Читать книгу В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 1. Успех - Татьяна Вячеславовна Иванько, Татьяна Вячеславовна Оськина - Страница 5

Я заходил к Тане в комнату несколько раз, но не застал, соседки ничего не знали о том, где она может быть.

– Ну, может, задержится, у них там сейчас горячая пора. Сегодня и завтра, она говорила, а потом три дня будет свободная. А ты заходи, Богдан, может, чаю выпьешь? – сказала одна из её соседок, даже дома она сидела в макияже, полагая, вероятно, что без него её будет не видно? Но я и в макияже не видел, только чувствовал, что она хочет обратить на себя моё внимание. – Таня часто поздно приходит, а иногда вообще ночью…

Последнее она добавила нарочно, чтобы подчеркнуть, что мне незачем дожидаться и что, возможно, Танины отсутствия не так уж однозначны…Но на их мнение мне было плевать. Вообще я начал чувствовать, особенно после сегодняшнего занятия, что я и правда, затянул ухаживания. Да и ухаживал ли я? мы дружили втроём, но ничего такого, что могло показать мои намерения. Возможно, Танина нагота в двух метрах от меня, такая идеальная, что, кажется, и не требовала покровов, а возможно, намёки Марка на интерес Вальдауфа к ней, которые сегодня стали очевидны и мне, подстегнули меня, я не знаю, но я решил, что мне пора приступить к решительным действиям, потому что дружба это очень приятно, и у нас троих уже сложились очень приятные отношения, но так можно дружить очень долго, а я хотел совсем иного…

…Я не думал, что это так захватывающе и зажигательно. Да, Таня провела меня за кулисы, так называемый backstage показа, где кроме девушек-манекенщиц, сновали десятки человек, и только на первый взгляд могло показаться, что без дела, нет-нет, каждый был занят каким-то делом, устанавливал свет, занимался макияжем, причёсками, музыкой, что-то держал, носил, подправлял, командовал, мешался под ногами, я уже не говорю о фотографах и их свите. Здесь я встретил и знакомых, между прочим. Очень известного фотографа Юрия Фельдмана, он радостно приветствовал меня, пожав руку, в левой руке он держал камеру, несколько других держали его ассистенты.

– Приветствую, Вольдемар! Каким ветром тебя занесло к нам из высот академизма?

– Ну… ничто прекрасное мне не чуждо, – сказал я, оглядываясь по сторонам, девушки-модели тут бегали полуодетые, нисколько не смущаясь, все длинные, голенастые, как цапли. Но мне нравились, я люблю таких, лёгких.

– Неужто среди этих птичек себе нашёл подружку? – усмехнулся Юра, проверяя камеру.

Я мельком взглянул на него, неопределённо улыбаясь.

– Ну-ну, правильно, давно пора, тут, знаешь ли… жизнь кипит. За этим много силы. Сейчас в Москве, конечно, только первые пока слабые росточки пробиваются, но… в наше время все происходит так быстро. Ускорение… Страна открылась, сюда теперь хлынуло всё, что было когда-то на Западе, как плотину рванули. И это только начало… А иметь подружку модель очень престижно, так что ты в тренде, как говориться, впрочем, как всегда. Когда балерины были в моде, ты в волнах Лебединого озера плавал, теперь сюда перебрался. Все правильно, время-то идёт…

– Болтаешь много, Юр, – сказал я.

Он засмеялся.

– Ну так не виделись давно.

В этот момент Таня, увидев меня, махнула мне с улыбкой и снова пропала, загороженная какой-то проезжающей стойкой с одеждой.

– Так ты с Танюшкой? – изумился Фельдман. – Ну что… губа не дура, ты всегда толк знал. Я с ней работал, исключительная девочка. Будто ты только щёлкаешь затвором, она делает всё раньше, чем успеешь сказать, чего хочешь. Очень легко работать, одно удовольствие. Замечательная модель. Её большая карьера ждёт, на Запад приглашают…

– Она моя ученица – сказал я с удовольствием. – Очень талантливая.

– Художница? Ну тогда ясно… – кивнул Фельдман. – Чувствует совсем иначе. Ни пошлости, ни напротив, зажима, она может то, чего большинство даже не поймут никогда. Природа иная… теперь я понял. Ну что… хороший выбор и не скучно, наверное.

Я лишь качнул головой, но Фельдман понял иначе, и только подмигнул мне, чёртов пошляк. Тут ко мне подошёл какой-то мелковатый человек с большими карими глазами, немного навыкат, и, спросив моё имя, кивнул и провёл и усадил в зале.

