Читать книгу Корона из ведьминого дерева. Том 1 - Тэд Уильямс - Страница 6

Часть первая
Вдовы
Глава 1
Великолепный

Оглавление

Стены шатра надувались и хлопали под усиливающимся ветром, и у Тиамака появилось ощущение, будто он оказался внутри большого барабана. Люди, собравшиеся в шатре, говорили громко, пытаясь быть услышанными, но чистый голос молодого менестреля парил над всеми – он пел героическую песню:

Сей песни о тебе слова,

О, славный Сеоман,

Превыше всех твоя глава,

О, славный Сеоман!


Король не выглядел великолепным, скорее уставшим. Тиамак видел это по лицу и опущенным плечам Саймона, который, казалось, ждал удара. Но удар уже обрушился на него, и сегодня была лишь его мрачная годовщина.

Прихрамывая больше, чем обычно, маленький Тиамак осторожно пробирался мимо более крупных мужчин. Придворные и важные должностные лица собрались вокруг короля, который сидел в центре шатра на одном из двух деревянных кресел с высокими спинками, обтянутыми тканями королевских цветов. Знамя с двумя селезнями, красным и белым, висело над ними. Второе кресло оставалось пустым.

«Совсем неплохо для временного тронного зала, возведенного посреди поля Эрнистира», – подумал Тиамак, однако не вызывало сомнений, что король Сеоман совсем не хотел здесь находиться. Не сегодня.

В деснице мощной острый меч,

Отважный жар в груди,

С тобою враг не ищет встреч,

Лишь трусы позади.


Когда войной из-под земли

Шел норн, покинув ад,

Послав в Гленивент корабли

Гигантов же – до врат.


– Я не понимаю, – громко сказал король одному из придворных. – На самом деле, дорогой мой, я не понял ни единого слова из того, что вы сказали, ведь все вокруг так жутко кричат. Зачем они хотят выстроить мосты? Неужели они думают, что мы птицы, которых нужно поймать?

– Выстроиться вдоль мостов, сир.

Король нахмурился:

– Я знаю, сэр Муртах. Они хотели пошутить. Но это все равно не имеет смысла.

Решительная улыбка придворного дрогнула.

– Такова традиция, люди выстраиваются вдоль мостов и дорог, но король Хью обеспокоен тем, что мосты могут не выдержать такого большого веса.

– Значит, мы должны отказаться от наших фургонов и идти дальше пешком? Все мы?

Сэр Муртах вздрогнул:

– Таково требование короля Хью, ваше величество.

Когда штормов ужасный трон

В Свертклиф пришел войной,

Кто сделал Хейхолт-бастион

Победною стеной?


Так пусть же славится король,

Наш славный Сеоман,

Твою пусть каждый знает роль,

О, славный Сеоман!


Король Саймон склонил голову набок, но не на ту сторону, с которой к нему решительно обращался другой вестник, наконец добравшийся до импровизированного трона. Что-то отвлекло Саймона. Тиамак подумал, что наблюдать за тем, как король теряет терпение, все равно что смотреть на плоскодонку, начинающую пропускать воду на болоте. Не вызывало сомнений: если кто-то что-то не предпримет, судно утонет.

Тобою был убит дракон,

Чей хлад – как жизнь без сна,

И гордый ситхи чтит твой закон,

И царствует весна!


Муртах продолжал что-то говорить в одно королевское ухо, другой в третий раз начал свою речь, когда Саймон неожиданно встал. Придворные быстро отступили, как охотничьи псы, когда медведь останавливается и поворачивается к ним. Борода короля все еще частично оставалась рыжей, но в ней уже появилось достаточно серого цвета, как и в широкой белой пряди, на которую попала кровь дракона. Гнев короля вырвался наружу, и он стал похож на пророка эйдонитов из прежних дней.

