Читать книгу Корона из ведьминого дерева. Том 2 - Тэд Уильямс - Страница 8

Они ехали на северо-восток через широкие равнины, которые риммеры называли Остердир, все дальше удаляясь из весны в снега, которые растают еще очень не скоро. Лес оставался на севере, а озеро, огромное, как море, тянулось рядом на мили к югу. Мако был доволен, что им удалось выбраться из «ловушки смертных», как он ее называл, но когда Кемме во второй раз за столько же часов сказал: «Четыре Когтя и гигант, и мы прикончили несколько дюжин их лучших воинов!» – командир посмотрел на него с раздражением.

– Королева и не ожидает от нас меньшего, Жертва, – только и сказал Мако, но Кемме больше ничего не говорил.

И все же. Мако был доволен тем, что произошло, и в течение следующих долгих дней не пытался сделать жизнь Нежеру невыносимой, как раньше, хотя обращался с ней с прежним презрением.

Буря следовала за бурей, но плохая погода никогда не мешала хикеда’я, а из-за того, что не защищенная от ветра часть северного мира оставалась практически необитаемой, королевская Рука продолжала двигаться в сторону далекого пика Джиньяхайю’а не только после наступления темноты, но и днем. Но Мако не утратил осторожности: смертный Ярнульф знал эту территорию лучше, чем любой из хикеда’я, и он часто с ним советовался, но Ярнульфу никогда не разрешалось вести Руку за собой или ехать впереди. Мако сам занимал место во главе, пропустив вперед лишь гиганта Го Гэм Гара, который расчищал путь, когда снег становился слишком глубоким для лошадей. Кемме и Саомеджи следовали сразу за вождем, и он изредка с ними совещался. Таким образом, Нежеру и смертный замыкали их маленький отряд.

Ярнульф слегка придержал лошадь, но так, чтобы Нежеру этого не заметила. Она решила, что он хочет поговорить с ней, потому что она опозорена, попытается привлечь на свою сторону и сделать из нее союзницу. Все остальные хикеда’я не верили смертному, и в данном случае Нежеру была с ними согласна. Королевские Охотники считались жестокими одиночками, к тому же они невероятно гордились своей свободой, в то время как остальные их соплеменники носили ошейники рабов. Она не могла поверить, что один из Охотников так легко согласился разделить судьбу отряда Когтей.

– Итак, Жертва Нежеру, – неожиданно заговорил Ярнульф. – Как ты здесь оказалась?

Ей все еще казалось странным, что кто-то с такой необычной внешностью настолько безупречно говорит на ее родном языке. Он даже удваивал звук «к», как хикеда’я, при вдохе, а не на выдохе. И прекрасно понимал тонкости языка, спрашивая у нее «как» она здесь оказалась, а не «почему», что сильно напоминало допрос.

– Меня послала Королева. А как ты оказался здесь, освобожденный раб Ярнульф? – спросила она.

Он улыбнулся, признавая, как и она, что им предстоит долгая, медленная игра, которая может продолжаться несколько дней. В этих бескрайних заснеженных равнинах с нависающим серо-белым небом и чахлыми темными лесами никто никуда не торопился.

– Я пришел из рабских загонов Наккиги, конечно, – сказал он. – Наккиги-Какой-Она-Была, если уж быть точным до конца, из старого города, расположенного снаружи горы. Я родился в замке Белой Улитки, у подножия Стормспейка, и с самого первого вдоха научился бояться Королевы. Так что в этом отношении я ничуть не отличаюсь от тебя.

– За исключением того, что я не носила рабский ошейник и меня учили любить Королеву, а не бояться.

– Одно и то же в конечном счете. – Он бросил на нее насмешливый взгляд. – И я знаю, что ты родилась не в рабском загоне, Жертва. На это указывает каждое твое движение.

– Что ты имеешь в виду?

– Цвет твоей кожи и форма лица говорят мне, что ты полукровка, но ты двигаешься так, как будто ты выросла среди аристократов Наккиги. Я прав?

– Да, – сказала она, уязвленная точностью его догадок. – И что еще ты видишь в моем прошлом, Королевский Охотник?

По его губам промелькнула еще одна довольная улыбка. «Смертные, в особенности этот, слишком охотно делятся своими мыслями, – подумала Нежеру, – их лица подобны книгам, в которых все написано».

– Не только твоя гордая осанка позволяет мне понять, что ты воспитывалась в благородном доме, прежде чем стала членом своего Ордена, – сказал он. – Ты явно знакома с Хаоса-Раши, «Путем изгнанников», которому обучают детей высших кланов. И точность, с которой ты им пользуешься, говорит о том, что ты совсем недавно покинула дом, где провела детство.

– С чего ты взял?

– С годами у ваших людей владение древними жестами становится более свободным и не таким четким. Среди самых старших – например, у советников Королевы, рожденных на земле, – невозможно понять, хотели они что-то сказать или просто пошевелились.

Ему снова удалось застать Нежеру врасплох: этот смертный мог быть кем угодно, только не глупцом. Но их игра уже начала доставлять ей удовольствие.

– В таком случае позволь мне рассказать кое-что о тебе, – сказала она. – У тебя был учитель, какие редко бывают у рабов. Ты изучал боевые искусства и даже верховую езду до того, как покончил с жизнью раба. Ты даже пытался отучить себя от некоторых жестов, тех самых, что послужили поводом для насмешки надо мной, во всяком случае, теперь ты можешь сойти за своего среди риммеров. – Она была вознаграждена легким движением уголка его рта – попадание! – А теперь скажи, зачем ты пытаешься скрыть то, как тебя воспитывали?

– Следует отдать тебе должное, Жертва Нежеру. У тебя острый взгляд, хотя я уже говорил о своем наставнике Ксока прежде. Но причина, заставившая меня отучить себя от языка жестов, привитых мне с самого детства, должна быть очевидна. Как один из Королевских Охотников, я путешествую по землям от границы владений Королевы до Риммерсгарда – а иногда, как в данном случае, до самых северных границ Эркинланда. Мне приходится иметь дело с другими смертными, которых я встречаю во время путешествий, и я часто делаю покупки в их поселениях. Как ты думаешь, что я получу вместо вяленого мяса и зерна, если они узнают, что я один из Охотников за рабами Королевы Утук’ку?

