Читать книгу Порядочная женщина - Тереза Фаулер, Тереза Энн Фаулер - Страница 4

Все без исключения девицы на выданье были невероятно хорошенькими – фарфоровая кожа с нежным румянцем, осиные талии, шелка, поблескивающие подобно воде в лучах солнца. Обеденный зал отеля «Гринбрайер» был полон девушек, чьи заботливые матери без устали напоминали им, как правильно держать чашку, дабы подчеркнуть хрупкость запястья; отовсюду только и слышалось: «…выпрями спину, улыбайся, скромный взгляд, и опусти ресницы». Молодые люди, числом втрое меньше, все в крахмальных белых воротничках и льняных куртках, смотрели по сторонам, улыбались и кивали, точно покупатели на аукционе племенных лошадей.

Мисс Консуэло Изнага, ближайшая подруга Альвы с детских лет, когда они проводили лето в Ньюпорте[6], придумала, как найти ей жениха, и настояла на том, что «Гринбрайер» для этого – самое подходящее место. По крайней мере, для Альвы. Сама Консуэло, располагая средствами, связями и красотой, замуж отнюдь не торопилась – в этом просто не было необходимости, ведь ее отцу удалось сохранить свое богатство.

Изнага владели плантациями сахарного тростника на Кубе. До войны они каждое лето спасались от кубинского зноя в мягком климате Ньюпорта и часто селились на той же улице, где семейство Смит снимало коттедж, сбежав от удушающей жары Манхэттена. Господин Изнага любил повторять: «Человек должен верно служить земле, сделавшей его богатым» – завуалированная критика в адрес отца Альвы, который гораздо охотнее продавал хлопок, чем выращивал его. Поскольку рынок хлопка находился в Нью-Йорке, жена и дочери Мюррэя Смита поселились там же. Не подозревая о натянутых отношениях между отцами, Альва и Консуэло привязались друг к другу с той беззаветной любовью, каковой способствует беспечное детство, и больше замечали у себя сходства, нежели различия.

В годы войны они каждую весну проводили несколько недель в Париже. Расставаясь, писали письма. Позже, вскоре после возвращения Смитов на Манхэттен, отец Консуэло из деловых соображений тоже купил там дом. Альва знала Консуэло как саму себя. Ничто не могло встать между ними. Даже когда на семью Альвы обрушились несчастья, Консуэло оставалась ее верной подругой.

Она выбрала для Альвы Уильяма Киссэма Вандербильта, с которым познакомилась год назад в Женеве. Все звали его просто Ви-Кей. Манхэттенец в третьем поколении, родом он был из богатой семьи, которой никак не удавалось выбиться в высшее общество. Консуэло убедила его, что безупречная родословная Альвы в сочетании с состоянием и влиятельностью Вандербильтов поможет склонить чашу весов в нужную сторону, и Вандербильты вместе со Смитами наконец получат признание.

Слишком уж оптимистичное пророчество.

И все же, по мнению Консуэло, Уильям заинтересовался как ее обещаниями, так и ее подругой. По мнению же самой Альвы, он походил на резвящегося щенка – ее не покидало ощущение, что каждый раз при встрече он весело ее обнюхивал и убегал. Она ему, конечно, понравилась. Но ему также нравилось дурачиться с друзьями, править четвериком в Центральном парке, показывать карточные фокусы, участвовать в регатах и вести оживленные беседы с привлекательными юными леди, в числе которых оказалась и Альва. «Альва Смит? Честная, порядочная девушка?» – скажет он своим друзьям и выберет другую, с более интересными характеристиками.

– Посмотри-ка. – Консуэло указала на троицу молодых людей, входящих в просторный зал с высокими потолками. – Я же говорила, что он придет. – Она подозвала официанта и вручила ему свою карточку, на которой успела что-то написать.

– Передайте господину Вандербильту – вон тому джентльмену в голубом сюртуке, – что мы приглашаем его вместе с друзьями составить нам компанию.

Официант ушел, и Альва тяжело вдохнула.

– Волнуешься? – спросила Консуэло. – Не бойся. Он подойдет.

– И что тогда?

– Тогда ты поднимешь свою чашку, чтобы подчеркнуть хрупкость…

– Консуэло, я не шучу.

– И перестань хмуриться! «Юные леди, которые надеются найти мужа, достойного во всех отношениях, должны заботиться о бледности и гладкости кожи и приятном выражении лица» – это я прочла в «Правилах этикета». А еще, если часто хмуриться, будешь выглядеть старше на шесть лет! Научно доказано. – Консуэло умолкла и нахмурилась: – Что это там происходит?

