Читать книгу Сердце принца-ворона - Тессония Одетт - Страница 11

Эмбер

На голове принца Франко изогнутая серебряная корона, в вырезе расстегнутой кружевной розовой рубашки виднеется часть груди, украшенной черными татуировками. На ногах – сапоги на каблуках. С шеи свисают нитки черно-белых бус, а на плечах покоится накидка из перьев. И ни намека на крылья, которые вчера раскрылись у него за спиной. Значит, они появляются и исчезают по его желанию. Судя по неровной походке и огромному золотому кубку в руке, он уже основательно пьян.

Все сказанные им вчера высокомерные слова эхом отдаются в голове, заглушая спокойствие, царившее во мне еще минуту назад. Наверное, стоило бы отступить от помоста и раствориться в толпе, но мятежный дух удерживает меня на месте. И я вызывающе вздергиваю подбородок, уже не боясь быть узнанной.

Музыка смолкает, и Франко замирает перед троном. Танцы прекращаются, и взгляды всех присутствующих обращаются к принцу. Гости склоняются в поклонах и реверансах. Кто-то преклоняет колени до самого пола. Я же отделываюсь легким книксеном. По толпе прокатываются аплодисменты, напоминая, что, несмотря на роскошь и обилие окружающих меня чар, это людской бал, а не праздник фейри.

Принц вытягивает руки и чуть приподнимает ладони, словно дирижер, убыстряющий темп музыки.

– Перед вами принц, а вы отделываетесь лишь аплодисментами? – Слова звучат слегка невнятно, а тон голоса выше, чем вчера. И я лишний раз убеждаюсь, что он перебрал.

В толпе вновь начинают хлопать, на этот раз немного громче, над головами со свистом носятся огоньки, ухают невидимые совы, и даже музыканты берут какую-то ноту. Франко снова поднимает руки, вызывая очередную волну уханья и свиста, еще пару нот от оркестра и даже несколько восторженных возгласов и криков из толпы.

Ухмыльнувшись, он обводит взглядом комнату. Я перестаю дышать, когда на миг его глаза задерживаются на мне. Но принц так же быстро отворачивается, и на его губах появляется легкомысленная улыбка. Он меня не узнает. Ничуть.

Не впечатленный оказанным ему приветствием, принц лишь усмехается и равнодушно пожимает плечами.

– Наслаждайтесь маскарадом Новолуния.

Он пренебрежительно машет в сторону оркестра, музыканты начинают играть, и танцующие после нескольких беспорядочных движений возвращаются к кадрили.

Франко опускается на трон и, закинув ногу на подлокотник, прислоняется спиной к другому. А потом, словно мы, ничтожные люди, больше не стоим его времени, обращает все внимание на кубок. Принц залпом осушает его, щелкает пальцами, и невысокая – даже ниже меня – женщина-фейри с крыльями, как у мотылька, подлетает, чтобы вновь наполнить его кубок. Я замечаю, как они обмениваются пылкими взглядами. Женщина проводит пальцем по его руке, и в ответ принц закусывает губу, а когда фейри улетает, не сводит взгляда с ее задницы.

С отвращением качая головой, я отворачиваюсь от помоста и, к сожалению, от сидящих на нем музыкантов. Если и дальше смотреть на мерзкого принца, меня может просто стошнить.

* * *

Следующие несколько мелодий я брожу по бальному залу, наблюдая за танцующими, и даже балую себя бокалом вина. Никто не ищет знакомства со мной и не приглашает танцевать – как раз то, что нужно. Мое красивое бальное платье, похоже, прекрасно справляется с задачей, помогая не выделяться из толпы и в то же время делая меня восхитительно невидимой. Лишь слуги-фейри и огоньки обращают на меня внимание. Впрочем, слуги, среди которых фейри-мотылек, на которую заглядывался принц, замечают меня, только когда я подхожу к столу с напитками. Огоньки, напротив, гораздо общительней. Время от времени они зависают у меня над головой, искушая и дразня тонкими озорными голосами.

– Качайся под музыку!

– Танцуй на помосте!

– Лети с нами!

