Читать книгу Пленник ее сердца - Тесса Дэр - Страница 4

Герцог вышел первым, девушка – следом. Грифф завернул за угол и остановился у южной стены коттеджа, не имевшей окон, так что никто из членов ее семьи не смог бы за ними подглядеть. Что тоже важно, здесь их не могла видеть из кареты герцогиня – лишь запоздало расцветшая яблоня могла стать свидетелем их разговора.

Все это было так нелепо и странно…

Сейчас он извинится за то, что шутка затянулась, они посмеются и расстанутся навсегда. И жизнь ее вернется в привычную колею. Честно говоря, ее утомили знатные господа со своими причудами.

Судя по всему, и герцогу тоже порядком надоело ломать комедию, и он молча мерил шагами двор: три – в одну сторону, три – в другую.

С хрустом отломив засохший сук от дерева, Грифф постучал им об ограду и заявил:

– Я принял решение: Симмз, вы едете со мной в Лондон. Сегодня же. Сейчас.

У Полины перехватило дыхание.

– Но… зачем? С какой целью?

– Для прохождения обучения, разумеется. Моя мать будет делать из вас герцогиню.

– Но ведь вы не собираетесь на мне жениться!

Грифф отмахнулся:

– Вне всяких сомнений, я не намерен на вас жениться.

Вот и славно. Хорошо, что хоть в этом они достигли взаимопонимания.

– Я хотел бы с самого начала внести ясность в ситуацию. Чтобы вас не ввел в заблуждение мой недешевый наряд и роскошный экипаж, могу с полной уверенностью заявить, что я не сказочный принц.

Полина усмехнулась в ответ:

– Примите мои заверения, ваша светлость, что я давно не верю в сказки.

– Полагаю, вы слишком практичны для такого рода заблуждений.

Полина кивнула.

– Именно так. Я знаю, что мне в руки с неба ничего не свалится, и готова работать не покладая рук, чтобы получить от жизни то, чего хочу.

Увы, все, что ей с таким трудом удалось скопить за год, все еще тонкой пылью покрывало ее волосы и платье.

– Замечательно. Я рад, что вы так думаете, потому что намерен предложить вам работу. Как вам должность компаньонки моей матери? Предоставьте герцогине возможность испытать на вас ее педагогические способности и докажите, что все ее усилия ни к чему не привели. Как видите, от вас ничего особенного не требуется.

Полина хотела было что-то сказать в ответ, но слова застряли в горле.

– Компенсацией за ваши труды будет тысяча фунтов. – Грифф ткнул сухим суком в стену домика. – И вы больше никогда не будете зависеть от того мужчины, который называет себя главой вашей семьи.

Тысяча фунтов!

– Ваша светлость, я… – Полина пребывала в полной растерянности. Как назвать его предложение: эксцентричной выходкой или волшебным ключом к заветной двери, за которой ждет мечта всей ее жизни?

Как бы там ни было, она не могла принять его дар.

– Я не поеду с вами, не могу.

Он приблизился к ней вплотную и оказался так близко, что она могла видеть янтарные крапинки вокруг его темных зрачков.

– Можете. И поедете. Я обещаю, что сдержу слово.

Полина отвела взгляд. Его начальственный тон раздражал, а еще сильнее раздражал необыкновенный аромат. Этот запах путал все карты и, вопреки всякой логике, заставлял верить каждому его слову.

– Не переживайте из-за одежды и прочего. – Видно, он по-своему интерпретировал ее смущение и вскользь брошенный в сторону дома взгляд. – Ничего с собой брать не нужно: у вас будет все новое.

– Ваша светлость…

Он нетерпеливо постучал палкой по голенищу сапога, обтянувшего мускулистую икру.

– Перестаньте ломаться! Что может вас здесь удерживать? Должность подавальщицы в трактире? Каторжная работа на ферме? Соломенный тюфяк на чердаке, где вы спите? Безжалостный папаша, готовый продать вас за пять фунтов?

– Пять фунтов для нас – огромная сумма, – сквозь зубы процедила Полина.

Даже если пять фунтов не такие уж большие деньги, то все равно больше, чем ничего. А отец ее всегда считал, что от женщин все равно никакого проку.