– Этот одно! Тот – другое! – закричал Саймон. – Достаточно того, что я не могу мыслить самостоятельно, и каждый человек в лагере хочет, чтобы я что-то сделал или… не сделал… но почему я должен слушать ужасную ложь, а также невероятные преувеличения? – Он повернулся и указал пальцем на злодея. – Ну? Так я должен?

На том месте, куда указывал палец короля, стоял молодой менестрель с округлившимися глазами тихого ночного животного на выпасе, внезапно попавшего в свет факелов. Он сглотнул. Казалось, это заняло много времени.

– Прошу прощения, ваше величество? – пискнул он.

– Эта песня! Нелепая песня! Тобою был убит дракон, чей хлад – как жизнь без сна… – очевидная ложь! – Король решительно направился к темноволосому менестрелю и остановился рядом, возвышаясь над его худой фигурой, которая, казалось, тает на глазах, словно снежинка, упавшая на теплую руку. – Клянусь Проклятым Деревом, я никогда не убивал дракона, мне лишь удалось его слегка ранить. Я был в ужасе. И я не укрощал ситхи, клянусь любовью нашего повелителя Усириса!

Менестрель смотрел на него снизу вверх, беззвучно открывая и закрывая рот.

– А оставшаяся часть песни еще более безумна. Изгнал зиму? С тем же успехом можно сказать, что я заставляю солнце вставать каждый день!

– Н-но… это всего лишь песня, ваше величество, – наконец сумел выдавить из себя менестрель. – Она хорошо известна и ее многие любят – и все поют…

– Тьфу. – Саймон больше не кричал. Его гнев был подобен быстрой буре: отгремел гром – и остался лишь холодный дождь. – Тогда иди и пой ее тем людям. Или еще лучше, когда мы вернемся в Хейхолт, спроси старого Санфугола, что произошло на самом деле. Спроси у него, что случилось, когда тьма Короля Бурь пришла к нам и мы все обмочились от страха.

На лице юноши порыв смелости мешался со смущением.

– Но эту песню создал Санфугол, ваше величество. Именно он научил меня ее петь.

– Значит, все барды лжецы, – прорычал Саймон. – Уйди, мальчик. Прочь от меня.

Несчастный менестрель начал проталкиваться к выходу из шатра. Тиамак схватил его за рукав, когда юноша проходил мимо.

– Постой снаружи, – сказал он менестрелю. – Подожди меня.

Молодой человек испытывал такие мучения, что вряд ли его услышал.

– Прошу прощения?

– Просто подожди меня немного снаружи. Я за тобой приду.

Юноша бросил странный взгляд на маленького вранна, но при дворе все знали Тиамака и то, насколько он близок к королю и королеве. Менестрель заморгал и постарался взять себя в руки.

– Как пожелаете, милорд.

Саймон уже выпроваживал придворных из шатра.

– Хватит! Оставьте меня одного. Я не могу сделать все, тем более за один день! Я желаю покоя!

Тиамак дождался, когда придворные пройдут мимо него и покинут шатер, помедлил еще немного, а король закончил расхаживать взад и вперед и уселся в кресло. Саймон посмотрел на своего советника, и его лицо помрачнело от раздражения и бессильного гнева.

– Не смотри на меня с таким выражением, Тиамак.

Король редко терял терпение с теми, кто ему служил, и за это его очень любили. Дома, в Эркинланде, многие называли его Королем Простолюдинов или даже Королем Поваренком, из-за того, что в юности, в Хейхолте, ему пришлось много заниматься черной работой. Обычно Саймон не забывал, как чувствует себя тот, кого игнорируют или во всем винят люди, наделенные властью. Но иногда, в особенности в те моменты, когда его мучила такая сердечная боль, как сегодня, случались приступы мрачного настроения.

Конечно, Тиамак знал, что подобное состояние быстро проходит и за ним обычно следует раскаяние.

– Я смотрю на вас без всякого выражения, ваше величество.

