Читать книгу Жизнь Имтеургина старшего - Тэки Одулок - Страница 3

– Шаман ветер делает, – сказал Имтеургин сыну. Он остановил оленя и крикнул:

– Кутувья, как бы на нас шаман не подул, снегом не засыпал. Давай оленей домой погоним.

Они вдвоем обошли стадо и, потряхивая арканами, погнали к шатру.

– Хай, хай! – кричали они. Олени бежали спокойно, пока не увидели на снегу что-то большое, темное, внизу широкое, наверху острое. Олени положили рога на спину, поставили хвост сучком и шарахнулись в тундру.

От большого и темного пахло дымом. Это был шатер. За ночь олени его забыли.

С трудом Имтеургин и Кутувья повернули стадо к шатру. Теперь олени ступали осторожно по снегу, поглядывая искоса на шатер.

Впереди шел бык – большой черный олень. Рога у него на голове стояли как сухой куст ольховника. Вдруг он налил глаза кровью, засопел и нацелился длинными рогами прямо в шатер.

– Мей! – закричала из шатра женщина. – Не сердись, старик!

Она выскочила с кожаным ведром в руке. На ней была меховая одежа – рубаха со штанами вместе.

– На, пей! – крикнула она и плеснула в оленя из ведра. В ведре была моча, которую очень любят олени.

Бык стал жадно облизываться. Другие олени подбежали к нему, сбились в кучу и стали облизывать то быка, то желтый дымящийся снег.

Пока они топтались на месте, Имтеургин с Кутувьей оттащили за ноги тонкобрюхого оленя, ухватили его за рога и закололи.

Потом поймали и убили еще двух оленей.

– Отец, – сказал Кутувья, – может быть, хватит мяса на этот ветер?

– Кто знает, – сказал отец и задумался. – Теперь месяц Упрямого Старого Быка. Потом будет месяц Узкого Мяса. Долго будет дуть ветер.

Он еще подумал и сказал:

– В прошлый снег⁹ убили пять оленей. Мало было. Голодали. Давай еще.

Убили еще одного оленя.

– Довольно? – спросил сын.

Отец посмотрел на оленей, на их рога, которые тряслись, когда они щипали мох, на короткие мохнатые хвосты. Ему стало жалко оленей, и он покачал головой.

– Да, – сказал он, – довольно.

Тут дунул сильный ветер со стороны ночи, сорвал кожаную покрышу шатра, завертел ее, затрепал и бросил на снег. Женщины погнались за ней, поймали и, накинув на косую перекладину шатра, обтянули ремнями.

Концы ремней привязали к оленьим рогам, которые торчали из снега вокруг шатра.

– Крепко, – сказал Имтеургин, когда женщины кончили работу. – Теперь не сорвет.

Ветер носил тучи снега по всей тундре, обдавал ледяной пылью людей и оленей, залеплял им глаза, перехватывал дух. Люди вползли в шатер и придавили его полы изнутри тяжелыми тушами убитых оленей, чтобы не вздувало кожаные стены ветром.

Внутри шатра была йоронга – меховой спальный полог. Люди спустили с себя одежу и вошли туда.

Пять человек влезли в йоронгу: отец, мать, маленькая дочь и сын с женой. Они уселись на постелях из оленьих шкур вокруг светильни.

Над светильней висел медный чайник с помятыми боками и с жестяной заплатой на месте носика. Чайник был набит до самого верха снегом и люди ждали, когда снег растопится, чтобы можно было пить.

Головами они упирались в меховой потолок и сидели кружком, голые, тесно прижимаясь друг к другу. Посредине, между ними стояла деревянная чашка. Они запускали туда костяные ложки и хлебали оленью кровь с мелко нарезанной сырой печенкой и почками.

В стенки и в потолок стучал снег. Мерзлая кожа шатра тряслась и гремела на ветру.

– А собака? – спросила девочка.

– Впусти, – сказал Имтеургин.

Девочка приподняла край полога. Собака сейчас же приползла и легла рядом с людьми.

– У-у-у, весь в снегу, – сказала девочка и ложкой, которой хлебала оленью кровь, соскребла с мохнатой собаки снег. Потом облизала ложку и опять стала есть.

Пока грелся чайник, Имтеургин лег на олений мех и заснул. Вдруг он заворочался на постели, замахал руками, забормотал что-то. Девочка тихонько сказала:

– Отцу надо помочь. Он с ветром дерется.

Она обхватила руками шею собаки и ткнула ее носом в самые ноги Имтеургину.

– Помоги отцу! Он с ветром дерется.

Собака понюхала ноги и отодрала зубами от пятки засохшую корку грязи.

Имтеургин дернул ногой и присел.

