Читать книгу Блики прошлого. Наследие - Тея Виллер - Страница 2

В усадьбе Дея находилась не первую неделю, но все оттягивала тот момент, когда ей придется пойти в его центральную часть с парадным подъездом, которой еще вовсе не занимались. Она издали, оценивающе, присматривалась к ней, не смея подойти ближе, и только теперь, впервые отважилась побывать внутри. Что за неведомая сила придала ей решимости и тянула туда, Дея не задумывалась.

Такая ли необходимость, стараться все объяснить? Может, стоит некоторые вещи принимать такими, какими они есть…

Усадьба была большая и прежде, чем попасть в эту его часть, из той в которой жила новая хозяйка, необходимо было обойти практически все здание, под которым подразумевался целый комплекс.

Дея медленно продвигалась вперед, при этом окидывая взглядом крышу и шершавые стены, облупившиеся местами до кирпичей, словно это были нарывы или язвы. Конечно, как вариант – можно рискнуть и пройти внутри, но точно знать, что, где, а главное, когда обрушится в очередной раз, было невозможно. Она не раз просыпалась, среди ночи, от грохота и вздрагивала, когда это происходило днем. Тишина, окутывавшая старое поместье, все пропитанное духом усталой безмятежности, своей неизвестностью сковывала страхом сердце новой хозяйки усадьбы и будоражила голову фантазийными нелепостями. Она пыталась взять себя в руки и собраться с мыслями, но даже предположить не могла, что в тот момент, когда обогнет здание, одно из самых невероятных и невообразимых приключений ее жизни, в реальность которых сама поверит не до конца, начнет свой отсчет. Поворот за угол. Вот он – центральный вход в здание. Усадьба, как образчик провинциального помещичьего дома, вполне могла принадлежать к ярким зданиям русского классицизма, если бы не архитекторское решение, включающее отдельные элементы разных стилей по всем строениям, так как надо понимать, что усадьба представляла собой своеобразный ансамбль. Даже, несмотря на фактически подтвержденную правдивость высказывания, что всё, соединенное вместе, рано или поздно разваливается6, именно это отличало сооружение оригинальностью и эксклюзивностью. Конечно, думающий о будущем, хозяин такого комплекса, в то время, строил его с дальним прицелом – на века, для служения нескольким поколениям, оттого-то очень качественно, чтобы сохранял свой представительный внешний вид. Фасады его создавались в едином стиле и одинаково украшались. Учитывая, что все усадьбы строились приблизительно в одно время, и при этом были совершенно разные, хотя, типовые проекты усадебных домов все же имелись. Архитектор брал один подобный проект за основу и придумывал свой уникальный фасад, делая его неповторимым благодаря обилию всевозможных декоративных элементов. Это было время, когда непомерно напыщенный вид усадьбы считался признаком принадлежности владельца к благородному сословию и показателем его обеспеченности. Вот и приходилось архитектору вкладывать душу в свое творение и давать аристократии то, в чем она нуждалась – благоустроенную роскошь с безмятежным деревенским бытом. Потому-то в них создавалась та неповторимость атмосферы уюта и спокойствия, которого нам так недостает в настоящее время… И как результат – не существовало двух одинаковых усадеб. Слухи о шикарном доме разлетались довольно быстро не только по местности, да по краю, но и за ее пределы. Архитектор делал на нем себе имя – это и корысть, и бескорыстие одновременно.

Но ведь талант обязан быть признан! Отчего же он, непременно, должен быть скромен, коль некому продвигать?! А шедевр его, его творение, возникая в определенную эпоху в единственном числе, растворялся в истории времен, если только не приобретал иное применение.

Утратившая все хозяйственные постройки, изначальный вид жилых, и всевозможных свидетелей её рассвета, многообразной жизни, усадьба уныло встречала прочным фундаментом из камня, парадным подъездом с колоннами.

Дея приближалась к центральному входу. Усадьба, словно, только и ждала ее. Занеся ногу на первую ступень парадной лестницы, которой даже остатки балюстрады придавали особую помпезность, новая хозяйка, остановилась, рассматривая здание.

– Родовое гнездо Кирьяновича…

Волна воспоминаний самого дома неожиданного охватил Дею с головы до ног, погружая в далекую бытность. Перед глазами замелькали различные картинки – роскошный дом, с каменными колоннами, террасой, бельведером, огромным чудесным садом для прогулок и беседками для романтичных встреч.… Как он безукоризненно вписывался в окружающий пейзаж! Дом аффилировал свой изысканный вкус… Громкое чириканье маленькой пичужки, почти над головой, заставило очнуться нынешнюю хозяйку. Ей, на минуточку, показалось, что усадьба, таким образом, хочет наладить с ней контакт, установить дружеское отношение и это поистине выглядело трогательно…

Дея улыбнулась.

– Так вот каков ты был… Спасибо за честь увидеть твое прошлое величие…

Она поймала себя на мысли, что снова обращается к усадьбе, как дому и отметила, что благодаря видению, теперь, как никогда ранее, понимает смысл выражения – удачный фасад и явственно представляет, почему помещичья усадьба была важнейшим предметов серьезных соревнований между ними.