– Полагаю, петлю. И железную клетку для твоих костей. – Теперь улыбнулась Нежеру, совершенно сознательно показывая, что ей было бы очень приятно это увидеть. – Я слышала, что тела предателей часто вешают на границе земель смертных, чтобы показать остальным, что бывает, если они берут серебро Королевы.

– Совершенно верно.

Некоторое время они ехали молча. Далеко впереди Нежеру видела сгорбленный силуэт гиганта, похожий на движущийся сугроб. За ним о чем-то беседовали Мако и Саомеджи, чуть отставал от них Кемме. В последние дни командир и Певец все чаще вели долгие разговоры, нередко спорили, и Нежеру хотелось бы узнать, о чем шла речь. И еще она не понимала, почему господин Саомеджи, Ахенаби, позволил ей остаться в Руке, когда Мако хотел отправить ее в Наккигу для наказания. Конечно, их миссия очень важна, но Лорд Песни, вне всякого сомнения, мог выбрать ей на замену любого из нескольких дюжин воинов из своих Певцов или прошедших подготовку солдат. И Ахенаби, ворвавшись в ее мысли, не мог не узнать, что она солгала, когда сказала, что у нее будет ребенок. Почему он не обратил на это внимания? И ничего не сказал Мако, который продолжал верить в ее ложь.

– Если я прав, а у меня есть основания так думать, ты очень молода для своей расы, – неожиданно сказал Ярнульф, словно подслушал ее мысли. – Почему же ты стала участницей этого тяжелого путешествия – какой бы ни была его цель?

– Я была одной из лучших среди тех, кто проходил обучение в Ордене Жертвы. – Она почувствовала напряжение в своем голосе и разозлилась. Неужели Ярнульфу очевидно, что и она не знает ответа на этот вопрос. – Я убила шестерых вооруженных рабов голыми руками, сделала калеками двух воинов Жертвы во время Игр. Я могу драться не хуже любого мужчины – и лучше большинства.

– О, в этом я не сомневаюсь, – сказал он. – И все же выпуски обученных воинов Ордена Жертвы проходят каждые несколько лет, не так ли? Наверняка есть дюжины других воинов, которые в свое время добились таких же результатов, как ты, и успели побывать в настоящих сражениях. Ведь ты не участвовала в реальных битвах до нашей схватки с эркинландерами?

Нежеру ощутила острую обиду, и ее это удивило.

– Ты ошибся, смертный. Я участвовала во многих сражениях и схватках, – сказала она, пожалуй, слишком быстро, думая об островитянах, которых убила, и о том, кому позволила ускользнуть.

– Вот как. – Он повел себя так, словно она с ним согласилась, что снова вызвало у Нежеру приступ раздражения. – Так кто же твои родители, Жертва? Они должны быть достаточно могущественными, чтобы добиться столь привилегированного положения для своей дочери, хотя она так молода.

– Моя молодость не имеет значения.

– Неужели? А для меня она значит многое. Ваш народ живет в сто раз дольше, чем мой, – однако я могу поспорить, что, несмотря на твое высокое положение и полученные почести, я прожил больше в этом мире, под этими звездами. – Он указал в сторону ночного неба. – Я прожил двадцать восемь лет. А сколько ты?

– Не имеет значения. – Она постаралась, чтобы ее лицо ничего не выражало, но сейчас ей хотелось его убить, чтобы прекратить насмешки. – Ты наносишь мне уколы, чтобы самому не отвечать на мои вопросы.

Бледно-голубые глаза пристально смотрели на Нежеру.

– В таком случае я приношу свои извинения. В некотором смысле я гость и должен вести себя лучше. Задавай свои вопросы, Жертва. Есть ли во мне то, что вызывает у тебя интерес?

– Интерес? Может быть. – Нежеру понимала, что потеряла хладнокровие. Она молча повторяла Молитву Верных Слуг, пока к ней не вернулась способность ясно мыслить. – Твои стрелы отличаются от наших, – наконец сказала она.

Он приподнял брови, делая вид, что удивлен.

– Ну да, это серьезный повод для беспокойства.

– Сам по себе нет. Но на твоих стрелах перья ястреба или орла. А мы, Жертвы, используем перья черных гусей.

– Ты хочешь устроить соревнование, чтобы выяснить, чьи стрелы лучше летят в цель? Пусть я и не хикеда’я, но до сих пор никто не усомнился в моем умении стрелять из лука.

– Я не ищу соревнования – хотя было бы любопытно устроить его как-нибудь между нами. – Нежеру позволила себе слегка улыбнуться. Она ощутила силу, словно сдвинула край плаща, чтобы показать острый клинок. – Однако я следовала за тобой по склону горы в ту ночь, когда мы ускользнули от армии смертных, я видела много стрел с таким оперением, как у тебя, и все они торчали из стволов деревьев.

Некоторое время они ехали молча.

– Боюсь, я тебя не понимаю, Жертва.

– О, думаю, ты все прекрасно понимаешь, освобожденный раб. Для того, кто называет себя искусным лучником, ты слишком редко попадал в тела смертных.

Он небрежно тряхнул головой.

– В горах было полно смертных в ту ночь, они окружали нас со всех сторон, когда мы начали прорываться к свободе. Я не могу отвечать за все стрелы, на которых не было оперения черных гусей.

– Верно. Но лишь немногие из наших смертных врагов могли стрелять нам в спины, поэтому я все еще не понимаю, как такое количество стрел, летевших по направлению нашего бегства, могло не попасть в цель – если только ею не являлись деревья.

Лицо смертного превратилось в маску – как у истинного хикеда’я, исполняющего свой долг.

– Ты хочешь что-то мне сказать, Жертва?

