Читать книгу Я Пилигрим - Терри Хейз - Страница 9

Я догадался, что мы пролетаем над Монтаной. Когда я взглянул в иллюминатор, очертания гор подсказали мне: мы где-то на северо-западе. Никаких других признаков, по которым можно было установить наше местонахождение, я не обнаружил: аэродромы тщательно замаскированы, поблизости виднеются лишь скопления каких-то непонятных бункеров, дюжина ангаров и бесконечные проволочные ограждения под током.

Мы летели всю ночь, и, когда садились на рассвете, я пребывал в дурном расположении духа. У меня было достаточно времени, чтобы прокрутить в голове все случившееся, но с каждой остававшейся позади милей мои сомнения только росли. А что, если компакт-диск с Шанайей Твейн – фальшивка и кто-то обманул Всадника? Может быть, другое подразделение использовало его, чтобы подсунуть противнику ложные сведения? Вдруг это была спецоперация, целью которой являлся вброс дезинформации, а я просто-напросто ничего не знал? Что тогда? Те, кто будет проводить расследование, могут заявить, что компакт-диск на самом деле принадлежит мне, а Всадник разоблачил меня как предателя. Тогда станет понятно, почему я решил немедленно, ни с кем не проконсультировавшись, убить его.

Я все глубже погружался в лабиринт сомнений, когда дюжие спецназовцы торопливо вывели меня из самолета и посадили во внедорожник с тонированными стеклами. Дверцы закрылись автоматически, и я заметил, что ручки внутри отсутствовали. Вот уже пять лет минуло с тех пор, как я присоединился к миру спецслужб, и теперь после трех безумных дней в Москве моя жизнь была поставлена на карту.

Два часа мы ехали вдоль проволочного ограждения, пока не остановились у располагавшегося на отшибе длинного одноэтажного здания, окруженного лужайкой с выгоревшей на солнце травой.

Мои передвижения ограничили двумя маленькими комнатками, строго-настрого запретив общаться с кем-либо, кроме сотрудников, которые должны были меня допрашивать. Я знал, что в другом крыле дома несколько бригад криминалистов скрупулезно изучают мою жизнь (как, впрочем, и жизнь Всадника), пытаясь обнаружить истину. Процедура допросов была мне известна, однако понятно, что практические занятия в разведшколе не идут ни в какое сравнение с реальностью, когда тебя берут в оборот враждебно настроенные следователи.

Четыре бригады работали посменно, и я должен признать, что женская группа была лучше остальных (или хуже – все зависит от того, как посмотреть). Самая фигуристая из дам, по-видимому, полагала, что если она расстегнет верхние пуговицы блузки да еще наклонится вперед, то это каким-то образом поможет ей приблизиться к истине. Я называл ее про себя мисс Чудо-Лифчик. Через несколько лет тот же метод допроса, правда с бульшим эффектом, был применен к мусульманским заключенным в тюрьме на военно-морской базе США в заливе Гуантанамо.

Я разгадал ее тактику – напоминание о мире, по которому ты тоскуешь, о мире удовольствий, бесконечно далеком и желанном. Хочешь вновь вернуться туда? Ну что ж, тогда все, что от тебя требуется, – сотрудничество. И должен сказать, этот метод работает. Когда день и ночь из тебя выколачивают подробности и бесконечно ловят на несоответствиях, это надоедает до чертиков. Через какие-нибудь пару недель начинаешь отчаянно тосковать и мечтаешь очутиться где угодно, но только не здесь.

И вот однажды (дело было поздно ночью, после двенадцатичасового беспрерывного допроса) я спросил у красотки:

– Вы хотите сказать, что я все это спланировал заранее: убить его на окраине Красной площади? В Москве, на Красной площади?! Зачем мне было это делать?

– Признаю, что это глупо, – спокойно заметила она.

– И откуда вас только понабрали, с такими сиськами?! – не выдержав, заорал я.

Я впервые повысил голос, и это было ошибкой: ведь за допросами через скрытую камеру наблюдала целая команда аналитиков и психологов. Теперь они будут знать, что по-настоящему меня достали.

Какое-то мгновение я надеялся, что мисс Чудо-Лифчик отплатит мне той же монетой, но она была настоящим профессионалом: голос дамы остался спокойным; мало того, она даже еще ближе наклонилась ко мне, пуговицы на блузке едва не расстегнулись.

– Они настоящие и выглядят так вовсе не благодаря бюстгальтеру, если это вас интересует. Какую мелодию играли на карусели?

Я с трудом сдержал ярость.

– Я вам уже говорил.

– Повторите.

– «Повеяло юностью». Не верите? Нет, серьезно, современная Россия – страна абсурда, у них там во всем полнейшая бессмыслица.

– Вы слышали эту песню раньше?

– Конечно слышал. Это же «Нирвана».

