Читать книгу Очень мистические истории - Тери Аболевич - Страница 4

– То есть вы хотите сказать, что видели потерявшую память женщину в своем сне?

– Именно.

Доктор Престен понимающе кивнул. В линзах его очков мелькнуло закатное солнце. Обычно меня расслаблял этот кабинет, его свет, чистота, мягкость ореховых кресел. Но сегодня мысли метались в голове, подобно запертым в ловушке крысам. Как же хочется пить. И спать.

Доктор продолжил:

– И вы уверены, что сон приснился вам до того, как вы увидели статью в газете.

– Ага.

Еще бы. В тот день я не могла сосредоточиться на работе. Джей постоянно спрашивал, все ли со мной хорошо. Но я не могла его успокоить. И не знала, что сказать. Только обновляла и обновляла новости в телефоне.

Нашлись друзья и дети этой женщины. По их словам, она засиделась у подруги за игрой в бридж. До этой ночи ее не беспокоили проблемы с памятью или другие серьезные проблемы со здоровьем…

– Леола?

– Да?

– Я попросил рассказать, что еще было в этом сне. Это первый раз, когда кошмар поменялся, верно?

– Не совсем. Мне снились и другие…

Тасоом.

– Например?

Как же медленно вращаются в голове мысли.

– Мне снился бездомный мужчина. С ним случилось то же самое…

– Что и с женщиной?

– Да…

Я искала информацию и о нем, но ничего не нашла. Это не успокаивало, его ведь могли просто не обнаружить. У него нет дома и, возможно, документов. О таком могли даже не написать.

– Что еще вы видите в этих снах?

Тасоом.

– Мне снится бабушка… И… сова.

– Что в этих снах вам запоминается?

– Ее шепот, ощущение, будто она рядом. И глаза… Глаза совы.

– Хорошо. Как думаете, что это может означать?

Серьезно?

– Я не знаю, доктор, не знаю! Я пытаюсь сказать вам, что видела, как женщина лишилась памяти! Ее лицо перекосило от ужаса! А я смотрела прямо в ее глаза! А вы спрашиваете, что означает шепот моей покойной бабушки?!

Я закрыла руками лицо:

– Это безумие! Безумие! Я схожу с ума?!

– Леола, я так не думаю. Вы пьете таблетки?

– Да.

– Это хорошо. Я поменяю вам противотревожное на транквилизатор.

Я убрала руки от лица и попыталась сосредоточиться.

– Транквилизатор?

– Да, он также снимет приступы тревожности, но поможет вам засыпать. Какое-то время вас будет преследовать дневная сонливость, но в этом нет ничего страшного. Только не следует садиться за руль, хорошо?

– Но я не хочу.

– Не хотите чего?

– Засыпать. Я… Я боюсь засыпать.

– Леола, с той ночи, когда пропала женщина, прошло два дня. Получается, вы не спите третьи сутки?

Я промолчала. Ответ был очевиден.

– Почему вы не обратились ко мне раньше?

Я только прошептала:

– Я не знаю…

Голова отказывалась соображать. Прошлой ночью я обошла весь город, пила энергетики, кофе, потом боролась с паническими атаками – все что угодно, только бы не сон.

И этот шум в ушах…

Доктор Престен снял очки и откинулся на спинку кресла:

– Леола, вам надо поспать. Вам нечего бояться. Новый препарат поможет вам уснуть. Если этого не случится, я буду вынужден положить вас в клинику. Я бы хотел сделать это прямо сейчас, но вы ясно дали понять, что не согласны на стационарное лечение. Вы сильно истощены. Вы мало спите. Вас мучают кошмары. Ваш мозг сейчас может выдавать желаемое за действительное.

– Я же не хотела, чтобы с этой женщиной что-то случилось.

– Конечно, не хотели. Вы склонны винить себя за вещи, которые не в силах контролировать.

– Но я там была! Я видела ее!

– Или вам только так кажется. Леола, это называется – ложное воспоминание. Вам приснилась картинка. Вы в общих чертах ее запомнили. А когда взяли в руки газету, то дополнили это воспоминание новыми деталями. Лицом, одеждой, улицей и так далее. Воспоминание как бы перезаписалось. И теперь вам кажется, что оно было таким всегда. Такое происходит при недостатке сна. А согласитесь, ваш сон в последнее время нельзя назвать здоровым.

С этим сложно поспорить. И все же… Неужели меня и правда обманул собственный мозг? Я ведь вспоминала ее лицо тем утром, зеленые глаза…

Доктор протянул рецепт с новыми препаратами:

– Схема приема та же. И, Леола… Пожалуйста, звоните мне при любом изменении вашего состояния. Не тяните, хорошо?

