Читать книгу Порядочная женщина - Тереза Фаулер, Тереза Энн Фаулер - Страница 8

В середине апреля Альва отправилась на встречу с миссис Вандербильт на Сорок четвертую улицу – в дом, куда ей до сих пор не дозволялось заходить. Ей было наказано готовиться к грядущей свадьбе, а заботы о доме оставить будущей свекрови.

Уильяма Альва тоже последний раз видела в конце зимы. Вместе с друзьями он отправился на яхте Гордона Беннета в Сент-Огастин. Иногда он присылал ей из портовых городов весточки на открытках по два пенни: «Чудесный день на море! Думаю о вас», «Куплю себе яхту и назову «Альва»!», «Мама писала, что готовит для вас сюрприз. До чего ей нравится возиться с дочерьми». И последняя открытка: «Возвращаюсь на следующей неделе. Вы скучали по мне? Скоро увидимся».

Альва аккуратно отправляла ответы на почту Сент-Огастина. Скорее всего, Уильям получал сразу несколько. «Попутного ветра!» или «У нас уже совсем весна – ветер теплый и на деревьях бутоны».

Банальности, но что еще она могла написать?

«Какой ваш любимый цвет?»

«Однажды я задержала дыхание так надолго, что мама дала мне затрещину, чтобы я начала дышать».

«Вы знаете, что делать в нашу брачную ночь? А вы знаете, как это делается?»

Потому что – нет, на самом деле Альва по нему не скучала. Она ждала его возвращения лишь потому, что измучилась в ожидании свадьбы (и первой брачной ночи) и тех перемен, которые за ней последуют.

После пяти лет непрерывных потрясений – им пришлось уехать из Парижа, заболела и умерла мать, теперь болел отец, их семья потеряла все свое состояние, потом Альва изо всех сил пыталась найти подходящего жениха – ей хотелось только покоя и защищенности.

– Добрый день! – Миссис Вандербильт махала рукой, стоя в дверях четырехэтажного особняка.

Здание из бурого песчаника выглядело тесноватым и простым, совершенно непримечательным, впрочем, относительно новым и достаточно приятным на вид (беднякам выбирать не приходится). Улица тоже была неплохая: один ее конец выходил на Пятую авеню, другой – на Шестую. Тротуар выложен кирпичом, мостовая ровная, почти без выбоин. На кленовых деревцах распускались первые листочки, лимонно-зеленые в лучах солнца.

– Здравствуйте! – Альва взбежала по ступеням. – Я остановилась полюбоваться домом. Какое чудное место!

– Вам нравится? Я надеюсь, вы с Уильямом будете довольны. Я хочу, чтобы все мои дети были довольны. Я, наверное, слишком многого прошу, не правда ли? Учитывая изменения, которые сейчас происходят чуть ли не каждый день. – Она поцеловала Альву. – Но не слушайте меня. Заходите!

В салоне, стоя плечом к плечу, их ожидали шестеро слуг. Когда миссис Вандербильт представляла их Альве, они кланялись и делали реверансы. Первыми были представлены дворецкий и экономка, которые прежде служили в других домах Вандербильтов. Затем повар, лакей и горничная. Последней была дочь Лулу – Мэри, которая нервно улыбалась. Стоя рядом с остальными, она выглядела темнее, чем обычно казалась Альве. Возможно, все дело было в горничной, ирландской девушке по имени Бриджет, – ее кожа розовела, как снег на заре.

– Очень рада с вами познакомиться. Кроме Мэри – с ней я знакома с рождения. Ее мать заправляет хозяйством в нашем доме – то есть в доме моего отца. А вот вы, полагаю, должны быть рады с ней познакомиться.

Эти шестеро людей обеспечат существование Альвы. Она будет в ответе за их благополучие, а они – за ее. Необходимо соблюдать гармонию. Залог гармонии – правильное применение власти и авторитета. Поэтому, несмотря на чувство неловкости и свой юный возраст, Альва продолжила:

– Надеюсь, вы будете относиться друг к другу с уважением и добротой, тогда всем обитателям дома будет здесь хорошо. Вы все очень важны для меня. То есть для нас – меня и мистера Вандербильта – и для всего дома.

Ее лицо пылало – она слишком долго говорила и потому сочла нужным добавить серьезным тоном:

– И самое главное: я не потерплю в доме… гиппопотамов. Обладателей гиппопотамов я буду казнить без суда и следствия.