– Пусть так. Но вы не станете спорить, что пять фунтов значительно меньше тысячи. Думаю, что такого рода арифметика под силу и неграмотной деревенской девке.

Полина покачала головой. Удивительно, но как раз в тот момент, когда она решает, что этот холеный сноб уже исчерпал все способы ее унизить, ее самолюбию был нанесен самый болезненный укол.

– У моей матери слишком много свободного времени, – даже не заметив, что обидел ее, продолжал Грифф. – Ей непременно надо кого-то опекать и воспитывать. Сейчас она решила, что должна меня срочно женить, и я намерен отвлечь ее от этой сумасшедшей идеи на что-то другое, так что вы самое простое решение моей проблемы.

– Простое решение? Привезти меня в Лондон, поселить в своем доме, купить мне все новое, заплатить тысячу фунтов – и это все лишь ради того, чтобы ваша матушка отказалась от своих матримониальных планов?

Грифф лишь пожал плечами в ответ.

– Я бы не стала называть это решение простым, ваша светлость. Гораздо проще было бы честно ей сказать, что вы не желаете жениться, не думаете?

Грифф прищурился.

– Я думаю, вам просто нравится перечить, и не только мне, что укрепляет меня в мысли, что вы идеально подходите для той роли, которую я прошу вас сыграть.

Его слова вызывали у Полины смешанные чувства. Наконец-то хоть кто-то заметил, что она идеально подходит для какой-то там роли. Увы, роль эта состояла в том, чтобы стать занозой в чьей-то заднице.

Тем не менее предложение его показалось ей в определенном смысле заманчивым. Неудач на ее жизненном пути было более чем достаточно – она всегда была неудачницей и знала об этом, но впервые в жизни ей предлагали заработать на том, что у нее получалось само собой и без всяких усилий. Теперь ей уже никто не скажет «она хотела как лучше», потому что герцог и не просит от нее «как лучше», а требует прямо противоположного.

– Как бы там ни было, – сказала наконец Полина, – я не могу уехать из Спиндл-Коув.

– Я предлагаю вам финансовое обеспечение на всю оставшуюся жизнь, а в обмен прошу лишь несколько недель саботажа. Считайте, что вам несказанно повезло и вы оказались в сказке – сказке, придуманной для практичной девушки вроде вас. Вы поедете в Лондон в моей нарядной карете. Для вас сошьют новое красивое платье, а может, и не одно, но даже не пытайтесь измениться – оставайтесь такой, какая вы есть. И не стройте никаких планов на мой счет, то есть… не влюбляйтесь. Через несколько недель все закончится и мы расстанемся, а вы будете жить в достатке до конца своих дней. Чем не сказка? – Грифф взглянул на карету. – Просто скажите «да», Симмз. Не тяните. Нам пора ехать.

Как его убедить? Полина повысила голос и как можно более внятно, насколько это доступно неграмотной деревенской девушке, произнесла:

– Я не могу уехать.

Он тоже повысил голос.

– Ну а я не могу вас тут оставить.

Вдруг стало очень тихо. Герцог замер в неподвижности. Она могла бы принять его за статую, если бы не лепестки осыпающегося яблоневого цвета на его плече, если бы не легкий ветерок, играющий его темными волнистыми волосами. Где-то над ними раздалась трель какой-то певчей птички, и Полина судорожно сглотнула.

– Почему?

– Я не знаю.

Наклонив голову, он с какой-то новой, особой пристальностью заглянул ей в лицо. Полина приказала себе не краснеть и не дергаться, когда он, сделав еще шаг навстречу, приблизился так, что носки ее туфель уперлись в его сапоги. Теперь она видела каждый волосок на щетине, покрывавшей его скулы. Волоски эти были светлее, чем волосы, и на солнце казались огненно-рыжими.

– Что-то есть в вас такое… – Рука его, не затянутая в перчатку, коснулась ее волос, нежно их взъерошила, и белые кристаллики посыпались на землю. – В чем это вы?

Господи. Зачем он прикасается к ней? Наверное, это должно было повергнуть ее в шок, но почему-то этого не случилось. Было ощущение, словно нет ничего естественнее этого прикосновения, словно она к таким привыкла, причем настолько, что испытывала легкость и удовольствие.