– Называй меня Нежеру, пожалуйста. Я полагаю, мы уже достаточно давно знакомы, не так ли? В конце концов, мы вместе сражались, вместе убивали смертных, а теперь вместе путешествуем. А я буду называть тебя Ярнульф. Или это не твое настоящее имя?

– Оно такое же настоящее, как любое другое. – Он снова посмотрел на нее, но теперь в его глазах она увидела заметно больше уважения. – Ты так и не ответила на мой вопрос. Откуда в тебе кровь смертных?

Она немного подумала.

– От моей матери. Она риммер, как и ты.

– И тоже рабыня, как я и остальная часть моей семьи?

– Не совсем. – И это было правдой – на самом деле не существовало других таких же отношений, что связывали благородного отца Нежеру и ее мать чужестранку. – Но я полагаю, что ей должна быть знакома твоя жизнь.

– Надеюсь, что нет, леди Нежеру. Потому что я бы никому не пожелал такой жизни, как моя.

И он совершенно неожиданно для Нежеру пришпорил коня и не сбавлял хода, пока не оказался посередине между ней и остальной частью отряда.

«Да, – подумала она не без удовольствия. – Нам предстоит долгая и неспешная игра».

Его самым ранним воспоминанием был холод, когда он прижимался к другим детям в рабских бараках. Ветры, спускавшиеся с Норнфеллса и кружившие около великого Стормспейка, казалось, никогда не стихали, неизменно пытаясь отыскать путь в примитивные здания, и под их свистящие песни прошло все его детство. Даже рядом с другими дрожащими ребятишками, чьи худые тела жались друг к другу, словно мышата в гнезде из тряпок, Ярнульф никогда не мог согреться.

Он помнил холод и, конечно, голод. Хикеда’я считали детей пригодными лишь к самому легкому труду, пока они не достигали определенного размера, обычно в возрасте десяти лет, и не особенно заботились о питании потомства рабов. Тех, кто оказывался достаточно сильным и выживал, имело смысл поддерживать, остальные не заслуживали хорошего зерна, так что детей кормили лишь так, чтобы они не умирали от голода. А если те, кто побольше, забирали еду у тех, кто меньше, это лишь доказывало, что более сильные достойны жизни и, вне сякого сомнения, принесут своим владельцам пользу. Больных оставляли умирать. В течение столетий хикеда’я так же поступали и со своими детьми – зачем же относиться иначе к потомству смертных рабов?

Ярнульф знал свою мать Рагну лишь в течение нескольких первых лет своей жизни, и хотя ему казалось, что он все еще помнит ее лицо, полной уверенности у него не было. Однако он не забыл ее голос, одну из немногих хороших вещей из своего детства. Чудесный, нежный и сладкий, как пение птицы. Ее тихие слова, когда они прижимались друг к другу ночью и она старалась не разбудить остальных, были его единственными приятными воспоминаниями. Она рассказывала ему истории о своей семье и народе и даже научила читать и писать древние руны предков, которые они принесли с собой, когда пересекли океан и оказались в Светлом Арде.

Когда ему исполнилось восемь лет – его брату Ярнгримнуру было на год меньше, а сестре Грете всего четыре, – умерла еще одна женщина-рабыня, и их мать забрали в замок, чтобы она ее заменила. Ярнульф, его брат и сестра больше никогда ее не видели.

Ярнульф делал все, что мог, для брата и сестры, особенно для Греты, обнимал девочку долгими ночами, когда ветер пробирался в многочисленные щели в стенах холодных каменных зданий, которые хикеда’я называли «рабскими амбарами». Бывали ночи, когда Грета дрожала по несколько часов подряд даже во сне. Его брат также страдал, и в первую же зиму после ухода матери Ярнгримнур умер от потницы, а его тело увезли на тележке в Поля безымянных, чтобы сжечь.

Рабские амбары, как и сами рабы, принадлежали замку Белой Улитки, одному из самых крупных поместий Наккиги-Какой-Она-Была, городу внутри горы, который когда-то тянулся далеко за подножие великого Стормспейка. Старый город был чудом рифленого камня и широких дорог, огромных каменных зданий и стен, но практически превратился в руины. И все же часть старых семей отказывалась уходить внутрь горы; они продолжали придерживаться прежних обычаев, жили в древних замках, примостившихся на горных склонах, надзирали за собственными рабами и фермерами-арендаторами, вместо того чтобы предоставить эту работу надсмотрщикам, которые и сами являлись рабами. Хозяева замка Белая Улитка и других внешних поместий выращивали овец, домашний скот и лошадей на насыпях, расположенных на восточных склонах горы Стормспейк, продолжая жить по законам предков, когда те только прибыли в эту землю изгнания, которую называли До’зае не-Согейа – Садом Теней.

Ярнульф унаследовал от матери и давно утраченного отца не только стройное сильное тело, рост и знание древних рун. Мать научила его смотреть и думать, объяснила, что для того, чтобы победить силу, не обязательно быть сильнее.

«Пойми меня правильно, – однажды сказала она. – Мы так же сильны, хотя являемся рабами. Помни, мы из клана Ярн – Железного клана, – а фейри всегда ненавидели и боялись железа».

Снова и снова Рагна требовала, чтобы он учился держать свой гнев под контролем, напоминала, что есть другие способы сражаться и даже побеждать.

«Ум сможет спасти тебя там, где сила и размер не будут иметь значения, – сказала она ему и для примера поведала историю о боге огня Локене, однажды обманувшем короля огров. – Терпение тоже очень полезная черта, потому что Время способно осуществить то, что не под силу людям».

Ярнульф особенно любил именно эту историю, потому что знал про гигантов. Он часто наблюдал, как работают огромные существа – хикеда’я называли их раони, – они перемещали тяжелые камни и балки для своих хозяев, потому что были такими же рабами, как и Ярнульф. Когда он их увидел, Ярнульф понял, что есть враги, с которыми он никогда не сможет сражаться, и этот урок никогда не забывал. Вот почему, после того как их мать забрали и она стала домашней рабыней, юный Ярнульф сдерживал свой гнев до тех пор, пока у него внутри все не выгорело, но ничего не сказал и не сделал.