Вовсе не желая такого внимания, я изо всех сил стараюсь их не замечать, то и дело смешиваясь с толпой, если огоньки становятся особенно назойливыми. Постепенно я понимаю, что они мало к кому пристают. И тут же возникает вопрос: почему я? Потому что не танцую? Или они чувствуют во мне неудовлетворенное желание кружиться, двигаться и играть? А может, дело в моем наследии? Ведь я произошла от ветра. А сами огоньки – создания воздуха и огня, и у нас в крови есть общий элемент.

Я как раз пытаюсь ускользнуть от довольно настойчивой группы маленьких преследователей, когда в ушах раздается голос мачехи:

– Эмбер, милая. О, вот и она.

От ее тона сердце подскакивает к горлу. Миссис Коулман никогда не называла меня милой. И уж, конечно, я не ожидала, что, если мы сегодня вечером случайно пересечемся в зале, она будет рада меня видеть. Хотя до сих пор попытки держаться подальше от нее, Имоджен и Клары оказывались успешными.

Замерев, я поворачиваюсь на голос, краем глаза замечая ее наряд позади беседующей пары. Огоньки-преследователи настигают меня, но, сделав круг над головой, с визгом улетают прочь. Весьма мудро. Я тоже в ужасе, по какой бы причине меня ни искала миссис Коулман.

– Эмбер, – произносит она и, обогнув гостей, подходит ко мне.

Мачеха кладет руку мне на плечо, словно заявляя на меня права. Как будто впервые за все время нашего знакомства стремится показать нашу связь. Она широко улыбается, и у меня мелькает мысль, что над ней подшутил какой-то фейри, наложив заклинание или чары принуждения. Или, может, она перебрала низкосортного вина? Но потом я замечаю, что улыбка не отражается в ее глазах. К тому же мачеха не одна.

Рядом с ней стоит мужчина. С темными волосами чуть ниже плеч и весьма скромно одетый, особенно для бала-маскарада. Он полностью в черном. Похоже, брюки шились на заказ. Сюртук застегнут до самого верха, так что не видно ни рубашки, ни галстука. Фасон сюртука подсказывает мне, что он, должно быть, из духовенства. Верхнюю часть его лица скрывает простая черная маска, поэтому трудно сказать, сколько ему лет. На подбородке нет щетины, не заметно складок вокруг губ. Так что, вероятнее всего, не больше двадцати четырех.

Конечно, возраст на Фейривэе порой бывает определить довольно сложно. Когда двадцать один год назад рухнула стена, отделявшая людей от фейри, магия распространилась по всему острову. И пусть магией могут владеть лишь фейри, она по-прежнему влияет на повседневную жизнь людей. Проникает в землю, создавая в каждом королевстве особый климат и ландшафт, обеспечивает электричеством через особые сети волшебных проводов. Кроме того, магия оказывает скрытое воздействие на человеческую жизнь, и совсем недавно было доказано, что она замедляет старение. Это касается не всех людей, но, судя по всему, те, кто ближе всего общается с фейри, а особенно состоит с ними в тесных, любовных отношениях, начинают стареть медленнее. Только время покажет, станут ли такие люди бессмертными или просто будут жить очень долго.

Я наполовину фейри, поэтому надеюсь, что старость мне не грозит еще много-много лет. Что же до стоящего передо мной незнакомца, ему может с равным успехом быть как двадцать четыре, так и сорок четыре.

По-прежнему держа руку на моем плече, мачеха поворачивается к мужчине.

– Брат Марус, это Эмбер Монтгомери, моя падчерица. Она наполовину фейри.

– Очень приятно, – кивнув, произносит он.

Я запоздало киваю в ответ. Мысли вяло текут в голове, и я все еще не в силах прийти в себя. Миссис Коулман не только признала меня, но и открыто назвала полуфейри. А ведь прежде даже запрещала мне показывать бирюзовые волосы или упоминать о своем наследии. С чего бы ей так откровенничать с этим братом Марусом? Из какой он церкви, что она так стремится познакомить меня с ним?

И тут я замечаю на его лацкане крошечную эмблему – пару скрещенных мечей над черным пламенем.

