Читать книгу Байкал. Книга 7 - Татьяна Вячеславовна Иванько - Страница 8
Часть 25
Глава 8. Живи, братец…
Оглавление– Аяя, я баню нормальную тебе истопила, идём, – сказала Рыба, подбирая с пола превращённый в тряпку красивый когда-то халат.
– Оставь, выбросить надо… – сказала я.
– И что извалялись, в кровати не могли, что ли? Осподи, а спина-то… чё деется… как бесноватые…
Волнуясь, Рыба начинала говорить как встарь, как привыкла с детства, это ныне язык у нас всех сильно переменился, даже думать стали почти как нынешние люди…
– Не болтай… – нахмурилась я, упоминание беса, даже вот так, походя, пугало меня неизменно, заставляя холодеть.
– Дак-ить как не болтай, када… ах ты ж… Ты иди, я бальзама лечебного принесу, смажу…
Я вошла в баню, чистое платье сложила на лавке и зашла в парилку, устроенную по старинному образцу, я будто перенеслась на сотни лет назад, и сразу будто стало легче. Но спину и, правда, саднило, хотя это и не очень-то волновало меня сейчас. Куда больше вошедшее в меня осознание того, что я в последние дни натворила такого, от чего воздерживалась и успешно столько столетий. И что же теперь мне делать? Что теперь мне делать с этим? Вначале вторжение Эрика, но, зная его, можно было бы это пережить, ожидая, что он, избавившись от страха, который, я уверена, и пригнал его в мою постель, снова вырвется в мир, в поисках нового счастья, и найдёт, несомненно, это всегда ему удавалось. Но как быть с тем, что произошло у нас с Арием? Как это я допустила? Ну как не устояла? Какая несусветная глупость! Зачем…
Теперь… ничего хорошего не жди, как напутала. И понял всё об Эрике, и… Нельзя нам с ним. С ним нельзя… Именно потому, что я люблю его как не люблю даже саму жизнь, потому что он не сможет простить мне и забыть ни Эрика, ни тем более московского моего счастья и горя… если он не мог жить с подозрениями, что с ним сделают воспоминания о Нисюрлиле? Как же я позволила свершиться… Господи, ну как?
А как было устоять? Будь я мертва и то поднялась бы и раскрыла объятия ему. А я не мертва, я жива… жива…
Я заплакала от бессилия, от растерянности, потому что я не знала теперь, что мне делать…
– А-яй-яй, касатка, ты чего это? ты што плачешь, глазки свои ясные портишь? Из-за них, мужиков этих? Да не нать! Всё уладится, не плачь…
Она приобняла меня, мягкая, как квашня, пахнущая кухней своим ситцевым простым платьем, я сама сшила его ей, мне нравилось заниматься шитьём, отдаваясь этому старинному женскому занятию, я обдумывала то, что делала в лаборатории, раскладывала по полкам в своей голове то, что узнала за день. Что она сказала? «Уладится»?..
– Да как же? Рыбочка?.. как уладится, когда я… вон один… а теперь…
– Ну… это канешна… это ты… но никто не просит же признаваться. Муж твой, он иде? Он с новой женой девятый век живет, а тебе што? И так с такое басой здеся, как в заточении сидишь, тоже, грех… Людям радость на тебя глядеть, а ты… середь людей жила бы, так и выходила бы замуж, как вона, наши все… и как мущины женятся. Они скока жен-от поменяли? От то-то, а туда же… с упреками.… Ну, канешна, ты с ими… лучше бы смертных брала себе, на што тебе наши… Хотя… куды от них, ежли так-от липнут… то никого, а то сразу два штуки – это… с перебором, скажем прямо, но… никто же не знат. И не говори.
– Да сам он всё понял… что говорить, когда он в сердце моём читает яснее, чем буквицы в книге… – я заметила, что и я так же сползла в своей речи в прошлое. Все мы так-то, кажется, меняемся, ан-нет, все мы те же, какими были, когда явились на свет.
– Ну понял и што… его теперя дело, куды там… Права какие у него? Он ни муж, ни отец, ни брат, ты оженися вначале, а после требуй верности. Вот так я считаю.