– Не нужно надо мной насмехаться. А ты это делаешь. Мне грустно смотреть на мудрое выражение, которое появляется у тебя на лице, когда ты думаешь, какой болван один из твоих монархов. И этот монарх почти всегда я.

– Вам необходим отдых, ваше величество. – Тиамак имел привилегию говорить с королем, как со старым другом, ни с кем другим из придворных Тиамаку даже в голову не пришло бы беседовать в таком тоне. – Вы очень устали, и у вас закончилось терпение.

Король открыл рот, но только покачал головой.

– Сегодня не самый хороший день, – наконец заговорил он. – Очень плохой. Где Мириамель?

– Королева сегодня отменила все аудиенции. Она на прогулке.

– Я рад за нее. Надеюсь, ее оставили в покое.

– Настолько, насколько она того желает. Ее дамы с ней. В такие дни ей нравится компания больше, чем вам.

– В такие дни я бы хотел оказаться на вершине горы в Тролльфеллсе с Бинабиком и его народом, где вокруг только снег и слышно лишь завывание ветра.

– Здесь, на лугу, полно ветра, – заметил Тиамак. – Но не слишком много снега, учитывая, что до конца зимы осталось две недели.

– О, я знаю, какой сейчас день и какой месяц, – проворчал Саймон. – Мне не нужно напоминать.

Тиамак откашлялся:

– Конечно, нет. Но вы примете мой совет? Отдохните. Пусть ваша печаль немного отступит.

– Просто это… слушать мерзкую чушь, снова и снова… Саймон герой, и все такое. Я не был героем, когда мой сын…

– Пожалуйста, ваше величество.

– Но мне не следовало набрасываться на арфиста. – Буря вновь быстро прошла, и Саймон качал головой. – Он не раз пел мне чудесные песни. Не его вина, что ложь так быстро стала историей. Быть может, мне следует сказать ему, что я был несправедлив, и принести извинения.

Тиамак скрыл улыбку. Король, который приносит извинения! Стоит ли удивляться, что он привязан к этим двум монархам узами, которые прочнее железа.

– Должен признать, это было совсем на вас не похоже, ваше величество.

– Ну так найди его для меня, хорошо?

– По правде говоря, я думаю, что он стоит у входа в шатер, ваше величество.

– О, ради любви святого Танато и святого Риаппы, Тиамак, пожалуйста, прекрати повторять «ваше величество», когда мы одни. Так ты говоришь, он рядом?

– Я схожу, проверю, Саймон.

Менестрель и впрямь оказался рядом, он прятался от холодного ветра марриса в складках шатра у входа и последовал за Тиамаком, как человек, ожидающий смертного приговора.

– А, вот и ты, – сказал король. – Заходи. Тебя зовут Ринан, верно?

И без того широко раскрытые глаза менестреля раскрылись еще шире.

– Да, ваше величество.

– Я слишком грубо обошелся с тобой, Ринан. Сегодня… я не могу назвать себя счастливым сегодня.

Тиамак подумал, что арфист, как и все остальные королевские придворные, прекрасно знал, какой сегодня день, но ему хватило ума хранить молчание, пока король искал подходящие слова.

– В любом случае я сожалею, – продолжал король. – Возвращайся завтра, и у меня будет более подходящее настроение для песен. Но пусть старый негодяй Санфугол научит тебя новым балладам, которые будут хотя бы близки к правде, а не противоречат ей.

– Да, сир.

– Тогда иди. У тебя хороший голос. И помни, что музыка – благородное и опасное призвание, потому что может пронзать человеческие сердца, когда это не по силам копьям или стрелам.

Когда юноша поспешно вышел из шатра, Саймон посмотрел на старого друга.

– Полагаю, теперь мне следует призвать обратно всех остальных и попытаться загладить свою вину?

– Я не вижу ни малейших причин для этого, – сказал ему Тиамак. – Вы уже потратили на них много часов после окончания трапезы. Теперь вам пора перекусить и отдохнуть.