– Да, теперь ясен смысл этих состязаний – чей дом станет смотреться роскошнее, и на чьем доме печать аристократизма будет сверкать ярче… Славная экскурсия!

Новая хозяйка вновь улыбнулась. Ее признательность проведению была, скорее, за возможность увидеть усадьбу в ее первозданном виде, за мгновение, что окунули в то неповторимое время, куда, в действительности, возврата нет. Теперь Дея с неподдельным любопытством всматривалась в крупные и мелкие детали строения, на фоне полного отсутствия внушительных частей отдельных элементов. И все же, несмотря на весьма растерзанный вид, усадьба, не поддавалась упадническому настроению и, казалось, радовалась знакомству хозяйки с ней. Будто воспрял ее дух. Она, точно старушка, которая в последнее мгновение своей жизни, вдруг выпила лексир молодости, и пусть даже оно имеет привкус чего-то бездушного, неживого, бесчеловечного, это тот крохотный шанс, который нельзя упустить, чтобы обрести новую жизнь…

Дея медленно поднималась по широким каменным ступеням лестницы, которая будто раздвигалась кверху и растворялась в глубине. Терраса. Она остановилась. Обернулась назад. С небольшой высоты оглядела территорию поместья. Большая часть поместья, заросла бурьяном, кустарниками и невысокими деревцами, требовала хозяйской руки. То тут, то там виднелись, различной высоты, бугорки.

«Может и под ними, что-то скрывается», – подумала Дея.

Солнце ещё было высоко, но на философские размышления о неизвестном, времени не оставалось. Темень овладевала внутренностью усадьбы, едва светило касалось макушки деревьев. Необходимо поторопиться. И все же Дея задержалась возле колонн. Провела рукой по одной из них, прислонилась к ней щекой. Давно уже негладкая ее поверхность.… Поднимая взгляд все выше и выше, достигла свода. Колонны венчались коринфской капителью7 и поднимались с неповторимым особенным изяществом, что казалось, будто своды легко опираются на них, создавая впечатление, бурлящей, внутри архитектурного произведения, жизнь. Чувствовалась рука мастера, да не просто мастера, а лучшего. Дея еще раз улыбнулась, похлопала ладонью по шершавой поверхности и направилась внутрь усадьбы.

Со слов отца она знала, что усадьба разделена на две половины. На первом этаже усадьбы было шесть жилых помещений. Четыре служебных приходились на меньшую половину, ту, где сейчас жила Дея вместе с Агашей и Федором, и, похоже, именно там, находились, когда-то комнаты для прислуги, а также всевозможные хозяйственные помещения. Дея могла только предположить, что в их числе были парадная, столовая, буфетная8, а также кладовая. Здание кухни Дея не увидела ни рядом с усадьбой, ни поодаль, скорей всего она была давно разрушена. В старину, как правило, кухня размещалась подальше от дома, чтобы, по всей видимости, неприятными запахами не нервировать хозяина и его гостей. Готовые же блюда доставляли в буфетную. Отсутствие здания, наводило только на догадку, что, скорей всего кухня располагалась в одной из комнат нижнего этажа.

Хозяйка усадьбы постояла несколько минут и, свыкнув с мыслью о необходимости произвести осмотр, из коридора первого этажа попала сразу в просторный и светлый вестибюль. Светлым он был потому что, именно в этой части кровля провалилась, а потолка, как и в двух следующих комнатах вовсе не было. Поскольку, солнце не торопилось прятаться за горизонт, оно ярко освещало даже темные уголки комнат, позволяя, тем самым, видеть мелкие детали отделки. Из вестибюля на второй этаж вела некогда красивая мраморная лестница, разбег маршей, которой, подчеркивала темная решетка перил. Мраморные плиты были в хорошем состоянии, можно было рассмотреть рисунок природного камня под толстым слоем пыли. Уголки и края плит, места соединений с решетками перил, большей частью, были сколоты, оттого создавалось впечатление, что чья-то попытка забрать легкодоступный дорогой материал, не увенчалась успехом. Несмотря на удручающее состояние перил, лестничный марш в целом выглядел все же достойно. Увядшая красота усадьбы хотя и навевала печаль, но всё же, ставить жирный крест было рановато.

Дея тяжело вздохнула.

Прямо за вестибюлем находилась непременная часть помещичьего дома – парадный зал. Именно на первом этаже выделяли обязательно огромную комнату, для проведения балов и банкетов.

