Читать книгу Корона из ведьминого дерева. Том 2 - Тэд Уильямс - Страница 3

Что-то пошло не так. Воздух был тяжелым и жарким, небо заволокло туманом. Даже чистые воды Сумию Шиса потемнели и бурлили, точно кипящий суп. Танахайа, спотыкаясь, брела вдоль берега нереальной страны, которая должна была быть ее домом, ее сердцем, так хорошо знакомой ей долиной Шисей’рон. Она направлялась в сторону Ивового дома к месту своего рождения, но с трудом передвигала ноги. Земля почти кипела, и полный испарений воздух душил. Снова и снова она соскальзывала назад, словно пыталась карабкаться вверх по длинному крутому склону.

Наконец Танахайа добралась до речной долины, где стоял дом ее семьи, но и там все изменилось до неузнаваемости.

Невозделанная земля. Гниющий на полях урожай. Расточительство!..

Даже центральная лестница, изящная конструкция из тщательно уложенных белых камней, превратилась в груду мусора и грязи. Дом, крышей которого служили кроны огромных ив, напоминал каркас грудной клетки, лишенной плоти, и шесты медленно погружались в липкую грязь.

– Мама! – позвала она, но внутри дома царила тишина.

Охваченная страхом Танахайа попыталась отыскать путь в свое детское убежище, но, как если бы собственные воспоминания ее отвергли, поникшие ветви ивы оказались липкими, а листья остались в руке, когда она к ним прикоснулась, точно волосы с головы трупа. Чем дальше она углублялась в дом, тем меньше его узнавала, а двигаться сквозь удушающую жару и проваливающийся под ногами пол становилось все труднее. Всякий раз, когда она сворачивала, дорогу ей загораживал упавший ствол или беспорядочный лабиринт, в который превратился каменный узорчатый пол, будто смеявшийся над ней. Лишь мысль о том, что у нее есть какая-то причина быть здесь, что она вернулась за чем-то важным, заставляла ее двигаться дальше, хотя Танахайа уже не помнила, в чем она состоит.

Участок земли у нее под ногами растворился, и она покатилась в переплетение грязных корней, поджидавших ее, точно морское чудовище. Она упала на четвереньки и продолжала ползти к центру дома, месту, где ее мать ухаживала за огнем и пела мелодичные, успокаивающие песни, но корни ив извивались под ней, сворачивались и разворачивались точно змеи, и ей удавалось лишь медленно продвигаться вперед, ее ладони и руки до локтей стали скользкими от липкой грязи, глаза застилал жаркий жгучий туман.

– Мама? – Наконец Танахайа увидела камин, и ее охватила радость: он уцелел, единственная часть дома, не поддавшаяся разложению и гниению.

Камин оставался таким, каким его сделала и хотела видеть ее мать, чаша для огня из аккуратных белых камней, ритуальные предметы на деревянном резном столике, кувшины и кубки, связки успокаивающих и лекарственных трав, окружавшие ее в течение всего детства, вещи столь хорошо знакомые, что Танахайа, увидев их снова, почувствовала страстное желание вернуть давно ушедшие дни. Но в центре стола, словно мать поставила это туда лишь мгновение назад, стояло нечто – Танахайа никогда не встречала ничего подобного – яйцо из сияющего, гладко отполированного ведьминого дерева, жемчужно-серый цвет которого сочетался с дюжиной других столь изысканно, что все оттенки уловить было невозможно. Танахайе сразу захотелось взять и защитить прекрасный предмет. Почему мама оставила его здесь? Что ей делать? Все, что она здесь знала, изменилось – изменилось и разрушилось, – а эта загадка находилась прямо перед ней.

Неожиданно она услышала шум у себя за спиной – не шаги, но протяжный, хлюпающий, скользящий звук. И прежде чем успела увидеть, что там, земляной пол у нее под ногами снова подался вниз, она рухнула в горячую липкую темноту, и все остальное – дом ее детства, сияющее яйцо из ведьминого дерева и даже сама Танахайя – исчезло в удушающем забвении.