«А я бы не отказалась, – поймала себя на мысли Полина, – чтобы он и вправду каждый день вот так прикасался ко мне». Она вдруг почувствовала себя хрупкой и трогательно беспомощной, словно там, внутри ее, привычно несшей бремя ежедневного тяжелого труда деревенской девушки, жила другая, трепетная и доверчивая, которую только он в ней и сумел разглядеть.

Грифф смахнул белую пудру с ее плеча.

– Что это такое? Чем вы вся обсыпаны?

– Сахар, – сдавленно прошептала Полина.

Он поднес большой палец к губам и рассеянно его лизнул, но тут же скривился и едва удержался, чтобы не сплюнуть.

– Сахар вперемешку с квасцами, – поспешила исправить оплошность Полина.

– Странное сочетание. – Он вновь потянулся к ней.

Полина поймала себя на том, что подалась ему навстречу в предвкушении его прикосновения.

– Полина! Полина, кто это?

Полину словно отбросило назад, и она стремительно обернулась на знакомый голос. Из-за угла выглядывала Даниэла, и, поколебавшись всего мгновение, Полина поманила сестру рукой. Вместо того чтобы долго объяснять, почему она не может ехать с ним в Лондон, лучше дать возможность самому все увидеть и сделать выводы.

– Ваша светлость, позвольте представить мою сестру Даниэлу. Даниэла – это наш гость. Он герцог. Это значит, что ты должна сделать реверанс и называть его «ваша светлость».

Даниэла неуклюже присела и, с трудом ворочая языком, произнесла:

– Добрый день, ваша светлость.

Ей всегда было трудно говорить, когда нервничала, а уж когда приходилось общаться с незнакомыми, язык ее вообще почти не слушался.

– Герцог как раз собрался уезжать.

Даниэла снова послушно присела.

– До свидания, ваша светлость.

Полина пристально наблюдала за ним. Люди его круга отправляют своих умственно отсталых родственников в специальные приюты или запирают на чердаке, поручая слугам уход за ними. С глаз долой, из сердца вон, как говорится. И все же он не мог не догадаться, что Даниэла не такая, как все. Тут уж шила в мешке не утаишь.

Но какой бы ни была, она оставалась ее сестрой, а за сестру Полина готова любому глотку перегрызть. Сколько раз приходилось защищать ее от жестоких мальчишек, швырявших в нее камнями, сколько раз ловила она брезгливо-жалостливые взгляды, глотая обиду.

Вот и сейчас ее руки рефлекторно сжались в кулаки.

Едва ли он произнесет то, о чем подумал, увидев ее сестру, благородным господам не пристало произносить такие слова, как «придурковатая», «чокнутая», «тронутая», так ведь? Но какая-то реакция все равно последует. Даже те, кто относился к Даниэле по-доброму, все равно обращались с ней как со щенком или неразумным младенцем, хотя она уже вполне взрослая девушка.

Скорее всего герцог брезгливо подожмет губы или отвернется и сделает вид, словно ее здесь нет. Возможно, его передернет от отвращения. Хорошо бы, потому что в этом случае у нее будет повод разозлиться на него, и тогда она без сожалений попросит его убраться подобру-поздорову.

Но Грифф не оправдал ее ожиданий.

– Приятно познакомиться, мисс Даниэла, – сказал он ровным тоном, так, словно ничего необычного в девушке не заметил, и поднес ее руку к губам.

Полина в остолбенении наблюдала, как герцог – святые угодники! Герцог! – целует руку ее несчастной сестре. Господи, да за одно это она готова была ему душу отдать. Задаром. И никакие деньги не нужны. Влюбиться в него было бы непростительной глупостью.

Полина зажмурилась, лихорадочно пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, что ей в нем не нравится.

– Мою руку вы целовать не стали, – выдала она себя с головой, так и не придумав ничего лучше.

– Конечно, потому что знаю, где она побывала, – как ни в чем не бывало заявил Грифф.

Полина густо покраснела при намеке на то представление, что устроил ее отец.

– Это и есть та причина, по которой вы не хотите уезжать?

Полина кивнула.

– Да. Я не могу оставить ее, а она не может покинуть дом.

После недолгих размышлений Грифф обратился к ее сестре.