Альва обернулась – посланный ими официант еще пересекал просторы зала, а к джентльменам уже подошел другой. Он вручил что-то Уильяму и указал на столик, за которым сидели юные леди, которые, по всей видимости, и передали это «что-то». Молодые люди встали из-за стола и направились к девушкам. Русоволосый Уильям с ямочками на щеках на ходу принял у подошедшего официанта записку Консуэло и сунул ее в карман.

– Ну вот, – вздохнула Альва, повернувшись к Консуэло. – На твоем плане можно ставить крест.

– Это на твоей уверенности можно ставить крест! Да, Тереза Фэйр хороша собой. Здорово, наверное, иметь такие рыжие волосы! Но зато миссис Фэйр настолько невыносима, что лишь самый отчаявшийся человек осмелится иметь с ней дело.

– Хороша собой и юна, – заметила Альва. – Ей, наверное, не больше четырнадцати.

– В Греции девочек выводят в свет в десять – в Нью-Йорке это тоже не запрещается. Поэтому радуйся, что тебе не придется конкурировать с ребенком. – Консуэло потянулась за своей чашкой. – Не расстраивайся. Уильяму ни к чему фэйровское серебро. Его дед сказочно богат.

– Да, но всего лишь дед, а не отец.

– Очень старый дед, который не будет жить вечно. – Консуэло наблюдала за компанией. – Интересно, сколько у него в самом деле денег?

– У Уильяма?

– У его деда, Командора[7] Вандербильта. Писали, что его паровая яхта размером с военный корабль еще двадцать лет назад стоила полмиллиона долларов! У отца Уильяма состояние тоже немаленькое. Все, что им нужно, – твоя безупречная родословная, которая перевесит любые слухи о военных спекуляциях, политических подкупах и делишках сына.

– Сына? Какого сына?

– Папа говорит, что дядя Уильяма, Корнелий Вандербильт, заядлый игрок и никогда не платит по долгам. Еще с ним случаются припадки. Конвульсии.

– Ты никогда мне об этом не рассказывала!

– Точно?

– Если бы я знала, я…

– Отказалась бы от него? Но ты не можешь себе это позволить.

Альва снова повернулась в сторону столика Терезы Фэйр.

– Какое платье… – Она сокрушенно покачала головой.

– Фигурка у нее точеная, это правда. Но, как я уже сказала, ее невыносимая мамаша…

– Жить с ними не станет.

– Не стала бы. – Консуэло погрозила Альве ложечкой. – Если бы. Но этому «если бы» не суждено случиться, поскольку мисс Фэйр – посредственность. Зато ты – настоящая награда.

– Только в сравнении.

До войны, прежде чем нью-йоркское общество отвернулось от тех, чье состояние не было давным-давно нажито на местных территориях, семейству Смит жилось не хуже никербокеров – а если верить матери Альвы, Фиби Смит, даже лучше: они были более образованными, шире смотрели на мир – ведь она вывозила дочерей в Европу, едва они начинали доставать до корабельных перил. Кроме того, их род, древний и значимый, по меркам южных штатов, в Европе считался еще более древним и значимым – Смиты являлись потомками французских и шотландских аристократов. «Мои дочери рождены, чтобы носить короны», – рассказывала Фиби всем, кто готов был ее слушать.

– Все познается в сравнении, – заявила Консуэло. – А дареному коню в зубы не смотрят.

– Лулу всегда говорит, что с плохими зубами лучше вообще не связываться.

– Что может знать старая рабыня? Тем более – посмотри на него: зубы у него прекрасные.

– Да, но будет еще прекраснее, если он перестанет демонстрировать их мисс Фэйр.

Альва поправила вырез платья. Платье было старым и сидело не так хорошо, как раньше. Одно из последних, что она заказала в Париже, прежде чем отец перевез семью обратно в Нью-Йорк. В ту пору Альва еще не понимала, что его хлопковый бизнес угасает так же тихо, но бесповоротно, как ее мать.

Вместе с повадками южанина и непоколебимой уверенностью в том, что договор можно заключить всего лишь при помощи рукопожатия, отец захлебнулся под настойчивыми волнами беспринципных дельцов, которые сбивали цены и лезли друг другу на шею, только бы удержаться на плаву. Вдобавок он вложил огромное количество денег в Конфедерацию и южные банки. Богатства, принесенные обширными хлопковыми плантациями, деньги, которые помогли ее предкам выйти в высшее общество, исчезли почти без следа.

Консуэло одернула Альву:

– Прекрати теребить платье. И сколько можно хмуриться!