– Значит, на Красной площади, когда вы искали подходящее место…

– Ничего я не искал, у меня не было никакого плана, – тихо сказал я, ощутив боль в левом виске.

Когда меня наконец отпустили спать, я почувствовал, что мисс Чудо-Лифчик скоро добьется своего. Даже если ты уверен в собственной невиновности, все равно морально очень тяжело: постоянно помнишь, что ты заперт в четырех стенах, судорожно цепляешься за утраченную свободу и никому в целом свете нет до тебя дела.

На следующее утро, очень рано (я почему-то думал, что на дворе среда, хотя на самом деле была суббота – вот как им удалось дезориентировать меня во времени), дверь комнаты, где я спал, открылась, и надзиратель бросил на постель комплект чистой одежды. Впервые заговорив со мной, он предложил принять душ, обычно я умывался над тазиком в углу спальни. Этот прием я тоже хорошо знал – внушить мысль, что следователи начинают верить мне, вселить надежду. Но я уже достиг такой стадии, что не слишком заботился обо всяких там психологических тонкостях. Фрейд мог бы сказать в этом случае: «Иногда душ – это просто душ».

Надзиратель отпер дверь в находившуюся по соседству ванную и ушел. Все там было стерильно-белым, как в клинике: ванна, кафель, потолок. Правда, на стенах и потолке виднелись рым-болты, что наталкивало на мысль о куда более мрачном предназначении данного помещения, но сейчас меня это не заботило. Я побрился, разделся и наполнил ванну водой.

Чуть позже, уже вытираясь, я в полный рост увидел себя обнаженным в зеркале и замер от удивления: давненько я не смотрел на себя со стороны.

В общей сложности я провел на уединенном ранчо около трех недель и за это время потерял фунтов двадцать. Вид у меня был крайне изможденный, и мне показалось, что я сильно постарел. Несколько минут я рассматривал свое изображение в зеркале, словно это было окно в будущее. Уродливым я, впрочем, не выглядел: высокий рост, светлые, как будто пропитанные солью, пряди волос – выгорели на солнце.

Несколько лишних фунтов исчезло с талии и зада: я был в хорошей форме – не безупречно накачанный брюшной пресс тщеславной кинозвезды, а скорее подтянутость, которую дают ежедневные сорокаминутные занятия крав-маго`й. Если верить знающим людям, эта изобретенная в Израиле система рукопашного боя особенно популярна среди нью-йоркских наркодилеров, к северу от Сто сороковой улицы. Я всерьез увлекся крав-магой и не сомневался, что однажды, когда я буду одинок и доведен до полного отчаяния, она спасет мне жизнь.

Стоя перед зеркалом, я тщательно изучал человека, которого там видел, и размышлял, действительно ли он мне нравится. И вдруг подумал: а ведь не исключено, что мисс Чудо-Лифчик и ее подруги сейчас тоже рассматривают и оценивают меня. Ну и что, даже если это и так? Пожалуй, меня вряд ли взяли бы на главную мужскую роль в каком-нибудь порнофильме, но и стыдиться мне тоже было нечего. Тайное наблюдение за телом не так уж страшно. Гораздо хуже было другое: изучение мельчайших деталей моей жизни под микроскопом, бесконечные поиски свидетельств, которых не существовало, разрушающая душу убежденность следователей, что человек не может совершить какой-либо поступок просто потому, что считает его правильным.

Помнится, инструктор по крав-маге объяснял мне, в чем заключается главная ошибка, которую большинство людей совершают во время драки: они норовят посильнее ударить противника в голову и при этом неизбежно разбивают костяшки собственных пальцев. Вот почему настоящий профессионал сжимает кулак и бьет врага его краем, словно молотом по наковальне.

Такой удар, нанесенный достаточно подготовленным человеком (опять же если верить инструктору), имеет в точке приложения силу более четырех ньютонов. Можете представить себе, какой урон он наносит лицу противника. Или зеркалу: оно разбилось на куски, которые разлетелись по полу. Самое удивительное – стена за ним оказалась голой: никакой двусторонней зеркальной панели, ничего подобного. Я тупо уставился на стену, размышляя: может быть, это внутри меня что-то треснуло?

Я вернулся в спальню, переоделся в чистую одежду, уселся на кровати и стал ждать. Но никто не пришел. Я постучал в дверь и убедился, что она не заперта. Как остроумно, подумал я: коэффициент доверия теперь достигнет космических высот. И внезапно почувствовал себя персонажем триллера: а вдруг я сейчас обнаружу, что на самом деле дом пуст и никто не жил в нем долгие годы?