«Ум сможет это сделать, – повторял он себе снова и снова, хотя его кровь кипела. – И еще терпение, – думал он, цепляясь за любимую поговорку Рагны в тот момент, кода ее уводили, даже не позволив оглянуться, – потому что Время способно осуществить то, что не под силу людям».

Однако то был день, наполненный горечью, и эта рана так никогда и не затянулась.

По мере того как он становился старше, его стали выбирать для работы, которую хикеда’я поручали молодым рабам. Ему приходилось жать ячмень на крутых склонах, пока его кожа не начинала чесаться, носить воду для жнецов, нечистоты в поля, складывать мусор в кучи. Постепенно он начал общаться с детьми хикеда’я. Поместье, окружавшее замок Белой Улитки, представляло собой маленький город, где поселились самые разные люди. Гиганты и подменыши, которых называли пенги, казалось, мало отличались от животных и считались еще более низкими существами, чем Ярнульф и его смертные соплеменники, но в самом замке жило несколько каст хикеда’я – Связанные родством, Давшие клятву и Полноправные. Связанные родством были фермерами, имели лишь немногим больше свободы, чем рабы, но считались хикеда’я: даже самые убогие и захудалые из них обладали полной властью над любыми смертными. Давшие клятву являлись воинами и слугами, а также занимали другие важные должности. И, конечно, господин и его семья, Полноправные, каста тех, кого сама Королева причислила к аристократии.

Ярнульф крайне редко видел детей Полноправных, которые росли и получали образование во внутренней цитадели замка. Юные сыновья и дочери Давших клятву каждый день приходили на невспаханные поля, расположенные рядом с рабскими амбарами, где изучали искусство войны, ведь всем хикеда’я, за исключением Связанных родством, следовало уметь сражаться.

Сначала Ярнульф лишь наблюдал за ними, когда у него выдавались свободные мгновения. Его особенно заинтересовал их наставник – старый хикеда’я с резкими чертами лица. Ярнульфу было трудно определять возраст своих хозяев, которые не старели, как смертные, но наставник двигался так неспешно, что это говорило об опыте, к тому же он не оставлял свои волосы белыми, как большинство других мужчин, а окрашивал их в серый оттенок ведьминого дерева, вышедший из моды задолго до того, как родились дедушка и бабушка Ярнульфа.

Он узнал, что старик был знаменитым фехтовальщиком и когда-то командовал Жертвами, и что его зовут Денаби сей-Ксока. Никто из других рабов ничего больше о нем не знал, но все в поместье слышали его пронзительный голос, когда он кричал, отдавал приказы или насмехался над своими учениками, юными хикеда’я, лишь немногим старше и крупнее Ярнульфа. Молодой раб благодарил судьбу за этот голос, ведь он слышал его с большого расстояния и запоминал все, что говорил старый воин своим подопечным.

Скоро Ярнульф стал стараться поскорее завершить свою работу, чтобы провести хотя бы несколько мгновений возле края тренировочного поля, откуда он наблюдал, как юные хикеда’я учатся владеть мечом, копьем и стрелять из лука. Через некоторое время, разочарованный тем, что у него нет собственного оружия, Ярнульф ночами, после того как его сестра засыпала, делал себе деревянный меч из обрезков, прикрепляя к нему камни с помощью украденной бечевки, чтобы получить необходимый вес. Он прятал его в березовой роще, рядом с тренировочным полем, оставался в тени, скрывавшей его (как он думал) от молодых воинов, поглощенных занятиями, и имитировал их движения.

Когда глазастые ученики хикеда’я наконец его заметили, что было практически неизбежно, последовало наказание, быстрое и болезненное. Полдюжины молодых хикеда’я перепрыгнули через ограду и побежали к нему. Ярнульф и оглянуться не успел, как его окружили. Несколько мгновений ему удавалось держать их на расстоянии с помощью своего деревянного меча, но очень скоро они сумели сократить дистанцию и все вместе на него навалились. Они избивали его плоской стороной мечей, пока он не упал на землю, а потом некоторое время пинали ногами, так что ему показалось, что он сейчас умрет от боли и невозможности сделать вдох. После того как они сломали его деревянный меч и разбросали куски, как цветы на похоронах, дети его хозяев вернулись к своим тренировкам.

Ярнульф довольно долго лежал на животе, вжимаясь лицом в холодную влажную землю, ему хотелось встать или хотя бы отползти, но ребра болели так сильно, что он не мог даже приподняться. Он чувствовал, как перемещается по небу солнце, и знал: если сейчас не поднимется на ноги и пролежит здесь всю ночь, то умрет. Но любое движение приводило к тому, что одна разбитая часть тела соприкасалось с другой, столь же изувеченной. Он беззвучно плакал, не в силах пошевелиться, несмотря на усиливающийся ветер.

– Клянусь Садом, что здесь лежит? – Голос был веселым, но насмешливым. – Может быть, маленькая мышка, с которой поиграл кот? Бедная мышка. Счастливый кот.

Ярнульф попытался перевернуться, чтобы посмотреть, кто говорит, но боль была слишком сильной.

– Или рыба выбралась из озера Румия и попыталась ходить, как животное? Как странно видеть рыбу на таком большом расстоянии от воды.

Это сводило с ума. Ярнульф подтянул под себя колени, но не сумел сдержать стона от боли, вспыхнувшей сразу в нескольких местах. Однако он задушил крик – вместо него получился хриплый клекот из-за стиснутых зубов – и наконец ему удалось немного приподняться и увидеть, кто над ним потешается. Сам Ксока, старый воин, тренировавший Давших клятву, смотрел на него веселыми глазами. Пожилые хикеда’я выглядели так же, как молодые, но столетия, проведенные под солнцем и ветром, оставляли свой след на лишенном возраста лице. Ксока был не так красив, как молодые хикеда’я, и казалось, будто его лицо высечено не слишком тонкими и острыми инструментами.

Ярнульф сумел встать на четвереньки, но ему было тяжело держать голову поднятой.

