Читать книгу Байкал. Книга 7 - Татьяна Вячеславовна Иванько - Страница 2

…Ужас в том, что наслаждение оказалось куда сильнее злости и обиды, куда выше подняла меня эта волна и бросила, расшибая о камни. Всё же я любила Нисюрлиля, и хотела дальше любить, и душа моя была склонна к нему, но он так жестоко оттолкнул её, но и тело желало и любило его прикосновения и поцелуи…

Но Нисюрлиль злился, и эта его злость и жёсткие, против обычного, руки и губы, пугали меня, но не давали вырваться.

– Не надо… перестань… – взмолилась я, когда он приступил, уже не знаю, в который раз.

– Останешься, тогда перестану, – сказал он, снова притягивая меня к себе.

– Отпусти… Отпусти… и… Нисюр… придёшь, когда захочешь, – ответила я. – Только отпусти отсюда… я не могу больше здесь, я задыхаюсь… Ты словно поймал майского жука и посадил в коробок для забавы…

И как это было глупо так говорить, потому что это распалило его ещё больше…

Он рассердился, поднимаясь, бледный, волосы намокли от пота и вились потемневшими локонами, прилипая к его шее и лицу, блеснули зубы, злые…

– Для забавы?! Для забавы?! Так для тебя это забава?!..

Но на всякую силу приходит усталость, обессилел и он, и заснул, обнимая меня. Я поднялась тихонько, боясь разбудить его. Мной владела одержимость побегом, чем сильнее Нисюрлиль пытался удержать меня, тем сильнее я рвалась на волю, точно обезумев, не думая ни о нём, ни о себе, вообще ни о чём, ослепнув, и оглохнув, только одно – вырваться! Настоящее безумие владело мной в эти мгновения.

Ужас и, может быть, самый главный и самый постыдный для меня был ещё и в том, что то, что я изо дня в день прощала Арию в течение двухсот лет, Нисюрлилю я простить не захотела. Тем паче я не могла заставить себя оставаться в этом доме, казалось, что это хуже, чем в тюрьме. Пока мы с ним были одним целым, то есть, пока я думала так, я была готова вытерпеть эту жизнь ближайшие лет двадцать. Но не теперь, когда он не просто оттолкнул меня от себя, но отшвырнул, как незначимую муху, я не могла уже выдерживать ни здешнего мрака, ни тесных теремов, ни правил, ни несвободы. Ты, Нисюрлиль, даже не понимаешь, что ты сделал со мной, на какое дно отвращения к самой себе бросил. Не тем, от чего ныло теперь всё моё тело, и почти не держали ноги, о, нет, это всего лишь доказало, подтвердило мне моё место в твоей душе…

А потому я, не в силах и мига больше оставаться здесь, поднялась с постели, ставни и дверь по-прежнему были закрыты наглухо, будто забиты. Одеться бы надо, да сундук с одеждой в другой горнице, здесь токмо рубашки… я надела цельную рубашку взамен разорванной в клочья, кое-как расчесала запутанные волосы, и позвала мысленно, я знаю, Он услышит.

Конечно, Он явился немедля, словно проступив из воздуха.

– Пфуй, как семенем пахнет! – притворно поморщился Люцифер.

И, усмехнувшись, оглядел меня.

– Зачем звала? Не сладок боле, убить его? – он кивнул на постель, где среди раскиданных подушек, смятых и порванных простыней, спал обнажённый обессиленный Нисюрлиль. – Али отдашь уже мне?

– Нет… – поморщилась я, запахиваясь в большой платок, от Его глаз, хоть и плотная ткань у рубашки, а Он просматривал всё, обжигая мне кожу. – Отнеси меня на Байкал.

– И всего-то? А этот, что, не захотел? Сияющий твой… как там его… Василько? – снова захихикал Он. – Ладно-ладно, не хмурься, моя радость. На Байкал, так на Байкал. Мне любовные разлады по душе, особенно, когда наказывают таких, как он – не подступишься, он даже голоса моего не слышит, вообрази, какая цельная душа!

Сатана посмеивался.

– А ты… не подурнела даже, бледная, правда… Но это – чепуха, на воздухе порозовеешь снова. Ладно, летим…

И вот… я в моём доме на Байкале. Здесь уже ночь, это на Москве значит, день догорает, вот как… почти сутки не унимался Нисюрлиль…

– Ты… спи теперь, – сказал Диавол, «добрый», словно мой родной дядюшка. – На, огня тебе в очаг, чтобы не мерзла, а то отсырело тут всё, пока не было вас. Эти, твои люди, правда, подновляли, солнцу открывали, но без человеческого тепла любое жилище хиреет…

Очаг и, правда, запылал жарко в тот же миг.