Да, показ произвёл на меня впечатление. Я некогда бывал на подобных мероприятиях, но очень давно и проходили они тогда скучно, медленно, только и удовольствия было на девушек и смотреть. А сегодняшний – настоящее шоу, как теперь принято говорить. Да, tempore mutantur и, надо полагать, мы только в начале перемен…

Таня, или, как я заметил, все здесь называли её «Танюшка», была куда более оживлена, чем на занятиях, где она всегда была немного отстранена, куда более сосредоточенна. А здесь, на подиуме, она будто играла, и не роль, нет, она играла в игру, которую ей предложили здесь, и эта игра нравилась ей, возбуждала, заставляла двигаться так, как она не делала обычно, а я наблюдаю за ней уже четыре месяца ежедневно. И мне стало понятно ещё кое-что о ней: да, она взрослая, но она молодая. Вот это и привлекало меня к ней более всего. Огонь и сила присущие только молодым или тем, кто всегда молод душой, горели в ней, притягивали, как замёрзшего путника. До этого я и не думал, что я замёрз…

После показа был банкет, то есть скорее фуршет, и здесь я встретил ещё больше знакомых, Таня была знакома только с теми, кто имел непосредственное отношение к показу, а всех этих гостей, в том числе и знаменитостей, я показал, а кое-кому и представил её. Зачем? Сам не знаю, но в это вечеря впервые так гордился своей спутницей, и был не против даже называться «папиком» при ней. Раньше я нечасто выходил со своими пассиями в свет, не желая светиться, но, бывало, очень просили, пытаясь так проникнуть на вершины, правильным образом используя меня. Я не обижался, что ж, каждый получал своё.

Но с Таней я был здесь едва ли не на равных. Да, я не был здесь своим, но и не был совсем уж чужеродным объектом. Причём, если я был многим знаком, и моё имя вообще знали все, то Таню многие знали в лицо, и с интересом и, оценивая, смотрели на меня. На этом вечере, этом фуршете, на ней было уже не её ужасное платье, а малюсенький комбинезончик, который мог польстить только такой фигуре как у неё: коротенькие шорты, но верх закрытый с длинными рукавами, всё это из какой-то черной поблескивающей чешуи, никогда не знал, как эти штучки называются, на ногах – высоченные шпильки, в которых она стала почти с меня ростом, а мой рост под два метра. Да, у меня впервые была такая любовница, и такая спутница.

– Гляди за девочкой, такую быстро уведут, смотри, облизываются…. – подмигнул мне на прощание Фельдман.

А я повторил ему:

– Много болтаешь, Юра.

– Я первый претендент, учти, – улыбнулся он, и хотя, кажется, и добродушно, но за ухмылочкой – ледок. Вообще к этому я привык: всегда так было среди этих успешных людей, плавающих на поверхности, они улыбаются тебе, они даже с тобой дружат, иногда и домами, а потом подсиживают тебя на работе или уводят твою жену. Мою не увели только потому, что никто этого не захотел, как спутница жизни Марина была идеальна только для меня. Но вот сегодняшний вечер может стать ей известен, она любит бывать на таких мероприятиях, и её приятелей и подруг, уводивших у неё любовников, всё время перебегавших дорогу ей, слабой характером и слишком бесхитростной, здесь было тоже в достатке.

Мы вышли на крыльцо, до машины было идти метров двадцать, Таня остановилась, выдыхая и подставив лицо редким снежинкам, медленно падающим с неба. Я подошёл ближе.

– Не бросишь училище ради этого?

– Живопись – моя душа, а это… – она улыбнулась. – Как каникулы, приятно и весело, но они не длятся вечно.

– Каникулы… Ты хорошо училась в школе? – вдруг спросил я, осознав, что я совсем её не знаю.

– В школе? Да… я сдала все экзамены на «пять», экстерном.

– Экстерном? Почему? Что, больна была?

Она посмотрела на меня, сейчас, в свете ночных зимних фонарей её кожа казалась голубоватой, а глаза совсем чёрными и вся она, с этими звёздочками снежинок на чёрной искусственной шубке и берете, на ресницах, она была так неправдоподобно красива, что я в который раз за вечер подумал, что всё происходящее со мной впервые…

– Больна? Нет… я… неважно – она опустила лицо. – Это было… так давно, что я почти не помню этого.

– Давно?! – удивился я. – Меньше года.