Я прошел в гостиную, где прежде никогда не бывал. Именно здесь я и обнаружил всю компанию: человек сорок дознавателей, и все мне улыбались. Я почему-то подумал, что сейчас они все разразятся аплодисментами, и мне стало жутко. Старший группы, человек с лицом столь непропорциональным, словно его собирали из оставшихся запчастей, что-то сказал, но я едва его расслышал. Затем слово взяла мисс Чудо-Лифчик: сделав выразительный жест в мою сторону, она заявила, что они, мол, всего лишь выполняли свою работу, и выразила надежду, что я не затаил на них обиду.

Я чуть было не предложил красотке подняться наверх, чтобы обсудить в приватной обстановке, насколько эффективными оказались запрещенные приемы, которые она применяла, эксплуатируя свою сексапильность, но тут главный следователь сказал нечто такое, что заставило меня отказаться от этой идеи. Согласитесь, подобные мысли недостойны человека, получившего письмо от самого президента Соединенных Штатов. Оно лежало на столе, и я сел, чтобы прочитать его. В послании, скрепленном внушительной сине-золотой печатью, говорилось, что в результате полного и тщательного расследования с меня полностью сняты все обвинения. Президент поблагодарил меня за проявленное мужество и исполнение гражданского долга.

«Находясь на вражеской территории, не имея помощи и подвергая себя опасности, Вы, столкнувшись с необходимостью действовать немедленно, ни минуты не колебались и не думали о личном благополучии», – писал он.

Далее президент отмечал, что общественность не должна знать о моей секретной миссии, но лично он от имени всего американского народа благодарит меня за неоценимые услуги, оказанные Отечеству. Где-то в письме даже проскочило слово «герой».

Я направился к двери, чувствуя на себе взгляды всех собравшихся, но стараясь не обращать на них внимания. Выйдя наружу, я остановился посреди лужайки, чтобы полюбоваться унылым пейзажем.

«Полностью сняты все обвинения», «неоценимые услуги, оказанные Отечеству», «герой» – я больше не мог сдерживаться, и накопившиеся во мне чувства потоком хлынули наружу. Интересно, что сказали бы сейчас Билл и Грейс? Гордились бы они своим приемным сыном, после того как я столь долго отвергал их?

Я услышал на длинной подъездной аллее, посыпанной гравием, шорох шин. Перед домом остановилась машина, но я даже не обернулся. Вспомнил ту мертвую женщину в Детройте с изумительно красивыми синими глазами, так похожими на мои. Я уверен, что мама очень любила меня, и до чего же странно, что я едва знал ее. Какие бы чувства испытала сейчас моя родная мать, будь она жива?

Так я и стоял там, сгорбившись на ветру, терзаемый противоречивыми чувствами. Затем обернулся, услышав, что открылась дверь, и увидел на крыльце старшего дознавателя и мисс Чудо-Лифчик, а рядом с ними – пожилого мужчину, который только что приехал на машине. Я давно знал этого человека, хотя настоящее его имя никогда не называлось. Это был директор «Дивизии».

Он медленно спустился по ступенькам и подошел ко мне.

– Вы прочли письмо? – спросил директор.

Я кивнул. Он взял меня за руку и слегка пожал ее: в такой манере он привык выражать благодарность. Думаю, директор «Дивизии» понимал: любые сказанные им сейчас слова вряд ли смогут соперничать с той сине-золотой печатью.

Он проследил за моим взглядом, по-прежнему устремленным на унылый окрестный пейзаж, и заговорил о человеке, которого я убил.

– Да, под конец он стал предателем, но если отбросить этот факт, следует признать, что в целом он был замечательным агентом, одним из самых лучших.

Я удивленно посмотрел на собеседника:

– Интересная логика. Тогда можно сказать, что, если забыть об атомной бомбе, день шестого августа в Хиросиме был просто чудесным.

– Господи, Эдди! Я стараюсь как-то сгладить ситуацию, найти в ней хоть что-то положительное. Он ведь был моим другом.

– И моим тоже, – невозмутимо добавил я.

– Знаю-знаю, Эдди, – примирительно сказал директор. Просто удивительно, каким магическим действием обладает письмо президента! – Я не раз говорил, что не хотел бы оказаться на вашем месте. Не знаю, сумел бы я сделать такое, даже во времена своей молодости.

Я ничего не ответил: судя по тому, что я слышал об этом человеке, он не постеснялся бы заявиться в Диснейленд с автоматом, если бы решил, что это поможет ему продвинуться по службе.

Подняв воротник пальто, чтобы защититься от ветра, директор «Дивизии» сказал, что рассчитывает на мое скорое возвращение в Лондон.

– Я посоветовался со всеми, от кого это зависит, и наше решение было единодушным: вы назначаетесь новым Синим Всадником.

Я вновь промолчал и еще долго разглядывал заброшенные поля. Не выразить словами, как грустно было у меня на сердце. И новое назначение совершенно не радовало: перед глазами стояли две маленькие девочки.

Мне тогда минуло двадцать девять лет. Столь молодого Синего Всадника за все время существования «Дивизии» еще не бывало.