– Прости, но это слишком унизительно, разве ты не понимаешь? – Альва принялась ковырять ноготь на большом пальце, с трудом справляясь с желанием его погрызть. – Как жаль, что после падения империи[8] мы не переехали в Лондон. Дженни Джером там познакомилась со своим мужем, лордом Черчиллем. И у Минни тоже будет титул, – сетовала она, вспоминая подруг. – Я всегда думала, что выйду за джентльмена, у которого есть титул, земли и слуги. У которого есть история за плечами. Мама постоянно мне это внушала.

– Все матери так делают.

– Но к этой цели стоит стремиться, – возразила Альва. – В этом она не ошибалась.

– Да, цели у твоей мамы всегда были достойными, но вот средства для их достижения – совершенно неправильными. И почему никто ей об этом не говорил? Ума не приложу.

Всю свою юность Альва не сомневалась, что ее мать расчетлива, но вместе с тем очаровательна и пользуется уважением в свете. Сей уверенности она лишилась на приеме во дворце Тюильри, когда, сидя позади императрицы Евгении[9] (и находясь в совершенном восторге от этой близости), услышала слова императрицы: «По-моему, миссис Мюррэй Смит – самая нелепая дама при дворе. Без умолку твердит о своих предках-аристократах, которые, кажется, жили на свете сотни лет назад. Но если ее послушать, так они у власти до сих пор».

Альве тогда сквозь землю хотелось провалиться. Императрица говорила о ее матери. Императрица считала ее мать нелепой. Сама императрица…

Компаньонка ее величества ответила:

– Полностью с вами согласна – невероятно напыщенное существо. Впрочем, это даже забавно! Она уверена, что каждой из ее дочерей уготована судьба королевы. Или императрицы. Держите ухо востро! – шутливо предостерегла она и рассмеялась.

Императрица возразила:

– Мне это забавным не кажется. И мне жаль ее бедных девочек – в приличном обществе на них никто и не взглянет.

Альва не решалась подняться со своего места, боясь привлечь внимание, и продолжала сидеть, переживая невыносимый стыд и ужас.

Ее мать оказалась посмешищем.

В приличном обществе на них никто никогда не взглянет.

Теперь же мать покоилась в могиле, а сама Альва была здесь, в Западной Вирджинии, и, затянутая в корсет, сражалась – не особенно, впрочем, успешно – за внимание простого джентльмена.

Она застряла в Нью-Йорке, где вдоль бесконечных улиц тянулись обшарпанные жилые дома, а витрины магазинов подпирали покосившиеся ветхие многоэтажки. Манхэттен был совершенно неинтересен – красивых особняков совсем мало, а взмывающих ввысь костелов или прелестных парков, вроде тех, которыми Луи-Наполеон[10] украсил округи Парижа, тут и вовсе не имелось. Лишь уродливые стены из кирпича и бурого песчаника и еще доски, копоть, одноногие бродяги и мертвые лошади, гниющие на улицах.

Альва нуждалась в помощи.

Некоторое время юные леди пили чай в тишине. Альва видела, что сознание подруги работает совсем как у Эммы из романа Остин. Консуэло представила ее Ви-Кею на ужине у одной знакомой несколько месяцев назад. Консуэло позаботилась о том, чтобы Альва получила приглашение на первый бал его сестры. Консуэло выискивала его повсюду и обязательно упоминала при встрече Альву, превознося ее саму, хвастая ее выдающейся родословной и членством ее отца в клубе «Юнион»[11], внушая ему, что только его женитьба поможет Вандербильтам завоевать положение в обществе, которое так упорно их отвергает. Ни одну наследницу никербокеров за него не отдадут. Альва Смит – наилучшая альтернатива.

Задумчиво постукивая ложечкой по ладони, Консуэло произнесла:

– Я не понимаю, почему он… Не то чтобы я очень беспокоилась, но было бы неплохо, если бы о мисс Фэйр пошел какой-нибудь возмутительный слушок. Что-нибудь скандальное – например, что ее видели выходящей из домика конюха.

– Но она оттуда не выходила. Или выходила?

– Кто знает наверняка?

Альва попробовала сменить тему:

– Тот торговец углем из Питтсбурга, который сидел рядом со мной за ужином…

– Альва.

– Он очень мил и в общем-то недурен собой. Может быть, и хорошо, что он не из древнего рода…

– Альва!

– И денег у него, наверное, больше, чем у Уильяма.

– Это временно. И перестань.

Альва понизила голос:

– У него есть деньги. А мне они нужны. Возможно, он – лучшее, на что я могу рассчитывать.