– Арий понял, так и Эрбин поймёт… ещё… затеют ссору…
– Подумаешь, носы разобьют друг дружке… – отмахнулась было Рыба. А потом вспомнила и посмотрела на меня. – А вообче… это ты, касатка, верно плачешь-от, бедуешь не зряшно, када они в последний раз бились, Байкал из берегов вышел несколько деревень смыл, я думала, жива не буду… ты не помнишь…
Я вытерла слёзы, глядя на неё.
– Это когда такое стряслось?
– Это, касатка, так давно, что и не то што лет и веков, а уж и тысячелетий я не сосчитаю… – вздохнула Рыба. – Давай-ка помаслю спину-то, коли ты дурочка такая, идей-то по камням ободралась вся… Знать любишь шибко, коли не почуяла ничего.
Я не ответила, только вздохнула, а Рыба продолжила, смазывая мою уже вымытую спину.
– Ну а любишь, так и не реви, он, Арий-от тоже, поумнел, небось, поймёт, что сладкую ладку лучше на двоих разделить, чем вовсе голодному сидеть.
– Тьфу! Да ну тебя, вот язык – чистое помело! – поморщилась я, ещё не чувствуя подвоха.
– А ты не стыдися, касатка, ловкие-то женщины и по десятку кобельков на сворке водят, и от кажного им и злато, и любовь, и доход. Подумай! А ты всё в честные деушки метишься… Подумай, баю! На твою басу и сейчас, в энти паршивые времена, царей мешками ловить мочно… Смекай, кумекай!
– Замолчи, Рыба! – я оттолкнула её руки и вдруг сообразила, что то вовсе и не Рыба со мной… Рыба не любит тискаться, никогда почти не касается, редкий случай, чтобы стала обнимать. Вот и теперь, смазала бы спину и дело с концом, а энта и гладит, и охаживает… не Рыба это!
Я поднялась, отступая, мокрые волосы укрыли мою наготу от Него. Сатана понял, что раскрыт и сменил вид на свой обычный, ухмыляясь.
– Кожа-то – шёлк, касатка, – голосом Рыбы произнёс Он, похохатывая. А после добавил уже своим обычным, басовитым: – Такой ныне в мире не сыскать… Послушала бы меня, правила бы теперь всей планетой…
– Изыди! – я выплеснула на Него ковш с ледяной водой, она зашипела у Него на коже.
Он оглядел себя, переставая ухмыляться, и покачал головой, а после погрозил мне пальцем. Странно, похоже, вода обожгла Его, хотя была холодной.
– Смотри, паршивка! Пожалеешь у меня… мало вам было испытаний, получите ещё! – и пропал. Надо же, как разозлился ныне…
Я вышла в предбанник, вот и Рыба, сомлела тут на лавке. Я привела её в чувства, и пока она моргала да ахала, оделась. Я не стала говорить, что Диавол принял её облик, чтобы снова приблизиться ко мне. Мы вышли к дому, оставив дверь в баню распахнутой, чтобы проветривалась, не то скапливался в ней сырой нехороший дух.
– Гляди, Дамэшка чой-то машет – задумчиво сказала Рыба, вглядываясь через двор. – Што там у него?
Действительно, нам с крыльца маячил Дамэ, странно, что могло обеспокоить?
– Скорее, вы… новости-то слыхали, што в мире деется? – крикнул он.
Мы с Рыбой переглянулись и ускорили шаги.
– Идите скорее, глянь-те… Это же… это…
Дамэ не смог подобрать слов, чтобы объяснить, и просто поспешил сам внутрь, где был включён телевизор, он сделал громкость побольше, хотя звук и так отдавался от стволов сосен, улетая в ночную уже темноту. Мы стояли втроём, и, остолбенев, слушали новости, что тревожными голосами наперебой сообщали по всем каналам сразу, отменив другие программы.
– Эта… што ж… такое?.. – промямлила Рыба, без сил опустившись в кресло. – Это што же… Враг человеческий затеял мир погубить?
– Это не Он, – сказали мы с Дамэ едва ли не в один голос.
Мы переглянулись с ним, а Рыба, будто приходя в себя, посмотрела на нас двоих и спросила, будто мы могли знать:
– А кто же тада? Само што ль?..