– А когда-то здесь проходили торжественные приемы… стены украшались зеркалами… – с грустью отметила Дея, задержав взгляд на полуразрушенных стенах и прогнивших полах. Большие окна выходили в парк. По обе стороны от вестибюля находились, предположительно, гостиные. В верхней части стен гостиной слева, украшенных, когда-то карнизом, все еще сохранялись фрагменты достаточно большого размера, позволявшие увидеть его уникальную красоту. В период строительства усадьбы лепнину изготавливали только вручную, что создавало его неповторимость, а качество же работы зависела от мастерства и собственного вкуса творца. Небольшие фрагменты лепного потолка, сильно поврежденные местами, позволяли рассмотреть декор, который превращался, казалось, в воздушный, полный движения узор. Мастера в эту эпоху охотно изображали ангелочков и амуров, задрапированные ткани, гирлянды из фруктов, букеты, декоративный щит или свиток, карнизы тяжелые и вычурные. Лепнина нередко превращалась в оригинальную рамку для настенного панно или объемный потолочный плафон. Присутствие таких украшений сочетались со сдержанным, более того, даже строгим оформлением остальных поверхностей. Архитекторское решение разделяло однообразно гладкие плоскости стен на отдельные участки, устанавливая меж ними такие пропорции, сочетание которых приводило характер всего объема оформляемого помещения к классической ясности. Желание владельцев усадеб, того времени, просто и понятно – фасад дома и внутренний интерьер между собой должны быть в гармонии. Большая ответственность ложилась на плечи архитектора, ведь его известность в его собственных руках, а отсюда и усердие. Ему приходилось продумывать не только внешний вид усадьбы или перепланировку помещений по желанию хозяев, но и помогать им с обустройством интерьера. Применение же, одновременно с лепниной колонн всевозможных стилей и пропорций, постаментов, куполов, ниш и консолей, давал декоратору давних интерьеров возможность рассказать прекрасную историю классицизма, оживить архитектурное пространство возвышенного покоя ампирного особняка или, в особенности, поэзию русской усадьбы.

Дея подняла голову и переключила свое внимание на живописный потолок, а ее губы невольно зашептали отрывок из стиха:

– Одна лишь живопись внушает нам надежду,

Что неизменными останутся всегда

И эти складки у пророка на одежде,

И эта серая в промоинах вода9

Удивительным образом сохранившиеся, местами, фрагменты живописи были настолько ничтожно малы, что только воображение могло дорисовать, или додумать то, как украшался потолок, не говоря об орнаменте. Но были и вполне приличных размеров участки, где отчетливо виден сюжет из неземной жизни. Говорить же об интерьере в целом, теперь и вовсе не имело смысла…

Дея, осторожно ступая на скрипучие половицы, прошла к парадной лестнице, ведущей на верхний этаж. Остановилась и прислушалась. Полумрак, устойчивый запах прогнившей древесины, сквозняк, скрип оторванных рам – усиливали чувство страха. Все существо Деи словно шло к чему-то темному и неприятному, таившему в себе некую угрозу. Ни что не колебало природного упрямства молодой хозяйки в желании увидеть поместье изнутри. Отдаленные звуки присутствия людей, немного, успокаивали ее. Ветхость же здания позволяла, стоя на одном месте внизу, рассмотреть планировку и состояние верхних комнат. Там находились большая передняя, и пять комнат. Все покои, как и на первом этаже, были проходными и располагались одна за другой, составляя анфиладу. В те времена считалось неприличным ходить хозяевам по одним и тем же коридорам со слугами, поэтому сквозными делались практически все комнаты. Они имели по три двери. Через две можно было попасть в соседние комнаты, а через одну – в длинный коридор. Несложно было догадаться, что хозяева ходили через широкие двери, которые, надо отметить, имели впечатляющие размеры. Чтобы попасть в необходимую комнату, они проходили сквозь все. Коридорами, же в основном, пользовалась прислуга.

Блуждая взором по помещениям, Дея обратила внимание на то, что открытые во всех комнатах двери, даже если это были уже пустые проемы, создавали впечатление их бесконечности… высокий потолок передней, представленный все тем же из старейших декоров – лепниной, сохранившей в своем рисунке связь с античными временами, но уже усовершенствованной старыми мастерами зодчества, отдельными деталями объединялась в единую композицию и хорошо сохранилась по углам, под люстрой. Некогда матовая белая поверхность лепного декора, создававшая необычный эффект, не похожий на блеск позолоченной резьбы, теперь имел неопределенный цвет и только благодаря силе самого материала, переходы светотени все еще оставались нежными и мягкими. Характерные замысловатые изгибы, ломаные линии барокко – неудивительно, что мастера использовали этот стиль в лепнине – смягчали резкость прямых линий стен и заменяли их свойственными ей полукруглыми очертаниями. По остаточным фрагментам рисунка потолка было видно, что роспись размыкала внутреннее пространство помещения барского дома. Независимо, от того, где остался след от кисти художника, живопись всегда возбуждает необычные эмоции. Перенося в особый мир чувств, созерцая красоту, подобно могущественной чародейке, живопись ставит перед необходимостью по-новому воспринимать окружающий покой. Пожалуй, именно в этом и заключается вся сила искусства. Мастер, видимо, стараясь подчеркнуть интерьер и установить гармонию восприятия всего жилого пространства, вместе с тем стремился отметить, что сама роспись – непревзойденный шедевр, предназначение ее – неиссякаемый родник вдохновения для художника. Тем удивительней было, как это все могло сохраниться за такой огромный период разрушения.