– Одежд принесу, будет во что одеться. Богиня не должна эдак, голодранкой ходить худущей. Всё, спи!

Я и заснула. И спала, должно быть, сутки, а может, и более. Потому что проснулась от голода, и даже слабости. Но и об этом позаботился Люцифер – возле меня на вышитом покрывале лежали сочные фрукты, лепёшки, всё для того, чтобы восстановить силы.

На рассвете я вышла из своего дома, одетая в белое платье, вышитое золотом и алым шёлком спереди, причёсанная и полная сил, знала, что предстану перед моим племенем. Они ждали, потому что видели дымок от очага курившийся над домом, и, увидев меня, счастливо воздели руки, приветствуя. Я, улыбаясь, простёрла руки над ними и сказала:

– Здравствуй, мой славный народ! Надеюсь, в разлуке вы остались благополучны и здоровы. Я вернулась, чтобы как прежде защищать и оберегать вас. Чтобы освещать вам ночь и согревать ваши дни!

– Приветствуем, наша Богиня! – радостно закричали они.

Их вождь вышел вперёд, рядом шла его жена, и несла на большом блюде угощения для меня: лепёшки, вяленую рыбу и мясо, молоко. Они опасались даже близко подходить ко мне, оставили всё это шагах в десяти с земным поклоном, глядя на меня с восторгом и ужасом. Уверена, они знают, Кто приходит сюда время от времени, и, глядя на общение Богини с Диаволом, рисуют себе собственные мир. Такой, каким он и является на самом деле, где Свет и Тьма рядом. Хотелось бы остаться всё тем же Светом…

Не пошло и пары дней, как на Байкал явился Орсег, да не один, а в компании Викола. Выйдя на берег, они помаячили мне снизу скалы, пришлось слететь к ним. Сколько я не летала, более года, в Москве я не позволила себе этого ни разу, чтобы не быть застигнутой никем в большом и многолюдном городе. Это Огнь ничего не боялся, летал, как ему хотелось, тоже через сады и огороды, конечно, но всё же летал, я же сидела бескрылою курицей…

– Приветствую, друзья! – радостно воскликнула я, опустившись возле них.

– Привет и тебе, Аяя! – Орсег раскрыл объятия, я позволила ему легонько прижать себя к груди. – Вот, привёз тебе Викола, желает напроситься на постой. Примешь?

Викол смущённо немного взглянул на меня.

– Что это ты, Викол, вдруг на Байкал решил податься? Ничего не произошло?

Виколу, очевидно, было неловко, словно он не ожидал чего-то, или ожидал иного или вообще не думал, что станет тут делать, когда приедет.

– Да я… не то, что бы… я…

Но за него ответил Орсег:

– Разочаровался Викол в Вералге, – будто бы помогая ему, сказал Орсег, усмехнувшись, хлопнул в плечо. – Я всегда говорил, она – ведьма, как можно её терпеть? Так вот, в ней разочаровался, а тобой очаровался. Взмолился прямо-таки, чтобы я к тебе его отнёс.

Викол даже задохнулся, а я лишь хлопнула Орсега по плечу, чтобы глупостей не болтал, не смущал Викола, который мне всегда представлялся почтенным, если и не старцем, весьма пожилым, на это Орсег только рассмеялся.

– Ну, что ж, милости просим! – сказала я.

Подала им руки, и мы легко поднялись наверх скалы, а ведь когда-то я этого не умела, когда-то только сама могла летать… Но этого я не помнила, Арий рассказывал мне, то было до Завесы, получалось, после неё я стала сильнее…

…Я и, правда, был смущён, я принял решение отправиться вслед за Аяей на Байкал, а я не сомневался, как остальные, что она здесь, сразу, как узнал об том, что она подалась из Москвы. Я собрал свой нехитрый скарб: книги, какую-то одежду, в основном шубы, тёплую обувь, немного злата, сколь нашёл, злато лишним не бывает, и, главное, книги. Мех получился немалый, Орсег, который явился на мой зов без промедления, услышав мою просьбу, долго и удивлённо смотрел на меня, но вопросов задавать не стал, а вот на мех посмотрел с сомнением и сказал:

– Промокнет всё.