* * *

Она вела войну, тяжелую борьбу с могущественным врагом, и до сих пор проиграла все схватки. Но Танахайа не могла отступить, потому что сражение шло внутри ее тела.

В те моменты, когда к ней возвращалась способность мыслить рационально, она понимала, что ее уничтожает какой-то яд, а не раны, которые уже начали заживать. Как и все зида’я, Танахайа обладала огромными резервами для борьбы с болезнями и ранениями, но с каждым днем все больше слабела. Она чувствовала, что какая-то мерзость у нее внутри пытается по крови добраться до сердца, точно дикие пираты на своих гребных галерах, плывущие вверх по реке, чтобы атаковать великий город. Танахайа знала, что пройдет еще немного времени, и она умрет.

«Однако яд, которым смазали стрелы и который ползет по моим венам, создан смертными. Если бы его сделали наши кузены хикеда’я, я бы давно проиграла сражение с ним».

Но то, что с ней случилось, выглядело бессмысленным: зачем смертные приложили такие усилия, чтобы ее уничтожить? Если бы в нее стреляли обычными стрелами, она могла бы предположить, что такова реакция испуганного браконьера, увидевшего нечто странное, – смертные, Дети Заката, склонны атаковать то, чего они не понимают, это известно всем зида’я. Но обычный браконьер никогда не стал бы использовать яд, отравлявший сейчас ее кровь, ведь он испортил бы любую убитую им дичь. Какой смысл голодному человеку рисковать жизнью или свободой и стрелять в то, что он даже не сможет съесть?

Нет, яд на стрелах предназначался для убийства, и только дитя ее крепкой древней расы могло прожить столько времени после того, как он попал к ней в организм. Танахайа вполне могла представить врага, который не хотел, чтобы она добралась сюда и встретилась с королем и королевой, смертного, ненавидевшего народ Танахайи и сделавшего все, что в его силах, чтобы она не достигла цели, – но откуда он узнал, что она тут появится? Это напомнило ей о Сиянди и о том, что его судьба до сих пор оставалась неизвестной. Не приходилось сомневаться, что в наступившие опасные времена лорд Джирики и леди Адиту рассказали о ее миссии только тем, кому полностью доверяли. Но даже если кто-то из соплеменников Танахайи по необъяснимой причине хотел ее убить, зачем давать такое поручение смертным?

В моменты передышки от лихорадки, вызванной ядом, подобные мысли метались в ее сознании словно напуганные рыбы; но мгновения просветления становились все более редкими, и Танахайа знала, что если что-то не изменится в самое ближайшее время, она проиграет это сражение.

* * *

Вынырнув из темноты в следующий раз, она обнаружила искаженное страхом лицо склонившейся над ней молодой смертной женщины. Она крепко прижимала руки к груди, чтобы случайно не коснуться раненой, лежавшей на кровати.

– Приведи… целителя… – только и сумела произнести Танахайа. – Нужен… целитель…

Объятая ужасом женщина озадаченно посмотрела на нее, и тут только Танахайа сообразила, что она заговорила на своем родном языке, а не на общем языке смертных. Она попыталась еще раз.

– Приведи… целителя.

И силы ее оставили. Темнота, жар и тление вновь атаковали ее и утащили за собой в черные кипящие глубины.

– Зачем ты поливаешь растения водой, тетя Тиа-Лиа? Почему они не тонут? Однажды я видела, как мышь утонула во рву. Я не могла ее достать, а дедушка Осрик не помог мне ее вытащить. Мышь плавала довольно долго, а потом умерла.

– Ты пьешь воду, маленькая Лиллия, однако ты не тонешь. Немного воды полезно для живых существ – более того, она им необходима. Но, если ее будет слишком много, вода может причинить вред. Поднеси свечу поближе, пожалуйста.

Принцесса задумалась.

– А сколько это – слишком много?

Тетя Тиа-Лиа продолжала смотреть на растения и не поворачивалась к Лиллии.

– На этот вопрос нет простого ответа.