– У тебя есть имя, маленькая мышка, маленькая рыбка? – спросил мастер оружия. – Или ты собака? Ты выглядишь как собака, когда стоишь на четырех конечностях.

Почему такой важный мастер тратит свое время и смеется над умирающим рабом? Ярнульф продолжал молчать.

– Однако ты не виляешь хвостом, – продолжал Ксока. – Я назову тебя Сан’накуно, Печальная собака. – Он подошел ближе. Мастер клинка был одет в свободное черное одеяние воина, но без знаков различия, белые ноги оставались босыми. Одна из его тонких, покрытых мозолями рук коснулась бока Ярнульфа, ощупывая места, куда раз за разом раба пинали его ученики. – Я люблю собак, – сказал Ксока, – особенно собак, у которых есть сила духа. Я предлагаю тебе сделку. Если ты сегодня сможешь сам добраться до рабского барака и прийти ко мне после того, как твоя работа будет закончена, я научу тебя, как должна кусаться собака. Ты бы этого хотел?

Ярнульф не понял – кусать? Он продолжал молчать.

– Или можешь остаться здесь. Ты и сам знаешь: никто тебе не поможет – отбившиеся от стада умирают.

И с этими словами старый хикеда’я повернулся и зашагал в сторону тренировочного поля.

К тому времени, когда Ярнульфу наконец удалось подняться на ноги и начать долгий путь к рабским баракам, солнце давно опустилось за великой горой. Всю ночь он так дрожал, и холод был таким жестоким, что после того, как ему удалось заснуть, Ярнульфу приснилось, что он умер и лежит вместе с братом Ярнгримнуром на пылающей погребальной лодке, как их древние предки. Но на следующий день он сумел подняться с постели, когда прозвучал звонок, призывающий рабов вставать, и побрел на работу.

Зью Ксока его ждал, верный своему обещанию. Старый мастер ничего не сказал, лишь швырнул Ярнульфу тренировочный меч.

– Покажи мне двенадцать стартовых позиций, Сан’накуно.

И с этого момента у Ярнульфа появился учитель. Уроки проходили, только когда у старого мастера клинка было подходящее настроение, а это случалось далеко не каждый день, во всяком случае, сначала, но достаточно часто у Ярнульфа появлялась возможность практиковать что-то новое по ночам, когда остальные рабы спали. Он незаметно выбирался из бараков, чтобы иметь возможность тренироваться с деревянным мечом, который он прятал в деревьях, рядом с рабским амбаром. Даже в самую холодную погоду он выходил из барака и начинал беззвучный танец атаки и защиты, пока руки и ноги не становились синими от холода. В некоторые ночи он едва успевал вернуться в постель до того, как звучал звонок и ему приходилось снова приниматься за работу.

Ксока никогда этого не говорил, но Ярнульфу казалось, что на мастера произвели впечатление его способность к учению и упорство, с которым он занимался. Тем не менее он обращался с Ярнульфом не менее сурово, чем с другими учениками: практически не разговаривал, а большую часть поправок делал при помощи плоской части своего меча – наносил быстрые болезненные удары по незащищенному запястью или голове, но постепенно таких ударов становилось все меньше и меньше.

Так Ярнульф рос, чувствуя, что проживает две жизни, сонную, когда работает, и истинную, которую проводил, защищаясь от выпадов Ксоки при помощи Формы Тени и Формы Воды и отвечая собственными изощренными атаками. Когда у него получалось неплохо, мастер отходил от него с едва заметной улыбкой, и Ярнульф чувствовал, что нашел свою истинную цель в жизни.

Лишь значительно позже он понял, что Денаби сей-Ксоку не интересовал лично он, Ярнульф. Для него он был лишь объектом обучения. Старый хикеда’я испытывал удовлетворение от мысли, что способен натренировать даже нечистокровного щенка – смертного! – сражаться так же хорошо, как высокорожденные дети его расы. В некотором смысле Ярнульф был не более реален для мастера клинка, чем кусок мыльного камня, на который скучающий мужчина, чьи лучшие дни уже давно позади, тратит свое время, чтобы вырезать бога или фигурку любимого пса. Ярнульф не был для Ксоки человеком, просто он так развлекался.

Но Ярнульф долго этого не понимал и осознал только через несколько лет, которые стали лучшими в его юности.

А потом настал день, когда пришли солдаты Хамака и забрали его сестру Грету.

* * *

– Ты давно молчишь, – сказала Нежеру.

Ярнульф заморгал. Он смотрел вперед, но ничего не видел, хотя перед ним расстилалась широкая тропа, которую проделал гигант, оставив сугробы по обе стороны, словно после огромной океанской волны.

– Я был занят… воспоминаниями.

– Ну, это я и сама поняла.

Она действительно была странной, эта Жертва. Она практически прямо сказала ему, что он даже не пытался убивать солдат Эркинланда во время их бегства. Ярнульф подозревал, что у нее также возникли сомнения относительно стрелы, пущенной им со склона холма. И вместе с тем ему казалось, что любопытства в ней больше, чем недоверия. Такие молодые хикеда’я, как она, редко достигали внутренних границ Наккиги, но тех немногих, которых он встречал, наполняла неколебимая вера не только в Королеву и Священный Сад, но и в отвратительную животную низость смертных. Почему же Нежеру другая?

Конечно, она наполовину смертная, но он жил с полукровками в бараках, и они еще больше ненавидели смертных, чем хикеда’я с чистой кровью. Всю жизнь Ярнульфа хикеда’я использовали смертных женщин для рождения детей. Среди высших кланов, семей рожденных на Земле, такое случалось, но редко. А вот то, что полукровка вроде Нежеру смогла достичь высокого положения в столь юном возрасте – его удивляло. Даже молодым смертным в землях смертных редко выпадала подобная честь.

Нет, здесь была какая-то тайна, но до тех пор, пока он не узнает о ее отце и его месте среди окружения Королевы, он мог лишь строить предположения. А предположения, как он узнал на собственном опыте, часто становятся врагами действия.

«Важно лишь то, как ее лучше всего использовать. Потому что я поклялся исполнить святой долг и не обману твои ожидания, господи», – подумал он.