– Но он же просто нувориш. А ты из рода самих Деша. Твой дед был конгрессменом, дядя – губернатором. Ты не имеешь права связывать свою жизнь с нуворишем, у которого уголь под ногтями.

– Моя мать была из рода Деша. А я из Смитов. Мой отец – инвалид, который не в состоянии заплатить по счетам. И если я как можно скорее не выйду замуж, нам придется сдавать комнаты жильцам и брать стирку на дом.

Эта картина очень ясно встала у Альвы перед глазами: отец прикован к постели, он может только пить бульон с ложечки; сутки напролет по дому шастают неприятно пахнущие посторонние люди; она вместе с сестрами разрывается между готовкой, растопкой каминов и мытьем посуды, летом бьет мух, а зимой утепляет туфли ветошью. Их жизнь может стать такой же несчастной, как жизнь людей, которых она видела в трущобах, их будущее – настолько же туманным, как будущее сестры умершей девушки. Ни один джентльмен не женится на дочерях Смита, и они все заболеют оспой или лихорадкой и умрут безобразной смертью – четыре старые девы, которых мать когда-то прочила в герцогини, маркизы или по меньшей мере в жены пэров. А может, они замерзнут зимой, и итальянец-иммигрант, обнаружив их тела под снегом, напишет оперу об их прекрасной и трагической смерти, прославится, отправится в мировое турне, заработает целое состояние и женится на девушке из обедневшей семьи европейских аристократов, которая возьмет себе имя Армида.

Вслух же Альва продолжила:

– Нас донимает бакалейщик. Я не помню, когда мы в последний раз платили прачке или Лулу…

– Да, я все понимаю, но я же знаю тебя – одних денег тебе будет мало.

Альва обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Уильяма, внука человека, которому принадлежат чуть ли не все железные дороги на востоке, который построил Центральный вокзал Нью-Йорка, который пользовался расположением самого президента Гранта. Он и двое его друзей сидели за столиком в компании Терезы Фэйр, миссис Фэйр и двух замужних дам. Миссис Фэйр что-то с жаром рассказывала и кивала головой, точно курица.

Смотреть на Уильяма было приятно. Альва даже признавала его красивым. Зубы и правда у него отличные. И он весьма обходителен. Все так говорят. Бойкий и веселый, приятнейший и добрейший молодой человек. Конечно же, он гораздо более выгодная партия, чем какой-то питтсбургский угольщик. Глядя на него, Альва представила себе жизнь, полную удобств, жизнь, в которой ей не придется волноваться, мерзнуть или бояться, что она никому не нужна. Жизнь, в которой она, одетая по последней моде, будет восседать во главе полированного обеденного стола из красного дерева, Уильям будет сидеть на противоположном конце, а их друзья и знакомые – по сторонам, наслаждаясь французскими винами, фаршированными голубями и нежнейшими заварными пирожными au crème…

И не имело никакого значения, что дед его, Командор, считался грубым, эксцентричным и бесцеремонным человеком. Совершенно не важно, что его дядя слишком сильно увлекался карточными играми. И что сам Уильям не мог похвастать ни титулом, ни землями, ни какими-либо выдающимися поступками или подвигами со стороны предков хоть в какой-то войне. Альва уже утратила возможность получить титул. Если она выйдет замуж за питтсбуржца, вероятно, приобретет определенную уверенность в жизни, однако для общества она будет миссис Никто. Сделавшись же частью семьи Вандербильт, Альва станет по меньшей мере миссис Некто.

Когда Альва вновь повернулась к Консуэло, та, прищурившись, осматривала ее наряд.

– В каком платье ты будешь танцевать вечером?

– В сером фаевом – я знаю, о чем ты думаешь, но Лулу перешила лиф. Сейчас, конечно, носят другие, но оно хотя бы похоже…

– Моя мама предлагала подобрать тебе наряды на этот год. А ты отказалась, чтобы не ранить гордость отца.

– Гордость – это все, что у него осталось.

Столик Фэйров взорвался смехом. Ах, как Уильям улыбнулся мисс Фэйр! Ах, как она зарделась! Теперь Альва представила за столом из красного дерева мисс Фэйр – та восседала на ее месте, пила ее вино, ела ее голубей и слизывала со своих тоненьких, украшенных серебряными кольцами пальчиков крем ее пирожных. Мисс Фэйр сидела напротив мужа, который предназначался ей, Альва же, по локти в кипятке и щелоке, отстирывала чужие простыни – возможно даже, и самих Вандербильтов.

Консуэло взяла подругу за руку и заявила:

– Ты наденешь мое новое платье из розового муслина.