Слава богу, они улыбнулись, и Альва со спокойной душой попросила миссис Вандербильт показать ей дом.

Пройдя прекрасно обставленные комнаты первого этажа, миссис Вандербильт направилась к лестнице.

– Мне не терпится показать вам вашу спальню. Мы с Лилой очень постарались.

Комната слева от лестничной площадки окнами выходила на улицу. Оттуда просматривалось раскинувшееся на пять акров Кротонское водохранилище. Ближе, на углу Сорок второй улицы и Пятой авеню, темнели руины Приюта для цветных детей-сирот, который сожгли протестующие против призыва 1863 года[24]. Альву всегда поражало жестокое отношение бунтовщиков к детям. К детям! На них напали только из-за того, что цвет кожи у них был такой же, как у тех, кого белые сделали рабами. Потом президент запретил брать их в рабство. Южанам-рабовладельцам не понравилось, что им указывают, и они развязали войну, в которую оказались втянуты небогатые северяне. Разъяренные белые люди, которые вымещали свой гнев на беззащитных негритянских детях. Люди, которые считали себя христианами. Альва не винила их за нежелание участвовать в войне, однако то, каким образом они выражали свой протест, было непростительно. Впрочем, ей даже понравилось, что вид из окна станет напоминать ей о том, на что способны разозлившиеся люди, дабы она не принимала за должное свое положение в обществе и ту защиту, которую оно давало.

Окна спальни были задрапированы занавесками из чинца[25] в бело-розовую полоску. Им же были отделаны нижняя часть стен, туалетный столик, кровать и балдахин. Выглядело чудовищно.

– Как мило! – проговорила Альва.

Миссис Вандербильт с облегчением улыбнулась.

– Как же я рада, что вам понравилось. Надеюсь, вам здесь будет хорошо.

– Конечно! Вы столько сделали ради меня, я этого совершенно не заслужила. Мне не хватает слов, чтобы выразить вам свою признательность.

Это, по крайней мере, было правдой.

Одетая в ловко перешитое свадебное платье матери, Альва зашла в комнату отца попрощаться.

Он сел и посмотрел на нее.

– Фиби…

– Нет, папа, я Альва. Ваша дочь.

Отец в недоумении заморгал, потом прищурился.

– Я… – Он потер лицо, снова моргнул и облокотился на подушки, не отрывая от нее взгляда. Через несколько мгновений узнал: – Да, точно, Альва. – Он замолчал. – У тебя сегодня свадьба?

– Свадьба. – Она сжала его руку. – Через минуту я отправляюсь в церковь.

– Простишь мне, что я все пропускаю?

– Папа, ну что вы такое говорите! Я ведь знаю – вы непременно поехали бы, если бы могли.

– Жаль, что твоя мать сейчас не с нами. Ты так на нее похожа в этом платье.

Мисс Донован сделала юбку менее пышной, избавившись от двух рядов оборок и изящно задрапировав турнюр, добавила белый шлейф из тончайшего, почти прозрачного шелка. Он же пошел на рукава-крылышки и отделку по линии декольте. Ни бантика, ни ленточки, ни кружева – безукоризненно простое платье, как того и требовало событие. Надев его, Альва почувствовала себя настоящей невестой из сказки.

– Похожа, я знаю, – прошептала она и поцеловала отца.

В вестибюле ее ждали Армида и Лулу, которая протянула Альве букет со словами:

– Золотарника здесь нет.

Альва улыбнулась:

– Лулу, как же я буду скучать по твоему командирскому тону.

– Теперь вы будете командовать собой самостоятельно. Помню, как вы забрались на фонтан в Тюильри, вам было лет десять, раскинули руки в стороны и заявили: «Я буду императрицей!» А потом повернулись и упали спиной прямо в воду. Другая девочка расплакалась бы, но только не вы – вы тут же встали в промокшем платье, с прилипшими к лицу волосами, и произнесли: «Лулу, une serviette, s’il vous plaît»[26].

Альва рассмеялась:

– Я этого не помню, ты выдумываешь!

– Все так и было! Идите же, извозчик Вандербильтов не будет ждать весь день.

– Конечно, – кивнула Альва. Она глубоко вдохнула и выдохнула. – До встречи! Мы с Мэри будем присылать вам открытки из Саратога-Спрингс!