Дальше – коридор, комната, предназначение, которой, возможно, было для гостей. Двери одной из комнат имели внушительные размеры. Несмотря на то, что Дея практически ничего не понимала в строительстве, кое-какие познания, в области архитектуры, голова ее все же хранила. Сейчас она извлекала из ячеек своей памяти информацию о том, что в усадебных домах имелись семейные комнаты, располагались они как раз на втором этаже. Мысли привели Дею к тому, что это была та самая. Сквозь отверстие в разрушенной стене и дверной проем, виднелась следующая комната.

– Вероятно, это девичья, – догадалась Дея.

Крутая лестница из комнатки рядом вела в бельведер, представлявший собой огороженную перилами открытую площадку на крыше. Дея стояла в раздумьях: подняться наверх или пойти направо – в направлении обжитой части, и осмотреть первый этаж. Неожиданно для себя ее взгляд привлекла комната с огромной печью. Она располагалась через комнату, справа от вестибюля. В XVIII в. стало модным строить камины. Один из таких великолепных образчиков соседства с печью Дея видела в парадных комнатах обоих этажей. Однако дворяне все же больше любили печь, то ли из практических соображений, то ли из экономических: печь дольше сохраняла тепло в доме, и требовалось гораздо меньше дров. Обычно, помещения первого этажа, по традиции, были прохладными и печи стояли во всех. Другое дело величина. Эта странная печь, своими габаритами, совсем не вписывалась в размеры комнаты, и, практически, разрушала представление человека об эстетике и разумных величинах.

– Старая печка, кого-то давным-давно обогревала, и здесь было тепло… – размышляла вслух Дея, поглаживая облицовку оставшихся старинных изразцов, которыми была отделана печь. Она медленно двигалась вдоль нее и встала возле стены. Сквозь паутину и многолетнюю пыль, местами еще можно было увидеть клочки старого гобелена. Дея не заметила, как возле противоположной стены застыла фигура и, прислонясь, смотрела за движениями молодой женщины, за её любопытством.

– Все было тихо в доме.

Облака

Нескромный месяц дымкою одели,

И только раздавались изредка

Сверчка родного жалобные трели,

И мышь в тени родного уголка

Скреблась в обои старые прилежно,

– тихо прочитала Дея.

– Цитируете Лермонтова?! Хотя Бунин был бы здесь, куда уместнее.

От неожиданности Дея вздрогнула и обернулась. У входа стояла крупная фигура Горчевского, засунув руки в карманы куртки.

– Глеб?! Вы меня напугали.

– Простите, не хотел. Вот уж не думал в такое время вас застать…

Дея улыбнулась, едва приподняв уголки губ.

– Так, что из Бунина?

– …Что ж, пусть минувшее исчезло сном летучим,

Еще прекрасен ты, заглохший Элизей,

И обаянием могучим

Исполнен для души моей…

Дея отметила, с каким удовольствием он прочитал эти строки.

– Несрочная весна – люблю это произведение, – словно отвечая на ее мысли, изрек негромко Глеб.

– А вы, каким образом здесь оказались?

– Не оказался, а изучаю свой объект, – Горчевский неспешно приближался к ней.

– И как вы его находите, с профессиональной точки зрения?

Он осматривал помещение, про себя подмечая то тут, то там необходимость восстановления элементов, которые займут времени дольше, чем возможно, восстановление всего здания.

– Обнаженные стены, печи полуразобранные. В целом дом выглядит, я бы сказал, вполне еще ничего для своего почтенного возраста. Планировка рациональна и комфортна. В одном вы правы, когда-то здесь действительно было и тепло, и весело, но что-то произошло…

– Вы тоже почувствовали?

Неожиданное замечание невольно заставило Дею взглянуть на Глеба в приятном удивлении, обнаруживая в незнакомце такие тонкие струны восприимчивости, такую редкостную, несвойственную большинству мужчин, особенность. Её головка немного наклонилась, взгляд исподлобья, а на лице появилась игриво-детская и таинственная полуулыбка. Глеб чувствовал, что все его данные обеты перед самим собой, сейчас разрушаются этой женщиной. Он не слабеет, но не может перед ней устоять, впрочем, как, ни один другой мужчина. Вместе с тем, Дея пробуждала в нем незнакомый отцовский инстинкт, желание взять её под защиту и опекать. Мужчина готов был поклясться, чем угодно, что ей не приходится прилагать особенных усилий, покорить сердца неизвестных людей. Горчевский начинал понимать, что тот образ, которым он многократно любовался на фотографии, в живом виде гораздо эффектнее и сильнее воздействует на его тонкую душевную организацию, чем он предполагал. Глеб с огромным нежеланием вернул разум в прежнее русло – к усадьбе.

– Да, стоило увидеть дом…

– Меня не покидает эта мысль с того момента, как я прибыла сюда…

Дея не решилась произнести слово усадьба или здание. Что-то внутри нее стремилось возвеличить, отнестись с благодарностью за его стойкий характер. Глеб понимающе и, в тоже время, с любопытством взглянул на молодую женщину, остановившись рядом.

– Как прошло ваше знакомство с бригадой?

– Все в порядке. Есть несколько человек, с которыми мне приходилось трудиться на других объектах. Они, в двух словах, обрисовали обстановку, а дальше – будем работать.