– Н-да… об это я не подумал… – сказал я, почесав в затылке. – Но ладно, просушим…

– Просушить… это, конечно… Что у тебя там? Книги, небось? Гляди, пустые пергаменты привезёшь.

– А ты поспешай, – сказал я, пожимая плечами. Что же мне теперь, книг с собой не брать? Там, на Байкале, не то, что раньше, ныне городов нет.

Но на это Орсег только рассмеялся.

Потом он расспрашивал меня о причинах такого неожиданного решения, но мне недосуг было объяснять, мне казалось, Вералга бежит сзади и, если поймает, непременно убьёт. Сам не знаю, почему я так думал, но именно это всё время приходило мне в голову.

Вот и пришлось нырнуть с Орсегом и теперь выходить с ним на берег похожим на большого мокрого индюка, думаю, Аяя так и подумала про себя, увидев нас. Но я готов был к тому, что она и на смех меня поднимет, хотя чувствовал, что она делать этого не станет, каким бы смешным я ни выглядел в её глазах.

Здесь, на берегу Байкала, Великого их Моря, где она родилась некогда, на воле скал, ветра, волн, она выглядела совсем иначе. Не маленькая и хрупкая, как в окружении домов и толстых стен, но высокая, вольная, сильная, со свободно льющимися волосами, с не сходящей улыбкой, казалось, за спиной у неё крылья, сияющая. К тому же, в удивительно красивом платье, сшитом не по теперешней моде, но моде тех, что нашивали здесь во времена Галтея, Марея и самой Аяи. Она не держала глаза долу, как было принято на Руси, и в Европе, она смотрела в глаза открыто и улыбалась смело и легко и без смущения, приветствуя, обняла меня и Орсега. И в воздух подняла нас, вознося на скалу, с которой к нам слетела, и мы увидели большой кругло построенный дом, обтянутый шкурами белой лисы, и ещё два, стоявших немного ниже – покрытых медвежьими и волчьими шкурами, и еще два – лисьими. А под склоном скалы, до самого леса простиралось поселение, небольшое, но и немаленькое, из таких же вот круглых домой из брёвен, но поменьше и без покрывающих их шкур, с отверстиями в кровлях, через которые курились дымы очагов.

– Аяя тут Богиня у них, – с улыбкой сказал Орсег, подмигнув Виколу. – Как некогда в Элладе или Кеми. – Я рад, что ты вернулась сюда, Яй, не место тебе в нынешних городах Руси или Европы.

Конечно, Богиня, кто ещё?.. Такой она и глядела, такой её нынче видел и я, но помнил и прежнюю девочку, старательно постигавшую науки, которым я её учил…

– Дома Рыбы и Дамэ, и вот те два пустуют, можешь занять любой из них, пока тебе построят твой, это быстро, дня два-три не больше, – сказала Аяя.

– Они станут строить мне дом? – удивился я.

А Орсег только посмеивался, поглядывая на меня, он-то знал здешние правила, успел разобраться.

– Конечно, теперь же и попросим, – как ни в чём, ни бывало, сказала Аяя, сияя. Она всё время сияла, даже, когда не улыбалась, даже когда не смотрела на меня вовсе.

Она угостила нас местной трапезой: рыбой, запеченной с овощами, вроде репы, и травами. Лепёшки белые, даже вкуснее, чем где бы то ни было, впрочем, я сразу вспомнил, на Байкале и прежде хлеб был очень вкусным, пшеница вызревала за лето славная. А овощи тоже из прежних, но одичавших за тысячи лет, Аяя с Рыбой и Дамэ, оказывается, приложили немало усилий, чтобы найти тут остатки всего этого и научить здешнее племя всё это выращивать. Они, эти люди, оказались выходцами вовсе не из этих мест, Аяя, смутившись, не захотела говорить, откуда, сказал Орсег:

– Островитяне они, Вик, с того самого острова, что я навеки потерял в океане, но я помню их отлично. Вот только, как из той дали удалось перевезти сюда всё племя, ума не приложу. А может быть, всё одиннадцать веков и перебирались, а, Яй? – он пытливо посмотрел на Аяю, но она только отвернулась. Орсег перестал расспрашивать. На том морской повелитель на сегодня и распрощался с нами, пообещав привезти новостей.