В это мгновение гул пошёл по земле, и она качнулась, словно качели, дрогнули скалы под нами и рядом, треща и раскалываясь, завыло Море внизу и загремело в горах, левее от нас, там сорвались обвалы… А в доме всё задрожало, будто от страха, позвякивая и трескаясь. Мы же качнулись сами, хватаясь дуг за друга, мебель повалилась, угрожая прибить, показалось, что мы на большом корабле, попавшем в шторм…
– На двор! – крикнул Дамэ. – Скорее, землетрясение!
И рванул сам, хватая нас обеих за руки, поднимая с пола. Грохот и треск стали оглушительными, в воздухе запахло ломаным камнем и пылью, деревья качались, словно земля трясла головой, а её космы мотались в стороны. Гул шёл по всей земле, мы выбежали во двор, но на ногах не удержались в этой качке, падая, увидели, как сверкают и рвутся провода, взорвался неостывший котёл в нашей бане, столб пара вырвался в небо, она загорелась. Мы с Рыбой переглянулись, как это мы выйти успели оттуда, от бани в считанные мгновения остался костер до неба…
Шум, причём такой, какой-то громадный и всеобъемлющий почти оглушил нас, сразу со всех сторон из-под земли, от гор рядом, и плеска Моря внизу, а оно в тридцати саженях ниже и шум его волн даже в шторм редко можно было услышать, теперь же бурлило, будто котёл на огне…
Где-то закричали… кажется, это Басыр…
Конечно, Басыр, голос женский, а больше женщин у нас здесь нет…
Не сговариваясь и не размышляя, мы бросились на её крик, падая от новых толчков. Но вдруг земля прекратила трястись, где-то напоследок раздался хлопок, словно что-то лопнуло, и за ним еще один взрыв, вспыхнул пожар. Море всё ещё бурлило и со скал валились потревоженные камни, скатываясь в ущелья, что-то лопнуло и с оглушительным уже шумом сорвалось. Но нам всё это было не видно за деревьями и в ночной темноте, ставший гуще, чем всегда, потому что свет вдоль улиц погас, из-за попадавших фонарей, но зато пламя пожара освещало пространство, что горит, мы ещё не поняли… А где-то продолжал вещать телевизор, всё те же голоса в сопровождении хроник с визгами и шумом воды, сообщая о последствиях цунами, что стёрли с лица земли столько городов со всеми жителями, что и сосчитать ещё не могли, потому что далеко не со всеми странами сохранялась связь…
Но мы бежали к дому Басыр, напуганные её криком больше, чем всеми страшными новостями. Когда беда происходит в новостях, она похожа на страшный фильм, но когда кричат твои близкие, она входит в сердце…
Подбежав к дому Агори и Басыр, мы увидели, что он невредим, только попадали ставни с окон, Агори строил на совесть, ни один дом не упал, даже не треснул, кое-где только съехали крыши и дома стали похожи на подвыпивших парней…
Но ни Басыр, ни Агори, не было здесь, дом пустой, дверь распахнута, но внутри никого, это было очевидно, не только потому, что из-за обрыва проводов здесь стало темно, но и голос Басыр…
– От Викола кричат… она… ах ты, скорее… – задохнувшись от бега и волнения, поговорил Дамэ.
– Почему от Викола? – спросила Рыба на бегу.
Но рассуждать было недосуг, мы спешили так, что сердца уже подскочили нам в горла. Почему я не полетела? Со страху и от растерянности позабыла, что могу…
У Виколова дома горела крыша, но главное… мы увидели, что здание, бывшее нашим научным центром, библиотекой, лабораторией, хранилищем всех наших записей, электронных файлов, всего, что мы, изучая все эти годы вчетвером, собирали и хранили, все наши приборы, книги, одним словом, всё самое ценное, что было в нашем городе, это здание «переехало» на площадь, а то место, где когда-то оно стояло, чернело, превратившись в пропасть. Вся эта часть скалы вместе с двором треснула и обрушилась. Как Агори смог удержать дом и не дать свалиться в невидимую нам пока бездну?
