Читать книгу Птица по имени Мама - Теона Прохазка - Страница 2

Тогда мне было четыре года. Я был самым обыкновенным ребенком. В меру послушным, в меру непоседливым. Мои близкие во мне души не чаяли, и я старался соответствовать их ожиданиям, не доставляя особых хлопот своим поведением. Хоть и не всегда получалось.

Все вокруг называли меня удивительно светлым мальчиком, часто ласково гладили по голове и угощали конфетами. Я был ребенком с очень открытой и чистой душой. Иногда мама смотрела на меня и тихонько вздыхала, переживая, как такой впечатлительный и добрый человек, как я, приспособится к нашему не совсем справедливому миру.

С трех лет я начал ходить в детский сад. Скажу честно, я обожал садик, даже несмотря на ранний подъем, что для меня, маленького совенка, было весьма тяжело; несмотря на противную манную кашу бледного белого цвета, раза три в неделю подаваемую нам на завтрак. В группе, состоящей преимущественно из мальчишек, у меня было много друзей.

Каждое утро, стоило нам лишь перешагнуть порог садика, все два этажа детского сада наполнялись шумом и возгласами искренней детской радости от встречи, не успев скинуть куртки и шапки, мы обнимались и хвастались друг другу принесенными из дома игрушками. Однако не всегда мы играли дружно и мирно. Порой между друзьями возникали потасовки, вызванные тем, что кто-то из нас жадничал поделиться новой игрушкой или отказывался играть по навязанным правилам. В ход шли кулаки и попавшиеся под руку предметы, от мягких игрушек до пластмассовых стульчиков. Воспитатель немедленно разнимала драчунов, и мы с громким ревом разбредались по разным углам и там лелеяли свои обиды на бывших друзей, вынашивая в своих детских головах план мести обидчику и хлюпая сопливыми носами. Но все же чувство дружбы быстро брало верх, и уже минут через десять причина ссоры забывалась. Как ни в чем, ни бывало мы вновь объединялись в тесную группу сорванцов, придумывая новые проказы и сводя с ума воспитательницу бегом и криками, разбавляемых выстрелами из пистолетов со звуковыми и световыми эффектами.

Успокаивались мы лишь под вечер, когда приходила пора отправляться по домам. Но и в этот момент нам расставаться совершенно не хотелось. Как могли мы тянули время, заставляя пришедших родителей томиться в ожидании в коридоре. Моя мама терпеливо дожидалась, пока я наиграюсь, прислонившись плечом к дверному косяку в группе. Она о чем-то шепталась с воспитательницей, поглядывая на меня и улыбаясь. А я старательно делал вид, что не замечаю ее взглядов, чтобы подольше оставаться в садике. Мама отгибала левый рукав плаща или куртки, встряхивала наручными часами на тонком запястье и по истечении отпущенного времени, уже не терпящим возражений тоном, звала меня одеваться. Со вздохом я убирал на место игрушки, прощался с оставшимися друзьями и бежал к маме. Если бы я знал, что ждет меня в ближайшем будущем, то стремился бы проводить с мамой как можно больше времени, по первому ее зову оставляя все свои детские дела…

* * *

Мне только-только исполнилось четыре года, мама в очередной раз забирала меня из садика. От меня не укрылась мамина серьезность и задумчивость. Она рассеянно улыбалась, думая о чем-то своем. Видя, что мама находится в не самом хорошем настроении, я поторопился собраться и сам повел ее за руку к выходу. Мама молчала, погруженная глубоко в свои мысли. Я не решался мешать ей и половину дороги мы шли в тишине, лишь каблуки маминых сапожек тонко постукивали по плитке парка, через который мы шли. Октябрьское солнце, впечатанное в бледную синеву небесного полотна, ласково обнимало нас своим мягким светом и теплом. Редкие пожелтевшие листья молодых берез от легкого дуновения ветерка срывались с гибких веток и, кружась, усыпали почти увядшую траву вдоль аллеи. Осины слабо трясли огненными всполохами своих ветвей; высокие рябины покачивали красными гроздьями ягод, роняя продолговатые коричневые листья. Мне было жарко, несмотря на то, что мама разрешила мне не надевать куртку. Я старался нести еще совсем новую курточку бережно, но раз от раза она волочилась за мной по асфальту. Из рукава выглядывал край вязаной шапки. От жары мне казалось, что мои ноги в светлых кожаных ботинках весили по пуду.