Дом мне и вправду выстроили очень быстро, и вскоре я зажил в нём, что стоял немного ниже домов Дамэ и Рыбы, и обтянут был шкурами росомахи. Но вдвоём мы с Аяей оставались всего один день, в течение которого она, слетала в лес, пригнать своим людям зверей для охоты, а после мы с ней трапезничали вместе тем, что нам приготовили её люди. Она объяснила, что не готовила здесь сама исключительно потому, что они и умолили её оказать им честь кормить её, как было в то время, когда она была их Богиней на острове.

– А всё же, как ты перевезла сюда почти три тысячи человек? Орсег сказал, они жили на острове в южном полушарии, это же тысячи и тысячи вёрст.

– Перевезли чуть больше двух с половиной тысяч, это уж прибавились за пять лет, – сказала Аяя.

– Ну пусть так. Всё же, как?

Аяя вздохнула, поднимаясь из-за стола, ибо стол мне тоже сделали, а были мы в моём новом доме, где я должен был ночевать только во вторую ночь. Вчера мы ужинали у неё в дому, сей день она пришла ко мне.

– Не расспрашивай меня о том, Викол, это… не надо этого знать никому.

Это было странно, до сих пор Аяя была всегда очень открыта и откровенна. Я не стал настаивать.

А наутро наше поселение пополнилось Дамэ, его, как и меня принёс сюда Орсег. Аяя обрадовано обняла его, смеясь, и хлопая по плечам, спросила, где же Рыба. Но он ответил только, что Ван попросил её остаться с ним.

– Вон, как… И… Как… как… он? Как он сам? – спросила Аяя, грустнея и отворачиваясь, чтобы мы не видели её лица.

– Что спрашивать, как? – немного нахмурился Дамэ. – Кажется, ничего неожиданного не может быть в том, как он. Ты… Пусть он виноват, но разве надо было так-от?

– Не надо… и сомнений нет, что не надо… – нахмурилась Аяя, бледнея. – Но… я… всё отняли у меня, я готова была пожертвовать свободой ради того, что… что у нас с Ваном было. Но… он решил иначе, за нас обоих…

Она вздохнула, словно превозмогая слезы, мне еще предстоит привыкнуть понимать ее.

– Не надо, Дамэ… не надо заставлять меня объясняться, я не смогу объяснить, чтобы вы могли уразуметь. Вам никогда этого не понять. Не понять никому, кроме женщины, у которой отняли дитя… и человека, которого обманули во всём… потому я не могла оставаться дале, а Ван… не отпускал. Вот и… рассердилась я.

– «Рассердилась»… Сатана только и ждёт, когда мы не владеем собой, чтобы подвернуться. Как ты не понимаешь?! Уж ты-то, кажется, должна уже понимать!

– Понимаю я… но…

– «Но»! «Но»! Ты слышишь, Викол, «Но»! – я впервые видел Дамэ таким возбуждённым и рассерженным, и впервые слышал, чтобы он так говорил, с кем бы то ни было, тем паче с Аяей. – Боги… Аяя, зачем ты распахиваешься? Раскрываешься Ему? Он вползёт так, что ты не заметишь, пока уже ничего не сможешь изменить. Подумай, прежде чем снова звать Его.

– Хорошо, Дамэ… я и сама думала, но… Он является Сам, когда Ему вздумается.

Дамэ кивнул.

– Потому я и явился сюда. Охранять тебя стану от Него.

Аяя улыбнулась на эти слова и снова обняла его.

Так мы и зажили здесь, на Байкале, который теперь был совсем иным Байкалом, только солнце, воздух, и впрямь наполненный волей, и само Великое Море оставались прежними. До самой зимы всё было однообразно и спокойно, пока нас не посетила Басыр со своим обычным облётом и тогда Аяя спросила её, не слышала ли она как там на Москве. Басыр вскользь взглянула на неё своими блеснувшими на миг раскосыми глазами, и сказала, мгновение поразмыслив:

– Ничего особенного, о чём стоило бы рассказать. Живы да здоровы, приветы шлют.

Орсег тоже особенных новостей не принёс в свою очередь, сказал, что видел Вералгу, и она сказала ему, что всё благополучно и ладно, что Ван живёт-поживает, да добра наживает. Дескать, без дрянной жены, и добра сразу больше стало едва ли не во всей Москве. Говоря это, Орсег посмеивался, поглядывая на Аяю. Она лишь вздохнула:

– Вот и… слава Богу, – но горло дрогнуло при этом, выдавая волнение.