Лиллия любила тетю Тиа-Лиа, но ей далеко не всегда нравились ее ответы.

– А растение может утонуть?

– Если ты дашь ему слишком много воды, да. А сейчас, пожалуйста, моя дорогая, позволь мне закончить, и ты сможешь помочь мне рисовать цветы, о которых я тебе рассказывала.

Следующий вопрос принцессы Лиллии предотвратило шумное появление служанки возле сарая для выгонки. Казалось, девушка долго бежала – ее лицо раскраснелось, и она задыхалась.

– О, леди Телия, вы здесь? – воскликнула она, опираясь на ворота. – Милосердный Риаппа, что мне делать? Брат Этан ушел в город, а она в ужасном состоянии, и я не понимаю… Она сказала, чтобы я привела целителя, но я ничего не знаю!

– Успокойся, девочка, я тебя не понимаю. Кто нуждается в целителе?

– Странная женщина. Та, что наверху, в Резиденции, за которой ухаживает брат Этан. Она все время стонала, и я вошла, чтобы проверить, что с ней, и тут ее глаза открылись – вот так, сразу! Я ужасно испугалась! Она все время повторяла, что хочет целителя, целителя. Но брат Этан ушел в город.

Телия посмотрела на небо.

– Неужели у меня не будет даже одного дня, чтобы заняться моим садом? – спросила она и поставила лейку на землю. – Успокойся, девочка. Я сейчас приду. Только мне сначала нужно помыть руки.

* * *

Лиллия никак не могла понять, почему дядя Тимо и тетя Тиа-Лиа являются мужем и женой, потому что они казались ей совсем разными. Тетя Тиа-Лиа намного выше мужа, что производило на Лиллию очень странное впечатление, кожа у дяди Тимо смуглая, а у его жены совсем бледная, если не считать рук и шеи, где она потемнела от солнца. Дядя Тимо был тихим и стеснительным, к тому же он хромал, а тетя Тиа-Лиа неизменно сохраняла уверенность и ходила так быстро, что Лиллия едва за ней поспевала – как сейчас, когда они шагали через Внутренний двор.

Однажды Лиллия спросила у матери, почему люди женятся.

«Потому что бог посылает тебе кого-нибудь, а потом появляются дети», – ответила она, однако Лиллия так и не поняла, почему дядя Тимо получил именно такую невесту, поскольку у них не было своих детей. Отец Лиллии умер, однако у него и мамы родились дети – Лиллия и ее старший брат Морган.

«А есть другие причины, по которым люди женятся?» – спросила она, но мама лишь сказала:

«Мне больше ничего в голову не приходит».

И Лиллия сразу узнала тон – еще один вопрос, и она скажет: «Я устала от разговоров».

Теперь, когда она старалась не отстать от тети Тиа-Лиа, у нее снова возник этот вопрос.

– А почему люди женятся? – спросила она.

– Ну, на то есть много причин. – Она повернулась и посмотрела на служанку. – Поторопись, девочка. Я понимаю, почему ты оставила ее одну, но нам нельзя мешкать.

– Я спешу, леди Телия, – сказала горничная. – Просто это незаметно, потому что у меня не такие длинные ноги, как у вас. Я бы ее не оставила, но брат Этан сказал, что Марта больше не будет за ней ухаживать, так что теперь я одна…

Тетя Тиа-Лиа состроила гримасу.

– Хватит объяснений, дорогая, просто не отставай, ладно? Что до твоего вопроса, принцесса Лиллия, иногда люди женятся из-за того, что так хотят их родители. В других случаях они заключают брак, когда хотят иметь дружеское общение – не хмурься, у тебя становится совершенно неподобающее лицо. – «Дружеское общение» означает, что у тебя появляется друг, который составляет тебе компанию. Ты меня поняла?

Лиллия кивнула.

– А любовь, как в историях? Люди женятся из-за любви?

– О да. И бывает, продолжают любить друг друга, но иногда получается иначе. Я бы сказала, что любовь самый ненадежный повод для женитьбы.

