Читать книгу Интеграция - Тея Либелле - Страница 2

Будильник взорвал дремлющее утро. 7:30. За окном небо перевернулось воображаемым корытом, в котором перекатывались туманные шары дождливой мерзости. Их расчетливо скармливал день рассвету, вступая в свои права. Ничего не попишешь. Пора.

Босыми ногами по теплому полу я пошлепала в ванную, по пути листая почту в телефоне. Длинным перечнем после выходных тянулся список, не забывших обо мне.

«Маргарита, сегодня глювайн-вечеринка». Просто выбешивало сообщение моей компаньонки Санди.

Будто меня накрыла амнезия. Будто я обещаю и не держу слово. Да и как тут забыть двухнедельную гонку – подготовку бьюти-салона к повышению рейтинга среди линейки плодящихся, словно кошки, конкурентов. Несомненно, светящаяся уличная реклама, глянцевые буклеты и визитки, посты в соцсетях и эксклюзивные продажи декоративной косметики – все работает на популярность. На это тратятся знающие себе цену.

Но… Личное обаяние мастера, сарафанное радио, принцип «Можно пощупать?» – все это является основой, тем, чем в полной мере пользуются начинающие работать на новой территории и нарабатывающие базу клиентов мастера. Это те приезжие, которые сваливаются тебе как снег на голову. Работают без оглядки на налоговую инспекцию, довольные, словно китайцы, чью диаспору взял под покровительство влиятельный правительственный босс в Европе.

***

Надраивая зубную эмаль с усердием спортсмена на генеральной тренировке, я видела в зеркале напротив симпатичное, чуть располневшее лицо шатенки с копной здоровых, длинных волос. Болотный цвет глаз делал его загадочным и удивительно спокойным. Греческий профиль подчеркивал скульптурность рельефа и выдавал наличие мужественности и рисковые качества в характере.

«Хороша, однако, – подумала я, умываясь. – Удачного тебе дня, кокетка», – закрывая дверь ванной пожелала я себе.

В комнате будильник «разбрасывал гранаты», в пол стучала шваброй соседка, наверное, у нее вторая смена и не было в планах вставать так рано. «Придется лично извиняться и за будильник, и за то, что в туфлях на каблуках рассекала по всей квартире, возвращаясь и проверяя – выключила ли утюг, закрыла ли кран на кухне…»

***

Все. Вздохнув полной грудью на улице, дождавшись своего трамвая, я плюхнулась в кресло между индусом и азиатом, воткнула наушники и погрузилась в чтение.

Азиат слева оказался карликом-азиаткой с портфелем и густо накрашенными помадой полными губами. Ее короткие ноги в кожаных туфлях с железными застежками торчали на уровне моих колен лицом к хозяйке и подошвами к пассажирам. Это было несправедливо. Держаться стоящим можно только на расстоянии вытянутой руки за ремни на штанге под потолком. Пассажиры уплотнялись как могли. Школьники с огромными портфелями за спиной, разворачиваясь к объявляемым каждый раз по разным сторонам выходам, чуть не сбивали с ног. Пассажиры выгибались, словно луки, животами вперед, в свободное пространство перед лицами сидящих и …многие из них получали «штамп азиатки». Я видела, как, выходя из трамвая, они пытались избавиться от «клише инвалида», получившего возможность работать в стране как все нормальные люди, добираясь до рабочего места по-пролетарски, на трамвае. Интересно, как это, чувствовать себя полезным членом общества, будучи человеком с ограниченными возможностями?

Индус справа ехал на языковые курсы. Из портфеля видны были учебники для чтения и письма. Он на ходу листал экзаменационный тест. На вид студенту было лет тридцать восемь. Одет он был словно капуста из обернутых одежд разных ярких цветов.

Заканчивались они классическими кедами, надетыми на босую ногу. Это в феврале-то. Начинались же многими слоями шерстяного шарфа оранжевого цвета. Кисти обеих рук на запястьях обернуты были веревочками с бусинами.

Через остановку у здания суда водитель нудно объявил, что трамвай дальше не последует. На нашей линии что-то случилось. Никто не выходил. За окном мыльный раствор тумана заливал городской пейзаж. Мы стояли недалеко от драмтеатра. Это было монументальное здание из темного гранита, больше похоже на бомбоубежище. Залитое асфальтом вокруг, в непосредственной близости к автомобильной дороге, оно встречало и провожало горожан одиноким памятником опустившейся на одно колено обнаженной женщины. По-видимому, женщина символизировала искусство. Ее тело было толстым, нескладно сложено, безлико и вызывало желание поскорее прикрыть глаза и проехать эту часть пути. Но теперь скульптура мозолила взгляд и будоражила воображение.