Мы с Дамэ переглянулись невольно, Орсег при том только посмеивался, угощаясь левашами с черемшой.

Всё так и текло спокойно и размеренно, Сатана, действительно, появлялся за это время несколько раз, но Дамэ неизменно оказывался рядом, и хотя Диавол не видел и не слышал его, но именно поэтому Дамэ мог помочь, так он мне и говорил: «Встреваю в разговор и останавливаю её от необдуманных слов, а то ведь одно слово за другое, и готово – Он цепляет и тянет за собой». Что ж, Дамэ виднее.

Зима подкатилась к середине, когда в один из дней Аяя неожиданно пропала. В этот день мы в полной мере почувствовали своё бессилие перед теми силами, что нам неподвластны и даже пред теми предвечными, которым дано больше, чем нам самим. И нам пришлось терпеливо ждать, прежде чем мы узнали, что же произошло…

А тем временем на Байкал явились Арий и Эрбин, прилетели на своём самолёте, исхудавшие и усталые донельзя, и я подумал, удивительно, как мы снова собираемся все вместе, интересно, надолго ли? Туземцы унесли на руках их самолёт со склона, чтобы не снесло ветром, при этом проявляя самое искреннее почтение даже к изрядно потрёпанной деревянной птице, что говорить об тех, кто прилетел в ней. Тут мы и поняли, что два дома из лисьих шкур были их, великих байкальских близнецов. А сами Арий и Эрбин, не в силах даже есть, свалились богатырским сном аж на трое суток, успев только спросить, где Аяя и не получив от нас ответа, потому что мы не знали, куда она пропала внезапно и без предупреждения, оставалось только надеяться, что с ней не произошло никакой беды…

…Правда, всё произошло так неожиданно, что я не имела возможности даже слова молвить моим друзьям. Ночью в самой середине зимы, вскоре после Солнцеворота, или, как считали теперь всюду в Европе и на Руси, на Рождество, в моём доме оказался нежданный гость – малюсенький большеухий мышонок, но он не собирался грызть лепёшки или полакомиться молоком, оставшимся в кувшине, он явился с посланием. И не просто, а предсмертным… Спрашивается, было ли у меня время предупреждать моих близких?

Я не стала ни раздумывать, ни взвешивать, опасно ли мне снова звать Люцифера на помощь, я бросилась к Нему за помощью, позвала и тут же перенеслась туда, откуда было доставлено послание – в Москву, в темницу, где, оказывается, уже несколько месяцев держали Нисюрлиля. И никто, ни Басыр, ни Орсег не сказали об этом. Неужели они не знали? Чуть не плача подумала я.

Какая причина была к тому, чтобы его заточили, не имеет значения, но он… не собирался выходить отсюда, и теперь его ждала казнь. Это живо напомнило мне Ивуса, и страшно резануло по сердцу.

– Нисюр!.. Боже мой… Боже мой… Нисюрлиль… – прошептала я, остановившись в шаге от него, не решаясь броситься сразу же на шею, думая, а что, если он избит и ранен и я причиню ему боль? Исхудал и изможден, глаза горят нездоровьем. Всё правда, он в темнице и ждёт казни…

– Не сразу казнят-от, – улыбнулся Нисюрлиль, глядя на меня, и, тоже не делая попыток подойти, словно не решаясь, ему и сделать это было непросто, он был в железе, но не избавлялся от него, хотя мог без труда сделать это, – Вначале пытки. Завтра начнут. Вона, скоро рассвет, хорошо, что зимой ночи так длинны, я не чаял не то, что увидеть тебя, но даже до казни дожить… Ты… похорошела, – он улыбнулся так, словно смотрел на солнце. – Очень похорошела… Должно быть, тебе хорошо там…

Он всё же шагнул ко мне, громыхнув цепью и грубыми кандалами, это его движение и меня толкнуло навстречу ему.

– Нисюр, милый! – я прижалась к нему всем телом, несмотря на затхлость и сырость темницы, на то, что в баню его, конечно, никто не водил всякий день, потому его покрыла грязь, несмотря на это он пахнул своим милым мне телом больше, чем его нечистотой. – Милый… Почему ты здесь? За что?! Боги, за что тебя могли кинуть в темницу? Неужели кто-то дознался о подмене?