Я кивнула. Наверное, он прав. Я просто поломалась. Нельзя доверять себе, когда ты поломан.

У выхода из кабинета еще одна мысль пришла в мою голову:

– Доктор Престен, а может человек потерять память от страха?

– Да, после любого травмирующего события может наступить так называемая, диссоциативная амнезия. В том числе и от страха.

У кровати горела одинокая лампа, создавая иллюзию уюта и безопасности. За окном дул мощный северный ветер, гудела вентиляция.

Я долго сидела на краю кровати и крутила пузырек с таблетками. Маленькие фиолетовые пилюли, которые помогут мне уснуть.

Боже мой, как я устала.

Кажется, еще одно усилие, и я просто рухну без сознания. Тело ломило, в глаза будто засыпали песок. Как же медленно крутятся мысли.

Час назад, в ванной, я разглядывала мешки под глазами и взбухшие вены на белой груди. А вдруг это не вены, а тонкие хвосты, извивающиеся под кожей? О, Боже!

Может, мама права, и я расплачиваюсь безумием за глупую грусть?

В конце концов, я ведь выжила! Может, я должна радоваться каждому дню? Осознать что-то… Быть благодарной. Только кому или чему? Случайности?

Как можно верить в высшие силы, когда умирают дети?

Почему-то вспомнился тот журналист, Генри Купер.

«А что, если я скажу вам, что в той катастрофе не выжил никто?»

Я усмехнулась. А вдруг я и правда умерла, и эта реальность лично моя? Чистилище в вечной депрессии. Интересно, в этой игре можно победить?

Возникло ощущение дереализации. Несколько секунд я не понимала, что я – Леола. Что живу в Сент-Поле. Что живу.

Ощущение ушло так же внезапно, как и пришло.

Наверное, стоит довериться доктору, а не своему воспаленному мозгу. Со мной явно что-то не так.

Это ты еще умолчала о сове…

Я открыла пузырек и высыпала таблетки на ладонь. Даже этот незначительный вес заставил ее дрожать. Наверное, я сейчас усну и без них. Таблеток совсем немного. В аптеке их всегда выдают дозой на несколько дней. Чтобы ты не смог покончить с собой. Они имеют дело с такими поломанными, как я, и знают, что с нами делать.

Я кинула одну таблетку в рот и почувствовала одновременно облегчение и отвращение.

Облегчение – потому что не надо больше ничего решать. И появилась надежда, что таблетки помогут.

Отвращение – потому что в глубине души знала, что это не так.

Как же я устала.

Я тонула. Вода заливалась в нос и рот. Вокруг была темнота. И вдруг в этой темноте высветились белые крылья. Сова.

Она летела сквозь воду, сквозь пустоту. И мне было так тепло от взгляда ее желтых глаз. Я знала, что теперь со мной все будет хорошо. Она рядом.

Сова подлетела так близко, что я увидела темные узоры на ее перьях. Клюв открылся, и из него прошелестел голос бабушки:

– Проснись!

Но я не проснулась. Только упала в еще больший мрак и очутилась на мостовой.

Лил дождь, громыхала молния. Кафедральный собор белым призраком возвышался над городом.

Вспышки молнии высвечивали огромные резные арки и застывшие мраморные скульптуры. Испуганные и холодные.

Проснись.

Теперь я знала, что сплю. Я снова стала чем-то. Скользким, как тень, и страшным, как сама смерть.

Проснись, проснись.

Я не могла осознать себя, управлять собой, разбудить себя.

Что я такое? Я не знаю!

Я пряталась в тени деревьев и наблюдала за тусклым светом в окне собора. Я хотела насытиться.

Тяжелая дубовая дверь приоткрылась, из собора вышел мужчина в длинном черном пальто. Высокий, широкоплечий. Он был чем-то обеспокоен, теребил ключи от машины в руках. Затем осмотрелся, поднял воротник пальто и побежал под нещадным ливнем к стоянке.

Я перемещалась словно воздух. Раз – мимо белой мраморной стены собора. Два – меж рядов машин. Три – я у пассажирской дверцы старого субару.

Проснись, проснись!

Мужчина обогнул капот и оказался один на один со мной.

Руки бросают воротник пальто. Лицо искажается в страхе.

Проснись!

Он кричит, и рот раскрывается неестественно широко. Он кричит, а я приближаюсь. Он кричит и падает. Дождь хлещет в его распахнутые обезумевшие глаза, в развалившийся рот.