– Как будто это решит все проблемы. Нет, – отказалась Альва. – Спасибо, но в розовом я выгляжу ужасно.

Сидевшие за столиком мисс Фэйр встали и направились к французским дверям. Уильям вел мисс Фэйр под руку. Они покинули зал.

– Вот и конец, – проговорила Альва.

Что бы там ни думала Консуэло, у мистера Вандербильта явно другие планы.

– Не смей так легко сдаваться! Куда делась моя неугомонная подруга, которая бегала быстрее любого мальчишки, не боялась пробраться за кулисы в опере, и вообще…

– Эта подруга не всемогуща, – ответила Альва, поднимаясь из-за стола. – Не стану я бегать за мужчиной, который по плану должен был бегать за мной. Оставляю его мисс Фэйр. Или, может быть, тебе? Если ты о нем такого высокого мнения.

Консуэло не ответила, и поступила правильно, ибо Альва не очень бы обрадовалась, услышав, что сама Консуэло планирует сделать более выгодную партию, чем Вандербильт, – ей нужен кто-то повнушительней. И что Альва бросает слова на ветер. И что Консуэло делает для Альвы все, что может, и Альва должна быть ей за это благодарна.

Благодарность. Как близка она к обиде.

После чая, когда все прилегли вздремнуть, Альва стояла у окна в своей комнате – от волнения она не могла уснуть. Консуэло права – нельзя выходить замуж только из-за денег. Альва надеялась получить также и положение в обществе. Хотя по иным причинам, нежели у ее матери, ведь Альва не искала всеобщего обожания или возможности потешить самолюбие. Просто статус позволял женщине свободнее распоряжаться своей жизнью, защищал ее от чужих прихотей и капризов судьбы.

Об угольщике из Питтсбурга (который, в общем-то, и сам вполне может ей отказать) никто не слышал. Вандербильты же, с другой стороны, приобрели вес в политике. Альва читала газеты – они добились многого. Надо перестать артачиться и заполучить внимание Уильяма – в первую очередь ради себя самой. И если ей каким-то образом удастся провести их в высшее общество, их жизнь превратится в настоящую сказку.

Альва вызвала коридорного и велела ему сходить за Лулу.

– Скажите, что мы едем в город.

Они отправились в галантерейную лавку, где Альва купила четыре ярда черного тарлатана. Затем попросила извозчика остановиться у склона, поросшего полевыми цветами. Отмахиваясь от пчел, они вместе с Лулу нарезали портновскими ножницами огромные охапки золотарника. Спустя два часа после возвращения комната Альвы напоминала портняжную мастерскую – стол был завален обрезками ткани и ниток, ножницами, иголками и булавками, раскрученные ленты и остатки тарлатана висели на кресле. Пол был усеян листьями и стеблями растений.

В те годы в моду вошло украшать маленькими бутонами прическу или прикреплять несколько цветков к лифу или верху рукава. Альва пошла дальше. Вместе с Лулу они прикрепили к юбке драпировку из тарлатана, затем разложили платье на кровати и старательно украсили его гирляндами крохотных букетиков золотарника.

– Как… эффектно! – воскликнула Консуэло, появившаяся в своем платье из розового муслина. – Сколько цветов…

– Она заставила меня собирать их по холмам, словно рабыню, – пожаловалась Лулу.

– Мы же там были совсем недолго.

– Я работаю в доме.

– Но ты бы не позволила мне делать это самостоятельно!

– Мистер Смит с меня за это шкуру бы спустил.

– Но это же прекрасные холмы, полные ароматных цветов…

– Полные пчел, – пробурчала Лулу. – И вы ходили там без шляпки…

Консуэло взяла Альву за руки и придирчиво осмотрела оценивающим взглядом с головы до ног.

– Прекрасно, – вынесла она свой вердикт. – Я так понимаю, ты снова в игре?

– Я не хочу закончить свою жизнь в трущобах.

– Даже не думай об этом! Думай о хорошем, и все будет хорошо. Теперь, когда Уильям тебя обнаружит, – а он непременно это сделает, если знает, что ищет, – ты должна этим воспользоваться в полной мере, – напутствовала Консуэло. – Мужчине важно почувствовать, что он выиграл награду, которой позавидуют все его друзья. Очаровывай его, Альва. Льсти ему. Понимаешь? Этой наградой должна стать ты.

Подойдя к бальному залу, Альва поняла, что совершила ошибку. Она и забыла, что стены здесь коралловые, а потолки – бледно-розовые. Даже освещение в зале казалось розоватым. Более неудачного выбора сделать она не могла.

