Читать книгу Вампиресса. Ангел смерти - Теодор Хильдебрандт - Страница 6

Уверяя Элен, что странная дама ему неизвестна, Вернер слукавил. Такие поразительные черты лица невозможно было забыть. Он знал, насколько та, что была украшена ими, могла вызывать самую нежную привязанность, и трепетал в предвкушении встречи, которая, казалось, предвещала самые страшные бури. Но должен ли он при таких обстоятельствах отравлять спокойствие своей достойной госпожи? Нужно ли было разжигать в ее сердце всепожирающий огонь ревности? К сожалению, в жизни человека бывают случаи, когда о правде необходимо умолчать, а с ложью вступить в союз, чтобы предотвратить великие бедствия. Один из таких случаев как раз и произошел, и Вернер не хотел жертвовать ради него своей природной любовью к истине, поэтому он просто молчал о том, что знал. Но как же ему хотелось, чтобы скорее наступила ночь, чтобы можно было бы спокойно обдумать создавшуюся трудную ситуацию. Врождённое благоразумие подсказывало ему, как важно не допустить, чтобы его внутреннее беспокойство было замечено, ибо если когда-нибудь в душе его госпожи зародится подозрение, к чему это может привести! Поэтому он собрал все свои силы и так строго держал себя, что Элен не могла видеть в его чертах ничего, кроме равнодушия повседневной жизни.

Когда Вернер наконец остался один в своей комнате после одиннадцати часов, он поспешил к своему столу и написал своему хозяину, что произошло.

«Как же вы удивитесь, полковник, когда узнаете, что Лодоиска теперь живет здесь, в Рифенштейне, и является ближайшей соседкой замка. Чего она хочет здесь, сейчас, спустя столько лет? Каковы ее намерения? Я не могу ответить вам на эти вопросы. Она не узнала меня, по крайней мере, не проявила ни малейшего признака, из чего я мог бы сделать вывод об обратном. Пришлите мне ваши распоряжения как можно быстрее, и я выполню их без промедления. Вы хотите увидеть ее снова и договориться о встрече, чтобы узнать о ее намерениях? Или вы предпочитаете, чтобы госпожа и ваши дети немедленно покинули это место? Возможно, это был бы лучший путь, по которому вы могли бы пойти. Вы никогда не будете ни счастливы, ни спокойны, пока эта дама жива или, по крайней мере, пока она не избавит вас от своего присутствия и упреков».

Записывая эти последние слова, Вернер невольно вздрогнул, ибо ему казалось, что он слышит шорох одежды позади себя и чувствует дыхание человека, наклонившегося над ним, чтобы прочитать написанное. Иллюзия была до того осязаема, что он не сомневался, что жена полковника была близко позади него, и, испугавшись этого, не смел сначала ни открыть глаз, ни повернуть головы; но так как по прошествии минуты все еще не было слышно новых звуков, он огляделся и теперь убедился, что ошибся. В его комнате не было видно ни одного живого существа, повсюду царила глубочайшая тишина, лишь изредка нарушаемая уханьем одинокой совы, гнездившейся в старой башне замка.

Эта уверенность в том, что жена полковника не читала его письма, доставила ему величайшую радость, и, наглухо заперев свою комнату, он постарался уснуть, но не смог. Он никак не мог выкинуть из головы загадочную Лодоиску и в гневе на нее ругался вслух, как будто у него был отряд рекрутов, назначенных ему для муштры. Лишь очень поздно его глаза окончательно закрылись, и человеческое существо в нем продолжало жить только благодаря его ночным связям с небесными духами. Обычно Вернер предчувствовал пробуждение зари, но на этот раз солнце уже поднималось над окрестными холмами, когда старый капрал внезапно очнулся ото сна и был поражен тем бессознательным состоянием, в котором он помнил себя. Несомненно, рабочие в поле уже начали работу, а его еще не было. Полный стыда за эту оплошность, он быстро оделся и поспешил на двор, но тут он вспомнил, что оставил важное письмо своему господину на столе, и так как благоразумие советовало ему не оставлять его лежать на виду у всех, он вернулся с целью забрать его с собой, чтобы потом передать курьеру, который ежедневно ездит в город за почтой.

Письма уже не было на том месте, где его оставил Вернер, но он увидел его разорванным на тысячу кусков и разбросанным по полу. Это зрелище, столь же удивительное, сколь и подозрительное, вызвало у Вернера громкое восклицание, а затем повергло его в неловкое раздумье. Кто мог порвать письмо? Кто заглянул в его комнату так ненадолго и посмел повести себя так дерзко? Могла ли это быть госпожа, или Лизетт, или служанка? В это время могли встать только эти три человека. Он вспомнил, что видел последнюю во дворе; он также видел Лизетт через окно на кухне, занятой своей работой, а госпожа, казалось, еще не вставала, о чем свидетельствовали закрытые ставни ее комнаты. Короче говоря, он не знал, что думать об этом необычайном происшествии. И он не мог заставить себя тотчас же снова написать новое письмо, а только осторожно поднял с пола обрывки, чтобы бросить их в огонь.