– Когда есть люди, в умении и мастерстве, которых не приходится сомневаться – всегда легче и спокойнее.

– Да, меньше приходится тревожиться о безопасности.

Глеб внимательно окидывал взглядом помещение. Провел рукой по изразцам печи, большая часть, которых была разграблена. Видимо и его смущали ее размеры.

– Удивительным образом вас эта комната заставила читать стихи. Обычно дух поэзии витал в гостиных. Там на небольших изящных сто ликах раскладывали альбомы для стихов, на стенах развешивали портреты предков, картины, ставили ломберные столы, покрытые зеленым сукном, для игры в карты …

– Вы словно там бывали… – она пристально смотрела на него. – Полагаете, что это дух дома?

– Любое здание, даже такое, имеет своего… духа.… А, как иначе?!

Горчевский изучал комнату, на чем-то подолгу задерживаясь, местами пробегая, даже не удосужив взглядом.

– Вероятно, вы правы. Будете смеяться, но как только я ступила на парадную лестницу, у меня было видение…

Глеб остановил серьезный холодный взгляд на лице Деи, от чего ей даже стало не по себе.

– Вот как?! Поделитесь! Интересно.

Дея, не ожидавшая такой реакции, впервые секунды растерялась не зная, как отреагировать, но затем вкратце обрисовала картинки.

– Похоже, усадьба видит вас иначе…

– Как вас понимать, Глеб?

– …пока не знаю, как объяснить, но не стала бы она просто так перед вами хвастать своим прошлым… Это хорошо… Теперь у нас есть человек, который знает детали… Менее всего готов был услышать подобное…

Дея задумалась.

– Занимаетесь оккультными науками? – наконец, нерешительно спросила она почему-то, дивясь собственному вопросу.

– К великому сожалению, нет! Но хотелось бы заглянуть, так сказать под половицу…

– Почему – к сожалению?

– Потому что, подобные знания всем подряд не раздаются. Это дар свыше. Любое знание или изучение сверхъестественного – это либо дар, либо предназначение.

– А разве это вещи не одного порядка?

– Не совсем так… Предназначение – это своего рода векторный указатель, по направлению которого необходимо двигаться, ну или, как цель на горизонте жизни, понимаете?

– Получается, что оба понятия, могут рассматриваться, как краткий путь к реализации собственного потенциала.

– Именно! Тогда-то дар и предназначение пересекаются.

Общение им доставляло удовольствие. Дея же про себя отметила, что интеллект собеседника ей приходится по вкусу, но что-то в нем нравилось больше…

Горчевский встал посередине комнаты, засунув руки в карманы брюк. Он продолжал осмотр. Его брови сошлись на переносице. Взгляд стал более суровым.

– Дея, я хотел предложить вам, на недельку приостановить все работы…

Она удивленно подняла бровь. Горчевский не производил впечатления человека, который будет шутить серьезными вещами.

– И для чего это нужно?

– Я бы… с вами… изучил более детально это строение. Вдруг, оно хранит в себе нечто такое, что заставит изумиться не только нас…

– Другими словами, заняться раскопками?

– Не совсем раскопками, но исследованием, которое, как мне кажется, ранее никто не проводил.

– Мм… Бригада останется без дела.

– Не останется. Я уже их предупредил, и всем найдется другая работа. Тем более что много такой, на которую придется отвлекаться потом. Лучше это сделать сейчас, до начала основного восстановления.

Дея обратила внимание, как Горчевский, подчеркнуто, уверен в себе. В тоже время, мастерски принимает решение, заранее зная, что оно получит одобрение.

– Вы приехали восстанавливать его, – она очертила рукой полукруг над головой. – Глеб, вам и решать, как лучше это сделать. Я не буду мешать, но, ни одно исследование, прошу, без меня не проводите. Это – не приказ и не просьба. Это – необходимость.

– Спасибо, Дея. Я рассчитываю на вашу поддержку и в дальнейшем.

– Вы всегда такой расчетливый?

Глеб весело рассмеялся. Губы Деи слегка искривила подобие улыбки.

– Только в отношении той работы, которой занимаюсь.

– Что ж, в таком случае, рада помочь.

Рядом с Глебом она словно иначе взглянула на эту комнату. Теперь помещение показалось Дее загадочно и немного пугающе своей скрытностью, какой-то недосказанностью.

Мужчина и женщина шумно молчали, делая вид, что рассматривают комнату, ее содержимое, иначе не нашлось бы другого способа скрыть неловкость и взаимное любопытство. Ох, столь малое знакомство.… Как по команде, одновременно Дея и Глеб взглянули в пустые глазницы окон. Солнце медленно опускалось, продолжая заглядывать лучами сквозь густые ветви деревьев.

– Казалось, я только пришла сюда…

Она действительно не заметила, что в этих развалинах пробыла довольно таки долго и, сказать, что ей хотелось поскорее покинуть это место, было нельзя.

– И я не заметил, …как быстро день подошел к концу, – разрушил молчание Глеб. – Похоже, здесь время нужно ловить за хвост, чтобы оно не летело стремглав.