– Уф, – тихонько отдувался я. Высокий ворот свитера в сине – белую широкую полоску тер шею, но приходилось терпеть эти неприятные ощущения до дома. Снять свитер мама не позволит.

Я закрывал глаза и перед моими веками весело плясали красные круги. Так создавалось впечатление, что лето еще не закончилось.

Я приоткрыл глаза и посмотрел из-под полуопущенных серых ресниц вниз, на мамины ноги, обутые в замшевые сапожки коричневого цвета. Мама чеканила шаг, твердо ступая высокими каблуками. Я перевел взгляд выше и залюбовался мамой. Простое серое трикотажное платье с рукавами три четверти и длиной чуть выше колена красиво обтягивало мамину стройную фигуру. Черные прямые волосы струились по спине до лопаток. Коричневая кожаная сумка на длинном ремешке через правое плечо мягко постукивала по маминому бедру, темно-зеленый плащ мама перекинула через согнутую правую руку. Мама смотрела прямо перед собой, чуть прищурив зеленые глаза от яркого солнечного света. На ее лице застыло выражение мучительной задумчивости. Я крепко сжал мамину руку. Мама взглянула на меня.

– Мама, ты у меня такая красивая, – прошептал я, не отрывая от нее взгляда. Мамино лицо прояснилось.

– Смотри, Антошка, – она остановилась и улыбнулась, указав на мои джинсы.

– Ой! – воскликнул я. По правой штанине ползла маленькая божья коровка. – Откуда она здесь?

– Прилетела к тебе, – мама, улыбаясь, подошла к березе, сорвала желтый листок и вернулась ко мне. Наклонившись ко мне, она аккуратно подцепила божью коровку на листок и только собралась отнести на траву, как божья коровка расправила крылышки и взлетела.

– Божья коровка, лети на небо, там твои детки кушают конфетки, – пропела мама вслед улетающему насекомому.

– Пока, маленькая! – я помахал красному пятнышку рукой. – Мама, – повернулся я к маме. – А божьих коровок можно держать дома?

Мама покачала головой.

– Не стоит. Насекомым хорошо на воле.

– Жалко, – протянул я. – Мне так нравятся божьи коровки!

– Но все же лучше любоваться ими, когда они свободно летают и иногда садятся тебе на ладошку, – улыбнулась мама.

– Хорошо, – с легким вздохом согласился я.

Мы прибавили шагу. Оставшуюся дорогу я украдкой поглядывал на маму и радовался, что тень на ее лице рассеялась.

* * *

– Антошка, ужинать! – позвали меня с кухни.

– Бегу! – откликнулся я, быстро надел домашнюю футболку и выскочил из комнаты. Подходя к кухне, я услышал обрывок маминого разговора с Руженой.

– Не знаю, что делать, Ружка, – расстроенным голосом говорила моя мама. – Предложение очень хорошее. Но как быть? Ехать или отказаться? Если соглашусь, работать придется очень много, как я оставлю Антошку?

Я прижался спиной к стене, чтобы меня не было видно, и замер. О чем говорит мама? Куда она собралась ехать?

– Подумай хорошо, Божена, – Ружена накрыла своей ладонью руку сестры. – Ты мечтала о такой работе всю жизнь. Это я настояла, чтобы ты подала резюме. И я настаиваю, чтобы ты поехала. Это твой шанс. В нашем городе нет такой работы, не упускай свою возможность. Насчет Антошки не переживай. Он останется со мной. Ты же знаешь, я люблю племянника и сумею о нем позаботиться.