Она лишь пожала плечами и направилась по лестнице совсем не в ту сторону, где была машина.

– Таня, куда ты?

– Мне домой надо, Валерий Карлович, всего доброго! И спасибо за… вечер! Было… хорошо, – она взглянула на мгновение и лишь махнула рукой и скрываясь за поворотом

А я остался стоять в полном недоумении, среди ночной Москвы, меня обтекали люди, выходившие тоже с мероприятия, роскошные дамы, мужчины, самые жирные сливки общества нашего времени. А девочка, которая, кажется, должна была вцепиться в меня, как в свою возможность подняться, потому что я провёл бы её всюду, со всеми бы познакомил, чувствовала себя настолько уверенной и способной сделать всё самостоятельно, что просто убежала «домой». Какое «домой», Господи, в общежитии живёт. Меня будто обманули, хотя, кажется, как я мог так думать? Но я получил всё, а хотел больше. Чего? Чего я хотел?..

…Сам не знаю, почему, но я именно сегодня буквально ловил Таню у её комнаты, я выглядывал сто раз в коридор, где была её комната, и раз двести зашёл к ней.

– Да Богдан, сядь тут и жди, если тебе так приспичило, – не выдержали девчонки, которым я надоел.

Но сидеть без дела в девичьей комнате я не хотел, болтать с ними, сегодня я почему-то был не в настроении. Я вообще сильно был не в настроении. И даже не мог понять, почему. Сегодняшняя обнажёнка на занятии так объединившая нас не только втроём, но даже и со всей группой, потому что ничто так не сближает, как приоткрытие каких-то секретов. Но эти девчонки не были из нашей группы…

И, наконец, уже после полуночи я снова спустился на её этаж, уже не решаясь стучать в дверь, но остановился у окна в торце, где все всегда курили, из тех, кто не курит в комнатах. Я услышал шаги на лестнице, и я был уверен, что это она, я это почувствовал, вот как я уже влюбился…

– Таня! – окликнул я, когда она завернула за угол, поднявшись на этаж. Таня обернулась удивлённо.

– О, Боги, ты чего здесь? – улыбнулась она, возбуждена немного, ну, с показа, понятно.

– Тебя жду.

Она подошла ближе.

– Ты что? Почему ждёшь? Что ты… – и… Господи, помоги, протянула руку к моему лицу, погладив по щеке.

Я видел, она всё понимает, всё поняла даже без объяснений с моей стороны. Без слов и без поцелуев, но я хотел и слова, и поцелуи. Поэтому я притянул её к себе и прижал к стене, но она вдруг уперлась мне в грудь руками решительно и отвернулась.

– Не-не-не… и не думай! Ты что…что ты! Богдаша! Я…. – она засмеялась. – Я не подхожу тебе, – и оттолкнула меня с силой.

Хотя я не был уверен, действительно она меня не хочет или только думает, что я почему-то не подхожу ей. С чего это я не подхожу? Чем это я, спрашивается, так нехорош?

Я отпустил её, конечно.

– Нехорош? Да напротив, ты слишком хорош, Курилов, – улыбнулась Таня, переводя всё в шутку. – Ты… даже не понимаешь. Ты щас втюришься, а потом… станешь жалеть, что связался с такой… Я не подхожу тебе. Уж поверь мне, я это знаю точно.

– Что ты выдумала-то?! – крикнул я ей вслед, когда она поспешила по коридору от меня. – Тань!

Но она только помотала головой, обернувшись.

– Ёлку приходи наряжать завтра, слышь? В три! – сказал я.

– Ёлку?.. – Таня остановилась. – А кто ещё придёт?

– Ну кто, Марк, девчонки обещали.

– Приду, ладно! А… игрушки есть? И мишура какая-нибудь?

– Тань, откуда игрушки? – улыбнулся я, разводя руками. – Вот ёлка есть.

– Тогда в час давай встретимся, за игрушками сходим, – сказала Таня уже у двери.

Не подходит мне? Вот глупости какие…

На другой день мы пошли покупать ёлочные украшения, гирлянду, дождик, мишуру. Чего другого, а ёлочные украшения в магазинах были в ассортименте, как говориться. И мы, как молодые супруги, встречающие первый совместный Новый год, выбирали игрушки и прочую чепуху для украшения комнаты. К тому же Таня настояла, чтобы мы купили мандаринов и апельсинов на уличном лотке.