Брат Марус из Сан-Лазаро.

Эта церковь разжигала восстания.

В одном из них погибла мама.

Я пытаюсь сделать шаг назад, но миссис Коулман стискивает мое плечо, удерживая меня на месте.

Лоб брата Маруса пересекают морщины, заметные даже над маской, и его беспокойство не ускользает от взгляда мачехи.

– Простите ее, – произносит миссис Коулман, пригвоздив меня к месту взглядом. – Она вовсе не хотела быть грубой.

Он натянуто улыбается.

– Я не обижаюсь и понимаю ее тревогу. Но Сан-Лазаро уже не тот, что прежде. Среди нас больше не прячутся мятежники, желающие восстать против монархов фейри, и наши милостивые короли и королевы открыто признали орден. Как представитель церкви при дворе, я пользуюсь расположением королевы, занимаю комнату во дворце и обладаю большим влиянием среди придворных. К тому же умею вести себя прилично.

– Как мило, – мягко говорит миссис Коулман, но меня его слова ничуть не успокаивают.

Одиннадцать лет послушания и несколько королевских привилегий не изменят того, что сделали служители церкви Сан-Лазаро. К тому же мне трудно поверить, что одни лишь мятежники поощряли насилие, заявляя о том, что фейри – не люди, а потомки демонов. Многие погибли за эти убеждения. И люди, и фейри.

Мама была из их числа.

Я до сих пор помню ее последние дни. Как капля за каплей из нее вытекала жизнь, а отравленные железом черные вены пересекали тело, пока не покрыли каждый его дюйм. Я даже не могла ее обнять или ощутить прикосновение, потому что боль от застрявшей в животе железной пули не позволяла ей принять благую форму. Она застряла в неблагом теле, в ипостаси синей, бестелесной сильфиды6, с вплавленной внутрь железной пулей. Лекари не смогли ее извлечь.

Она была вынуждена страдать.

И умереть.

«Никогда не сдавайся. Обещай мне».

Я пытаюсь вырваться из хватки мачехи, но она впивается ногтями мне в кожу.

– Стой спокойно, – шипит она себе под нос, и я не осмеливаюсь больше бороться. Она вполне может воспользоваться нашей сделкой и заставить выполнить приказ.

Брат Марус подходит ближе, медленно окидывая меня взглядом; его глаза, словно ножи, скользят по моей плоти.

– Это ее благая форма или она носит чары?

– На ней нет чар, – сообщает миссис Коулман.

Марус протягивает руку к моему лицу, и я отшатываюсь. Его ухмылка становится шире, и, не сводя с меня глаз, он подхватывает пальцами выбившуюся прядь. Я боюсь, что он может потянуть за нее, но Марус просто крутит локон в руке.

– Голубые, – шепчет он, – того же оттенка, что и глаза.

Меня захлестывают паника, гнев и отвращение. Несмотря на мягкий тон, улыбку и радость во взгляде, стоит лишь взглянуть на него, как перед глазами тут же встает лицо матери. И я вспоминаю, что фанатики из Сан-Лазаро сделали одиннадцать лет назад. Я обжигаю его взглядом, грудь тяжело вздымается от сдерживаемой ярости.

Брат Марус выпускает мою прядь и, чуть усмехнувшись, поворачивается к мачехе.

– Точно такая, как вы описали.

– Да, – соглашается она, выдавливая из себя улыбку, хотя в ее тоне нет ни капли веселья. – Она довольно дикое создание.

От ее слов внутри все переворачивается. «Дикое создание». Братья из Сан-Лазаро смотрят так на всех, в ком есть хоть капля крови фейри. Она вовсе не случайно познакомила меня с братом Марусом. Она знает, как умерла моя мать и что за чувства я питаю к его братству. Это лишь очередное жестокое наказание, еще одно напоминание о том, как она ко мне относится.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не сказать того, о чем потом пожалею.

«Еще две недели, и все закончится. Просто выполняй свой долг и повинуйся».

Наконец мачеха убирает руку, и я чувствую, что снова могу дышать.

Брат Марус смотрит на меня.