Прибыв в церковь, сестры встретили в притворе Консуэло и ее отца, который любезно согласился провести мисс Смит к алтарю. Он взял Альву под руку, Армида же присоединилась к Дженни, Джулии и другим подружкам невесты, ждавшим в церкви.

– Да ты вся сияешь! – заметила Консуэло. – Неужели и правда влюбилась?

Альва оставила вопрос без ответа. Ее сияние было обманчивым – она не чувствовала того волнующего тепла, которое наполняло Элизабет Беннет при мысли о мистере Дарси, и не считала, что ее с Уильямом союз превратится в идиллическое единение родственных душ. Скорее наоборот – Альва начинала сомневаться в необходимости брака с кем бы то ни было. В церкви ее ждал привлекательный, но совершенно неинтересный джентльмен, которому через несколько минут, согласно Закону Божьему и законам этой страны, она будет принадлежать. Он сможет делать с ней все, что посчитает нужным. В «Джейн Эйр» мистер Рочестер, узнав, что жена сошла с ума, запер ее на чердаке, а сам стал искать внимания других женщин. Если через несколько часов, когда наступит ночь и они останутся наедине, Уильям захочет заняться непотребством (что бы это ни значило), что она с этим поделает? Ничего. Если ему что-то не понравится, вдруг он запрет ее или прогонит? И даже ударит?

«Нет, он ни за что меня не ударит. Уильям Киссэм Вандербильт – хороший человек».

Она должна полюбить его. Будь сейчас на месте Альвы Тереза Фэйр, у нее голова бы кружилась от счастья. Что ж, может быть, и у Альвы закружится, только немного позже. Она ведь старше Терезы Фэйр, многое повидала, ее не так легко вывести из равновесия, как молоденькую девушку. Просто нужно время, чтобы получше узнать друг друга, вот и все.

Раздались звуки органа. Двери отворились, Консуэло произнесла: «Начинаем!» – и выступила в проход между рядами.

Представители высшего общества заполнили все скамьи. По случаю свадьбы они облачились в лучшие весенние наряды. Банты и бутоньерки из белых лент виднелись на каждом ряду. Подружки невесты были хороши, как ангелочки, друзья жениха – безупречно элегантны. Сам Уильям светился от радости. После мессы они будут принимать поздравления от десятков гостей в доме ее новоиспеченных родственников. Упряжка из шести лошадей повезет из церкви украшенный лентами экипаж сначала домой, а потом на Центральный вокзал, где они с Уильямом сядут в личный вагон Вандербильтов и отправятся в Саратога-Спрингс.

Мистер Изнага взял Альву под руку:

– Прошу?

Быть может, причина ее учащенного пульса и сбивчивого дыхания не только нетерпение, но и любовь? Просто она еще не научилась ее распознавать. Интересно, что сейчас чувствует Уильям? Что, если, пройдя в двери, а затем к алтарю, она обнаружит, что пока она сама завоевывала внимание его семьи, пыталась пережить отсрочку брака и планировала свадьбу – Уильям влюбился в нее без оглядки? Но узнает она об этом не сейчас, когда они будут давать клятвы перед Богом, а в конце дня, в отеле в Саратога-Спрингс.

Когда Альва и Уильям остались одни, предоставленные только самим себе, оба не знали, что делать.

Они подъехали к отелю «Гранд Юнион» и вошли внутрь. Уильям расписался в журнале, и их проводили в номер. Они сняли шляпы. Альва стянула перчатки и сжала их в руках. Гончие Уильяма улеглись у его ног. Мэри и Максвелл – камердинер Уильяма – молча стояли неподалеку.

– Думаю, сейчас самое подходящее время, – сказал Уильям, глядя на Альву.

Она ждала продолжения. Он тоже чего-то ждал.

– Для чего?

Уильям повернулся к Максвеллу:

– Шкатулка.

– Ах, да.

Максвелл выбежал из гостиной в спальню, предназначавшуюся для Уильяма, и тут же вернулся с плоским деревянным ящичком.

Уильям взял шкатулку и протянул Альве со словами:

– Небольшой подарок в честь праздника. Надеюсь, вы не разочаруетесь.

Держа шкатулку одной рукой, Альва открыла крышку. Внутри, на подкладке из темно-синего бархата лежала свернутая нить сверкающего жемчуга.

– О господи…

– Вам понравится история ожерелья: его первой владелицей была Екатерина Великая. Позже оно принадлежало императрице Евгении, но, думаю, ей пришлось пожертвовать им в силу жизненных обстоятельств.

