Читать книгу Она написала любовь - Тереза Тур - Страница 9

Агата так злилась, что даже лечь не могла. Ходила по спальне. Туда-сюда. Туда-сюда. Гостья была готова просто растерзать хозяина дома, если он явится – при полном параде, разве что ордена не нацепив, – и сообщит, что шум из ее спальни мешает их баронству спать!

Эльза, забравшись к ней на постель, посматривала насмешливо, словно хотела спросить: «Так и будешь туда-сюда бегать?»

Потом все же стало неловко. Так себя вести. В чужом доме. Агата выключила свет, легла в кровать и крепко заснула, стоило лишь закрыть глаза. Ей ничего не снилось, просто было тепло. Особенно ногам. Даже чуточку жарко. И кто-то сопел – негромко и размеренно. Уютно. Сладко. Эльза…

* * *

– Апчхирррр-пф-пф-рррр! – Эльза чихнула, почувствовав, как солнечный зайчик щекочет нос.

Жизнерадостный утренний лучик с трудом протиснулся сквозь плотные, добротные, немного старомодные гардины. В этом доме все было таким – сделанным на совесть, с легким привкусом старины.

Агата проснулась рано. Еще до того, как на лестнице послышались шаги хозяина дома. Посмотрела на чихающую Эльзу. Улыбнулась. Быстро оделась и, кутаясь в шаль для храбрости, вышла из спальни. Обнаружив господина барона на кухне, женщина слегка зажмурилась и быстро проговорила ему в спину:

– Извините. Я не знаю, что на меня нашло.

Он развернулся, держа поднос с завтраком. Улыбнулся. И важно, словно зачитывая проект какого-нибудь закона, провозгласил:

– Я придумал, кем будет ваша героиня. – Поставил поднос на стол.

– Кем же?

– Я долго думал, как сделать так, чтобы… чтобы можно было говорить об уважительном отношении к ней.

– И? – Писательница еще плотнее закуталась в шаль, стараясь не выдать своего волнения.

Эрик фон Гиндельберг аккуратно выкладывал ягоды. И только после того, как вокруг белоснежной горки творога образовался идеальный круг, ответил:

– Она могла быть связной. Работать со своим мужем-разведчиком. Их раскрыли. И он…

– Он ее не выдал? – Глаза Агаты горели, пальцы теребили бахрому шали. – И поэтому она осталась в живых?

Бывший канцлер только печально покачал головой. Ему отчего-то не хотелось огорчать молодую женщину, которая верила в сказки и отказывалась верить в пытки.

– Его просто не захватили живым, – вздохнул он. – Не дался. Только так. Иначе…

– Это же… реальная история? Да? – неожиданно спросила писательница.

– Да. Только случилась она с точностью до наоборот. Мой заместитель ушел из Оклера. А его жена погибла. Франц вышел купить молока к завтраку – с вечера забыли. Они с женой еще смеялись и спорили… Кому идти.

– За молоком…

Агата резко отвернулась, отошла к окну. Шаль сползла с плеч, но она ее не поправила. Собаки, которым со своего места были видны блеснувшие в глазах гостьи слезы, посмотрели на хозяина недовольно.

– Простите, – тихо сказал он. – Мне не следовало…

– Ничего-ничего, это… это вы меня простите, сейчас. Буквально минуту…

Сделать глубокий вдох, изо всех сил стараясь максимально расслабиться на выдохе. Так учил ее муж. Помогает. Муж… Ком снова подкатил к горлу, в носу защипало. Так не пойдет, надо держать себя в руках, иначе барон решит, что она истеричная, несдержанная особа…

«Наверное, это правильно, что над судьбой Франца и Матильды кто-то прольет слезу… Жаль, что я не могу…» – бились мысли в голове канцлера.

– Скажите, а… Я могу использовать эту информацию в своей книге? – спросила Агата.

– Думаю, да. Никакого особого секрета в этом нет, и потом, если бы это было не так, зачем мне вам рассказывать?

Эрик фон Гиндельберг постоял еще минуту, борясь с собой. Ему хотелось подойти ближе. Обнять эту трогательную, хрупкую женщину, прижать к себе, сделать так, чтобы огорчений в ее жизни было как можно меньше.

Вместо этого он вздохнул, шагнул вперед, Агата почему-то в этот же самый момент резко развернулась – и они почти столкнулись. Но мужчина плавным, отточенным движением вовремя ушел в сторону.