– Почему?.. – Лиллия запыхалась. – Почему ты вышла замуж за дядю Тимо?

Ее вопрос слегка удивил тетю Тиа-Лиа.

– Почему? Ну, наверное… дружеское общение, вне всякого сомнения. Но главным образом из-за того, что я никогда не встречала доброго мужчину – доброго мужчину, – который задавал бы столько вопросов и которому интереснее узнавать что-то новое, чем рассказывать другим людям, как вещи устроены или как все должно быть.

– Я не понимаю.

Ее тетя (на самом деле она не была ее тетей, как и дядя Тимо не был дядей) покачала головой, но улыбка смягчила ее лицо.

– Пожалуй, нам следует поговорить об этом в другое время, дорогая. Мы уже почти пришли, а у тебя сильно покраснело лицо. Теперь побереги дыхание. Нам предстоит подняться по лестнице.

Лиллия слышала, как тяжело дышит горничная, которая с трудом поспевала за ними по лестнице, но сама изо всех сил старалась не отставать от тети Тиа-Лиа.

– Я уже видела ту леди раньше, – сказала Лиллия, когда они добрались до площадки. – Которая больна. Я думаю, она ведьма.

– Что ты имеешь в виду?

– Она выглядит неправильно. И она страшная.

Тетя Тиа-Лиа ничего не ответила, лишь распахнула дверь. Сейчас леди не была привязана к постели, как в тот раз, когда Лиллия увидела ее впервые, но выглядела еще более нездоровой, ее золотистая кожа приобрела голубовато-серый оттенок, а на лице выступили капли пота.

– Она умрет? – спросила Лиллия, соответствующим образом понизив голос. – Брат Этан сказал, что она зитха.

– Что? – Ее как бы тетушка остановилась возле кровати и посмотрела на лежавшую там женщину. – Нет, она ситхи. Некоторые называют их фейри.

Она осторожно присела на постель и принялась ощупывать тело женщины в разных местах – лицо и шею, даже наклонилась вперед и приложила голову к ее груди, что вызвало у девочки некоторую тревогу. Лиллия все еще не знала, кто такие зитеры (или ситхиры), поэтому совсем не была уверена, что больная не может оказаться ведьмой. Глаза женщины приоткрылись настолько, что Лиллия успела увидеть белки, но тут же закрылись снова. Потом фейри открыла рот и сделала долгий хриплый вдох, но не произнесла ни слова.

– Она горит от лихорадки! – сказала тетя Тиа-Лиа. – Табата, тебе следует протирать ее лицо и лоб прохладной водой – и запястья. Но здесь совсем нет воды.

– Тут была вода, вчера…

– О, клянусь… Иди и быстро принеси воды! Ведро из колодца и чистую ткань. Прямо сейчас!

Горничная поспешно ушла. Она не выглядела печальной из-за того, что ей дали поручение, и это показалось Лиллии странным – она была бы вне себя, если бы ее отослали прочь из комнаты.

Тетя Тиа-Лиа нашла чашу, в которой осталось немного воды, и собственным рукавом протерла лоб женщины. Глаза открылись полностью, и на мгновение странный золотой взгляд остановился на прелестных, но обычных глазах тети Тиа-Лиа. Потом женщина облизнула губы.

– Я-я-яд… – Ее тонкие пальцы сомкнулись на запястье тети Тиа-Лиа, а голос показался едва слышным даже Лиллии, и она – несмотря на тревогу – наклонилась поближе, чтобы услышать. – Нужно!..

– Что вам нужно, дорогая? – Тиа-Лиа также наклонилась вперед. – Скажите мне…

Но женщина только покачала головой – очень медленно, словно она была невероятно тяжелой. Потом она подняла руку вверх, и ее пальцы задрожали.

– Она хочет чашку с водой, – сказала Лиллия.

– Думаю, ты права. – Тетя поднесла к ней чашку, и женщина-ситхи опустила в нее руку, а потом снова подняла, но проделала это так медленно, что Лиллия едва не начала ей помогать.