– Императрице… Полагаю, я даже видела ожерелье на ней! Как же вам удалось…

– Это все Командор. Я хотел выбрать украшение с драгоценными камнями, но он вспомнил, что вы провели детство во Франции, и заставил меня найти что-нибудь подходящее. Мой дед все замечает и принимает во внимание. Я лишь последовал его совету. Хотя, конечно, пришлось попотеть, чтобы найти для вас идеальный подарок.

Альва взяла одну жемчужину двумя пальцами. Каждая из этих драгоценных бусин когда-то касалась кожи двух женщин, которыми Альва восхищалась больше всего на свете.

Она подняла на мужа (своего мужа!) взгляд, полный радости и уважения.

– У меня нет слов.

– Но вы довольны?

Альва кивнула:

– Огромное вам спасибо. В самом деле… Я не знаю…

– Мне приятно, что оно вам понравилось. Вы можете надеть его завтра вечером.

– Да, обязательно.

Уильям потер бакенбарды большим пальцем.

– Что же, предполагаю, вы хотите отдохнуть.

– Да, это был очень долгий день, – согласилась Альва.

Мэри отвела ее в спальню, чтобы помочь раздеться. Уильям с собаками в сопровождении камердинера удалился в свою комнату.

Спальня во французском стиле оказалась настоящей мечтой. В изразцовом камине потрескивал огонь. Белые стены между панелями из полированного ореха были расписаны колокольчиками. В центре, на ковре из голубого плюша, стояла кровать с балдахином. На белом сатине полога играли отблески огня. Вот бы запереться сейчас в комнате, надеть жемчуга, лечь на кровать, закрыть глаза и не думать о том, придется ли ей сегодня открыть свое тело взгляду Уильяма, будет ли он от нее чего-то ждать, понравится ли ей то, что она почувствует, и плохо ли, если понравится…

– День и правда был долгим. Давайте я вам помогу, – прозвучал голос Мэри.

– Да-да, конечно. – Альва развела руки в стороны, давая Мэри добраться до пуговиц. Чтобы отвлечься от своих мыслей, она спросила: – Чем ты занималась в дороге?

– Мне понравилось смотреть в окно. Я впервые ехала в таком быстром поезде – ведь по Шестой авеню электрички ползут медленнее пешеходов. А эти новые поезда просто удивительные! Я не понимаю, как локомотиву удается тащить такие тяжелые вагоны. – Мэри сняла с Альвы корсаж. – Еще я немножко почитала. Чтение – это магия, правда? Мама говорит, что только благодаря эмансипации мы теперь можем учиться читать и писать, не скрываясь.

– Когда я была девочкой, я совсем не думала о вас как о рабах. Родители всегда говорили «слуги». – Юбка упала, и Альва вышла из нее. – Как люди могут быть собственностью? Да, мои родители росли в совершенно другом времени и месте, только я этого не понимаю. Ты чувствовала тогда, что кому-то принадлежишь?

Мэри покачала головой:

– Я была совсем маленькой.

– Что ты сейчас читаешь?

– Историю одной юной кастильской леди, которая должна была выйти замуж за своего кузена, но он вернулся домой и признался ей, что женился на другой. Называется «Ужасная тайна».

– Действительно, ужасная.

Держа пеньюар в руке, Мэри задумчиво произнесла:

– Но она такая доставучая, что я его не виню.

– А та, на которой он женился?

– Кроткая и покладистая, как ягненок.

– Что тут скажешь, – вздохнула Альва, пока Мэри надевала на нее сорочку, – автор прекрасно понимает мужчин.

Оставшись в одном пеньюаре, Альва по-новому оценила тепло комнаты. Она присела за туалетный столик. Мэри подала ей флакончик духов. Альва открыла бутылочку, коснулась пробкой запястий, провела за ушами. Сколько раз она видела, как это делает мама? Какими необыкновенными казались маленькой девочке приготовления женщины из высшего общества к выходу. Мама всегда выполняла все действия ритуала, как усердный прихожанин на мессе.

– Что сделать с волосами? – поинтересовалась Мэри – волосы у Альвы до сих пор были убраны в высокую прическу.

– Я… я не знаю. Заплети в косу, как обычно, или…

– В романе, о котором я говорила, у брошенной героини волосы «цвета воронова крыла», и они падают ей на плечи. И он, то есть кузен, не может глаз от нее отвести.