Да, отдай мне все. Всего себя…

Проснись!

Я вскочила с криком.

Нет! Не может быть!

Он умер! Он умер! Я убила его.

Я не знала, что делать, куда бежать.

Ветер швырял дождь в окно, гремел гром.

Все тело трясло, горло сдавливало. Я начала задыхаться и побежала в ванную за таблетками. Но противотревожного больше не осталось, остался только флакон с новым препаратом. С этими проклятыми фиолетовыми таблетками! Я швырнула флакон в зеркало, и он с грохотом разбился, таблетки посыпались в грязную раковину, покатились по полу.

Я сползла на холодный кафель и разревелась, обхватив голову трясущимися руками.

Я убила его! Убила!

Дыши. Просто дыши. Холодный кафель, теплые…

Кто здесь?

Только я.

Один вдох, два, три вдоха… Когда дошло до семидесяти – стало легче.

Я вытерла мокрые щеки.

Одежда сухая, волосы тоже. Я не выходила из дома. Просто не могла дойти до собора и вернуться обратно, не намокнув.

Внезапная мысль заставила меня подорваться. Я включила в спальне свет и открыла ноут.

Новости Сент-Пола

Но ничего о найденных или пропавших людях. Никаких новых происшествий за эту ночь.

Я посмотрела на время – 05.32.

Может, еще рано?

Новая мысль пришла в голову – пойти к собору и отыскать его. Но меня тут же начало лихорадить. А если я и правда найду его там, на парковке, с открытыми глазами?

Я вспомнила слова Доктора Престена. Это может быть просто сон. Мой мозг меня обманывает. Я не должна доверять себе.

Я схватила бумагу и ручку:

Парковка Кафедрального Собора. Синий субару. Мужчина, высокий, лет 30–35. Темно-русые волосы, короткая стрижка, серые глаза, широкие скулы, легкая щетина.

Я вспомнила эту огромную пропасть вместо рта, и меня передернуло.

Бежевая рубашка, джинсы, длинное черное пальто.

Немного подумав, я подписала:

19 сентября 2018 года, 05.38.

Аккуратно свернула бумагу и сунула во внутренний карман парки.

Я проверяла новости каждую минуту. Из дома, на работе. Я не могла ни о чем думать, ни на чем сконцентрироваться, все время дергала телефон из кармана и листала новостные ленты.

К часу дня он нашелся.

Его звали Лукас. Этой ночью у его жены были сложные роды. Он ездил в собор помолиться.

Его нашли перед утренней службой, на парковке. Сидел у своей машины, промокший до нитки, обмочившийся, и раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками.

Он не помнил, где он, кто он. Не помнил, как ходить и говорить…

Я с ужасом подошла к мокрой парке. Сердце пульсировало в горле. Я потянула молнию. Листок зловеще выглянул из кармана. Я развернула его.

Это он. Лукас.

Я убежала из магазина, не сказав ни слова. Пульсация в мой голове достигла предела. Голову разрывало изнутри.

Дождь прекратился, город окутал густой туман.

Туман на улице, туман в голове. Здания появлялись резко, будто наезжали на меня, и тут же пропадали во мгле. Я схожу с ума? Или еще сплю?

Это ведь из-за меня! Он сошел с ума из-за меня!

Безумие заразительно.

Может, это просто видения?

Но в глубине души, я чувствовала, что это была я. Это сделала я! Нечто во мне свело этих людей с ума.

Я споткнулась о клумбу и чуть не упала.

Что я такое? Что со мной стало?

Из тумана под неестественным углом выплыл готический фасад музея, из-под арки вылетели грачи. Или совы?

У меня двоилось в глазах.

Из парка, в белесой пелене, появлялись статуи – медные головы младенцев с пустыми глазницами.

Почему кто-то решил, что это мило? Это ужасно! Ужасно! Почему они смотрят на меня?

Что им всем надо?

В бреду я добралась до квартиры. Мне нужно было лишь одно.

Среди грязной одежды на полу я нашла вязаную кофту и достала из кармана помятую визитку.

Генри Купер.

Специальный корреспондент New-York Times.

+1 347 321 40 52.

Я набрала номер. Без ответа. Набрала еще раз. Теперь мне не до церемоний.

Хриплый голос отозвался:

– Генри Купер, слушаю вас.

Я откашлялась:

– Здравствуйте, это Леола Джонсон, пассаж…

– Ааа! Чудом выжившая из Миннесоты? Добрый день! Рад вас слышать. Вы передумали?

Это не радость! Ты злорадствуешь!

– Я… может быть, да. Вы не могли бы…

Руки дрожали, я едва могла дышала.