– А ты никогда не задумывалась о том, какие шутки играет с нами судьба? – спросил он вслух.

Сначала ему показалось, что ее лицо выражает лишь презрение, но потом подумал, что за ним может скрываться что-то еще. Тревога?

– Судьбы не существует, – сказала она. – Как и шуток. Я делаю то, что приказывает Королева. Это единственный путь, и, если я остаюсь на нем, никаких сомнений быть не может – никаких шуток, как ты их называешь.

– Я говорю об одном, а ты совсем о другом, – сказал он, убедился, что остальные находятся достаточно далеко, и только после этого продолжал: – Я говорю о неправдоподобности, а ты называешь это сомнениями, словно весь мир вступил в заговор против тебя. Я попробую подойти с другой стороны. Насколько вероятно, что тебе оказана огромная честь, Жертва Нежеру, и ты стала Когтем Королевы, когда сотни и сотни других Жертв, которые старше тебя и обладают большим опытом, такой чести не удостоились?

– Ты уже задавал этот вопрос. Я тебе ответила. Я заслужила свое место.

– Но, если ты так хороша, если ты такой редкий воин, почему твой командир так жестоко тебя наказывает?

Она бросила на него быстрый ненавидящий взгляд.

– Ты ничего обо мне не знаешь, смертный. Ничего не знаешь о нас.

– Я видел твою спину, видел шрамы. Они еще не полностью зажили. И не думай, что я за тобой шпионю, – это произошло случайно. Ты скромна для своей расы. Большинство из вас равнодушно относятся к наготе, потому что, в отличие от нас, жалких смертных, вы почти не ощущаете холода. Но ты не такая, Жертва Нежеру, ты осторожна – или стыдишься выставлять напоказ свои раны. Тем не менее я их видел.

Она заметно побледнела, и он подумал, что она стала похожа на статую из мрамора.

– Я заслужила наказание. Я не сумела исполнить свой долг.

– И все же однажды, несколько дней назад, ты упоминала своего отца. Теперь, после того как Королева проснулась, он очень занят, так ты сказала. Полагаю, он аристократ, занимающий высокий пост. Я прав?

Она выглядела так, словно хотела оказаться подальше от него. Да, она очень молода, подумал он: несмотря на застывшее лицо и выдержку хикеда’я, она еще не научилась полностью скрывать свои чувства. Ярнульф долго был Охотником, и норны давно стали его добычей – его жертвами. Он видел, как она мучительно размышляет, прячась за маской невозмутимости.

– Кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы? – спросила она. – Почему бы тебе не пойти и не спросить у Мако про его отца?

– Потому что тогда мне пришлось бы с ним сражаться, и один из нас умер бы. В любом случае это уменьшило бы наши шансы выжить в этих опасных землях. Ты не такая, как командир Руки Мако. Он знает лишь то, чему его научили, и ему достаточно. А для тебя – нет, хотя сомнения – такое слово ты употребила, не так ли? Сомнения? Они тебя пугают. Это очевидно. Но почему?

– Твои вопросы бессмысленны и нежелательны, смертный. Более того, теперь я уже совершенно уверена, что ты хочешь навредить нашей Руке и миссии.

– Ты, как никогда, далека от правды. Я хочу, чтобы миссия закончилась успехом.

И на этот раз Ярнульф не старался скрыть свои чувства, потому что он не лгал.

Несмотря на схожесть с лицами и телами смертных и даже хикеда’я, Вийеки не мог заставить себя поверить, что пенги, подменыши тинукеда’я, больше, чем животные. Старейшие строители его Ордена утверждали, что помнят времена, когда даже самые убогие из них умели говорить, но сейчас это казалось совершенно невозможным. И когда он смотрел в пустые, похожие на коровьи, глаза людей-носильщиков, стоявших рядом с огромным воротом и дожидавшихся команды надсмотрщика, Вийеки обнаружил, что сама идея представляется ему непостижимой.

– Взойдите на тележку, Верховный магистр, – произнес голос у него за спиной. – Нам предстоит долгое путешествие.

Вийеки повернулся к высокому солдату в серебристой драконьей маске.

– Назови мне еще раз свое имя, офицер, чтобы я знал, кого винить, если это приключение закончится неудачно.

Стражник склонил голову.

– Я С’айессу, Первый оруженосец Хамака, и облачен специальными полномочиями самой Королевой.

Вийеки посмотрел на накидку солдата и простой лабиринт, который он носил в качестве эмблемы.

– Но у тебя лишь шлем Хамака, а не гребень Хамака.

– Вот почему меня называют оруженосцем, Верховный магистр.

– Но тогда кому ты служишь? Не Королеве Утук’ку.

– Мы все служим Королеве, Верховный магистр.

– Просто скажи мне, кто послал тебя за мной, приказав поднять с постели в час отдыха. Если дворец, то почему мы направляемся не туда?

Голос стражника не изменился.

– Мне запрещено говорить больше, чем я уже сказал, Верховный магистр. Но скоро вы все узнаете, если взойдете на тележку.

То, что задумали те, кто его призвал, явно не было секретом. Почти все в его доме, жена Кимабу, секретарь и слуги видели солдата и его символ лабиринта, когда он ждал у входной двери, а он обычно означал приказ прибыть во дворец Омейо. Однако посланец при всех заявил, что они направляются в другое место, и никто из свиты Верховного магистра Вийеки не должен следовать за ним. Кимабу, естественно, стала возражать, настаивая, что следует дождаться более внятного приказа, но Вийеки уже много лет участвовал в смертельно опасных политических интригах Наккиги, и столь странный призыв его даже несколько заинтриговал.

Однако ему не нравилось широкое отверстие, из которого поднимался пар и которое вело вниз, под город, а также древняя тележка у ворот, готовая спустить его в глубины великой горы.

– Я не могу поверить, что Королева намерена встретиться со мной в таком месте, – сказал он.

– Королевы там нет, Верховный магистр, – ответил стражник. – Это я могу вам сказать.

– Его преосвященство Ахенаби? Верховный магистр Зунияби?