Все остальные девушки, конечно же, приняли во внимание цвет интерьера. Зал был полон платьев бежевых, кремовых, палевых, серебряных, жемчужных, серых, полынных, бледно-голубых и зеленых, а также всех оттенков розового. Одна смелая юная леди выбрала наряд глубокого гранатового цвета. Ее платье и каштановые волосы были убраны нитями мелкого жемчуга. Верх совершенства! Альва же стояла у входа как черно-золотое… пирожное.

Зато она определенно не осталась без внимания.

– Мисс Смит! Как… необычно.

– Вот это да! Я уже забыла, когда видела что-то подобное.

– Надеюсь, у ваших партнеров по танцам не будет аллергии на золотарник.

– Довольно осенний стиль, не находите?

– Это траур по уходящему лету?

Стиснув зубы, Альва развернулась, чтобы уйти, и столкнулась с матерью Терезы Фэйр.

– Мисс Смит, дорогая! – проговорила медовым голоском миссис Фэйр, сама элегантность в своем серо-голубом платье, с бриллиантами в ушах и на шее. И на талии. И на запястьях. И на пальцах. – Как оригинально! Столько цветов! И… вы надели юбку с обручами?

Обручей в юбке не было, однако Альве пришлось добавить кринолина, чтобы юбка не провисала – теперь она расплачивалась за это ручейками пота, которые стекали по ягодицам и бедрам в чулки.

Миссис Фэйр прибавила:

– Вы настоящая южная красавица!

– Я в самом деле родом из Мобила в Алабаме. Мой отец – вирджинец. Моя семья жила на Юге за сто лет до Революции[12].

Альва знала, что Фэйры – ирландские иммигранты и вращаются в высших кругах исключительно благодаря тому, что несколько лет назад мистер Фэйр отправился на запад в поисках лучшей жизни и вместе с двумя соотечественниками обнаружил одно из крупнейших месторождений серебра. До этого миссис Фэйр содержала пансион.

– Весьма оригинально с вашей стороны, принимая во внимание количество джентльменов, прибывших с Юга, – заметила миссис Фэйр.

– С чего бы мне оригинальничать? – парировала Альва, развернулась и направилась обратно ко входу.

В бальный зал она вошла с достоинством знающей себе цену молодой леди.

В некоторой степени ее необычный наряд имел успех – целый час или, возможно, дольше Альва танцевала то с одним южанином, то с другим. Большинство были отмечены печатью благородной нищеты, которую на Юге прощали гораздо охотнее. Их горделивая осанка как бы говорила: «Да, мне приходится носить хлопковые перчатки вместо лайковых, и да, я пытаюсь скрыть потертости на туфлях». Войска северян втоптали их в землю, убивая людей, уничтожая поля, разрушая и сжигая дома. Их рабы убежали, особняки обветшали, на плантациях уже девять лет после поражения Конфедерации никто не работал. Однако их влиятельные фамилии остались неприкосновенными. Знай они, что и у Альвы за душой нет ничего кроме громкого имени, она бы провела этот час, стоя у розовой стены. А Уильям между тем успел потанцевать чуть ли не с каждой из присутствующих девушек.

После вальса питтсбургский угольщик так и не выпустил руку Альвы, продолжая говорить:

– У меня назначена встреча с очень важными людьми из Нью-Йорка. Уголь – это будущее Америки, ее сила. Я хочу сказать, политическая сила. Не все это понимают. А ведь прямо сейчас изобретаются угольные генераторы, сила которых в будущем – я имею в виду, физическая сила… то есть сила электричества, а это один из видов физической силы – позволит снабжать электричеством как индивидуальные, то есть частные, так и коммерческие учреждения…

Альва отчаянно искала взглядом Консуэло в надежде на спасение, как вдруг позади раздался голос:

– Простите, что прерываю вашу беседу…

Альва обернулась – это был Уильям.

Он продолжил:

– Мисс Смит, не уделите ли вы мне несколько минут?

– Конечно! – воскликнула Альва, и тут же спохватилась – не слишком ли стремительно? Возможно, она только что уничтожила на корню тот слабый интерес, который Уильям к ней испытывал. Хотя, может, и нет никакого интереса, и он, как и все прочие, хотел лишь спросить о золотарнике.

Кавалер Альвы был явно раздосадован, хотя недовольства не выказал. Угольщик поклонился и покинул их.

Альва произнесла:

– Мне очень приятно иметь возможность…

Какую возможность? Что бы сказала мисс Фэйр?

– Возможность быть удостоенной вашего внимания. Право, я польщена, – прибавила она.