Я видел, как мама улыбнулась.

– Я не сомневаюсь, Ружка, что с тобой ему будет хорошо. Дело в другом… Я никогда не уезжала от него, мы всегда были вместе… Я не представляю, как я буду без него…

– Устроишься, обживешься на новом месте. А месяца через три-четыре заберешь его к себе, определишь в детский сад. И вы заживете так, как тебе всегда хотелось, – Ружена понизила голос. – Подумай, он очень хотел бы, чтобы ты была счастлива. Вы все равно планировали переехать. Будь он жив…

Мама мотнула головой.

– Не надо, Ружка… Мне до сих пор больно, – мама приложила руку к груди. – Я все еще не могу смириться, что его больше нет…

Я чувствовал, как заколотилось мое сердце. Вот почему мама была такая задумчивая! Она давно хотела поменять работу, но никак не могла найти что-то подходящее в нашем небольшом городе. Она рассказывала об этом мне, иногда мы вместе мечтали. Мама делилась, описывала, как хочет работать редактором в издательстве. Я не особо понимал, что значит быть редактором в издательстве, но мама объяснила мне, что в издательстве печатают разные книги, а редактор отбирает интересные идеи для книг, исправляет в них ошибки. Получается, сейчас мама нашла такую работу, но для этого ей нужно уехать. Куда? В какой город? Неужели мама уедет и оставит меня? Я зажмурился и затряс головой, словно пытался вытряхнуть нехорошие мысли, мелкими противными жучками ползающие в моем мозгу. Но мысли упорно не хотели вытряхиваться. Я открыл глаза и так же из-за угла посмотрел на маму и тетю. Мама сидела лицом к дверям за столом, сложив на нем руки, и смотрела в тарелку с супом, стоящую перед ней. Черные волосы ее были убраны назад тонкой резинкой, открытое лицо было бледным и печальным. Ружена сидела напротив мамы, спиной к дверям. Я смотрел на ее спину, на белые лилии на ярко-зеленом фоне платья, смотрел на длинные вьющиеся волосы светло-каштанового оттенка, на золотые круглые серьги, покачивающиеся в мочках ушей. Я не видел тетиного лица и думал, нахмурилась ли она сейчас, обдумывая сложившуюся ситуацию, пролегли ли тонкие морщинки на лбу…

Я тихонько вздохнул, глядя на замолчавших женщин за кухонным столом.

– Надо Антошке сказать, – тихо произнесла мама, нарушив молчание.

Я вышел из-за угла и встал на пороге кухни, сердито глядя прямо на маму. Она взглянула на меня и грустно улыбнулась, будто знала, что я слышал их разговор.

– Антошка, садись, ужин остывает.

Я не двинулся с места, продолжая смотреть на маму. Ружена обернулась.

– Садись, – сказала она мне.

Я послушно сел на стул между мамой и тетей. Взял ложку, но к супу не притронулся.

– Куда ты уезжаешь, мама? – спросил я, и губы у меня затряслись.

– Антошка, помнишь, я рассказывала тебе о работе своей мечты? – я молча кивнул. – Сейчас я очень близка к исполнению своего желания… Мне предложили работу. Именно ту, к которой я стремилась. Но в другом городе. Зарплата очень хорошая, перспектив намного больше, – словно извиняясь, ответила мама и опустила глаза.

– Ты хочешь уехать от меня? – слезы выступили у меня на глазах.

Мама резко вскинула голову и впилась в меня проницательным взглядом.

– Никогда! – твердо ответила она. – Ешь.

Мама отвернулась от меня. Я насупился и стал есть суп, исподлобья глядя на маму. Ружена покачала головой.

– Хватит дуться, – она нежно потрепала меня по щеке. – Ты тоже ешь, – она придвинула тарелку ближе к маме. – После ужина все решим, нечего аппетит портить. Я подумал, что Ружена права, и принялся за суп уже веселее. Мама вздохнула, краем глаза посмотрела на меня и показала мне язык. Я захохотал. Мама не удержалась, фыркнула, сморщив носик, и взяла ложку.