Стражник покачал головой.

– Пожалуйста, Верховный магистр. Тележка ждет вас.

После некоторых колебаний Вийеки шагнул в шахтную тележку. Стражник в драконьем шлеме последовал за ним, закрыл дверцу на задвижку и дал сигнал надсмотрщику носильщиков. Огромные существа, лишь немногим меньше диких гигантов, начали поворачивать ворот.

Массивные веревки заскрипели, и тележка, вздрогнув, стала опускаться вниз, минуя один уровень за другим, уходившие в глубины горы, где носильщики и другие рабы добывали серу и золото. Тележка раскачивалась и дрожала, Вийеки почувствовал, что воздух становится теплее, у него заложило уши, а еще что-то пульсировало в нем самом, какое-то неуловимое неудобство, которому он никак не мог найти названия.

Наконец тележка застонала и остановилась, и стражник в маске дракона открыл дверцы.

– Идите вперед, Верховный магистр.

Неприятное чувство усилилось, и Вийеки впервые охватило настоящее нежелание идти дальше.

– А как же ты?

– Мне нужно отвезти обратно пассажира, потом я вернусь за вами. – Стражник явно испытывал раздражение из-за колебаний Вийеки. – Вам не следует бояться, Верховный магистр.

Вийеки спустился с тележки и зашагал по коридору с низким потолком. Тренированный взгляд сообщил ему, что проход пробит в горе очень много лет назад, во всяком случае, с помощью каменных инструментов, а не металлических или из ведьминого дерева, которыми пользовались в последние столетия. Странное внутреннее неудобство усилилось, словно он стоял на носу раскачивающегося на волнах корабля; от идущего со всех сторон жара на коже выступил пот. Вийеки замедлил шаг, но это никак не повлияло на его ощущения, и он вознес безмолвную молитву Силе Королевы и пошел дальше.

Через несколько поворотов коридор неожиданно привел его в огромную пещеру естественного происхождения – во всяком случае, так подсказал ему опытный взгляд. Мерцающий желто-красный свет окрашивал ее в цвет огня, расселина в центре изрыгала пар и дым, словно он оказался в уменьшенной версии Зала Колодца. Время от времени, словно язык голодного дракона, пламя вырывалось из расселины в камне. Если не считать этого, каменная пещера казалась совершенно пустой, хотя жуткий жар и давление стали сильнее. Теперь Вийеки чувствовал не только тошноту, но и нечто более острое, вроде растущего ужаса, сжимавшего грудь, во рту и горле у него пересохло.

«Что это за место такое? Пещера, которая находится настолько ниже всех действующих шахт? Но никто из Строителей здесь не работал, по крайней мере, в мои времена», – подумал он.

Вийеки долго смотрел на меняющийся свет и тучи в центре пещеры, прежде чем сообразил, что мрак, парящий в облаках пара над расселиной, есть нечто большее. На самом деле у него были руки и ноги и развевающийся плащ. Грудь Вийеки сжало еще сильнее, сердце забилось быстрее.

«Неужели они кого-то тут повесили? – объятый внезапным ужасом, подумал он. – Возможно, здесь совершаются казни? Да защитит меня Сад, быть может, моя семья не зря испытывала страх? Так вот почему меня привели в это тайное место?»

Он замер, не желая подходить ближе к яме и парящей над ней тени.

– Интересно, как долго он будет падать, если я его столкну, – произнес голос рядом с его ухом. – И успеет ли свариться, пока летит вниз?

Даже Вийеки, ветеран, который провел столетия в темных залах Наккиги, едва не вскрикнул от внезапного страха. Он резко развернулся, и его рука легла на рукоять висевшего на поясе кинжала.

За спиной у него стоял Джиджибо Мечтатель, странный прапрапраплемянник Утук’ку, чье узкое лицо то поднималось, то опускалось вниз.

– Лорд Джиджибо, вы меня напугали. – Взгляд Вийеки беспомощно вернулся к парившей над расселиной темной фигуре, которая подрагивала в мерцании оранжевого пламени. – Кто это? И почему меня сюда привели?

– Неужели он не знает? – спросил родственник Королевы. – Я не думал, что он такой глупец. Разве он не помнит, как я ему сказал, что его семья замечена? – А затем, через мгновение, не меняя интонации: – Да, я бы хотел сегодня поесть вяленого лосося. – Джиджибо ткнул костлявым пальцем в сторону темной фигуры в клубах пара: – Ты только посмотри, магистр Вийеки. Там ответ на оба твоих вопроса.

Вийеки взглянул на диковинную фигуру.

– Вы хотите сказать, что это не пленник?

– О, он совершенно определенно пленник, – заявил Мечтатель. – Но совсем не такой, как ты думаешь. Хм-м-м, да, интересно, что будет, если содрать с твоего тела всю кожу.

Во время предыдущих встреч с Джиджибо Вийеки понял: лучше всего делать вид, что слова, произнесенные безумцем вслух, попросту не звучали, какими бы ужасными или шокирующими они ни казались.

– Я все еще не понимаю вас, лорд Мечтатель. Кто меня призвал?

– Я не могу задерживаться здесь и разговаривать, благородный лорд Вийеки, – нетерпеливо заявил Джиджибо. – Ты знал, что однажды, когда мы все умрем, мы будем пахнуть точно так же? Змея в тележке с яблоками ждет, чтобы вернуть меня в мои покои, ты же понимаешь. – Он усмехнулся. Мечтатель походил на плохо сделанную вещь – кожа слишком туго натянута на костях, глаза слишком широко раскрыты. Даже зубы у него были кривыми. – Вы только посмотрите на него, он нахмурился! – сказал Мечтатель. – А ведь он еще не встречал Шепчущую. Как бы я хотел заполучить его дочь-полукровку! Я не стану снимать с него кожу, нет, нет. Слишком грубо. Тогда я не смогу ничего узнать, верно?