Потом длинные пальцы потянулись к стоявшему рядом с постелью стулу, и странная женщина медленно провела пальцем по сиденью, так что вода заблестела под полуденным солнцем. Лиллия и тетя Тиа-Лиа уставились на стул, и в этот момент дверь открылась.

– Ты принесла воду? – спросила тетушка, не поворачивая головы.

– Прошу прощения, леди Телия, я не знал, что нужна вода.

Тиа-Лиа удивленно посмотрела на него.

– Брат Этан! Мне сказали, что вы ушли в город.

– Все верно, леди Телия. Я искал новые лекарственные травы, которые могли бы помочь. Когда я в последний раз был здесь, она сказала, что ее отравили, – тут не может быть никаких сомнений. Я принес ясенец белый из Арчана и очищенное масло руты.

– К сожалению, я сомневаюсь, что они помогут. Посмотрите, бедняжка что-то нарисовала пальцем, – сказала тетя Тиа-Лиа. – Это все, что она сумела сделать. – Глаза ситхи снова закрылись, а рука бессильно упала и теперь свешивалась с края кровати, даже после таких небольших усилий. – Вчера вечером я заходила ее проведать, и мне показалось, что она спокойно спит.

Этан обошел кровать, чтобы взглянуть на сиденье деревянного стула.

– Что она нарисовала… это сердце?

– Я не знаю, чем еще это может быть. Возможно, она хочет, чтобы мы нашли лекарственное растение с листьями в форме сердца? – Телия поморщилась. – Я должна подумать. Возможно, в книгах моего мужа есть что-то…

Появилась Табата, которая принесла полное ведро воды, ей пришлось держать его двумя руками, она с большим трудом взобралась по лестнице и сильно вспотела.

– Кажется, у меня сейчас будет припадок, – мрачно сообщила она. – Я ударила ногу, когда поднималась наверх.

Тиа-Лиа рассеянно кивнула.

– О, бедняжка, как печально. Поставь ведро сюда – да, и ткань, – теперь можешь пойти куда-нибудь и заняться своими ранами. И, если у тебя начнется припадок, обязательно дай мне знать.

Когда девушка ушла, вполне довольная и резвая для того, кто сильно ушиб колено, подумала Лиллия, – ее тетя и монах протерли влажной тряпицей лоб и конечности женщины-ситхи. Когда они закончили и накрыли одеялом хрупкую стройную фигуру, Телия повернулась к монаху.

– Брат, – сказала она, – вы не сходите в мою комнату? Найдите там книгу моего мужа «Лекарства Сорвана» – да, кстати, прихватите еще экземпляр Патиллана. Возможно, мы найдем там лист в форме сердца.

– Но откуда нам знать, что она не ошибается относительно яда, леди Телия? Сегодня утром она бредила о ходящих горах!

– Мы даже не знаем, зачем она здесь, Этан, – сказала тетя Тиа-Лиа, и Лиллии показалось, что она немного рассердилась. – Стоит ли отказываться от мер, которые могут принести пользу? Мы должны сделать все, чтобы попытаться ее спасти.

– Конечно, она творение бога, что бы о ней ни думали некоторые. Я в этом не сомневаюсь.

– Дело не только в этом, глупец. – Тетя повернулась, и на ее лице смешались смех и неудовольствие. – На минутку представьте, что будет с моим мужем, если мы позволим ситхи умереть до того, как у него появится шанс с ней побеседовать? Сердце Тиамака будет разбито. Вы помните, что случилось с ежом, не так ли? А зверек был старым, сварливым, и у него осталось только три ноги. Однако когда он умер, Тиамак страдал со Дня святого Танато до самой весны. – Она состроила гримасу. – И я не утверждаю, что это одно и то же. Бедная женщина.

– Вы привели серьезный довод, миледи. – Брат Этан встал. – Я схожу за книгами.

Он с некоторым беспокойством улыбнулся Лиллии, проскользнул мимо нее за дверь, и Лиллия подумала, что монах немного побаивается тети Тиа-Лиа.