– Кто быстрее? – подмигнула она мне. Я с радостью кивнул и активнее начал глотать суп.

– Дети, – весело засмеялась Ружена.

– Присоединяйся, – мама легко подтолкнула сестру локтем.

– Не обгоните! – Ружена состроила нам смешную рожицу и усердно принялась работать ложкой.

– Я все равно первый! – воскликнул я через две минуты и гордо показал пустую тарелку.

– Как обычно! – притворно огорченно вздохнули мама и Ружена.

– А теперь чай и пирожное! – торжественно объявил я!

– Сладкоежка! – засмеялась мама, вставая из-за стола, чтобы налить мне чай.

Я лукаво поглядывал на маму и тетю, поедая вкусное, сочное, бисквитное пирожное. Клубничное, мое любимое. В этот момент я ощущал себя абсолютно счастливым. Даже тот факт, что вскоре маме предстоит покинуть меня, больше не казался таким пугающим. На некоторое время я успокоился.

* * *

Мы жили втроем – я, мама и тетя Ружена. У меня было очень мало близких людей. Я видел, что у моих друзей есть мамы и папы, бабушки и дедушки, тети, дяди, сестры, братья… У меня были только мама и тетя. Но меня это ничуть не расстраивало. Мы жили в светлой и просторной квартире, места хватало всем. Нам было очень уютно и весело вместе. Почему только мы были друг у друга? Этим вопросом я задался намного позднее. Лет в девять или десять.

На стене длинного коридора нашей квартиры висели фотографии в рамочках. Я часто и подолгу рассматривал их. Вот мама и Ружена – совсем юные, еще школьницы. Они сидят на скамейке парка и едят мороженое. Кто-то отвлек их и неожиданно сфотографировал. Они смотрят в объектив чуть удивленно и смеются. Вот Ружена – в темно-сером брючном костюме. Кажется, это было на получении диплома. А вот мама – в строгом платье бежевого цвета до колена. Прижимает к груди диплом и улыбается, чуть уставшая, но счастливая. Фотографий было очень много, я уже не помню их все. Мое внимание больше всех привлекали две рамки. На одной из них мама и Ружена стояли в окружении детей и подростков на крыльце высокого здания из красного кирпича. Посередине стояли женщины разных возрастов, строгие, неулыбчивые. Но мама на мой вопрос, почему тети такие злые, всегда улыбалась и отвечала, что мне только так кажется. Она с теплотой смотрела на фотографию и нежно проводила по стеклу пальцами.

– Когда будешь чуть старше, Антошка, я тебе обязательно расскажу.

– А кто все эти дети? – не унимался я.

Мама слегка нажимала на мой нос.

– Узнаешь об этом чуть позже, – ласково произносила она.

На второй фотографии, почему-то черно-белой, были изображены мама и какой-то мужчина. На маме было простое белое платье, но такое красивое-красивое! И сама мама была очень красивая. Она прижималась к груди высокого, темноволосого мужчины и смущенно улыбалась. Он обнимал ее за талию и с нежностью смотрел на нее. Я не столько видел это, сколько чувствовал. Я был уверен, что он любит мою маму. И знал, что мама тоже его любит.

– А кто это с тобой? – спрашивал я, пытаясь дотянуться со стула до фотографии.

Мама опускала свои мягкие ладони на мои плечи, долго и молча смотрела на фотографию. В ее глазах мелькали оттенки странного чувства, которое я понял лишь спустя годы.

– Пойдем, Антошка, – как-то тихо произносила мама. – Поиграем во что-нибудь.

Я кивал, послушно слазил со стула и бежал в свою комнату. Мама шла вслед за мной, и когда мы принимались катать машинки или строить башню из кубиков, она уже становилась прежней, веселой и радостной.