Уильям пропустил ее вперед, приглашая пройти на широкую каменную террасу, ведущую к изысканному саду. На фоне лилового неба Аллеганские горы казались фиолетовыми. Пересмешник без устали сыпал трелями синицы, кардинала, крапивника и гаички. Если бы Альве не предстояло в ближайшие минуты действовать согласно отведенной ей роли, она могла бы в полной мере насладиться обстановкой. Она могла бы насладиться даже компанией Уильяма. Вместо этого Альва пыталась справиться с волнением и, как подобает настоящей леди, ждала, пока джентльмен начнет разговор.

Они пересекли террасу и спустились в сад. Уильям не промолвил ни слова. Они принялись бродить по тропинкам – и вновь ни слова. Наконец Альва не выдержала затянувшегося молчания и проговорила:

– Кажется, вам понравилось танцевать на балу.

Точнее, танцевать на балу со всеми, кроме нее.

– Вы заметили? Это правда – в отличие от моего старшего брата я не намерен провести свои лучшие годы за столом, высчитывая коэффициенты прибыльности морских перевозок. Вы ведь тоже провели вечер неплохо. Вы пользовались популярностью.

Тогда почему вы не пригласили меня на танец?

(В приличном обществе на них никто и не взглянет.)

– Благодарю, – промолвила Альва. – Я училась танцевать в Париже – при дворе, – подчеркнула она согласно сценарию. – Моя старшая сестра Армида была дебютанткой на одном из балов императора Наполеона в Тюильри. Я тоже их посещала, когда подросла. Моя мать была близка с императрицей Евгенией и ее знаменитой подругой, Мелани де Пурталес.

(Громко сказано.)

(Будь наградой.)

На тех балах мать демонстрировала Альву знатным джентльменам, словно та была развлечением, которое им обещают. Она всем рассказывала, как хорошо ее дочь танцует, как прекрасно говорит по-английски, по-французски и по-немецки. Может быть, она пока и не первая красавица, но ведь очень хорошенькая и так прекрасно себя держит, n’est-ce pas?[13] А уж ее родословная…

Уильям пригласил Альву присесть на скамейку, и она попробовала завести с ним беседу.

Она: «Как вам нравится эта новая игра – лаун-теннис? Держу пари, вы в ней очень хороши». (Похлопать ресницами. Улыбнуться.)

Он: «Я и вправду играю в теннис и, кажется, довольно неплохо. Хотя сейчас для него слишком жарко. Зато для яхтинга самое время».

Она: «Вы долго жили в Лондоне? А в Париже? Parlez-vous français?»[14] (Долго. В Женеве. В школе.)

Он: «У меня страсть к лошадям – разводить их, устраивать скачки. Согласитесь – просто невероятные животные». (Она – молча – не согласилась.)

Однако Уильям, похоже, не получал от беседы никакого удовольствия. Он тер глаза. Чихнул, достал платок и вытер нос. У Альвы сводило от волнения живот. Ей казалось, они целую вечность сидят в лодке, попавшей в водоворот. Улыбка словно приклеилась к ее лицу. Наконец она выпалила:

– Мне очень не нравится вам такое говорить. Но на днях я кое-что слышала. О мисс Фэйр. И лично мне хотелось бы знать подобное о леди, прежде чем становиться ее другом. – Брови Уильяма заинтересованно поползли вверх, и Альва продолжила: – Судя по всему, она вступила в… довольно близкие отношения… с молодым человеком, который работает на ее семью.

– Неужели?

– С конюхом. – Брови Уильяма поднялись еще выше. Альва прибавила: – Так мне сообщили. Я не знаю, правда ли это, но…

– У меня были некоторые сомнения насчет мисс Фэйр, – сказал он и снова чихнул. – Это только их подтверждает.

– Я очень не люблю распространять слухи, но в данном случае…

– Мисс Смит, – перебил ее Уильям и положил перчатки на скамейку.

Снова взял их в руки. Положил обратно. Похлопал по ним.

– Мисс Смит, – повторил он. – У Корнеля, моего старшего брата, трое детей. У Маргарет, старшей сестры, – четверо. У моей младшей сестры Эмили – один, и – с вашего позволения – второй вот-вот появится.

– Как много у вас племянников, – заметила Альва. – На праздниках, должно быть, очень весело.

– Это правда.

– И я уверена, что ваше присутствие делает их еще веселее, – выдала она самым подобострастным тоном.

Уильям снова поднял перчатки со скамейки и сжал в руках.

Опять чихнул.

– Мне кажется, это, – он прижал к носу платок, – все цветы на вашем платье.