– Мисс Даниэла, я хочу ненадолго забрать Полину в Лондон.

Девушка побледнела, подбородок у нее задрожал, на глаза навернулись слезы.

– Я привезу ее назад, обещаю, честное слово. А герцог никогда не нарушает своих обещаний.

Полина скептически вскинула бровь.

Грифф пожал плечами, да и что тут скажешь: повод для скепсиса у нее есть.

– Скажем так, этот конкретный герцог не нарушит данного слова.

– Нет, – намертво вцепившись в сестру, взвыла Даниэла. – Не уходи! Я не хочу, чтобы ты уходила.

Они никогда не разлучались. Ни на одну ночь. То, что для него, как и для всех прочих, было временным, для Даниэлы казалось вечностью, вечностью страданий. Каждый миг без Полины для нее был наполнен мукой, она чувствовала себя несчастной, брошенной. Но как бы ни было плохо Даниэле без сестры, ради награды, что ждала их по окончании этого безумного эксперимента, Полина могла бы ее оставить.

Тысяча фунтов стерлингов.

С этими деньгами у них будет все. Они заживут своей жизнью, без отца, и это станет только началом. У них будет свой собственный домик и хозяйство. Они смогут выращивать кур и гусей, а для тяжелой работы нанимать мужчин. Если не транжирить, то на безбедную жизнь им хватит одних лишь процентов с этой суммы.

И она сможет наконец открыть свое дело.

Собственное дело. Несбыточная мечта. Как мечта маленькой нищенки о прекрасном принце. Полина знала, что такие мечты сбываются только в сказках, и все равно продолжала мечтать. Но тысяча фунтов делала мечту вполне осуществимой.

– Только тебя тут не хватает для полного счастья.

Голос герцога вернул Полину в реальность.

Мажор, старый сварливый гусак, отыскал своего недруга и, вытянув шею и раздувая грудь, с боевым гоготаньем, бросился на непрошеного гостя.

От воинственной птицы пришлось отбиваться сухой веткой, которая, к счастью, все еще была в руке.

– При таком дурном характере жить ему, видно, осталось недолго, – заметил Халфорд, удерживая гусака на расстоянии вытянутой руки.

– Вы ему не понравились, – заметила Полина. – А он у нас очень умный.

Мажор, отскочив в сторону, все-таки исхитрился и ущипнул Гриффина за сапог. Дуэль продолжалась: герцог против гусака.

Халфорд занял классическую оборонительную позицию фехтовальщика, выставив одну ногу вперед. Роль рапиры выполнял сук.

– Предупреждаю: я заберу твою печень, – заявил он, с изрядным изяществом вращая импровизированной шпагой.

Гусак в долгу не остался, и пусть его ответ для человеческого уха казался набором звуков, угрозу в нем не услышал бы разве что глухой.

Прижавшись к сестре, Даниэла уже не плакала, а хихикала.

У Полины отлегло от сердца, и она попросила:

– Дорогая, загони Мажора в птичник, пожалуйста, а потом возвращайся к нам.

Раскинув руки в стороны, с грозным шипением Даниэла пошла на гуся, и Мажор покорно отступил. Как только она оказалась достаточно далеко, чтобы не слышать их разговор, Полина, скрестив руки на груди, повернулась к герцогу лицом:

– Если я соглашусь… если поеду с вами, вы вернете меня домой через неделю?

– Через неделю? – Грифф отбросил палку в сторону. – Нет, это для меня неприемлемо.

– Но неделя – это все, на что я могу согласиться. У нас с Даниэлой есть одна субботняя традиция, которую я не могу нарушить. Если я пообещаю ей вернуться в следующую субботу, она будет знать, что я уехала не навсегда. – Он молчал, и Полина добавила: – Уверяю вас: одной недели хватит, чтобы ваша матушка убедилась в моей полной безнадежности.

– О, в этом я как раз нисколько не сомневаюсь! Что ж, ладно, пусть будет неделя, но уезжаем мы немедленно.

– Как только попрощаюсь с сестрой.

Она обернулась и увидела Даниэлу, уже возвращавшуюся из птичника.

– Мне нужна монетка в одно пенни, – попросила Полина. – Скорее! Дайте мне пенни.