Только позже, когда рассвело, когда всё немного успокоилось и мы оглядывали потери нашего города и то, что случилось в окрестностях, выяснилось, что они были внутри вместе с Виколом в тот момент, когда началось это светопреставление. Вначале искали на полках «Бесов» Достоевского, о которых у них с обеда шёл спор, а после сели здесь же, выискивать спорное место, чтобы выяснить, кто же выиграл, Викол, который утверждал, что Ставрогин изнасиловал девочку, или Агори, которому довелось читать редактированный вариант без этой главы, которая в разных изданиях то появлялась, то пропадала, и в его представлении не было этого важного рассказа, что, по мнению Викола, придавало образу Ставрогина особенный бесовский оттенок, из жертвы происходящего превращающего в соучастника… Словом, спор был бесконечный, на всю ночь, тем паче, что они и коньяком запаслись для его поддержания. Вот и получалось, если бы не это счастливое совпадение, то корпус этот бесценный провалился бы, никто не успел бы его спасти.
А так, едва наши молодцы почувствовали, как задрожала земля, оба опытные люди, переживавшие в своей жизни не одно землетрясение, бросились наружу… Далее всё просто: Агори, удержал большое, четырёхэтажное здание в воздухе, и теперь перенёс и аккуратно поставил на площадь подальше от обрыва.
– Что особенного, я горы поднимал втрое… – блестя карими глазами, рассказывал после Агори, счастливый, что не дал погибнуть самому ценному дому во всем городе.
Землетрясение закончилось так же неожиданно, как и началось, но в небе вдруг заворчал гром, будто, вырвавшаяся наружу, мощь отразилась от небес. Мы все подняли головы.
– Это… не простое землетрясение… – сказал Викол, бледнея. – Это…
И тут Рыба как очнулась. И взвизгнула, что в такой большой женщине показалось как-то особенно пугающе. И побежала с криком:
– Батюшки!.. Робяты, это ж… Это они! Это братья, Арий и Эрбин! Они землю трясут!.. Подрались! Подрались, черти… Ах-ты…
Оттуда и кричала Басыр, дом Ария рядом, за садом, чуть ниже, вот мы и обознались. Мы бросились туда, уже впятером. Басыр кричала нам, услыхав наши голоса:
– Сюда! Сюда! Здесь они! Поубивали друг друга! Поубивали! О-ой… – в голосе слёзы. – Я водой их… они… кровь вон… кровь… как разбили-то друг дружку…
– Батюшки-святы… – выдохнула Рыба, коротко глянув на меня, и мы бросились к ним, распластанным на траве рядом со сломанным крыльцом…
…Аяя упала на колени возле братьев, увидев их, окровавленных, лежавших навзничь, раскинувшихся безвольно на траве. Я знаю, что всякий их удар друг по другу становится двойным и потому им убить друга вдвое проще, чем кому бы то ни было.
– Живы-живы! Что зря молотишь… – проговорил Агори, наклонившись над одним и вторым.
– Надо Эрбина в чувства привести, он исцелит обоих… – сказал я. – Давайте скорее… не то… кончатся… Скорее, ну!
– Чего они сцепились-то? – пробормотал Викол задумчиво, стоя в стороне, чтобы не мешать тем, кто мог помочь братьям.
– Чего… чего ж ещё… ясно… Когда-то сцепились бы, непременно… Она одна – их двое… – поговорила негромко Басыр, всхлипнув.
В ответ на эти слова Аяя зарыдала, зажав себе рот обеими ладонями, словно боялась, что раненые байкальцы от её рыданий заболеют ещё больше. Я подошёл, поднять её на ноги, но она не могла подняться, только трясла головой, расширенными от ужаса глазами глядя на них двоих.
Меж тем Рыба при помощи Басыр, что мгновенно принесла из дома Рыбы сундучок с лекарствами, начала свою толковую работу нам ними. Кроме старинных снадобий, которыми по сию пору пользовалась Рыба, так и оставившая за собой право врачевать здешних жителей, у неё здесь были и вполне современные средства, одним из них она и привела Эрбина в чувства, сделав ему укол, разорвав грязный от крови рукав.