– Ха! – вздохнул он. – Страшный сон я увидел.

Девочка посмотрела на него сбоку и прижалась к матери. Отец закурил трубку, закашлялся и начал рассказывать:

– Пошел я в лес, хотел найти жерди, чтобы сушить на них мясо. Выбрал тонкое дерево, без сучков. Как раз такое для треноги годится. Пригнул дерево, а резать нечем – нож и топор дома оставил. Забыл. Стал я тянуть руками, чтобы оторвать дерево от земли. Дерево крепко стоит, не хочет оторваться от земли. Я силу всю кончил, устал. Сел на землю. Смотрю, нет ли другого тонкого дерева. Нет тонких – все толстые кругом. А за одним – вижу – старик сидит, лапу сосет – медведь. Испугался я. На землю брюхом лег. Кусты стоят, мне руки и лицо царапают, я между кустами ползу.

«Кочки сидят на воде, я между кочками ползу. Ниже кочек пригибаюсь, весь в воде, только голова наверху. Медведь не узнает, кочка или голова», – думаю.

А сам все дальше ползу.

Ну, значит ушел от старика.

Встал я и назад посмотрел, а сам за деревьями прячусь. Вдруг треснула передо мной ветка. У, беда! – медведь на меня спереди идет. Рыжий весь, прямо как огонь горит. Сам тощий, кишки высохли, брюхо к хребту прилипло.

«Ой, съест!»

Я за дерево, медведь на меня. Лапой ударил, под себя подвалил. Хорошо, что я проснулся.

– Ой, страшно! – сказал Кутувья. – Если бы я знал, я бы тебе копье или топор в руки дал.

– Жалко, что не дал, – сказал Имтеургин и ребром ладони соскреб с лица пот.

– Ты копье с собой клади, когда опять спать будешь, – сказала девочка.

– Ты верно говоришь, Тынатваль. Так и буду делать.

Хозяйка разостлала на полу нерпичью шкуру, на нее положила доску, на доске расставила посуду – пять деревянных чашек. Потом налила в чашки тепловатую воду. На закуску подала мороженые куски мяса. Люди ели и запивали мясо теплой водой. Тынатваль взяла большой кусок и повернулась, чтобы дать его собаке, которая лежала у нее за спиной. Вдруг она закричала:

– Мать, отец! Маленькие собачки пришли.

Девочка взяла что-то обеими руками и протянула отцу.

– Кааккуме! – удивился отец. – Совсем как собака.

Он погладил ладонью только что родившегося щенка, потом вытер его о меховую подушку и передал жене.

– Покорми гостя!

Но щенок ничего не ел, а только пищал. Хозяйка положила его к собаке.

Прошла ночь. Люди выспались и встали. У собаки было уже четыре щенка.

– Вот, – сказал отец, – надо узнать, которые из них жить будут.

Имтеургин с сыном выползли из полога, надели холодные и колючие меховые штаны и рубахи и попробовали выйти наружу. Но стенки шатра не подымались. Снег засыпал шатер до самой верхушки – плотно навалился на него со всех сторон.

– О-о, – сказал сын, – тяжело придавил. Много снегу нанес ветер.

– Да, – сказал отец. – Много. Давай сюда снегу нагребать.

Когда в шатре вырос снежный сугроб, отец принес из полога всех четырех щенят и одного за другим сунул глубоко в снег. Щенята только пискнули и пропали в рыхлой куче.

Из полога вылезли женщины и, нагнувшись, смотрели на снег.

– Почему они не вылезают? – спросила Тынатваль.

И вдруг, разгребая снег носом и передними лапками, показался сперва один, а потом и другой щенок. Девочка подобрала обоих и, чтобы согреть, спустила к себе за ворот рубахи.

– В-в, – затряслась она, – холодные.

Остальные два щенка так и не вылезли. Люди сидели до тех пор, пока мех на рубахе у подбородка не покрылся от дыхания инеем.

– Видно, ушли, – сказал отец.

– Да, – сказал сын, – умерли.

Они разгребли снег и вытащили оттуда два белых кома. Это были облепленные снегом и закоченевшие щенята. Кутувья смахнул с них рукавом снег и сказал:

– Ноги как палки стали и хвост тоже как палка, а нос побелел. Замерзли.

Хозяйка вынесла из полога мясо, разрезала его на тонкие, как тряпочки, ломтики и завернула в них головы мертвых щенят.

– Назад домой идите, по дороге мясо поешьте, – сказал Имтеургин, наклонившись над мертвыми щенятами. – А когда большие вырастете, опять приходите к нам, жить помогайте. Вот!

Потом отец с сыном сунули щенят за полу шатра в снег, а сами опять полезли в полог.