Пока Альва думала, что ответить, Мэри спросила:

– Может, примерите свои жемчуга?

– Ладно, – улыбнулась Альва. На это она согласилась без колебаний. – Но только на минутку. – Она достала ожерелье из коробки и ахнула: – Господи!

Нить оказалась длиной в несколько футов и была тяжелее, чем Альва себе представляла. Собрав жемчуг в ладони, она жестом попросила Мэри помочь.

– Подумать только… – выдохнула Альва, когда они выложили нить в четыре ряда на ее груди. Она прижала ладонь к жемчужинам. – Я совершенно их недостойна, но, Мэри… владеть ими… – Она покачала головой. – Екатерина была величайшей русской императрицей – прогрессивная, интеллигентная… Наверное, императрице Евгении они были очень дороги.

– А теперь они будут дороги вам.

– Уверена, ей не хватает их… как и всего, чем она раньше владела. – Альва посмотрела на Мэри. – Но я не жалею, что они достались мне. Мэри, только представь: Екатерина Великая носила их сто лет назад! – Она покачала головой в изумлении. – Все. Давай уберем их, не то я расплачусь.

Когда жемчуга вернулись в свою синюю бархатную колыбель, Мэри спросила:

– Распустите волосы?

– Подумаю об этом. Можешь идти к себе, увидимся завтра.

– Мама велела напомнить вам воспользоваться ночным горшком перед тем, как идти в постель, и еще раз сразу после. – Заметив озадаченный взгляд Альвы, Мэри добавила: – Когда он закончит.

– Ах… Да, конечно. Совсем об этом забыла. Столько всего произошло.

Альва не могла признаться Мэри, что несведуща в подобных делах. Служанка остановилась у двери.

– Знаете, я никогда не видела такой прекрасной комнаты. Мама рассказывала – когда в первую брачную ночь рабы оставались в общей комнате, их кровать завешивали простыней. Что до мужей… Я не жалуюсь, большинство наших мужчин неплохие, но ваш муж… такой чистый, такой… милый. И щедрый. Он настоящий джентльмен. А бывают грубые мужчины, от которых дурно пахнет, и они хотят, чтобы девушки брали его в рот, прежде чем…

– Что брали в рот?

– Ой… Не важно, я говорю чепуху. Благослови вас Господь! – выпалила Мэри и выбежала из комнаты, закрыв за собой дверь.

Неожиданно Альва поняла, о чем говорила Мэри, и ахнула. Неужели люди таким занимаются? И ей тоже придется делать это?

Она повернулась к зеркалу и посмотрела на нервную юную леди, которая уставилась на нее из отражения. «Кажется, ты хочешь убежать».

Что, если и в самом деле сбежать? Она ведь уже замужем. Отцу заплатили. Надеть дорожный костюм, улизнуть из отеля и взять билет на поезд, который идет куда-нибудь на запад. В Буффало, например. Или на Ниагару. Устроить себе собственный медовый месяц, а все расходы запишут на счет Вандербильтов. Съездить в Чикаго или в Сент-Пол. Центральная часть страны должна быть прекрасным местом, хотя и диковатым. Она будет избегать диких мест с индейцами и придерживаться городов. Какие города есть за Сент-Полом? Сан-Франциско. Но туда долго добираться, нужно пересечь горы. Горы, которые, по слухам, могут соперничать с Альпами. Хотя, скорее всего, это преувеличение – люди, приезжающие с запада, очень любят все приукрашивать.

Альва прекрасно отдавала себе отчет, что причина ее размышлений одна-единственная: страх, а страх она в себе поощрять не собиралась. Что бы ее ни ожидало, она встретится с этим лицом к лицу. Теперь она – замужняя женщина и не должна бояться того, чем спокойно и без паники занимаются большинство женщин.

Альва распустила волосы, воспользовалась горшком, как сказала Мэри, забралась на кровать и села спиной к подушкам.

Сложить руки на коленях или нет?

Положить ногу на ногу или сидеть ровно?

Если она не станет укрываться одеялом, будет ли это чересчур неприлично? Альва натянула одеяло на колени и поняла, что выглядит так, будто собралась послушать сказку на ночь. Она слезла с кровати, застелила ее и уселась на покрывало.

Вся эта таинственность и неопределенность! Встретить его сидя или лежа? Погасить лампу? Подкинуть дров в камин или оставить как есть?