– Эрбин!.. Эрбин!.. Сингайл! Очнись! – она брызнула водой в его исковерканное побоями лицо. – Очнись, Лед! Давай!.. Приди в чувства, исцели Ария!
– А… а-а… Арии-я… убить его… дай, убью… – хрипло проговорил Эрбин, ещё не в силах поднять головы.
Аяя вздрогнув, склонилась к нему и прошептала, но слышали мы все, несмотря на шум катастрофы вокруг.
– Эрик! – заплакала она, обнимая его. – Эри-ик… Ты же… ты умрёшь, если… Помоги ему, исцелишься и ты…
– Н-нет… не хочу… не хочу я…. – разбитыми губами, произнёс Эрбин, глядя на неё одним глазом, второй был сильно подбит и совершенно заплыл. – Ты… не любишь меня… ты… его… его любишь… чего мне… жить… без… во-оздуха?.. я не… не хочу…
– Ты что ж мелешь, Эрбин… – проговорила Басыр, отшатнувшись, бледнея.
– Что ты?! Ты что говоришь?! Как мне не любить тебя, ты… милый мой! Милый, ну… не надо… – Аяя зарыдала громко, прижимая его к себе, обливая слезами его раздувшееся окровавленное лицо.
Эрбин поднял руку с разбитыми костяшками, сгрёб в ладонь волосы Аяи на затылке и оттянул её от себя, держа так, смотрел в её лицо.
– Ска-жи… скажи мне… скажи, что… выбираешь меня… Аяя…
– Да! Да, Эр! – слёзы с её лица капали ему на лицо, на губы.
– Не-ет, скажи… скажи… мы умрём… оба… Или я… или никого не бу-удет…
На его губах выступила розовая пена, а за ней алая кровь струйкой потекла на щёку и оттуда закапала на траву, ускоряясь, чуть-чуть и будет кровавый ручеёк, он умирал…
– Скажи!.. что… выбираешь меня… меня… скажи!
– Тебя! Да-да! Выбираю тебя! Тебя!
– И ему… скажи… как… очнётся! Ему скажи! Как только… он… пусть знает… что…
– Да-да!
– Женой мне будешь? Как… была…
– Да, Эрик!
Он выдохнул, усмехаясь, отпуская её, и струя крови стала толще, кровь не капала, уже текла из его рта на траву.
– Яя… Ради него… ради него говоришь… о-обещаешь… Э-эх… ради… него… всё… ради него… Яя… Яя… – её имя он произносил с такой нежностью, что всем нам стало страшно, столько тысяч лет мы все знаем Эрбина, но никогда не слышали такого его голоса, словно растворявшегося в имени Аяи. От этого стало ещё страшнее…
– Па-адними… подними меня… и… дай мне… его руку… – он отпустил волосы Аяи, вытягивая шею, силясь поднять плечи, и будто сосредотачиваясь, но стало заметно как ему больно, он очень побледнел, и черты совсем заострились.
Аяя с помощью Рыбы, и с моей, выполнили всё, что он требовал, держали его теперь, почти сидя, хотя от этого ему было больно так, что он скрежетал зубами, задерживая вдыхание, чтобы не стонать. А далее стало происходить то, чего я раньше не видел никогда, то есть ничего нам видно не было, кроме того, что Арий из сизо-бледного и почти мертвого стал светлеть и розоветь лицом. А Эрбин произнёс, повернув голову к нему:
– Ар! А-ари-ик!.. Оч-нись… га-ад!.. Ты… сво-а-лачь… ох, сво-а-лачь… ну же, Ар!.. открой глаза! Щас же!.. ну! Ну!
Арий вздрогнул, дёрнув плечами, и вдруг вдохнул глубоко и со свистом, садясь и оглядываясь по сторонам. Он увидел Аяю, нас с Рыбой и Эрбина, с улыбкой смотревшего на него.
– Живи… живи, братец… п-проклятый… живи… как же… я тебя… ненавижу… Господи… как ненавижу… – и всё же, несмотря на слова, улыбался Эрбин на удивление светло и единственный видный нам глаз засветился, как и всё его лицо, становясь прекрасным как у Бога. У меня никогда не было брата, и в этот момент я почувствовал это особенно остро: что я не знаю, что такое семья, и позавидовал предвечным близнецам, что несмотря ни на что, неразлучны все свои тысячи лет…
И сам Эрбин сразу стал розоветь тоже, оживая вслед за братом, кровь уже не шла у него, как не шла и у Ария. Он выдохнул и позволил себе закрыть глаза.