Весь день Вернер был в очень плохом настроении. Хотя он был уверен, что жена полковника не посещала его комнату, он почувствовал большое смущение, когда впервые за день подошел к ней. Он попытался заставить себя прочесть что-нибудь по лицу Элен, но ее черты были так спокойны, чего не могло быть после такого неожиданного открытия, каким должно было стать для нее письмо. Изумление Вернера становилось всё больше и больше, он терялся в догадках и ему было крайне неловко, когда дети попросили его снова взять их на прогулку в лес, как вчера, потому что надеялись, как они говорили, снова увидеть свою новую подругу.

Вернер охотно отказался бы от этого, но жена полковника присутствовала при этой просьбе, и, прежде чем он успел сказать хоть слово, она дала свое согласие. Благоразумие велело ему скрыть свои истинные мысли, чтобы не вызвать подозрения или страха у его госпожи, и со сдерживаемым негодованием он медленно спустился с холма к месту, вожделенному его юными спутниками.

Едва они дошли до опушки леса, как из кустов вдруг вышла Лодоиска с парой мячей для бадминтона в руках и красивой куклой, которые предназначались детям. Как только они увидели свою новую подругу, они бросились к ней, и Жюли имела наглость броситься прямо ей в объятия. Этот невинный поступок, казалось, глубоко задел незнакомку, она отступила на шаг и бросила на ребенка такой мрачный, зловещий взгляд, что смелый Вернер застыл на месте. Но это сиюминутное движение длилось недолго, легкая улыбка скользнула по лицу незнакомки, и она с величайшей любезностью раздала принесенные с собой подарки.

Вильгельм, в восторге от мяча, тут же побежал на ближайший луг, чтобы попробовать новую игру, а Жюли, совершенно счастливая при виде своей куклы, попросила разрешения нарвать цветов, чтобы украсить ими свою маленькую леди. Незнакомка не возражала и, увидев детей, занятых своими играми, подошла к старому капралу, который, прислонившись к дереву, глубоко задумался, размышляя о прошлом. Он боялся, что новые потери могут нарушить покой его полковника. Он был крайне этим недоволен, но не знал, как упредить надвигающуюся бурю.

Вернер был так занят собой, что не услышал, как дама подошла и вдруг его пробудил от размышлений голос, знакомый ему, но в котором в эту минуту было что-то глухое и торжественное, что охватило его до глубины души.

– Ну, Вернер, – обратилась она к нему, – что я тебе сделала, что ты опять злоумышляешь против меня? Не закончилась ли наконец твоя несправедливая неприязнь ко мне?

Крайне удивленный этими словами, солдат открыл глаза, отошел от дерева, к которому прислонился, и, казалось, мало хотел отвечать. Но он преодолел себя и сказал:

– Что ты хочешь от меня, Лодоиска? Почему ты покинула родину? Что ты ищешь здесь, в Германии? Разве время не повлияло на тебя? Ты всё ещё думаешь так же, как в годы своей юности? Тогда мне жаль тебя или, вернее, я оплакиваю твое безумие.

– Время, – самым торжественным тоном ответила дама, – больше не может мной управлять. Есть жизнь, в которой его сила совершенно прекращается, а ощущения становятся неизменными, как и вечность, частью которой они являются. Не удивляйся моему присутствию, ибо не моя воля ведет меня. Я больше принадлежу не себе, а жестокому, властному господину, который просчитывает каждый мой шаг. Моя старая рана всё ещё кровоточит, и время, как ты это называешь, утратило право лечить ее.

– Но зачем, – возразил Вернер, – терзать себя бесполезными надеждами? Между тобой и полковником все кончено. Возможно, он сделал тебе что-то плохое, но ты должна перестать думать об этом. Уже много лет он является мужем женщины, которая заслуживает его нежности. Хочешь нарушить покой в его доме? Месть заводит тебя так далеко, что ты можешь разбить сердце его жены?

– Ему разрешили жениться, Вернер? Разве твой господин был один, чтобы свободно отдавать себя? Разве он не подписал своей кровью обещание стоять перед алтарем со мной? Разве ты не знаешь всего этого, ты, который так смело говорит о прошлом, что губит неверных? Была ли я менее красива, чем его нынешняя жена, или менее добродетельна? Что плохого я сделала? Было ли это потому, что я отдавала любовь за любовь, полностью отдаваясь чувству, которое считала искренним? Взяла ли я назад свое обещание, которое я также подписала своей кровью? Разве он может быть чужим законным мужем перед Богом? Что плохого я ему сделала? Ты не можешь винить меня!

Пока прекрасная незнакомка говорила это, казалось, что она больше не принадлежит земле. Ее высокая и стройная фигура, ее зыбкий, блуждающий взгляд, признаки неудовольствия, читающиеся в чертах ее лица, придававшие губам ужасное выражение, все это вместе придавало ей вид сверхъестественного существа. Вернер не мог выдержать испытующего взгляда, который, казалось, следовал за его мыслями до самых сокровенных закоулков его сердца. Втайне ему пришлось признать, что его хозяин поступил неправильно, но ничего нельзя было исправить, и Лодоиска, несмотря на справедливость ее требований, должна от него отказаться. Он попытался заставить ее понять это в своем ответе.