Повисла неловкая пауза, однако барон быстро справился с собой, улыбнулся, слегка кашлянул и весело проговорил:

– А теперь – никаких расстройств. И – завтрак!

«Ну и зря!» – прочитал он в глазах Грона. Эльза фыркнула. И отвернулась.

– Так, – приказал он низерцвейгам. – Идите-ка, погуляйте лучше. И непременно навестите госпиталь! Вас ждут.

Барон решительно выпроводил собак, взял поднос и направился в столовую.

– А вы? – спросила Агата.

– Я к вам присоединюсь.

Давно ему не было так легко, уютно и тепло. Пожалуй, что и никогда.

Сначала, до войны – вечно всем недовольный отец отравлял жизнь не только ему, но и матери. Не говоря уже о себе самом.

Эрик никогда не понимал, почему мама – красивая, умная женщина – никогда не пыталась что-то изменить. Они с отцом не любили друг друга, это было… слишком очевидно. Ее покорность судьбе чем-то питалась, подобно тому, как питает кристаллы кровь артефактора. Баронесса фон Гиндельберг была несчастна. Но иногда… Иногда он чувствовал, что ее счастье просто спряталось. Притаилось где-то глубоко внутри и всегда выглядывало, пусть и осторожно, в те редкие моменты, когда они оставались вдвоем.

Потом армия. Как ни странно, там Эрику было все же лучше, чем дома.

Война. Когда и дома-то не было. Была целая страна, которую надо было защищать. А дом…

Его, канцлера, называли всемогущим. Даже не так. Его называли «самым»: самым влиятельным, самым богатым…

Свой дом появился лишь после того, как король отправил канцлера в отставку. Нельзя же всерьез считать «своими» покои во дворце. Или огромный отцовский особняк в столице, который все эти годы открывали раз в сезон – канцлеру было положено принимать гостей на зимние праздники.

А этот дом был удивительно похож на него самого. Хмурый. Нелюдимый. Вздыхающий скрипом отполированных половиц. Его дом прятал серые тени в тайных полутемных уголках и доверял царапающим старый лак собачьим когтям больше, чем громким голосам редких посетителей.

Конечно, можно было сделать ремонт. Дом перебрали бы по бревнышку. Или вовсе снесли – отстроили на его месте новенький особняк.

Эрик фон Гиндельберг не хотел этого.

Он сроднился со старыми стенами, каким-то непостижимым образом научился дышать с ними в одном ритме.

– Я все съела, – доложила Агата, с преувеличенной серьезностью сложив руки на коленях.

Господин барон рассмеялся.

– А вот вы – нет, – заметила женщина.

Она с тревогой подумала, что хозяин дома осунулся за последние сутки. Ни кровинки в лице, ясные серые глаза потускнели, лишь выправка оставалась прежней. Безукоризненной.

– Доедайте! – потребовала Агата.

– Хорошо-хорошо. – В голосе Эрика фон Гиндельберга было наигранное недовольство, но Агата не обратила на это внимания.

Она смотрела канцлеру в глаза, которые улыбались. Искренне и как-то удивительно по-доброму.

– Вам стоило бы выпить гранатового сока, – задумчиво проговорила она. – Знаете, меня в детстве мама поила. Я была бледненькая, и ее это очень огорчало.

– Гранаты? – отвлекся мужчина от методичного накалывания ягодки на вилку. – Надо заказать. Фульд что-то говорил про то, что мне их есть необходимо. Особенно после работы с артефактами и потери крови.

– Потери крови?

– За все надо платить, моя дорогая госпожа Агата, – усмехнулся барон. – Артефактор платит кровью. Своей или чужой. На выбор.

Агата задумалась. Вдруг ей стало очень холодно. Даже под теплой шалью.

– Я готовился к нашей вылазке, – объявил господин барон после того, как они перебрались в гостиную и хозяин дома усадил ее в кресло около затопленного уже камина. – Вам не дует?

– Нет, все хорошо.

Женщина утонула в мягком кресле. Пылающий камин согревал и успокаивал, но, к сожалению, не избавлял от любопытства.

Барон, заметив, как подрагивает от нетерпения кончик ее носа, решил не томить – показать личины и кулон.

– Одну минуту.