– Похоже, – вздохнула Дея, но тут же спохватилась, – так ведь, закончился лишь рабочий день.

– Это намёк? – Горчевский, уставившись на хозяйку усадьбы, силился понять ход её мыслей.

– Ни на что… Мы могли бы прямо сейчас начать свою изыскательскую деятельность?

– Вот как?! В такое время? Вам, так не терпится?

– Не терпится! Что, вы, имели ввиду, сказав «в такое время»?

– Вечером любой старинный полуразрушенный дом производит впечатление… как бы это помягче сказать…

– Неприятное? Нагоняет страх?

– Да, нечто подобное, а потому нам лучше сегодня не ходить, а подготовиться и завтра приступить к обследованию. Лучше днем. А сюда я принесу приборы и протяну электричество… на всякий случай.

– Все сделаете один?

– Приятно было бы произвести на вас такое впечатление, что многое умею и могу, однако есть специалисты. Ребята помогут.

– Успели со всеми познакомиться?

– Практически со всеми.… Тогда, если вы не против, я пойду, займусь делом.

– Конечно-конечно, но всё же, не хорошо намекать на мое безделье.

Глеб весело рассмеялся. Смех у него был, более чем, приятный.

Мужчина повернулся и направился в сторону выхода.

– И в мыслях не было. А, вы, не ходите по комнатам, это может быть опасно…

– Да-да, Агаша меня уже предупреждала…

– Вот, видите, вам, стоит прислушаться.

Дея улыбалась, провожая бригадира взглядом. Дойдя, почти до выхода из комнаты, Глеб неожиданно остановился и медленно повернул голову.

– Мне бы не хотелось заниматься поисками хозяйки вместо исследований дома.

Излучающие блеск, в свете лучей уходящего солнца, глаза Горчевского взглянули на Дею. Выражение их она не постигла, но внутри прокатила приятная теплая волна, как показалось, коснувшаяся даже её коротких волос. К слову сказать, их беседа вызвала эмоциональный отклик в молодой хозяйке. Дея заметила, что её визави одарен способностью, что называется «видеть людей насквозь», чем, возможно, превосходно пользуется в жизни, при этом «не слишком тянет одеяло» на себя, стараясь вникать в смысл и глубину разговора. Ей хотелось верить, что он не имеет привычки сбегать посреди разговора, и подобный дурной тон, столь интересному собеседнику, чужд. Но, возможно, бывают исключения… Они же, всегда бывают.… А завершал ряд предположений – характер бригадира. Дея сравнила его с кошачьим – гордый, неприступный, независимый, но при этом без внимания прекрасного пола вряд ли остается.

– Обещаю быть осторожной, – напоследок крикнула она.

Глеб ушел, оставив улыбающуюся Дею одну, продолжавшую находиться под впечатлением. Она осталась одна, окутанная полумраком. Постояв несколько минут, направилась в самую большую комнату, напоминавшую зал для приемов. Там все еще находилось подобие мебели. Но даже эти остатки былой роскоши все ещё продолжали потрясать, и заставлять воображение рисовать картину изысканного убранства в свое время.

В усадьбе уже становилось совсем темно, и детально рассмотреть не хватало света.

– Так замечательно, что сохранилась подлинная плитка. Надеюсь, у Глеба получится заказать… – рассуждая вслух, Дея осматривала комнату.

– Я вижу, он успел тебе уже понравиться?

Дея вновь вздрогнула. Нехотя, медленно повернулась.

В дверном проеме, прислонившись к косяку, стоял, улыбаясь Витек.

– Деловой человек не может не нравиться. А мы, как мне помнится, пока на «ты» не переходили?

– Зачем же дело стало?! Давай перейдем, прям сейчас!

Дея уже понимала, что Витек один из тех редкостных типов, которые не собираются останавливаться ни перед чем, ради своей цели, а также не особо разбираются в методах для ее достижения. Но, бывают же, такие люди, как одна большая заноза, от которой сразу не избавиться. Они при всей своей ничтожности создают массу дискомфорта и неприятных болезненных ощущений.

– Есть вопросы?

– А, что? Разве не видно?

– Я без очков!

Он рассмеялся. Достал привычным движением сигарету, зажег спичку, прикурил. Пуская клубы сизого дыма, стал откровенно рассматривать Дею, а уж если совсем не прятать слова за вуалью допустимого, то откровенно раздевал её глазами.

– Может, мы встретимся сегодня? Попозжа?

– Разве я давала вам повод говорить со мной в подобном тоне?

– А, что? Я – мальчик с обложки, да и ты – ничего. У нас бы получилось.

– Витек… Витек… – раздался неожиданный повизгивающий незнакомый женский голос, прервавший поток слов, оголявших необузданность и развращенность мыслей, этого странновато-пошлого человека. Он не шевельнулся. Никакой реакции, будто это вовсе ни к нему обращались, продолжал пялиться на Дею. Несмотря на красивое лицо, похотливое выражение его глаз отталкивало. Ей очень хотелось уйти, но проскользнуть мимо, не задев нетрезвого мужчину, не получилось бы. Черемнов стоял так, что его широкая фигура загораживала половину дверного проема.