– Ведь все забудут, потому что решат, что кто-то купил, вот и останемся без мандаринов, а какой Новый год без мандаринов? – она улыбнулась, а мне захотелось поцеловать её сейчас же в этот смеющийся рот. Вот она много улыбается и смеётся, но в глазах остаётся синий лёд, как в океане возле берегов Антарктиды. Почему? Что там такое в этих глубинах и почему она решила, что мне не подходит?

Мы пришли в общежитие, Таня поднялась к себе, переодеться, я пошёл к себе.

– Не придёшь через пять минут, пойду за тобой, – сказал я. – Я вчера так твоих соседок достал, что они тебя выселят в коридор, если я ещё приду.

Таня засмеялась:

– Тогда я к тебе приду жить. И буду мелькать у тебя перед глазами, – она показала пальцами перед глазами, как показывал Женя Лукашин во всеми любимом новогоднем фильме.

– Значит, буду надоедать твоим соседкам, чтобы поскорее ты ко мне переехала.

– Да ну тебя, Богдашка, придумал ты мороку себе. С Каринкой бы встречался, она по тебе уж скоро высохнет вся.

– Да встречался я уже с Каринкой, ты и не заметила, – я махнул рукой.

Ну чего, спрашивается, ломается? Кого ищет? Марк, конечно, жених завидный, но Марк, «не по этой части», так что рассчитывать на него в этом смысле невозможно, да и не те у них отношения. А я хоть завтра и на всю жизнь, потому что в одном она права, я влюбился крепко, как никогда.

Пришла наряжать ёлку в довольно уродливом джинсовом комбинезоне, но на ней даже эта дрянь смотрится отменно. Дверь не заперта, весь блок свободен не только на праздники, но на все каникулы.

– А мои соседки уехали сегодня тоже по домам, – сказала Таня, когда я сказал про своих соседей.

– Да общага, наверное, полупустая остаётся на каникулах всегда, – сказал я, обернувшись. – А ты чего домой не поехала? Это мне… через полпланеты пилить…

Таня коротко взглянула на меня.

– Нет, я к себе не поеду теперь уж…

– С родителями поссорилась?

– Да нет, что ты… просто…

– Жених там? Поэтому я тебе не подхожу? Ты его ещё любишь?

Таня побледнела.

– Люблю… что значит «ещё»? – немного с вызовом ответила она. – Кого-то или любишь или не любишь, не может быть «ещё»… просто… всё. И мне лучше там больше никогда не бывать, не напоминать о себе.

– Он что, женатый? Я знаю, бывают такие м…ки, девушек с пути сбивают, а с жёнами не разводятся. И ты такого любишь? «ещё»? или «по-прежнему»? или «всё так же»? как лучше звучит?

– Чего ты злишься? Какое тебе дело? Я сказала, что не подхожу тебе, я встречаюсь с женатыми, и не с одним, чтобы ты знал! И много чего ещё ты не знаешь, хочешь, расскажу, сразу полегчает, что не связался со мной?

– Ну расскажи! – воскликнул и я с вызовом. Очень даже любопытно, что такого она может рассказать о себе, что меня отвратит от неё.

– Не буду… – Таня отвернулась. – Всего не расскажешь, а не всё рассказывать и смысла нет, получается ложь…

– Ты расскажи, а я уж отделю зёрна от плевел, – сказал я.

– Вряд ли, – она взяла мишуру и стала крутить её в руках, а та отбрасывала серебряные лучики на неё. – Лучше… давай, как будто до сегодняшнего дня ничего не было, а? вот совсем. Ты ведь тоже кого-то любил?

– Конечно, маму с отцом.

– Да ну тебя, Боги! – вот тоже прозвище мне выдумала, Марк в своём стиле, эта в своём. – Вот ты ровесник моего брата, так он какой-то взрослый был всегда, сколько я его помню, а ты… мне кажется я старше тебя.

– Я глупый, по-твоему?

Она подошла ближе и заглянула мне в глаза своими удивительными глазами.

– Нет, Боги, ты – чистый. А я – нет.

– По-моему, ты выдумываешь нарочно, интересничаешь, чтобы ещё больше завлечь меня. Вот я такая порочная, прям Кармен, а ты бойся меня любить. Так?

Таня засмеялась:

– Ну, пусть так.

Я протянул было руки, чтобы обнять её, но тут в комнату ввалились Марк с девчонками с двух сторон, сзади гудел Щелкун и Очкарик.

– Привет! А вы… что, вы начали уже?