– Объясните, пожалуйста, почему вы тогда сказали, что…

– В той катастрофе не выжил никто?

– Да.

– Вы пробыли в воде больше получаса, и вас откачали. Это уже нонсенс. У вас ни одного перелома, ни царапины. Технически вы пережили клиническую смерть, а по времени и биологическую, но, как мы оба знаем, ваш мозг вполне себе функционирует.

С этим я бы поспорила…

– Так вас это интересовало? Что со мной было?

– И это тоже. Публика любит рассказы о чудесном воскрешении.

– Боюсь, речь здесь идет не о чуде.

Я отключила телефон и схватилась за лицо, сотрясаясь от рыданий.

Я не вижу просвета в этой истории. Что бы ни происходило – причина я. Я ошибка… Я не должна быть тут.

Что я такое?

Марево застилало мысли. Мозг говорил одно, чувства другое. Я устала от этой борьбы.

Мне хотелось вырвать из груди это нечто, этого зверя, не дающего мне покоя, порождающего только боль. Зверя, уснувшего от собственной сытости.

Вырвать…

Внезапно пришло успокоение. Я вытерла слезы и подошла к зеркалу.

Глаза у этой девушки широкие и красные. Такие неподвижные, равнодушные. Она что-то знает и смеется надо мной.

Как бы я хотела снова стать маленькой девочкой с живыми глазами.

С живыми мечтами.

Я вышла из квартиры, поднялась по лестнице на девятый этаж и вылезла на крышу.

Бетон вонял сыростью, лужи хлюпали под ногами.

Теперь я выше этого города. И липкий безумный туман не доберется до меня.

Он в твоей голове…

Я подошла к краю. Из белой пелены выглядывали крыши, серебрился мост над затянутой дымкой рекой. Мост в облаках.

Я стала на бордюр, камешки заскрипели под кедами. В лицо дунул порывистый ветер, он гнал на город темные грозовые тучи.

Никто больше не должен пострадать из-за меня. Я сделаю шаг и все закончится. Даже если я безумна… Я обрету покой.

При слове «покой» на сердце стало легко. Этот маленький шаг остался единственным, чего я хочу.

Ветер пошатнул меня. Но страха больше нет.

Мы все исчезнем. Так почему бы просто не раствориться в тумане?

Я приготовилась отдаться в объятия ветра.

Но тут из-за стальных туч вырвался луч света. Солнце. Оно высветило верхушки небоскребов. Окна засияли, передавая друг другу мерцающий блеск. Послышался пронзительный птичий крик. Я прищурилась. Со стороны света ко мне летела сова. Она лавировала вниз, будто слетала с самих небес.

Все ближе и ближе. Так близко. Она в меня врежется! Но сова будто влетела прямо в меня и растворилась! Я потеряла сознание.

Фигура бабушки родилась из темноты. Ветер колыхал ее разноцветное платье и бусы, развевал седые волосы.

Она тянула ко мне руки.

Na vone a vo asth (день есть свет).

Nin nee ho wah vin nah tan (ты живая).

Tasoom (душа, тень).

E-eihom angi.

Бабушка раскрыла объятия. Но я не могла ее коснуться. Я – бестелесные глаза, что смотрят в пустоту.

Она повернулась на месте и обратилась в прекрасную белую сову. Два взмаха крыла, и она улетела прочь.

Картинка переменилась. Темнота ушла. Передо мной лежала дорога – путь в бескрайней холмистой степи. Дорога домой.

– Леола, Леола!

Меня трясли за плечи. В глаза ударил дневной свет.

– Ну же, Лео!

Это был Джей.

Его лицо темнело на фоне неба.

Такой обеспокоенный.

Я прошептала пересохшим голосом:

– Я в порядке!

– Оу, Лео! Иди сюда!

Он приподнял меня с мокрого бетона, накинул на плечи куртку и заключил в объятия.

– Я так испугался!

– Прости.

Я заплакала.

Мы сидели молча, в объятиях друг друга. Он покачивался, будто убаюкивал меня на своих руках.

– Откуда ты узнал, что я здесь?

– Ты убежала, ничего не сказав. На тебе лица не было. Я просто понял, почувствовал…

Его голос дрогнул.

Я прошептала:

– Прости.

– Все хорошо, хорошо.

День есть свет.

Ты живая.

Я постепенно успокаивалась.

– Замерзла?

Мы извалялись на мокром бетоне крыши. Но разве теперь это важно?

Я высвободилась из объятий Джея и взглянула в его задумчивое лицо:

– Мне нужна твоя машина.

#