– А-а, вот ты где…

За спиной Витька появилась низкорослая, крепкого телосложения, крашеная блондинка с карими глазами, с гнездившейся возле носа бородавкой. Несимпатичное лицо женщины подчеркивалось вульгарностью ее манер. Не видя Дею, она тут же принялась распинать мужа.

– Ой, ой уже нализался.… Пойдем, пойдем. Нечего таскаться, где ни попадя…

– Свет, ну, ты чего? Я вон с хозяйкой разговариваю…

– С хозяйкой?

Женщина заглянула внутрь.

– Здравствуйте, мы с вами не знакомы…

– А-а-а, уже присматриваешь себе новую юбку? Ну-ну… – не обращая внимания на приветствие Деи, с уксуснокислой гримасой, продолжила Света. – Смотри, Черемнов, ты меня знаешь: порву, как тузик кепку!

– Брось, чушь молоть. Пойдем.

– Смотри, поклялся!

– Пойдем, пойдем…

Витек повернулся к жене, обнял ее за плечи и уже на выходе обернулся, улыбаясь полуоткрытым ртом, подмигнул Дее.

«Надо же, как люди могут испортить весь вечер…» – думала Дея, не решаясь самой себе признаться в том, что разочарована тем фактом, когда внешность и внутреннее содержание совершенно не соответствовали друг другу. И первое приятное впечатление, которое Витек на нее произвел, было полностью растоптано, уничтожено. Ей совсем не хотелось выходить во двор следом за этой парой. Да… действительно парой…

Совместная долгая жизнь у людей получается лишь с теми, с кем их объединяет схожая хотя бы одна черта характера или есть общий интерес…

Общение с четой Черемновых доставило такое «блаженство», что захотелось тут же помыть руки с мылом и восторженно, как лозунг, выкрикнуть: «Наше здоровье в наших мытых руках!»10. Хозяйка усадьбы чувствовала себя так, словно наступила на что-то мягкое и пахучее, и требовалась немедленная дезинфекция не только рук, но и ног.

– Дея… Дея… – послышался голос Глеба, как спасительный круг в водовороте ее мыслей. Она вздохнула с облегчением. – Вы еще здесь?

– Дда-да, здесь…

Глеб подошел ближе. Еще не остывшая от неприятных ощущений, Дея не смогла быстро совладать с собой. Губы ее были плотно сжаты, как у капризного ребенка. Она смотрела в сторону. Ей не хотелось признавать абсолютную правоту Глеба в отношении Витька.

– С вами все в порядке? – озабоченно спросил Горчевский, чуть наклонясь ближе к ее лицу и едва заметно коснувшись локтя. – Видел, как Черемнов выходил отсюда не один. Вас оскорбили?

– Нет, …все в порядке. Не стоит беспокойств. Пойдемте, Глеб, во двор…

Он недоверчиво смотрел на молодую женщину, но больше спрашивать ничего не стал.

– Для чего вы вернулись?

– Я хотел убедиться, что с Вами ничего не случилось…

Горчевский решил немного подождать с продолжением разговора, заметив, как она грустна. Они вышли.

Из густоты деревьев, прикрываясь ими, как плащом, словно озираясь и крадучись, меж кустарников, медленно выползали сумерки. Природа, постепенно очаровывалась вечерней прохладой и свежестью. Свежий воздух, наконец-то, наполнил легкие. Дышать стало легко.

Дея поежилась. На ум пришли стихи:

Вползали сумерки лениво

в не затворённое окно,

и вещи прятали стыдливо

обличье плотское, в одно

связуясь неопределенно —

их контур значимость терял…

Сквозняк выпархивал влюблённо,

дыханьем всё одушевлял11

Темнота спустилась, как-то совсем быстро.

Мужчина и женщина стояли рядом. Они молчали.

Вдали, пошатываясь из стороны в сторону, спотыкаясь на ходу, Витек шел в направлении деревни, обняв за шею жену.

Глеб пытался понять мысли и чувства Деи.

– Если вам неприятен этот человек, я откажусь от его услуг.

– Неприятен.… Он единственный в деревне имеет грузовую машина, – грустно вздохнула Дея, – …на которой мы возим все необходимое.

– Мы можем нанять в городе и не на постоянной основе.

Дея грустно покачала головой.

– Даже если это не будет дороже, Виктор задействован постоянно.

– Пойдемте. Я провожу.

– Да, благодарю. Прохладно становится…

В темноте послышались негромкие разговоры, короткие смешки. Обрисовались черные силуэты движущихся людей. Рабочие, задержавшиеся по разным причинам, небольшими группами – по несколько человек, направлялись в деревушку, по домам.

«Надо будет установить фонари по периметру. Совсем ничего не видно», – думал Глеб про себя. Он взглянул на идущую рядом женщину. – Как она легкоранима. Впечатлительная.… Успокаивается совсем не быстро после треволнений. А казалась, так горда, высокомерна, …неприступна. Все же первое впечатление бывает иной раз обманчиво… М-да…»

Дея шла в задумчивости, время от времени, посматривая под ноги, чтобы не споткнуться. Её глаза пристально вглядывались вдаль, в очертания невысоких гор, поросших густым лесом…

– Мы можем прогуляться как-нибудь, в том направлении…

– Спасибо, вы, очень внимательны… Я здесь немногим раньше вас. Местность совершенно незнакома, вызывает мой неподдельный интерес и массу вопросов.