Он порылся в кармане и, вынув монету, положил ей на ладонь.

– Но это не пенни, а соверен.

– У меня нет мельче.

Она закатила глаза.

– Ох уж эти герцоги! Сейчас я вернусь.

Полина отвела сестру в сторонку, стараясь ничем не выдать волнение, чтобы не растревожить ее, и пытаясь держаться как можно увереннее. Только так она могла внушить Даниэле, что уговаривать и просить бесполезно. Стоит сестренке заметить трещинку в ее решимости, и слезы неизбежны. Как всегда, Полине должно хватить характера на них обеих.

– Вот твоя недельная плата за работу. – Полина раскрыла ладошку сестры и, положив монетку, тут же сжала ее пальцы, чтобы Даниэла не заметила разницу в цвете монеты. – Я хочу, чтобы ты сейчас же поднялась наверх и положила денежку в жестянку, а завтра опустила в церковный ящик для пожертвований.

Даниэла кивнула, а Полина твердо сказала:

– Я сейчас уезжаю с герцогом. В Лондон.

– Нет.

– Да. Это всего на неделю.

– Нет, не уезжай. – Слезы полились ручьем.

«Не плачь, заклинаю! Я этого не вынесу…»

Полина собрала все свое самообладание, чтобы не уступить мольбам сестры. Пытаясь отвлечься, она стала думать о той золотой монетке, что лежала в кулачке Даниэлы, и представила, что их не одна, а тысяча. Вот они перед ней столбиками по десять штук, аккуратными рядами. Десять, еще десять, еще…

Если бы только она могла объяснить Даниэле, что эти деньги значат для них, как изменится их жизнь… Но сестра и слушать не захотела бы о грядущих изменениях. Для нее счастье – это чтобы ничего не менялось, чтобы жизнь была простой и предсказуемой. Каждый день с утра – собрать и аккуратно сложить в корзинку яйца. Каждую субботу – пенни за работу. Каждое воскресенье – в церковь.

– Я вернусь в следующую субботу и привезу пенни за собранные за неделю яйца, но ты должна хорошо трудиться, а не лежать целыми днями в постели и плакать, слышишь? Собирай яйца каждый день. Помогай маме с готовкой и уборкой по дому. Пройдет неделя, и я вернусь. В следующее воскресенье мы вместе пойдем в церковь. – Полина обхватила ладонями круглое лицо Даниэлы в ладони, поцеловала. – И я больше никогда тебя не покину. А теперь иди в дом.

– Нет, не пойду.

Продолжать эту агонию не имело смысла. Долгие проводы – лишние слезы. Решительно повернувшись, Полина пошла прочь. Плач Даниэлы преследовал ее всю дорогу до кареты.

– Полина? – раздался с крыльца голос матери.

– Я вернусь домой через неделю, мама, – быстро проговорила Полина, не смея оглянуться.

Забираясь в карету, она едва не оступилась, но герцог протянул ей руку. Перчаток на нем не было, и когда его пальцы обхватили ее запястье, Полину пробила дрожь.

– С вами все в порядке? – встревожился Гриффин и другой рукой поддержал за поясницу.

Полина судорожно вздохнула: так хотелось превратиться в воск в его руках, таких надежных и сильных, – но смогла противостоять искушению.

– Да, в полном порядке.

– Если вам нужно еще время…

– Не нужно.

– Может, вам стоит пойти к ней?

Нет, от этого будет только хуже. Но разве ему объяснишь? Что с того, что он сочтет ее жестокой? Пусть думает что угодно, ей все равно. Главное, что в результате у нее будут деньги.

– Она всегда плачет, хотя и вовсе не беспомощна, как можно подумать. – Полина отпустила его руку и сама села в карету. – Как и я.

Мало кому удавалось добиться уважения Гриффина Халфорда. Среди его знакомых было немало важных государственных деятелей, снискавших себе славу на войне, награжденных орденами, возведенных в рыцари за службу короне. Кто-то заслужил такие почести, а кто-то – нет. Помпезность всех этих торжественных церемоний претила ему – и, Бог свидетель, он сам никогда не рвался в герои, – но было приятно думать, что отличить правду от лжи в состоянии.

У этой хрупкой девушки стальной характер. И это хорошо, потому что ближайшие несколько дней ей предстоит провести в компании герцогини Халфорд.