– Да нет, это Лесоруб вон, к берёзке нашей подкатывает со своим топором – захохотал Щелкун. – Гляди, Танюшка, таким топором один раз махнёт, и нет берёзки!

Ну и хохотать, а потом засуетились, все, радостно и бестолково хлопоча. Возились долго, но весело, за стол уселись часов в восемь.

– Рано мы как-то? К полуночи все пьяные будем, – сказал Щелкун, и все опять засмеялись.

– А ты не пей, – сказала Оля.

– Ну да, и не ешь, – засмеялась Таня, а перед нами стол ломился от самой разнообразной еды. Не знаю, как насчёт, пьяные, но объедимся точно. Причём, если даже все только попробовать, и то свалишься с несварением.

Телевизора у меня не было, зато было радио и там, на «Европе плюс», которая была самой популярной станцией, играла музыка, которую все сейчас любили. Такой, как я люблю по этому радио почти не бывало, я привёз с собой плеер и кассеты, заездил их уже, конечно, Москва есть Москва, я купил новые недавно, и теперь у меня была целая фонотека, только батарейки, хоть и аккумуляторные, садились как-то чересчур быстро.

И мы, конечно, быстро опьянели, ну, исключая меня, потому что я очень устойчив к хмелю и мне, чтобы опьянеть, надо было бы выпить всё, что стояло на столе и без закуски, ну тогда, я, наверное, почувствовал бы что-то такое, что было сейчас с моими одногруппниками. Не пила только Таня, я заметил это, заметил и Щелкун:

– Ты что-то совсем не пьёшь, Танюшка, не в положении?

Она вздрогнула, чуть побледнев, и тут же засмеялась.

– Конечно, в положении, а то, как же!

А я подумал, что с этим у неё связано что-то особенное, может быть она… да нет, если бы она была беременная, мы все это сегодня увидели. Я видел обнажённую беременную женщину, одна соседка по коммуналке, неугомонная потаскушка, не могла пропустить ни одного мужика, не обошла и меня, не в моих правилах было отказываться…

– Да какое положение… все сегодня разглядели все подробности, – засмеялась Саксонка Карина.

– Ничего, Саксонища, на следующем занятии тебя станем рассматривать – напомнил Лиргамир. – Смотри, сама не сделайся беременная к этому времени.

Саксонка покраснела, смутившись, а остальные захохотали опять.

– Каринка, если у тебя такие же сиськи, как у Танюшки, я на тебе женюсь! – заявил Щелкун.

– Да на мне всякий женится, подумаешь какой-то Щелкун! – так же смеясь, ответила Саксонка.

Потом взялись танцевать, вначале скакали, выпуская хмель, потом стали разбиваться по парам. Я не позволил никому, кроме Марка танцевать с Таней. Но сам не наглел, и хотя и прижимал её к себе, но не позволял себе лапать, как пытался изображать, шутя, Марк.

– Убью! – тихо сказал я, и так же шутя, я показал ему кулак.

– Да ладно те, – засмеялся Марк.

– Гляди, Танюшка, парни ещё морды друг другу из-за тебя набьют – серьёзно сказала Оля.

– Не набьют, шутят они, не видишь разве?

В три часа за Кариной приехал отец на машине, они захватили с собой и Олю, конечно, и Очкарика. Щелкун и Марк посмотрели друг на друга, сильно пьяные. Я предложил им остаться у меня, но Марк, хоть и пьяный до синевы, сказал:

– Не-ат, щас я… с вахты вашей позвоню, за мной тоже приедут. Куда тебя, Щелкун, везти?

– В Люберцы, – улыбнулся во все свои лошадиные зубы Щелкун.

– Ох… ну ты забрался… Ладно, назвался груздем… Пошли, зубастый, а то ты на мою невесту глядишь, мне не нравится, я только Островитянину могу её доверить, дикарь с Сахалина не обидит. А, так, шеф? – он подмигнул мне.

Я расхохотался.

– Может, останетесь всё же? Утром и уедете.

– Не-е… вот если бы Танюшка пустила бы меня спать с собой, я бы так и быть, уступил тебя Щелкуну. А так – не-е!

И он повёл Щелкуна к лестнице. А мы с Танюшкой, оба трезвые и усталые, как и все, обернулись на комнату, ёлочка всё так же сверкала, по радио пела «Технология» о том, что если нажать на кнопку, получишь результат. И я подумал, неплохо было бы нажать на кнопку сейчас, чтобы весь этот беспорядок куда-нибудь делся…