«Ты доска, а он – колышек…»

В тот день в ванной, до того, как вошла мама, Альва стянула ткань с бедер, с одной ноги, потом с другой и смотрела, как вода устремилась к ее центру, тому самому месту с загадочным предназначением. И тогда, и сейчас ей на ум приходили картины, которые она видела за границей в музеях и при дворе – томные обнаженные женщины в сопровождении херувимов, нимф, служанок или придворных, некоторые в страстном объятии с лебедем. Молочные груди, животы и бедра без смущения открыты взору художника…

«Ты что, животное?»

Эти картины считают шедеврами, за ними охотятся коллекционеры, их выставляют в лучших галереях мира. Почему чувственность приветствуется в искусстве, но не в реальности? Что, если мама ошибалась?

Она вздрогнула, услышав шум за дверью. В любую секунду ручка может повернуться и…

Тишина.

Раскрасневшись, она ждала того мгновения, когда муж появится на пороге.

Он заметит ее румянец и обвинит в безнравственности, отошлет обратно к отцу или запрет и приставит к ней доктора.

Он заметит ее румянец и будет польщен. Посмотрит на нее влюбленным взглядом. Он станет целовать ее до потери чувств.

Но нет. Ручка не повернулась.

В комнатах царила тишина.

Полено в камине треснуло и шевельнулось, пригасив огонь.

Снаружи не доносилось ни звука.

Сердце перестало выпрыгивать из груди, и, незаметно для себя, Альва уснула.

Альва проснулась от холода. Огонь в камине потух, и в комнате было совсем темно. Муж, одетый в ночную рубашку, стоял на коленях у кровати, его лицо возле ее лица. От него пахло бурбоном.

– Мы должны это сделать, – проговорил он, не смотря ей в глаза. Наклонился и поднял пеньюар с ее бедер. – Прошу прощения. Я постараюсь сделать все быстро.

По-прежнему избегая ее взгляда, Уильям взгромоздился сверху. Альва замерла. Он немного повозился, потом втолкнул себя внутрь ее тела. Альве было больно, но она не смела пошевелиться и только зажала ладонью рот, чтобы не кричать. Она смотрела на один из столбиков кровати и не разрешала себе плакать.

– Прошу прощения, – повторил Уильям, не останавливаясь. Это продолжалось бесконечно. – Я стараюсь… – сказал он, и Альва не смогла больше сдерживать слезы, которые заструились к ушам и волосам, потекли по шее.

Она думала об этих прохладных ручейках, а он продолжал двигаться. От боли у нее внутри все горело, она не знала, сколько прошло времени. Потом ритм его движений сбился, стал хаотичным, он вдруг остановился, застонал, вздрогнул и спустя мгновение слез с нее.

– Ну, вот и все, – произнес Уильям и похлопал ее по бедру. Поправляя рубашку и вставая с постели, продолжил: – Когда у нас родится ребенок, его первым языком будет французский, вы согласны? – Он не стал дожидаться ответа и добавил: – Я оставлю вас, отдыхайте. Сегодня был долгий день. Доброй ночи.

Альва лежала в оцепенении. Та часть ее тела, которую запрещено было называть, место, которое могло приносить невероятное удовольствие, предназначалась для этого?

– Ха! – Она засмеялась, однако то был смех сквозь слезы.

Неужели мы сотворены, чтобы выполнять эти странные действия, приносящие лишь стыд и боль? Неужели так задумал Бог? Кажется, он не сильно позаботился о Еве…

Проснувшись в прекрасной бело-голубой комнате, Альва сперва не поняла, где находится. Потом вспомнила, что произошло ночью, и горло у нее сжалось.

«Я не заплáчу».

Из-за занавесок скользнули лучи солнца, однако в комнате было холодно, а домашнего платья поблизости не наблюдалось. Что же ей делать? И где Мэри?

«Я хочу домой».

То, что Уильям совершил с ней ночью, он будет повторять в любое время, когда ему захочется.

«Ну, вот и все».

И единственная причина, по которой она это терпит, – деньги.

Значит, она – своего рода продажная женщина. Или нет?

Нет, конечно, нет. Альва сказала себе вслух:

– Это неправда. Я делаю это не только ради денег. И для него я не только развлечение. Я буду смотреть за домом, я буду вынашивать его детей. Я стану самой прекрасной хозяйкой в мире. Он меня обожает – разве его поступки говорят не об этом?

