я знаю, что любила меня… Ни в чём другом я не был так уверен. Любила. Любила…

Или не бред? Сорок дней не было меня с ней. За это время не то, что заговор можно сплести, царство завоевать, перевернуть, можно. Колоксай взял Великий Север в три седмицы. Мы изгнали его сколотов за десять дней.

Онега могла бы задумать против Орика? Онега может. Авилла, полагаю, тем более. И к Орику она никогда не испытывала никакой симпатии. Да что там к Орику, ко всем нам, сколотам… И даже не скрывала этого. Хотя, слушая мои рассказы о семье, об истории нашего царства, как мне казалось, она прониклась искренним интересом ко всем нам. И симпатией. Говорила об этом: «сильные люди вы и с искрой».

Но может быть, этот интерес совсем не от чувств ко мне происходил, а потому что дальновидная и умная, она не могла не изучать врагов… И меня могла хладнокровно использовать, заранее задумав всё это. Могла! Умнейшая, скрытная, хладнокровная, книг полный сундук. Разве такая не могла…

Но почему я не чувствовал второго дна? Почему я чувствовал только любовь? Хотел только это чувствовать? Я хотел видеть и чувствовать только это.

Стоит рядом с Ориком на лестнице. Прошла ночь с их свадьбы, слишком поспешной, скорой… Спала уже с ним… Спала с Ориксаем… уже не моя…

Поговорить с Онегой… Онега… ты не подпустила бы никого к себе… Если Авилла задумала этот заговор, использовала меня, использует и его. Женщинам легко манипулировать нами, особенно, таким как она. Использовала меня, но для чего? Этого я не понял… И что мне делать тогда с этим?..

Волк пришёл убивать её. Может быть, она и с ним вела какую-то игру, о которой умолчала? Сделать то, что сделал, он можно только во власти самых сильных чувств.

Чего бы она ни захотела от меня, я сделаю всё для неё. Понимает она это? Не сомневаюсь. Поэтому ничем при Ориксае не показала, что взволнована нашей встречей… Она не взволнована. Она ожидала её.

Ожидала. Но не так скоро. Я не думала увидеть Явана именно в этот день. И если бы Орлик не подал бы мне своей руки на лестнице… Как хорошо, что я всё рассказала ему о нас с Яваном. Только так – ничего не скрывая друг от друга, и можно жить. Только так мы и выстоим с ним. И не только перед этим заговором, думаю.

Но как больно было увидеть это изумление и, судорогой прошедшее по лицу Явана, разочарование. Как тоска сковала его черты. Сорок дней и ещё восемь и…

Любили мы друг друга? Если да, то почему со вчерашнего дня я чувствую себя неотъемлемой частью Ориксая, моего Орлика? Яван своим отказом снова Авиллой меня сделал? Авилла не знала Явана и любви к нему. А Онега умерла в тот момент, когда он сказал: «Я – сват»… Но так ли всё? Так ли?

Мы скачем по ослепительно белому лесу, раскрашенному искорками от яркого солнца, скачем, отбрасывая шайбы снега из-под копыт наших лошадей, несёмся во весь опор, будто в скачке этой безумной спасаясь от орды обступивших нас врагов.

Авилла впереди, я за ней, мы позабыли, что мы на охоте и оторвались от всех. Она скачет, а я лечу за ней, юбка полощется по бокам и крупу серого в крап коня, косы с золотыми украшениями плещутся по спине, она ловко уворачивается от низко нависающих веток. А я думаю, что совсем скоро ночь…

Шапочка слетела с её головы в снег. Я остановился, поднять, без шапки простынет она, мороз всё крепче. Она остановила коня тоже, повернула, от лошадиной морды валит пар, конь раздувает ноздри. Где тут охота? В рога трубят где-то близко… Ни Яван, ни Явор не поехали.

Авилла перекинула ногу через луку седла, собираясь спрыгнуть в снег, я подоспел:

– Погоди, я поймаю!

– Я сама могу.