– Мисс Монтгомери, могу я…

Я делаю шаг назад, достаточно большой, чтобы оказаться вне досягаемости мачехи, и чуть не сталкиваюсь со слугой, несущим бутылку вина.

– Мне нездоровится, – говорю я Марусу.

Миссис Коулман сквозь зубы цедит мое имя, но я проскакиваю между беседующих неподалеку гостей и бегу в другой конец бального зала, чтобы больше не слышать ее слов.

Я останавливаюсь, лишь переступив порог и оказавшись в коридоре. И с горечью понимаю, что мне некуда идти, негде побыть одной. Коридор просто кишит гостями, разгуливающими между бальным залом, столовой и гостиной. А если я выйду из дворца, что тогда? Неужели я рассчитываю пройти пешком весь обратный путь до Эванстона? Это займет не меньше часа. И пусть кожа покрывается мурашками лишь при мысли о том, чтобы после выходки мачехи сесть с ней в один экипаж, мне доставалось и похуже. Может, если я не стану скрывать охватившее меня потрясение, она хотя бы на сегодня закончит с наказаниями.

Сейчас мне просто нужно немного покоя, чтобы собраться с мыслями, вдохнуть свежего воздуха и осушить слезы, начавшие струиться по щекам, пока никто не заметил расстроенную девушку в простеньком бальном платье.

Синие огоньки трепещут и кружат над головой, и я окидываю их пустым взглядом.

– Она хочет летать!

– Она хочет петь!

– Пойдем танцевать с нами!

Голоса всех огоньков звучат очень похоже, но эти почему-то напоминают тех троих, что звали меня летать вчера утром, когда я сидела возле печной трубы. Я стискиваю челюсти и сжимаю в кулаки дрожащие руки.

– Если вы и правда хотите помочь, сейчас самое время.

– Помочь. Мы всегда помогаем, – произносит одна из женщин.

– Забирайся на балки, – советует мужчина, указывая на обсидиановые перекладины над головой. – И прыгай. Мы с тобой. А потом полетим.

– Мне нужно место, чтобы спрятаться, – цежу я сквозь зубы, радуясь, что никто не обращает внимания на мой разговор с огоньками. – Где я смогу побыть одна. Вы хорошо знаете эти коридоры и сможете отыскать для меня такое место?

– Мы сможем найти любое место, – вступает другая женщина.

Вообще-то, обычно об огоньках говорят прямо противоположное, но я не произношу этого вслух. Отчаянные времена требуют отчаянных союзов.

– Пожалуйста, просто отведите меня, куда я просила. И обещайте, что не станете морочить голову.

Мужчина скрещивает крошечные ручки поверх шарообразного тела.

– А что ты дашь взамен?

– Ты будешь летать?

– Ты будешь петь?

Я зажмуриваюсь и уже собираюсь отказаться, но боль наполняет меня, требуя выхода. Сейчас я, кажется, готова сделать что угодно, лишь бы высвободить засевшие во мне гнев и страх.

– Хорошо, – поспешно произношу я. – Обещаю спеть для вас, если вы отведете меня в точности куда я просила. Уединенное, безопасное место во дворце, где не запрещено находиться, чтобы после не было неприятностей.

Огоньки обмениваются возбужденными взглядами, а потом начинают двигаться по кругу.

– Договорились, – хором говорят они и летят вперед.

Я следую за ними мимо столовой и гостиной, прохожу по короткому коридору, который заканчивается открытой дверью. Они влетают внутрь, но я замираю на пороге, изучая представшую взгляду большую гостиную с высокими окнами, освещаемую звездным светом. Огоньки с воплями кружат по комнате. К счастью, внутри вроде бы никого нет. Я неуверенно вхожу, рассматривая стоящие в центре гостиной кресла, диван и чайный столик.

Блуждая взглядом по комнате, я замечаю письменный стол, висящие на стенах прелестные картины, еще один диван, карточный столик и…

«Во имя ветра».

Сердце колотится о ребра, но не от страха. От предвкушения. Потому что в дальнем углу комнаты я вижу то, о чем мечтала больше всего на свете.

Пианино.