Она встала, разожгла огонь в камине и умылась над фарфоровым тазом. Мэри пришла помочь ей с утренним туалетом, и Альва ей ничего не сказала. Не могла взглянуть ей в глаза, даже когда Мэри заметила, расчесывая ее локоны:

– Мама говорит, ваши волосы – настоящее богатство.

Мэри собрала пряди в замысловатый узел, заколола его и закрепила над левым ухом серебряный гребень с бисером – подарок Консуэло.

– Ну вот, все готово, – заявила служанка. Отражение в зеркале подтвердило ее слова. – Какое сегодня выберете платье?

– Желтое… Нет, зеленое. Нет… – Альва спрятала лицо в ладонях. – Я не знаю.

– Зеленое. Цвет радости.

– Да. Хорошо. – Альва отняла руки от лица и постаралась улыбнуться. – Цвет радости. Именно то, что мне нужно.

За завтраком в ресторане на первом этаже Уильям был бодр и весел. Альва старалась ему подыгрывать, хотя никак не осмеливалась смотреть в его глаза. Он тоже, кажется, ее стеснялся. Пока она наслаждалась колбасками, яйцами бенедикт и тостом с джемом, они говорили о повозках и о том, не хочет ли она иметь свою собственную. Уильям сообщил ей, какие лошади в фаворитах на сегодняшних скачках. Сказал, что хочет купить ей новую шляпку. Ей ведь нужна новая шляпка? И несколько платьев? Он заметил, что она обходится малым. Может быть, новый зонтик? Альва смотрела на мужа, не произнося ни слова, пытаясь увязать происходящее с событиями ночи.

По всей видимости, как показали прошедшая ночь и сегодняшнее утро, Уильям – самый настоящий джентльмен, мужчина, который не обременяет свою жену непонятными просьбами, человек с безупречными манерами. А она – доска. Хвала небесам, они вели себя именно так, как положено.

И Альва ответила:

– Благодарю вас, это было бы чудесно.

Набравшись уверенности, Уильям повторял то, что сделал в первую брачную ночь, еще двенадцать ночей подряд. Прервался он, лишь когда Альва сообщила Мэри, что у нее начались месячные. В ту ночь Мэри осталась ждать за дверью спальни. Лежа в кровати, Альва услышала, как она говорит Уильяму:

– Миссис нездоровится. На этой неделе, – добавила девушка и больше не сказала ни слова.

Альва почувствовала невероятное облегчение, хотя и сомневалась, что это правильно. Уильям ведь просто выполняет свой долг. А ее долг – хотеть того же, что и он, – поскорее произвести на свет наследника. А чтобы наследник появился, нужно проводить ночи с мужем. Поэтому она должна этого хотеть. Только вот не хочет.

«Ты не должна подавать виду, будто тебе нравится то, что он делает».

Ха! Если бы на это был хоть какой-то шанс.

Как же все непонятно.

Наверное, она как-то неправильно ко всему относится.

Вернувшись домой после четырех недель, проведенных в пригороде, на ипподроме, играх в конное поло, в театре; недель, заполненных ужинами в ресторанах с многочисленными новыми знакомыми, вечеров, во время которых оживленные беседы скрывали обреченное ожидание того, что случится ближе к ночи, Альва заперлась в своей новой полосатой спальне и целый день лежала в постели, благодаря судьбу, что не видит никого, кроме Мэри.

На второй день после приезда она надела новую шляпку и в своем новом экипаже отправилась к сестрам, которые теперь жили в светлом и просторном доме, где у каждой имелась своя комната, а в кладовой никогда не заканчивалась еда. И все, что для этого требовалось, – вести жизнь замужней дамы, жизнь, к которой она так стремилась, которая дала ей все удобства и привилегии. Да, за них приходится платить не самую приятную цену, однако такова природа брака, и она должна всегда об этом помнить.

– Папа не спит? – спросила Альва у сестер, застав их за обедом.

Через высокие окна, выходившие на улицу, в комнату лился свет. На столе – новые тарелки из фарфора цвета слоновой кости с нежной цветочной росписью по ободку – то, что нужно для весны.

Дженни покачала головой:

– Нет, но, кажется, ему стало легче. Доктор прописал ему морфин.

– Значит, все хорошо, – заметила Альва, хотя все понимали, что слово «хорошо» в данном случае приобрело совсем другое значение. – Едем со мной, к отцу я зайду после. Надо немного развеяться. Заглянем к миссис Бьюкенен.

– Кто это? – поинтересовалась Джулия.