– У тебя на все про все неделя, – сообщил Гриффин матери, когда сел в карету.

– Неделя? – На скулах герцогини появились два красных пятна, как раз в тон рубинам на шее.

– Неделя. Симмзы отпустили ее всего на неделю, и это их окончательное решение.

– За неделю мне не справиться.

– Если Бог смог создать небеса, землю и всех тварей за шесть дней, то, полагаю, уж на одну герцогиню тебе недели хватит.

– Но я не Господь… – Герцогиня едва не задохнулась от возмущения.

– Подожди. – Гриффин полез в нагрудный карман, но не обнаружил того, что искал, и принялся рыться в других карманах.

– Что ты ищешь, скажи на милость?

– Карандаш и листок бумаги. Ты сказала, что не обладаешь божественным даром и не можешь совершить чудо. Я собирался записать твои высказывания слово в слово, а потом заказать таблички с твоими изречениями в таком количестве, чтобы хватило на все комнаты в доме. Обещаю развесить их в самых видных местах.

Герцогиня поджала губы.

– Ты заявила, что способна любую дурнушку превратить в светскую даму. Если тебе удастся сделать это с мисс Симмз за одну неделю, я на ней женюсь, но если потерпишь неудачу, то поклянешься никогда больше не приставать ко мне с подобными вопросами не только в этом сезоне, а вообще никогда.

Герцогиня смотрела на сына в угрюмом молчании, зато Гриффин довольно улыбался.

Вальяжно откинувшись на спинку сиденья, он закинул ногу на ногу и, раскинув руки, заявил:

– Если ты считаешь мои условия неприемлемыми, мы можем прямо сейчас развернуть карету.

Никаких комментариев не последовало, и они продолжили путь. Грифф притворился, что дремлет, пока мать долго и подробно рассказывала мисс Симмз об истории семейства Халфорд: многочисленных героях, законодателях, исследователях, ученых – обо всех, начиная с полулегендарных крестоносцев и заканчивая покойным отцом Гриффина, выдающимся дипломатом.

Как раз в тот момент, когда герцогиня перешла наконец к описанию личности последнего из Халфордов, снискавшего, в отличие от предков сомнительную славу, пришла пора поменять лошадей, а заодно и поужинать.

Грифф мысленно возблагодарил судьбу.

– Перед вами, – проинформировала свою новоявленную подопечную герцогиня, – один из лучших постоялых дворов в Англии. Они по праву гордятся безупречным сервисом.

Войдя в обеденный зал, мисс Симмз разочарованно присвистнула.

– На мой вкус, у нас в «Быке и цветке» не хуже. И обслуга приветливее.

– Герцогиня не станет искать место, где ее радушно примут, – наставительно произнесла ее патронесса. – Герцогиню с радостью принимают везде и в любое время. Для герцогини главное, чтобы туда, где она принимает пищу, не допускались посторонние.

– Неужели? – Мисс Симмз решила уточнить это у застывшего в неподвижности, словно каменный истукан, лакея. – Это действительно так?

Лакей выдвинул для нее стул из-за стола, глядя прямо перед собой, то есть в стену, и Полина, с веселым удивлением наблюдая за ним, решила помахать рукой у него перед носом.

– Привет! У тебя все дома?

Лакей никак не отреагировал, чем-то напомнив Полине деревянного щелкунчика. И, оставив попытки пробудить в нем человека, она села за стол.

Грифф тоже сел, взглядом подозвал лакея и принялся заказывать ужин из многочисленных блюд. Аппетит у него разыгрался не на шутку.

– Вот, блин дырявый, – со вздохом сказала мисс Симмз, водрузив локти на стол. – У меня от голода кишки сводит.

Герцогиня раздраженно постучала пальцем по столу.

– Что сейчас не так? – с досадой поинтересовалась подопечная.

– Для начала уберите локти со стола.

Полина повиновалась, опустив локти никак не больше чем на дюйм.

– Во-вторых, следите за словами. Леди никогда не упоминает о своем физическом состоянии в присутствии мужчины. И немедленно вычеркните это слово из своего вокабулярия.

– Какое слово?

– Вы знаете, о каком слове я говорю.