– Ах, прошу прощения, – воскликнула Альва, принялась обрывать цветы с подола и отбрасывать подальше.

– Прошу вас, не надо, – махнул он рукой в ответ на ее извинение и отодвинулся на дальний конец скамейки. – Я хотел уточнить – как я понимаю, ваш отец сейчас испытывает некоторые затруднения.

Альва остановилась. Он решил поговорить о ее отце?

– Что ж, – проговорила она, – да, правда, но это ненадолго. Понимаете ли, отец приболел. Как только он поправится…

– Безусловно. Однако, если вы не против, я бы с радостью предложил ему свою помощь. Я хотел бы побеседовать с ним, когда вернусь в Нью-Йорк.

Неужели Вандербильты начали ссужать деньгами и Уильям ищет клиентов? Быть может, она действительно переоценила свои возможности. Быть может, ей лучше сию же минуту вернуться к угольщику из Питтсбурга…

– Это очень мило с вашей стороны, – ответила Альва, подбирая юбки и поднимаясь со скамейки. – Но мне кажется, он предпочел бы…

– Я имею в виду – побеседовать с ним как его зять, – добавил Уильям, тоже вставая.

– Как его зять?

– Я… да. Конечно, если вас это устроит. Я давно искал возможность поговорить с вами наедине. Именно поэтому и приехал сюда. Я сознаю, что мое предложение может показаться вам неожиданным…

– Если не сказать больше! Вы даже не пригласили меня на танец.

– Прошу прощения. Я… Мисс Смит, мне нелегко принимать серьезные решения. Мне пришлось собрать все свое мужество, чтобы только поговорить с вами. Поскольку, как справедливо замечают мои родные, мне пора… Поэтому я подошел к этому вопросу со всем вниманием, и, как вы, я думаю, знаете, мы – все мы – располагаем весьма небольшим выбором, соответствующим нашему положению, и вы показались мне хорошим вариантом, и, насколько я могу судить, вы чувствуете то же самое. В моем отношении.

Альва стояла и моргала самым нелепым образом. Потом засмеялась.

– Мисс Смит?

Неужели все настолько просто?

– Боюсь, я не понял шутки, – проговорил Уильям.

Несколько комплиментов, парочка угодливых замечаний, брошенных на подготовленную почву.

Вернув самообладание, Альва уточнила:

– Вы уверены?

– Уверен.

– Я думала, что мисс Фэйр…

Уильям покачал головой:

– Она мне не подходит. Но вы – вас устраивает мое предложение?

– Да. Да! Более чем. Именно это я и надеялась услышать.

Рот Уильяма растянулся в улыбке, и он вновь стал похож на довольного щенка.

– Прекрасно. Значит, продолжим знакомство в Нью-Йорке. Я надеюсь, вы поймете, что со мной приятно иметь дело – если нет, вы всегда можете отказаться.

– Мне уже чрезвычайно приятно иметь с вами дело. Мистер Вандербильт, прошу вас, навестите моего отца как можно скорее.

– Можете называть меня Уильям.

– Только если вы будете называть меня Альва.

– Альва, – произнес он. – Альва. Отлично. Значит, договорились.

Следующим утром Альва встретила в коридоре мисс Фэйр.

– Очень умно, мисс Смит. – Голос мисс Фэйр звучал еще более кукольно, чем ее внешность. – Весь вечер вы делали вид, что интересуетесь господином с Юга, однако это была всего лишь уловка. Я видела вас в саду. Вы влюблены в него, не так ли?

– Влюблена?

– В мистера Вандербильта. Даже не пытайтесь отрицать.

«Влюблена в него? – пронеслось в голове у Альвы. – Да мы едва знакомы».

Вслух же она сказала:

– Что ж, теперь это очевидно. Я вынуждена это признать. Он предложил мне выйти за него замуж, и я согласилась. Мне весьма жаль, если это расстроило ваши планы. Но в будущем вас ждет множество других возможностей. Желаю вам всего наилучшего.

Любовь слишком ненадежна, на ней нельзя построить брак – каждая юная леди знает об этом. «Чувствами должен управлять рассудок», – повторяла мадам Дэнис, любимая учительница Альвы. «Рассудок вас накормит, оденет, обеспечит вас домами, лошадьми и безделушками. Чувства подобны шторму в океане и, если вам повезет, доставляют лишь небольшое неудобство. Но сколько девушек потеряло дорогу в этом шторме. Некоторые из них так и не вернулись».

Альве не нужно любить Уильяма Вандербильта. Ей нужно выйти за него замуж.