Внимания лорда-канцлера требовало слишком много вещей, чтобы он мог позволить себе просто так сидеть у окна, но он никак не мог от него оторваться. Внизу рыбацкие лодки усеивали озеро Кинслаг точно плавунцы, потом ветер изменил направление, и он услышал крики рыбаков – не сами слова, но лишь хриплые голоса, когда они перекликались с лодки на лодку. До полудня оставалось два часа, однако небо затянули тучи и вода приобрела блестящий серый цвет, словно тарелка из сплава олова со свинцом.

Пасеваллеса посетил легкий приступ эгоизма: он подумал, что с сожалением уступит этот вид Эолейру, когда камергер вернется. Вид из окна его собственных покоев частично закрывала Башня Священного Дерева. Ему нравилось стоять на вершине башни, но находиться так близко к ее стенам, когда остается лишь ограниченный, почти тюремный вид, отчего у него возникала тяжесть на сердце, а сцена казалась мрачной, как суд или даже наказание, не доставляло ему никакого удовольствия.

«Не нужно отвлекаться, – выругал он себя. – Фройе ждет ответа».

Он отвернулся от окна, испытывая разочарование, но вернулся к письменному столу и последнему письму своего информатора при дворе Наббана и принялся читать его во второй раз.

«Мой дорогой сэр, вы не представляете, как больно мне писать об этом, но я не исполню свой долг перед вашей добротой, если не поставлю вас в известность, что здесь становится очень опасно.

Брат герцога, Друсис, как вы знаете, сделал нападения обитателей луговых земель на поселения Наббана причиной упреков. Он сетует на слабость брата на каждой встрече Доминиата. Конфликт вызывает большую тревогу, и не только в особняках знати, но даже на улицах, среди купцов, ремесленников и бедняков, так что иногда возникает ощущение, что люди не могут говорить ни о чем другом.

Друсис во многом прав, мой добрый лорд, когда предупреждает об опасности, исходящей от этого врага. Народ Наббана всегда боялся и ненавидел тритингов, у которых нет постоянных домов, деревень или ферм и которые немногим отличаются от дикарей. К тому же рейды всадников участились. В последние полгода они несколько раз наносили удары, сжигали урожай и жителей деревень, а также атаковали арендаторов лордов, владеющих большими домами в приграничных районах. В том нет ничего нового, хотя количество жертв увеличивается. Видит бог, мы не ведем с ними войны, потому что тритинги многочисленны, к тому же они превосходные воины, хотя и плохо организованы. Они сражаются толпой и очень яростны, когда побеждают, но склонны быстро разбегаться и отступать, если встречают серьезное сопротивление – вот почему Наббану и Эркинланду удавалось все эти годы удерживать их в луговых землях.

И, хотя они остаются серьезной угрозой, мое письмо к вам спровоцировали не рейды, а брат герцога. Друсис, несмотря на поддержку нескольких восточных и северных лордов в Доминиате, не может добиться преимущества в борьбе с герцогом Салюсером из-за недостаточной поддержки со стороны знати, чьи владения находятся далеко от пограничных земель тритингов. Его попытки заставить брата начать действовать всякий раз заканчивались неудачей.

В последнее время положение изменилось. Недавно у Друсиса появился могущественный союзник, чье состояние связано с Домом Ингадарин, который, как вы знаете, является вторым по значимости в Наббане после собственного герцогского Дома Бенидривина. Друсис и Далло Ингадарис встречались много раз, и ходят слухи, что скоро граф Далло объявит, что Друсис женится на его дочери.