– Надо перенесть их… – проговорила Рыба. – Яй, что оторопела-от, перенесть надо! На траве што ль лежать будут всю ночь? Теперь на поправку, теперь всё ладно буит.
– Н-не… не опасно в дом-то, а если повторятся толчки? – сказал Викол, поросший к месту, как и все остальные, кто наблюдал свершившееся чудо.
– Нет ужо… Ужо не дерутся, ничего не буит, тихо буит теперича, – без сомнений сказала Рыба. – Дамэ, Агори, пособите!
Мы подняли Ария, не несли, он сам шёл, опираясь на нас, ещё плохо владея телом, Аяя тоже поднялась на ноги, качнувшись, пока Агори и я наклонились над Арием, она подняла Эрбина.
– Яя… – он снова приоткрыл глаза. – В постель… со мной ляжешь… сейчас…
– Ладно-ладно… как скажешь.
– П-противен тебе?
– Нет, Эр… ты что?
– Ну… может… – прошептал он и вытер губы от крови. – Тьфу… вот… мерзость… эта ваша смерть… Яя… Он… Ар… должен быть рядом… где-то рядом… Слышишь? Всю ночь, чтобы… Сила из меня… текла в него….
Аяя не шла с Эрбином, идти она не смогла бы, я видел, что ноги не держали ее. Она перелетела, держа его, через улицу к его дому, потому что дом Ария не выглядел благонадёжно, по брёвнам пошли трещины, фундамент треснул и покосился, а крыша была похожа на съехавшую шапку.
– Дом не мог треснуть от землетрясения, – сказал Агори, оглядывая его.
– А он и не от землетрясения, драться-то, небось, в дому начали, вот и разнесли… – сказала Рыба. – Само трясение из-за них.
Мы повели Ария к дому Эрбина.
– Я это только в книгах о битвах байкальских братьев читал, не видел никогда… – тихо проговорил Викол.
– Ну и молись, чтобы никогда больше не увидеть, – заметила Рыба. – Сколько погибло от энтой драки… ещё сосчитать придётся.
– Так всё это по земле из-за того, что они подрались? – воскликнула Басыр.
Викол посмотрел на неё, на Рыбу, та пожала плечами.
– По всей земле? – Викол не понимал, о чём речь.
И Басыр тоже не знала, никто не смотрел новостей, мы все здесь редко смотрим телевизор, особенно летом…
Тогда сказала Рыба.
– Передали в новостях, что по всему миру прокатилось три сотни этих… э…
– Цунами, – продолжил я. – Не может это быть из-за них. Сейчас…
Мы довели Ария в спальню, Аяя уже положила Эрбина на постель, Ария положили рядом. Аяя осталась с ними, а мы все вышли во двор, в небе ещё раз громыхнуло, но уже где-то далеко. Продолжался плеск внизу от разгулявшегося Моря, да гул ещё отражался между скал в ущельях с другой стороны.
– Идёмте ко мне, – сказал Викол. – Спать, думаю, сейчас никто не способен. И новости посмотрим как раз. Про ваши цунами.
– Там новости весь день, ничего другого кроме новостей, – сказал я.
Мы вошли к Виколу, он включил чайник, а Басыр хорошо знала, где посуда, чашки, достала и печенье, и мармелад, все Рыбиного изготовления, и портвейн, и коньяк из буфета. Мы все сели на диваны и кресла и под шум чайника смотрели на экран телевизора несколько минут молча, завоженные картинами того же, что происходило здесь, у нас. Викол налил всем портвейна в миниатюрные рюмки, кто ему натирает их до такого блеска? Сам, поди…
– Поэтому ты сказал, что байкальцы не могут быть причиной? – проговорил Агори.