– Но я должен дать ответ королю Хью на его проклятые «предложения», как он их называет. – Саймон подергал себя за бороду. – Что у него на уме, Тиамак? Учитывая абсурдные условия, которые он выдвинул, создается впечатление, что он вообще не хотел видеть нас в Эрнисдарке. Он возмущен тем, что ему приходится кормить и принимать даже нашу небольшую королевскую процессию?

– О, я уверен, что вы ошибаетесь. Эрнистир всегда исключительно педантичен со своими ритуалами.

Однако в глубине души Тиамаку и самому это не нравилось. Одно дело настоять на том, чтобы все было правильно организовано, и совсем другое держать Верховного короля и Верховную королеву в поле в течение двух дней из-за каких-то церемоний, которые следовало завершить недели назад. В конце концов, король Эрнистира вообще не сидел бы на троне, если бы не Протекторат, который представляли Саймон и Мириамель. В Эрнистире был король только благодаря тому, что дед Мири, король Джон, разрешил Хью править, сохраняя ему верность. «Тем не менее, – подумал Тиамак, – Хью сравнительно молодой король, и, быть может, его грубость лишь следствие неопытности».

– Я уверен, что сэр Муртах, граф Эолейр и я очень скоро все исправим, – сказал Тиамак.

– Ну, надеюсь, так и будет, Тиамак. Скажи им, что мы на все согласны, и пусть он пришлет проклятое приглашение завтра утром. В первый раз нас привело сюда печальное событие, сегодня его годовщина. Мне представляется бессмысленным торговаться из-за мелочей – сколько знамен, какими высокими будут троны, маршрут процессии… – Он с отвращением махнул рукой. – Если Хью хочет выглядеть важным, пусть так и будет. Он может вести себя как ребенок, если пожелает, но Мири и я в этом не нуждаемся.

– Возможно, вы оказываете королю Эрнистира дурную услугу, – кротко сказал Тиамак, но в глубине души он так не думал.

Он действительно так не думал.

– Мы можем здесь поплавать, папа?

Черная река была быстрой и безмолвной.

– Я так не думаю, сын.

– А что на другом берегу? – спросил он.

– Никто не знает.

Это была смесь снов и воспоминаний Саймона, относившихся частично к временам его молодости, когда он взял юного Джона Джошуа в город Гренбурн, рядом с рекой, чтобы посмотреть на наводнение. Вслед за поражением Короля Бурь зи́мы стали мягче, а в годы, последовавшие за падением башни, весенние оттепели делали реки Эркинланда такими полноводными, что они выходили из берегов, превращая поля по обе стороны Гленивента в великие водяные равнины с островками плавающих обломков домов и амбаров. Тогда Джону Джошуа было почти пять лет, и мальчика переполняли вопросы.

– Не переплывай реку, папа, – сказал ему сын во сне.

– Я не буду. – Саймон не стал смеяться, но в жизни так и случилось, и тогда его позабавила серьезность предупреждения мальчика. – Она слишком широкая, Джон Джошуа. Я взрослый мужчина, но не думаю, что сумею проплыть так много.

И он показал на противоположный берег, где поля были выше. Саймон не смог бы достать до него стрелой.

– А если бы я попытался войти в воду, ты бы пошел за мной? – спросил ребенок. – Или если бы я туда упал?

– Конечно. – Саймон вспомнил, с какой уверенностью он это сказал. – Я бы прыгнул в воду и вытащил тебя. Конечно, я бы так поступил!

Но что-то его отвлекло, какой-то шум во сне, шум, на который – он знал – не следовало реагировать, но не заметить громкий лай собак было трудно. Всю свою жизнь, с тех пор, как его преследовала жуткая белая стая Стормспейка, Саймон чувствовал, как у него леденеет кровь, когда начинали лаять собаки.

– Папа?