Он уже выходил из гостиной, когда услышал:

– Если артефактор теряет столько сил. И… крови. Должны же быть какие-то процедуры? Укрепляющие. Поддерживающие. Надо узнать у доктора Фульда и выполнять неукоснительно!

– Зачем? – равнодушно спросил он, не оборачиваясь.

Когда барон вернулся, его гостья сидела с отсутствующим видом, закручивая кисти шали вокруг пальца в спиральку.

Он невольно залюбовался. Отсветы горящего камина на светлых, слегка золотистых волосах, так красиво контрастирующих с темной шалью. Веснушки. Их совсем немного, но они такие… трогательные. И конечно же, руки. Узкие ладони, длинные пальцы. Маленькое чернильное пятнышко на запястье. Она так увлеклась своим занятием, что пришлось обратить на себя внимание.

– Посмотрите на меня, – попросил Эрик фон Гиндельберг.

Агата подняла глаза и в ту же секунду вскочила, с трудом удержавшись от крика.

– Ну как? Хорошо получилось?

– Это… Это же не вы!

– Действительно, не я. То есть не совсем. Это – личина.

Гостья нахмурилась. Встала, оставив шаль на кресле. Обошла его вокруг.

– Слишком… бравый и образцовый. Какой-то… излишне правильный, что ли? Не живой…

– То есть вы хотите сказать, что в своем обычном виде я вам нравлюсь больше?

– Конечно, – не задумываясь, ответила Агата. И тут же смутилась.

А канцлер рассмеялся.

Она оценила беззаботный взгляд. Румяные щеки. И с нескрываемым отвращением поморщилась.

– Привыкайте, – приказал канцлер. – Сейчас собаки вернутся – посмотрите и на них.

– А как к вам обращаться?

– Эрик. Имя я менять не стал. Вы – моя работодательница. Думаю, по имени будет в самый раз.

– И сколько вам лет в этой личине?

– Так же, как и на самом деле, – сорок. Данные, к которым привык, всегда лучше оставлять без изменений.

– Сорок? – изумилась Агата.

Сквозь личину на миг проступило настоящее лицо барона Эрика фон Гиндельберга. Обиженное.

– Простите. – Она покраснела. – Я…

– Нет-нет… Вы правы. Я не выгляжу молодо. Сказывается служба. Знаете, как у нас говорят? Год за два. Но об этом после.

Он подошел и положил ей на колени кулон. Камень висел на простом, кожаном, очень длинном шнурке.

– Наденьте, – приказал розовощекий Эрик.

– Что это?

– Защита. От всего, на что у меня хватило фантазии. И прежде всего – от ядов. Кстати, будет жечь – знайте – рядом отрава. Ведите себя осторожно. Ничего не ешьте, ничего не пейте, ни к чему не прикасайтесь! Вам понятно?

– Да. А… камень. Он – настоящий?

– Вы про изумруд?

Агата нерешительно кивнула. Господин барон посмотрел на нее с недовольным изумлением.

– Вы же не допускаете, что я мог использовать какую-нибудь подделку? На искусственно выращенные камни чары такого уровня просто-напросто не лягут. Это же не массовое производство кристаллов для экипажей!

– Но это очень дорого!

– Естественно! Подвеске цены нет, и вовсе не из-за камня, поэтому будет правильным, если вы ее спрячете и не будете никому демонстрировать.

– Господин барон!

– Эрик, – недовольно поморщился он. – Привыкайте. Иначе нас раскроют еще до того, как мы начнем.

– Эрик, – повторила она, словно пробуя на вкус. – Я…

– Госпожа Агата. Выслушайте меня, пожалуйста, внимательно. Важна лишь жизнь. А камни. Металлы… Деньги… Все это вторично.

– Но мне нечем с вами расплатиться, – прошептала она.

– Я, кажется, не давал вам повода…

– Простите. Пожалуйста, простите меня. Просто…

– Выезжаем в ночь, – холодно приказал он. – Едем через столицу. Заодно навестим вашего поверенного – у меня к нему ряд вопросов.

– А можно… – начала Агата, но осеклась, глядя в застывшее маской чужое лицо. Поднялась, держа кулон за шнурок, будто крысу за хвост.

– Вы – невозможная упрямица, – прорычал господин барон. – Наденьте сейчас же! И куда вы там хотели зайти еще? По столичным магазинам пройтись?

– Нет. К издателю. Хочу предложить готовую рукопись нашего последнего детектива.