Конечно, я не порицаю Дом Ингадарин. Я знаю, что половина крови Верховной королевы Мириамель из этой семьи, да и в венах Салюсера течет та же кровь. Но то, как обстояли дела в те дни, когда два дома были тесно связаны, сейчас уже не соответствует действительности. За последние годы все чаще и чаще между ними возникают конфликты, и уже ни для кого не является секретом, что Далло Ингадарис хочет, чтобы Доминиат, где его позиции сильны, имел больше влияния на правительство Наббана. А так будет только в том случае, если герцог Салюсер ослабеет, естественно, именно по этой причине Далло продемонстрировал расположение Друсису, предложив ему в жены свою дочь Турию…»

* * *

Пасеваллес не стал перечитывать остальное, где Фройе рассказывал о вещах, которые он ему поручил выяснить, большая их часть относилась к продолжавшейся борьбе между двумя ведущими торговыми союзами Светлого Арда, Синдикатом Пердруина и выскочками из Северного Альянса. Но ни одна из оставшихся новостей графа Фройе не имела такого значения, как приготовления к свадьбе Друсиса с дочерью Далло Ингадариса, которая заметно осложнит и без того запутанную ситуацию, беспокоившую Пасеваллеса уже несколько месяцев. Друсис слишком быстро набирал силу, и герцог Салюсер, казалось, относился к этому равнодушно или попросту ничего не мог противопоставить. Пасеваллес считал, что данное положение вещей может привести к катастрофе. Иногда он спрашивал себя: возможно, он помогал не тому брату?

Что можно предпринять? Король Саймон и королева Мириамель прибудут в Хейхолт только через две недели. От купцов, чьи корабли недавно вернулись с юга, до Пасеваллеса дошли слухи, что конфликт между двумя соперничающими Домами Наббана перешел в открытую и жесткую форму, с пьяными драками на улицах и едва не начавшемуся мятежу в цирке Ларекса после гонок колесниц. Дом Ингадарин уже давно возмущался из-за власти, которую король Джон дал Дому Бенидривиса, а теперь сторонники Ингадариса, носившие эмблемы Альбатроса и называвшие себя «Буревестниками», устраивали публичные драки с приверженцами герцога Короля Рыбака.

«Это вроде опрокинутой лампы, – подумал Пасеваллес. – Как погасить пламя, прежде чем оно выйдет из-под контроля?»

Однако Наббан являлся самой густонаселенной частью Верховного Протектората, и все его лидеры исторически отличались гордостью и упрямством. Что он может сделать, чтобы предотвратить быстрое распространение пожара?

«Я бессилен, – понял Пасеваллес. – Только королю и королеве по силам сделать то, что требуется. А их здесь нет».

Его мрачные размышления прервал стук в дверь. Стражник сообщил о приходе брата Этана, поэтому Пасеваллес сложил письмо и спрятал его в кошель.

– Простите меня за беспокойство, милорд.

– Ерунда, брат Этан. Я с радостью отвлекусь. Каковы новости?

Казалось, молодой монах смущен.

– Леди Телия навестила ситхи. Когда та сумела заговорить, она сообщила, что ее отравили, и мы полагаем, что это весьма вероятно. Прошел почти месяц с того момента, как в нее стреляли, а она все еще страдает от жестокой лихорадки.

– Какой яд может дать такой эффект, но не убить?

– Я не могу сказать, милорд. Мой опыт лежит в другой области, к тому же не забывайте у нас очень… необычная пациентка.

Пасеваллес не сумел сдержать улыбки.

– Это так. Но расскажи мне, как она себя чувствует сейчас.

– Большую часть времени она спит – с того момента, как леди Телия дала ей лекарство. Сейчас ее сон выглядит чуть более спокойным, но у нас нет уверенности. Она все еще очень слаба. Ситхи едва дышит, а ее грудь почти незаметно поднимается и опускается.

– Я буду молиться за нее, как, вне всякого сомнения, это делаешь ты. – Пасеваллес постарался рассеять бесконечные тревоги, осаждавшие его словно туча надоедливых мух. – Не хотите выпить вина, брат?

– Нет. Нет, благодарю вас, милорд. Мне нужно вернуться в монастырь Святого Сутрина для Нонамансы, и я не хочу, чтобы его преосвященство архиепископ Джервис уловил алкоголь в моем дыхании.

– Клянусь чашей святой Пелиппы, что же тебе следует пить? Только колодезную воду? Тогда тебя ждет короткая, печальная и нездоровая жизнь, разве не так?

Этан улыбнулся, но его улыбка получилась напряженной.