– Хм. – Изображая глубокую задумчивость, Полина уставилась в потолок. – Это «кишки»? Или «сводит»?

– Ни то, ни другое.

– Ну, вы меня совсем запутали. Мне ничего больше на ум не приходит. Я простая деревенская девушка. У меня голова кругом идет от всей этой чертовщины. Откуда мне знать, какое слово я не должна произносить, если ваша светлость не изволит меня просветить?

Пауза затягивалась. И Грифф, и Полина с затаенным злорадством ждали, пойдет ли герцогиня на провокацию. Трудно представить, что эта дама снизойдет до того, чтобы вслух произнести такое грубое и просторечное слово, как «блин».

Никогда еще от семейного ужина Гриффин не получал такого удовольствия.

Его матери непременно нужно было кем-то управлять. Он, ее собственный сын, не в счет, и те крайние меры, к которым она прибегла вчера вечером, служили лишним тому подтверждением. Слуги Халфордов были так вышколены, что не могли дать ей возможность получать удовольствие от бесконечных придирок за их нерадивость. Грифф подумывал подарить матери шкодливую собачонку, но мисс Симмз в этом смысле гораздо эффективнее, да и лужи на ковре оставлять не будет.

Возможно, после того как эта неделя закончится, он наймет матери такую же дерзкую компаньонку, но уж позаботится, чтобы она не была столь же хорошенькой.

Девушка сверкала. Сверкала, черт ее дери! Грифф не мог отвести от нее глаз. Кристаллы сахара так до конца и не осыпались за несколько часов пути, и взгляд его помимо воли выискивал их в ее волосах, на лице и платье. Даже ресницы ее переливались.

И, что всего хуже, какой-то шальной кристаллик угнездился в уголке ее губ и не давал ему покоя, постоянно напоминал о себе, досаждая несказанно. Гриффин понимал, что кристаллик не может оставаться там вечно: во время ужина она неизбежно его слизнет, но, если вдруг этого не произойдет, он с радостью сделал бы это за нее.

– Мисс Симмз, – сказала герцогиня, – если вы думаете, что вынудите меня произносить ваши вульгаризмы, то вас ждет разочарование. Могу лишь заметить, что в словаре леди нет места сленгу, богохульству и ругательствам. А о том, чтобы подобные выражения использовала герцогиня, вообще не может быть речи.

– А, теперь я поняла: ваша светлость никогда не ругается.

– Лично я – никогда.

– И такие слова, как «блин дырявый», «дерьмо», «черт», «японский городовой», – произнесла она со смаком, откровенно наслаждаясь эффектом, – никогда не слетают с губ герцогини?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

Мисс Симмз задумчиво сдвинула белесые брови.

– Что, если герцогиня наступит на гвоздь? Что, если порывом ветра с нее сорвет ее лучший напудренный парик? Даже тогда?

– Даже когда какая-нибудь беспардонная девица доведет ее до белого каления, – ровным тоном ответствовала леди Халфорд. – Как бы ни хотелось герцогине осадить нахалку, какие бы резкие слова и выражения ни приходили ей при этом на ум, она не опустится до подобных словесных излияний.

– Вот так беда, – широко раскрыв глаза, протянула Полина. – Хочется надеяться, что этот запрет не распространяется и на герцогов тоже. Я слышала, что мужчинам вредно постоянно сдерживать свои излияния.

Грифф, нарушив все правила застольного этикета, водрузил локти на стол и зажал ладонью рот, однако так и не смог сдержать душивший его смех, попытавшись замаскировать его под приступ кашля. Он уже не помнил, когда последний раз так смеялся – весело и от души. Но, по правде говоря, не мог он и вспомнить, когда в последний раз терзался искушением перегнуться через стол и закрыть рот поцелуем сидевшей напротив женщине. Несколько последних месяцев он только тем и занимался, что всячески сдерживал подобного рода поступки.

– Не держите его в себе, ваша светлость. Это я о кашле. Дайте ему выход. Вы сразу почувствуете себя лучше.

Она смотрела на него с притворным сочувствием и хитрой заговорщической улыбкой.

А ведь она его и вправду зацепила, еще как зацепила.

И поскольку это вовсе не входило в его планы, Гриффин был зол на себя.