Женщина слушала его с презрительной улыбкой, не выказывая ни удивления, ни недовольства. Он уже льстил себе, что убедил ее, и уже собирался закончить свои уговоры, когда она вдруг прервала его, положив правую руку ему на плечо. Это движение, сделанное с какой-то небрежностью, тем не менее произвело на него необычайное впечатление. У него было очень странное чувство в том месте на плече, которого коснулась рука Лодоиски, и ему казалось, что его выбрасывают из раскаленной печи в ледяное море, но это чувство исчезало, как только рука, вызвавшая его, отдернулась.

– Разве я освободила его от его обещания? – спокойно сказала Лодоиска, не отвечая на причины, которые Вернер только что объяснил ей, – У него всё ещё хранится наш подписанный договор?

– Все равно, есть он у него или нет, теперь это не имеет значения. Он может быть в его руках или в твоих, какая от этого польза? Суды вообще не будут это учитывать.

– Возможно, легкомысленный солдат, что человеческие законы ничего не могут сделать против такого рода лжесвидетельства, но есть в том мире неподкупный судья. Он был свидетелем того обещания, к нему я обратилась за справедливостью, и я уверена, что получу ее.

– По правде говоря, Лодоиска, – ответил, улыбаясь, Вернер, – тебе придется долго ждать, прежде чем суд, о котором ты говоришь, свершится. Поверь, лучше всего для тебя, если ты вернешься на родину и останешься там со своей семьей. Можешь быть уверена, что полковник без колебаний обеспечит тебе мирное и беззаботное будущее с достойным годовым окладом.

– Это уже не в его власти, – ответила незнакомка еще более торжественным тоном, чем прежде. – У меня больше нет семьи, вся земля – моя родина, а что касается благ, которые ты мне обещаешь от имени Альфреда, то они мне не нужны. Деньги презренны в моих глазах, и у меня их в избытке. Если ты возьмешь на себя обязательство не сообщать о моем присутствии здесь полковнику, я обещаю тебе богатств больше, чем ты можешь пожелать. Вот, – продолжала она, вытаскивая очень большой набитый кошелек, – возьми это за вычетом того, что ты получишь от меня в будущем.

Странные слова Лодоиски довели изумление старого солдата до предела. Он знал, что она, дочь молдавского крестьянина, небогата, но теперь она представила ему доказательство обратного. Впрочем, это не способствовало его успокоению, но незнакомка не смогла обольстить его.

– Я тоже, Лодоиска, – сказал Вернер, – выше всего этого, и я благодарю тебя за твое щедрое предложение. Мне бы тоже не хотелось писать полковнику, что ты здесь.

– Лжец! – бойко ответила Лодоиска, – Оно у тебя есть, это намерение, и ты уже пытался его осуществить.

Это уверенное утверждение, нанесенное ему как оскорбление, за которое мужчине пришлось бы заплатить своей кровью, почти повергло изумленного Вернера в состояние оцепенения. Он не знал, дать ли выход своему гневу или попытаться подавить его, но буйство его характера увлекло его, и он с негодованием закричал:

– Скажи спасибо что ты женщина, это защитило тебя от моей мгновенной мести! Но какое звание ты заслуживаешь, беспечная дамочка, раз не боишься пробираться в чужие дома и подслушивать дела их обитателей? Впредь ты не должна посещать замок без моего ведома.

Улыбка, смысл которой был совершенно непонятен, была всем ответом Лодоиски. Но потом она сказала:

– Помни, Вернер, что ты принимал активное участие в моем несчастье. Я предупреждаю тебя сейчас, чтобы ты не бежал слепо в бездну погибели. Поверь мне, тебе будет лучше оставаться беспристрастным в битве, которая может вскоре возникнуть. Это единственный способ спастись от приближающейся бури.

При этих словах ее глаза как бы полыхнули огнем, и после этого она поспешно удалилась на узкую тропинку, которая вскоре скрыла ее из виду. Она не слушала голоса двух детей, которые, устав от своих игр, подходили, чтобы поболтать с ней. Вернер стоял как вкопанный, погруженный в глубокие размышления о несчастьях, которые он уже с уверенностью предвидел. Наконец Вильгельм вывел его из задумчивости.

– Разве ты не слышишь гром, Вернер, доносящийся оттуда, из черной тучи? Посмотри, какие красивые вспышки! Обязательно будет гроза.

– Гроза! – воскликнул Вернер.

Неужели ее пророчество сбылось так скоро? Он теперь тоже увидел надвигающиеся черные тучи, из которых часто сверкали молнии, и, так как осторожность не позволяла ему продолжать прогулку дальше, он взял двух своих юных подопечных за руки и кратчайшим путем вернулся в замок.