– Наверное, вы правы, милорд. Но мне бы хотелось поговорить с вами еще об одном. Это касается принцессы. Принцессы Иделы.

– Вот оно что. – Пасеваллес изо всех сил постарался сохранить веселое выражение лица. – Да, конечно. Я попросил тебя помочь разобраться с книгами ее мужа. Ты знал принца, Этан?

– Принца Джона Джошуа? Нет, лорд-канцлер. Я находился в аббатстве Святого Катмана в Мермунде, когда он нас покинул. Но я знаю, что молодого принца очень любили и он был замечательным ученым. – В выражении лица Этана появилось нечто странное, но Пасеваллес не сумел понять, в чем дело.

– Да, он был замечательным человеком, брат. Но бог не дал ему сильного тела, и он очень болел. Это одна из причин, по которой он так сильно увлекся книгами. Тома, собранные им, помогали ему отправиться в такие места, куда он не мог попасть из-за слабого здоровья.

Пасеваллесу хотелось вернуться к письму Фройе.

– Насколько его книги представляют ценность и стоит ли передавать их в новую библиотеку? Конечно, уже один тот факт, что они принадлежали принцу, придает им особую значимость, я полагаю, ведь библиотека создается в его честь.

– Да, милорд. Большая их часть интересна, но в них нет ничего необычного. Однако…

Этан смолк. Пасеваллес также услышал шум потасовки за дверью, его рука потянулась к висевшему на поясе кинжалу, но через мгновение он узнал один из голосов – высокий и пронзительный.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Лиллия, за которой тут же последовал растерянный эркингард, который с тем же успехом мог поймать намазанную маслом змею.

– Пасеваллес! – закричала девочка. – Лорд Пасеваллес! Вы слышали новость?

– Я сожалею, милорд, – сказал краснолицый стражник. – Я боялся причинить ей вред и не мог остановить…

Пасеваллес махнул ему рукой, но, прежде чем стражник успел отступить, в дверях появилось еще одно лицо.

– Ах ты, вредный ребенок! – сказала графиня Рона. – Мирча любит тебя, ты быстра, как кошка! Я сожалею, лорд Пасеваллес, она убежала от меня.

– Вы слышали? – воскликнула Лиллия, подпрыгивая на месте от возбуждения. – Вы слышали? Бабушка и дедушка возвращаются!

Пасеваллес попытался разобраться в этом внезапном извержении.

– Что я слышал? Да, они скоро возвращаются. Возможно, через две недели…

Лиллия замерла на месте, и ее глаза широко раскрылись от важности сообщения и поразительного, замечательного незнания Пасеваллеса.

– Нет! Они здесь!

Он беспомощно повернулся к графине:

– О чем она говорит?

– На самом деле она говорит правду, лорд Пасеваллес. Только что появился курьер. Они еще не здесь, Лиллия, глупая девчонка, но уже очень близко. Курьер говорит, что прошлой ночью они остановились в Дальчестере, но сегодня двигаются по дороге домой.

– В Дальчестере? Значит, они будут здесь завтра вечером! Почему они так быстро вернулись?

Графиня Рона покачала головой:

– Курьер от короля и королевы ничего не сказал – во всяком случае, мне. Он ждет вас в нижнем зале. Вы спуститесь к нему?

– Конечно. – Пасеваллес встал. – Это превосходные новости! Брат Этан, мы продолжим наш разговор в другое время, хорошо?

– Да, милорд. – Выражение лица монаха показалось Пасеваллесу немного мрачным, но лорд-канцлер решил, что воспоминания о разговоре с принцессой-вдовой доставляли ему не слишком большое удовольствие.

«Возможно, он расстроен из-за того, что я использую его в качестве щита против принцессы Иделы. Впрочем, это несущественно».

Тревога Этана и то, что ее вызвало, подождет. Король и королева возвращаются – слишком рано, да, но Пасеваллеса это вполне устраивало. Однако теперь ему предстояло очень многое сделать, чтобы принять их дома, как они того заслуживают.