Голос мальчика звучал дальше, чем мгновение назад, но Саймон повернулся спиной к реке, чтобы посмотреть на темнеющие поля – солнце скрылось за тучами. Где-то далеко какая-то тень двигалась по земле как единое целое – не охотящаяся стая, но нечто, вышедшее на охоту…

– Папа?

Голос уже превратился в шепот. Маленький принц больше не держал его за руку – как такое могло случиться? И хотя это был всего лишь сон, хотя Саймон наполовину понимал, что лежит в постели и спит, он почувствовал, как его охватывает леденящий ужас, словно кровь стынет от холода у него в мозгу. Сына больше не было рядом.

Он начал отчаянно озираться по сторонам, но сначала ничего не увидел. А далекий скорбный вой собак стал приближаться. Наконец он разглядел маленькую головку, подпрыгивающую на темной воде, худенькие руки поднялись, словно приветствуя друга – фальшивого друга, друга обманщика, – и сердце Саймона содрогнулось, словно собиралось остановиться. Он побежал, он бежал целую вечность, но ему никак не удавалось приблизиться. Тучи у него над головой сгустились, и солнечный свет практически исчез. Ему показалось, что он слышит ужасный тонкий крик и плеск, но хотя он бросился к тому месту, где в последний раз видел сына, оно по-прежнему оставалось далеко.

Саймон закричал, прыгнул, как будто хотел пересечь огромное разделявшее их расстояние исключительно силой желания… силой сожалений.

* * *

– Саймон!

Прохладные пальцы коснулись его лба, не столько успокаивая, сколько удерживая, сковывая его. На мгновение ужас стал настолько сильным, что он протянул руку, чтобы отбросить в сторону препятствие, и услышал восклицание – ее поразило его внезапное движение, – и Саймон вспомнил, где находится.

– М-мири?

– Плохой сон, Саймон. Тебе приснился плохой сон. – Когда Мириамель почувствовала, как его мышцы расслабляются, она убрала руку с его лба. Другую она положила ему на грудь, но сейчас убрала ее и легла рядом на разворошенную постель. – Мне попросить принести тебе что-нибудь?

Он покачал головой, но, конечно, она не могла его видеть.

– Нет, я…

– Тот же сон, что и в прошлый раз? Дракон?

– Нет. Мне приснился маленький Джон Джошуа. Естественно, ведь в последнее время я не мог думать ни о чем другом.

Саймон лежал и долго смотрел в темноту. По дыханию Мири он чувствовал, что и она больше не смогла заснуть.

– Он мне снился, – наконец заговорил Саймон. – Он ушел от меня. Я бежал за ним, но не смог догнать.

Она все еще молчала, но положила ладонь ему на щеку и не стала ее убирать.

– Прошло семь лет, Мири, семь лет с тех пор, как проклятая лихорадка забрала его у нас, а я никак не могу привыкнуть.

Она пошевелилась:

– Ты думаешь, со мной иначе? Я скучаю по нему каждое мгновение!

По голосу Мири он понял, что она рассержена, хотя и не понимал причины ее гнева. Как могли священники говорить, что смерть – добрый друг, когда на самом деле она, точно армия, забирает все, что захочет, и уничтожает мир на долгие годы даже после того, как уходит?

– Я знаю, дорогая. Я знаю.

– Подумай, – заговорила она после долгой паузы, – каждый год будет наступать девятый маррис, каждый год, до конца времен. Когда-то это был счастливый день. Когда он родился.

– Так должно быть и сейчас, моя дорогая жена. Бог всех забирает, однако наш сын дал нам наследника прежде, чем мы его потеряли. Он дал нам очень много.

– Наследник. – Ее голос резко прозвучал в темноте. – А я хочу только его. Я хочу Джона Джошуа. Но вместо этого нам придется заботиться о ней до конца наших дней.

– Ты сама сказала, что вдова – лишь малая цена за нашу внучку, не говоря уже о внуке и наследнике.