– Ясно, можешь. Боишься? – засмеялся я. – Снег, мороз, лес кругом, не стану я…

Она засмеялась, но подождала, я поймал её, неожиданно лёгкую в свои ладони, тоненькая и гибкая талия в моих руках… и такая она настоящая… приятно держать её, сжимать, не опуская в снег…

Её конь, смирный, умный, стоит спокойно. Её волосы скользнули по его серому боку… я склонился… чуть-чуть и губы… вот губы… что ты, Ладо, поцеловать тоже нельзя?.. Ладо… Ладо, позволь… Ну, позволь… Я почти коснулся…

В этот миг почти ослеплённая его близостью, я заметила какое-то движение у него за спиной и мгновенно отрезвела, ещё не зная, что там, я сильно оттолкнула его в сторону… Так и есть – лучник, и стрелу в него пустил… В спину, как предатель, вот подлость… В спину человеку, обнимающему свою жену… как поднимается рука?..

Стрела попала в лошадь, воткнувшись в бок, от чего конь мой заражал, брыкнул, вторая… третья… стреляет на славу, очередью, выпуская одну стрелу за другой, и деревья не помеха ему, а я без лука и Орлик тоже, на сёдлах остались, охотнички…

Но он обернулся уже и метнул нож в стрелка, промахнулся, нож с раскачкой воткнулся в ствол берёзы… Но хотя бы лучник убежал.

Я обернулся к Авилле. Её конь, раненый и разозлённый этим, взбрыкивая, убежал. Но… я увидел не это… ужас… ужас… Я не пугался так ещё ни разу в жизни. Это кошмарный какой-то сон?

Крови не видно на её красном кафтане, но огромная стрела с обычным чёрным оперением торчит у неё из бока, почти под мышкой. Она ещё стоит, ещё не упала, качнулась только…

– Ты… – я бросился к ней.

Да не может быть! Что же это такое?!

– Ты… Орлик… не бойся… – бледнея, прошептала она, позволяя обнять себя, – не бойся… Это… не страшное… рана не опасная… ты… стрелу только… стрелу не трогай… не трогай – хлынет кровь… – на губах как помада блеснуло алое, прямо посередине. Она почувствовала, поморщившись, вытерла тылом ладони, посмотрела и сказала, чуть-чуть шипя: – К Белогору вези, он… он, заговорит, он такое… умеет, я видала, ещё… давно.

Стараясь не побеспокоить стрелу, я посадил на своего коня мою царицу, но она вот-вот свалится, я спешу забраться в седло, чтобы удержать её.

– Ладо-Ладо, ты… ты только… – мир никогда ещё не чернел так передо мной…

– Не помру… не бойся… ты не бойся, Орлик… – совсем неслышно прошептала она, и смотрит, улыбаясь при этом, а кровь к краю губ, к углу, сейчас на подбородок… Между ресниц чёрно-синий и светло-светло голубой свет… – Орлик мой… ещё… тебя…

Мороз прихватил ветви, остренькими красивыми белыми меховушками окутал все деревья на Солнечном дворе, всё теперь оделось в шубы, не только люди и звери. Прилип иней и на стены домов, высоких изузоренных теремов, где живут жрецы. И пониже, где помещаются помощники и помощницы. Статуя Бога тоже «поседела», но сияет светлым золотом, отбрасывая дополнительный свет на всё вокруг, белое обрамление, подчёркивающим выпуклый рельеф древнего изваяния. Даже борода у Бога Солнца кажется снежной, будто поседела и борода у златовласого… Я улыбнулся этой мысли.

Подходит день Весеннего Равноденствия, лучшее время для обряда встречи Солнца, для открытия пещер. Три седмицы до того… период, когда можно открыть пещеры длится всего от Весеннего Равноденствия до Летнего Солнцеворота, когда солнце пойдёт на убыль. И чем ближе к лету, тем меньше его сила. И чем ближе в лету, тем выше вероятность, что Ава понесёт от Ориксая. У него с этим не застоится. Значит, мне не должно терять времени. Надо обсудить это с Авиллой. Ей участвовать в этом обряде. Тяжёлом, и требующем полной отдачи. Человек должен быть готов к этому. У неё есть ещё время.

Но этот проклятый заговор, как это мешает всему! Всему моему замыслу. Всему грядущему и предвкушаемому мной процветанию и расцвету Севера. Пусть со сколотами, они близки нам во всём, они потомки наших предков, не чужаки. Как свежая кровь, они, видно нужны были Северу, они вернулись, чтобы разрушить прогнившее и поддержать новое. Возродить то, что должно быть возрождено.