– Портниха. Я хочу сделать вам подарок.

– К чему нам новые платья? – усомнилась Армида. – Лучше расскажи, как прошел медовый месяц. На скачках было интересно?

– За себя говори, – возразила Джулия. – Я люблю все новое.

– А ты, Дженни? – обратилась Альва к третьей сестре.

– Да это лучше, чем Рождество!

Они с Джулией пошли за пелеринами.

Когда они собирались выходить, вниз спустилась Лулу.

– Наша миссис Вандербильт! Вы даже выглядите иначе!

– И это только начало! Мы отправляемся туда, где превращают в настоящих светских дам!

– Моя Мэри обо мне совершенно забыла, – пожаловалась Лулу. – Прислала всего одну открытку, дочка называется. Я надеюсь, от своих обязанностей она так не отлынивает.

– Отлынивает? Напротив – прекрасно со всем справляется. Я без нее как без рук. Просто у нас было слишком много дел. Вы увидитесь с ней в воскресенье. Как папа?

Лулу устремила взгляд вверх.

– Совсем не ест и все время хочет спать. Вы могли бы побыть у него немного.

– Обязательно побуду, когда вернемся. А сейчас у нас важное дело.

Прибыв в магазин, Альва обратилась к строгой даме:

– Встреча нам не назначена, но счет оплатит мистер Вандербильт.

– Миссис Бьюкенен будет рада вас принять.

Через пять дней Альва вновь ехала в новом экипаже и еще одной новой шляпке к новому дому отца, чтобы, сидя у его кровати, увидеть, как он умрет.

Все говорили, что для него это облегчение. Все согласились, что теперь он не будет мучиться.

Нью-Йорк, 1 июля 1875 года

Милая Консуэло!

Этот твой виконт Мандевиль, он же лорд Кимболтон, он же Джордж Монтегю и, наконец, герцог Манчестер[27] – знает ли он, обладателем какого сокровища стал? Признаюсь, я немного тебе завидую… Помнишь, как девочками мы играли в Париже в «герцогинь», выдумывая имена и путая все титулы?

Однажды я обращусь к тебе «Ваша милость» – не позволяй этому вскружить себе голову. А я постараюсь не думать о том, как сильно буду по тебе скучать, – уверена, ты станешь пропадать в Англии и совсем забудешь Нью-Йорк.

И не извиняйся за то, что долго не отвечала на мое прошлое письмо, – ты ведь не можешь постоянно думать о своих замужних подругах, веселиться тоже нужно. И мне бы хотелось сейчас быть с тобой в Саратога-Спрингс и танцевать всю ночь напролет. Хотя теперь я не скоро смогу появиться на балу. Я любила отца, но с обычаем соблюдать траур я не согласна. Почему он должен длиться так долго? Платья, которые я заказала в мае, можно будет надеть только следующей весной. Что, если к тому времени я уже буду ждать ребенка и так и не успею их надеть? Это совершенно бессмысленно и выгодно только портнихам. Папа не был бы против, надень я вместо черного зеленый, желтый или голубой. Даже в алом я бы не скучала по нему меньше.

Спасибо, что прислала записку от нашей дорогой леди Черчилль[28]. Мне показалось, что она скорее без ума от своего новорожденного сына, чем от своего господина и повелителя. Хотя, возможно, я неправильно поняла ее слова об отсутствии Рэндольфа?

Я целыми днями делаю визиты и раздаю задания по дому – так хорошо, что в жизни есть хоть что-то предсказуемое. По вечерам мы часто устраиваем приемы. Юные наследники очень любят Уильяма за его познания в области скачек и рысаков и умения править упряжкой. Он говорит, что Оливер Белмонт, чей отец вместе с отцом леди Черчилль был основателем ипподрома Джером-Парк, стал практически его тенью. Некоторые утверждают, будто Белмонты – евреи, но, поскольку старший мистер Белмонт женился на дочери Командора Перри, я бы этим слухам не верила. Семейство Перри – непреклонные христиане.

Завтра утром мы с Уильямом переезжаем в дом его деда на Статен-Айленде – сам он неважно себя чувствует, поэтому предложил нам, Корнелю и Элис пожить там до конца лета. Как же здорово будет выбраться из города!

Жду твоего ответа. Обещай, что выйдешь замуж здесь, в Нью-Йорке, где все твои друзья смогут искупаться в лучах твоей славы.

С любовью,

Альва