– Я говорила это до того, как Морган стал юношей.

– Ха! – На самом деле Саймону это не показалось забавным, но лучше так, чем ругаться. – Едва ли его можно назвать мужчиной.

Мириамель вздохнула и только после этого ответила:

– Нашему внуку семнадцать. Тебе было столько же, когда мы поженились. И он достаточно взрослый, чтобы бегать за девушками. Достаточно взрослый, чтобы целыми днями пить, играть в кости и делать все, что ему заблагорассудится. Ты так себя не вел в его возрасте!

– Я мыл тарелки, чистил картошку и лук, убирал замок, моя дорогая, и я не выбирал такую жизнь. А потом я сражался за Джошуа, но и это не по собственной воле.

– Все равно. С такими никуда не годными друзьями кем Морган станет? Таким же, как они.

– Он вырастет из этих глупостей, Мири. Он должен.

Однако Саймон не особенно верил в собственные слова. Его внук иногда казался ему таким же потерянным, как сын, которого унесла черная река смерти.

Они еще некоторое время молча лежали в темноте.

– И я скучаю по малышке, – сказала Мириамель. – Я имею в виду нашу внучку. – Она положила руку на живот мужа и придвинулась поближе. Он почувствовал, как напряглись ее мышцы. – Я жалею, что мы оставили ее дома. Ты думаешь, она будет хорошо себя вести с Роной?

– Никогда. – Тут Саймон по-настоящему рассмеялся. – Ты слишком много беспокоишься, любовь моя. Ты же знаешь, мы должны были оставить Лиллию дома. В Риммерсгарде еще зима, воздух там полон льда и лихорадки. Но мы взяли с собой внука, которому полезно находиться с нами.

– Полезно. Какую пользу может получить тот, кто уже потерял отца, глядя, как умирает достойный пожилой человек?

– Принц Морган должен понять, что он не сам по себе. Он надежда многих людей. – Саймон почувствовал, как сон наконец к нему возвращается. – Как и мы с тобой, жена моя. – Он не имел в виду ничего плохого, но почувствовал, как Мири снова напряглась. – Я должен поспать. И ты тоже. Не переживай, Мири. Иди ко мне – положи голову мне на грудь. Вот так.

Иногда, когда Мириамель грустила, он ужасно по ней скучал, даже если она была рядом.

В тот момент, когда Мириамель устраивалась поудобнее у него на груди, она вдруг снова напряглась.

– Его могила! – прошептала она. – Мы не…

Саймон погладил ее волосы.

– Мы все сделали. Во всяком случае, Пасеваллес обещал в своем последнем письме, что он возьмет цветы и позаботится о том, чтобы архиепископ Джервис провел мансу для Джона Джошуа.

– О. – Саймон почувствовал, как она снова расслабляется. – Пасеваллес хороший человек. Нам повезло, что он с нами.

– Да, так и есть. А теперь нам обоим нужно поспать, Мири. Завтра у нас трудный день.

– Почему? Ты думаешь, Хью наконец нас впустит?

– Ему лучше не тянуть. Я начинаю терять терпение.

– Мне он никогда не нравился. С самого начала.

– Да, но тебе многие люди не нравятся сначала, моя дорогая. – Он наклонил голову, чтобы коснуться ее щеки.

– Это неправда. Раньше было иначе. – Она придвинулась к нему еще немного. Снаружи снова усилился ветер, и веревки, удерживавшие шатер, загудели. – Я думаю, во мне было больше любви. Иногда я боюсь, что истратила ее всю.

– За исключением меня и наших внуков, верно?

Пауза показалась Саймону слишком долгой.

– Конечно, – сказала Мириамель. – Конечно.

Но эта годовщина была отравлена с тех пор, как умер их сын. Стоит ли удивляться, что в ней скопилось столько горечи.

А потом, под песнь ветра, Саймон снова заснул.

Корона из ведьминого дерева. Том 1

Подняться наверх