Экран, как живой притягивал к себе все взгляды, а там, сменяя друг друга, показывали разные точки мира, где цунами вызвали катастрофы. Громадные волны, стертые с лица земли города, всюду вода, грязь, плывущий мусор. Сотни, тысячи катастроф одновременно. Не могли даже подсчитать количество погибших, потому что не досчитывались множества островов, многие низменности в середине континентов оказались затоплены прошедшими внутрь волнами, прибрежные области вовсе смыты, полностью, как слизаны громадными языками, на месте их осталась только жидкая грязь и обломки, а это тысячи городов и сотни миллионов человек…
– Ты считаешь… не наши устроили всё это, потому что у них не хватило бы сил на такое? – сказал Викол.
– Я надеюсь, – пошелестел Агори, бледный как призрак, и будто под гипнозом уставившийся в экран.
– Нет… быть может, и хватило бы, я не знаю, не мне измерять силы предвечных, – сказал я. – Но… Арий и Эрбин не могли драться долго.
– Согласна, – подхватила Рыба. – У них же каждый удар – это сразу и в себя. Отражение, как в зерцале. Несколько мгновений и всё кончено. Вот то, что здесь – это их дело. А вот энто…
Она покачала головой с сомнением.
– Откуда вы знаете? – нахмурилась Басыр. – Мало ли что было раньше, теперь за Аяю сцепились и…
– И раньше сцеплялись, тоже беда была… – бледнея, проговорила Рыба.
– Не такая, чтобы по всей земле, – сказал я.
– Откуда нам знать!? – пошипела Рыба очень тихо, словно боялась, что нас кто-то подслушает, она вся подалась вперёд. Боится, что байкальцы услышат и накажут её? – Это щас вона, во все места глядят, тогда што мы о мире знали, токмо наш Байкал и был нам весь мир, и он тогда шаталси, тоже много людей погубили…
– Нет, Басыр, – уверенно сказал я. И кивнул на экран, – Все это происходит уже скоро сутки, а…
Тогда Рыба смекнув, о чём я говорю, успокоено откинулась на диван.
– Арий точно пробыл этот день не с Эрбином, – договорила за меня Рыба, снова встряв в разговор, и глотнула коньяка, сморщилась, взглянув на бокал, и отставила с отвращением остатки.
– Откуда тебе ведомо? – спросил Викол.
– Это неважно, до темноты они не виделись с Эрбином.
– Я был с ним, – солгал я.
Ну, а что? надо было всем рассказать, о чём я догадался, чтобы начали цокать языками и качать головами? Или, еще хуже, обсуждать, что Аяя весь день провела с Арием. Нет, я предпочёл солгать уверенно и твёрдо, потому что я знал, где был Арий весь сегодняшний день, когда мир уже сотрясали все эти волны.
– Значит, не они, – расслабил спину и Викол и выпил свой глоток портвейна, с удовольствием раскатив его по языку.
– Тогда, кто? Что это? – в страхе произнесла Басыр.
– Ну… может просто… магнитный полюс решил переместиться, – задумчиво проговорил Агори, продолжая, как завоженный смотреть на экран. – Ну или… что там ещё с планетами бывает… подвижка коры… Чёрт его знает, я в этом не разбираюсь, с геологические катаклизмы для меня малознакомая вещь.
– Цунами без землетрясений… не знаю – с сомнением сказал Викол.
– Вот землетрясения, мало что ли? – хмыкнула Басыр. – По мне так хватит и этого! Ещё не знаем, что там, внизу у людей…
Агори посмотрел на неё.
– Ты хочешь слетать, посмотреть?
– Может помочь… – поговорила Басыр. – Море плескалось, обвалы пошли…
– Не надо, – выпрямился Викол. – У нас карантин. Там смертельный вирус.
– Там почти нет больных, но я…
– Нет, – твёрдо повторил Викол. – Скольким ты поможешь? Ты даже не лекарь, рисковать ради чего? Чтобы посочувствовать смертным, а после умереть вместе с ними? Всё имеет свою цену. Чтобы выжить, нам придётся заплатить и тем, что мы будем казниться, что отсиделись в укрытии, пока кругом все умирали.
Мы посмотрели на него, когда-то он принял на себя роль председателя, и неплохо справлялся всё это время. Кто-то должен управлять, особенно в дурные времена.