Двери вагона бесшумно отворились, и вагоновожатый предложил всем выйти и продолжить пешим путь до ближайшей остановки. Чертыхаясь по-немецки, пассажиры гуськом выдвинулись пестрой колонной, пугая черных птиц на засыпанных дубовыми листьями, еще зеленых от густой травы, газонах.

***

Двадцать четвертое февраля. Я прошла уже несколько остановок и обнаружила, что по линии нужного мне трамвая за все это время не было ни одного.

Пошел мелкий дождь. Черные галки нахохлились, зябко по очереди подбирали продрогшие лапки. Быть холодам.

Я решила переждать дождь в павильоне остановки на платформе. Те, у кого не было с собой зонта, сгруппировались поближе друг к другу. Я стала за спиной рабочего в каске, который что-то писал на планшете. У него зазвонил телефон. Мужчина коротко ответил кому-то, что все понял, и повернулся, чтобы протиснуться из толчеи под навесом. Я посмотрела ему в лицо.

– Советую вам идти дальше пешком, – раздался его хриплый голос, – на рельсах у здания суда самоубийца. Расследование займет не менее трех часов. Это направление будет закрыто до вечера. До свидания.

***

«Вот те и на, – подумала я. – Оказывается, кому-то хуже, чем мне. Или, по крайней мере, было хуже. Степень сравнения здесь – моя мысль о суициде. Сегодня ее не было, и это хорошо».

Я шла медленно и дышала. По пути я абстрагировалась от всего и всех: от снующих автомобилей с громкими сигналами, от деревьев, стоящих частоколом в небо; от людей, с которыми мне не хотелось говорить. Недавно мне попалась на глаза заметка об американской модели, успешной девушке с отличными данными и молниеносной карьерой. Одним солнечным утром она написала предсмертную записку, что сводит счеты с жизнью и просит об одном: не публиковать ее посмертные фото, но вскоре передумала и решила просто изменить что-то в своей жизни. Она приняла предложение известного продюсера и попробовала себя в сьемках известного проекта.

По трагической случайности там она выпала из окна небоскреба, и снимок ее красивого лица с маской смертной агонии облетел весь новостной мир в те же минуты. Ей было лишь двадцать пять лет, а мне уже почти сорок. Японцы говорят: «Не дай вам Бог жить в пору перемен». Я сама решилась на перемены в своей жизни. Поменяла фамилию, переехала в другую страну, начала работать с нуля в другой профессии, потому что исторический момент моей уже не молодой жизни в этой стране стал поздним и бесперспективным. Уровень моего знания языка оказался лишь разговорным уличным, все чаще я чувствовала себя гадким утенком в чужом скотном дворе. А мне хотелось успеха. Только он стал миражом, до которого, казалось, рукой подать и взять, но цель, словно русская матрешка, пряталась в обстоятельства и ускользала из глаз.

***

Итак, я работаю мастером маникюра в салоне, где таких же счастливиц на пять столов по одной. По регламенту мой профессионализм диктует мне один час на клиента. Если по пять человек в день, то жить можно. И эта жизнь будет называться работой. А я хочу веселья! Хочу замуж! Хочу стать мамой! Все это мечты, а в реальности я наконец-то добралась, и меня встречает у двери моя коллега Санди.

– Говорила тебе – найди квартиру поближе. Не было бы проблем!

– У меня и так их нет, – буркнула я, оглядывая зал. – Моя Оберлайдер пришла?

– Нет. Опаздывает. Не звонила.

– Я сама ей сейчас позвоню. А ты не знаешь, что это за бомж сидит у входа?

– Не знаю.

– Пахнет отвратно. Так он нам всю публику распугает.

– Да, голос у него хриплый и звучный. Далековато слышно.

– До вечера отработаем. Потом разберемся с ним. Может, попросим перейти на ту сторону улицы.

Я поставила перед собой кружку капучино и стала ждать фрау Оберлайдер, разглядывая через витринное стекло человека в лохмотьях, сидящего прямо на тротуаре.