И с этими словами Джиджибо сделал преувеличенно низкий поклон и зашагал прочь в том направлении, откуда пришел Вийеки и где его, вероятно, ждала шахтная тележка. Вийеки в смятении смотрел ему вслед, встревоженный тем, что сказал Джиджибо о его дочери. И лишь через мгновение он вспомнил другие слова, произнесенные Мечтателем.

«Шепчущая, – подумал Вийеки. – Неужели он имел в виду?..»

«У нас мало времени», – произнес голос, и по спине Вийеки пробежал холодок.

Голос прозвучал не возле его уха, а прямо в мыслях, и на этот раз это был не голос Королевы, а нечто более напряженное и далекое, словно ему пришлось преодолеть длинный, длинный туннель.

«Не обращай внимания на святого дурачка, – продолжал голос, и эти слова показались Вийеки твердыми и сухими кусочками дрейфующего пепла. – Он не является частью того, что тебе предстоит сделать».

Вийеки, чувствуя, как сердце быстрее забилось у него в груди, резко повернулся, но не увидел того, кто произнес эти слова. Затем краем глаза он уловил движение, и его взгляд вновь переместился вверх. Темная фигура в развевающемся плаще опускалась с большой высоты, медленно вращаясь в потоках пара и мерцающего света пламени, вырывавшегося из расселины.

Нет, не опускалась, понял Вийеки через мгновение. Здесь не было проводов, веревок или петли. Он никогда не видел ничего подобного, ни у великого волшебника Ахенаби, ни у самой Королевы Утук’ку.

– Что вы от меня хотите? – снова спросил он дрожащим голосом, и ему стало стыдно.

Теперь, когда темная фигура спустилась ниже и парила над расселиной, он увидел, что лицо под капюшоном лишено черт и скрыто бинтами, в том числе рот и глаза. Вийеки содрогнулся. Теперь он знал, кто его призвал, но это не помогло ему успокоиться. Существо остановилось, слегка покачиваясь в потоках горячего воздуха, поднимавшегося из огненной расселины. Страшная аура смерти омыла магистра – не запах, но нечто более глубокое, находившееся вне восприятия его чувств, ужас, от которого в страхе и отвращении содрогнулся разум.

«Я один из высших аристократов Королевы», – сказал он себе, хотя едва мог ясно мыслить, и постарался дышать ровнее, чтобы собраться с силами и заговорить.

– Леди Омму, Шепчущая, – сказал он, и даже произнесенное им имя наводило ужас. – Великая госпожа, вы призвали скромного слугу Королевы?

Долгие мгновения лишенное лица существо не отвечало, и Вийеки не сомневался, что оно слушает оглушительную пульсацию его наполненной ужасом крови. Даже Королева никогда не вызывала в нем такого трепета.

«Магистр Вийеки, я наблюдала за тобой. – Мысли Шепчущей доходили до него фрагментами шепота, словно их доносил меняющийся ветер, и впивались в его собственные точно когти крыс. – Из пустошей смерти я видела вещи, которые были недоступны даже Королеве, пока она дрейфовала в джи’индра сквозь страну снов и смерти. Я видела твою родословную, подобную сияющей дороге, ведущей до настоящего момента и к тому, что придет потом».

Все в нем взывало к бегству, но Вийеки заставил себя стоять и слушать ужасный шепот и отвечать самым твердым голосом, на который он был способен.

– Невозможно поверить, что я могу быть вам интересен, великая госпожа. Только не хикеда’я из Красной Руки. Только не той, что сумела дважды вернуться из страны смерти.

«Ты важен для меня… из-за целой цепочки обстоятельств. По другую сторону смерти… Я многое видела. – Каждое слово эхом отдавалось в сознании Вийеки. – Возможно, ты станешь частью великого. Скоро Королева даст тебе задание, но твоя кровь говорит мне, что тебе предстоит совершить нечто большее… спасти народ хикеда’я. Ты меня понимаешь, маленький магистр? Огромные события… пришли в движение».

Вийеки склонил голову, но не от благоговения, а из-за того, что не мог долго смотреть на неестественный свет, пробивавшийся сквозь бинты Омму, которые скрывали ее лицо.

– Два задания, но только одно из них от Матери всего сущего. Я не понимаю вас, госпожа.

«Да, не понимаешь, – сказала Шепчущая, и ее голос был подобен ветру, долетавшему из самого отдаленного и одинокого места, когда-либо существовавшего в мире. – Ты не можешь. Помни одно. Я пришла из-за пределов смерти – от берегов Небытия. Я могу говорить только правду. Так знай, наступит момент, когда для завершения великого деяния тебе придется сделать выбор».

– Что… что вы имеете в виду, госпожа?

«Чтобы спасти то, что ты любишь, ты будешь вынужден убить то, что любишь еще больше. Если ты потерпишь неудачу, все будет кончено. Твой народ – а это еще и мой народ – умрет и исчезнет навсегда».

Вийеки вдруг почувствовал себя беспомощным, больным.

– Но почему я, госпожа? Моя кровь ничто по сравнению с кровью величайших представителей нашего народа!

И голос послышался снова, такой далекий, словно он приплыл из-за луны и звезд.

«С тем же успехом ты можешь спросить, почему верх не является низом… или темнота это не свет. Таков порядок. И я могу говорить только правду. А теперь оставь меня. Я хочу умыться в крови земли. Мне холодно в вашем мире, ты же видишь… так холодно!»

Внезапно Омму повернулась к нему спиной, ее плащ с капюшоном стал развеваться медленнее, чем должен был, и она начала подниматься вверх, пока не превратилась в небольшое пятно мрака над мерцающим пламенем, словно паук, незаметно поджидающий жертву на краю паутины.

Вийеки не стал кланяться, но, спотыкаясь, поспешил покинуть пещеру, ему хотелось поскорее добраться до длинного вертикального туннеля и шахтной тележки, которая поднимет его туда, где все имеет смысл. Его кожа была холодна как лед, а сердце превратилось в камень, с грохотом бьющийся в груди. Главный Строитель, который провел многие и многие годы в самых глубоких пещерах под землей, никогда в жизни так не мечтал вдохнуть свежего воздуха или просто увидеть свет настоящего неба.