– Нет-нет, с Митей всё хорошо. Всё хорошо, – улыбнулся он, прижимая меня к себе, и погладил по волосам, зажмурившись от удовольствия.

Я не могла видеть его лица в этот миг, я просто всё это чувствовала.

– Летим отсюда, прошу тебя? – попросила я.

– Нет, Яй, мне незачем выбираться отсюда, если возле тебя мне нет места. Нет… никуда я не полечу. Пусть пытают, пусть топят и жгут, пусть вывернут все кости, а после разорвут на части, мне это только доставит радость, хотя бы не стану думать, как прожить следующий день без тебя. Нет, Яй, никуда я не полечу. И… спасибо, что откликнулась и так быстро…

Он отодвинул меня, чтобы посмотреть в моё лицо, погладил пальцами по лицу, по шее, качая головой.

– Мы все выбираем, мы выбираем на каждом шагу, и ты выбрала. Свободу, не меня. Но я не могу мириться с этим твоим выбором. Значит, я умру…

Надо же, что взял себе в голову, наверное, в темнице этой надумал. Тогда я уже в отчаянии обернулась по стонам, мысленно вызывая Люцифера. Он Сам не появился, но уже в следующий миг мы вместе с Нисюрлилем оказались в нашем доме.

– Как тебе не стыдно… – проговорил Нисюрлиль, усаживаясь на постель, и потёр запястья, на которых были красно-чёрные многодневные раны и ссадины. Вот на что мучил себя?..

Я села рядом с ним, взяла за руку.

– Надо смазать, – сказала я.

– Не надо ничего, само заживёт, – Нисюрлиль отнял руку.

Я встала, я знаю, где у нас были снадобья, а потому встала и сходила за ними, Нисюрлилю хватило здравого смысла позволить мне обработать свои раны и перевязать. Пока я мазала его бальзамом, он шипел и морщился.

– Ну вот… теперь хорошо заживёт.

– И на том спасибо.

Я убрала все баночки в ларчик и заперла его, мы всегда так делали с Рыбой, потому что при неумелом обращении все они могли стать опасными.

– Что, улетишь теперь? – спросил Нисюрлиль, вкось взглянув на меня. – Учти, едва ты улетишь, я вернусь в темницу.

– Вот так?

– А ты как думала? Я готов был умереть, но ты прилетела ко мне. Зачем, Яя? – теперь он смотрел уже прямо и так, что солгать нельзя. – Если ты не любишь меня и не хочешь со мною быть, почему прилетела? Зачем?

Я пожала плечами.

– Не знаю… первое, о чём я подумала, это сейчас же спасти тебя. Ты… мне дорог, ты отец моего сына… – у неё дрогнуло горло, и голос осип, – нашего мальчика, я… Я… люблю тебя, все же… и, похоже, больше, чем ты меня.

– Лжёт она, – вдруг вмешался Люцифер, появляясь около нас.

Он стоял напротив, как раз возле того столика, на котором стоял ларчик с лечебными снадобьями.

– Она к любому бы полетела на помощь. Скажу больше, кошка застряла бы иде, и позвала, Аяя и тут явилась бы спасти.

Диавол щелчком открыл замочек ларца, достал один из пузырьков, с каплями дурмана, между прочим, и произнёс, взглянув на Нисюрлиля с ухмылочкой.

– А ты… всё-таки человек. Какой-никакой… Правда, меня вот слышишь только когда она рядом, как проводник для меня. Вот ты думаешь, она чистая и прекрасная, Богиня Любви, твоя жена, мать твоего сына, мальчика, что станет избавителем твоей Руси, что она, эта чудесная женщина любит тебя, потому примчалась за тридевять земель. Но она всего лишь тебя пожалела. С самого начала и тем паче теперь. Как… какого-нибудь оленёнка! – Люцифер захохотал.

От этого хохота Нисюрлиль вздрогнул, выпрямляясь, словно его хлестнули бичом. Я только сжала незаметно его локоть, да, я подверглась Сатане, но ты не слушай Его, не слушай…

Нисюрлиль выдохнул, на скулах вспыхнули пятна, он словно встряхнулся и произнёс непринуждённо:

– Что ж… Ничего обидного, на то и Селенга-царица.

Люцифер выпрямился, лицо подурнело, на нём проступила злоба, и вместо прекраснейшего юноши на нас глянул злобный старый калека. Зашипев, он смахнул ларец со стола, всё рассыпалось, разлилось, разлетевшись по полу.