– Если уж здешние красоты так привлекают, мой гражданский долг – прогулять вас в эти туманно голубые дали.

Дея рассмеялась. У нее складывалось впечатление, что Горчевский хочет ей понравиться или же… он действительно такой предупредительный и учтивый… или же это совсем другое, о чем она пока не хотела думать.… Был в нем некий лоск глубокой интеллигентности, душевная деликатность, которая может передаваться только с молоком матери… Они неторопливым шагом приближались к жилой части дома. Обратный путь показался Дее намного длиннее. Только благодаря свету, струившемуся из окон кухни, возле жилой части дома было светло. Но стоит отойти на несколько метров от дома, и оказываешься в объятиях кромешной тьмы. Кусты и деревья, прилегающие к усадьбе, плотной стеной, отгораживали силуэты домов деревни, освещенные редкими уличными фонарями.

Она остановилась в нескольких метрах от входа. Глеб сделал пару шагов и встал рядом.

– Похоже, у вас есть какие-то мысли?

Горчевский обернулся. Ее необычное лицо, освещаемое светом, приобрело загадочность…

– Я хотел предложить нам завтра утром съездить в городской архив… Пока ребята с электричеством будут возиться, а мы – туда и обратно. Вы, согласны?

– И Агаша предлагала то же самое… Хорошо, давайте, так и сделаем.

Дея развернулась и пошла к дому. Горчевский поглядел ей вслед. Он уже собирался пойти в направлении хижины, когда неожиданно услышал за спиной:

– Глеб, вы еще не ужинали, пойдемте.

– Спасибо, лучше я приду позавтракать…

– Даже думать нечего о завтраке! Вы же не уснете на пустой желудок! Заходите, заходите… – раздался приятный, но настойчивый голос Пучковой.

Горчевский поднял голову. Женщина стояла у открытого окна, на кухне, чуть подавшись вперед, и улыбалась. Глеб не заставил себя долго упрашивать, да и возразить было нечего. Они вошли. Пока он мыл руки и присаживался за стол, Дея поднялась к себе. Агаша подала горячих щей, хлеба, только что нарезанного. Румяные ее пироги красовались на большой плоской тарелке, сложенные небольшой пирамидкой. Агаша суетилась возле него, стараясь предугадать его желание, попутно предлагая то кофе, то душистый чай с травой.

Дея стояла посреди временной своей девичьей светёлки, потупив взор, скрестив на груди руки. На душе было беспокойно – взгляд блуждал от угла к углу, от стены к стене, дыхание становилось прерывистым. Какое-то странное чувство, очень схожее со смятением, овладевало молодой женщиной. Возрастало желание снова пойти в ту небольшую комнатку с огромной печью. Что-то влекло её туда… Дея взглянула в окно. Темно… Внезапно, будто ею овладел огонь, она буквально побежала вниз. Взяла большой и мощный фонарь и, проходя мимо кухни, пожелав приятного аппетита, уже собиралась переступить порог, когда послышался бархатный волнующий голос:

– Спасибо. Вы куда, на ночь глядя? – Глеб смотрел на фонарь в ее руке.

– Не могу объяснить, но мне нужно пойти в ту комнату. Обратно.… Еще не ночь. Думаю, света фонаря будет вполне достаточно.

Она вышла.

– Погодите. Я с вами…

Дожевывая, он быстро встал, поблагодарив экономку. На ходу хватая другой фонарь, лежавший на скамье у выхода, выскользнул следом за Деей, услышав за спиной:

– А чай?

– Потом, потом… – крикнул Горчевский уже на улице.

Дея и Глеб вновь оказались перед центральным подъездом.

Тьма, будто накрыла усадьбу собственными крыльями, поглотив, при этом, уже всю внутренность.

В Дее усиливалось чувство беспокойства. Её органы съеживались внутри. Становилось безмерно жутко.

Почувствовав страх той, которая занимала все мысли, Глеб слегка коснулся её руки. Она была холодна. Обжигающий взгляд молодой женщины блуждал по его лицу.

– Не стоит бояться. Дом, который показал свое прошлое величие, не станет повергать в ужас и трепет. Вы должны ему доверять, – и успокоительная улыбка заиграла на его лице.

– Спасибо, Глеб. Придали бодрость моему упавшему духу.

– Пойдемте, раз уж мы здесь.… Только дайте руку. Я не знаю насколько крепки эти полы.

Кивнув в знак согласия, Дея быстро сунула свою руку в широкую ладонь Горчевского, вновь почувствовав тепло и мягкость. Она окончательно перестала волноваться. Они поднялись на террасу, пересекли вестибюль, пустынную комнату, предназначение, которой пока оставалось неясным, и вновь оказались в той самой, с огромной печью.

– Вы бывали здесь до моего приезда? – неожиданно спросил Глеб.

Несмотря на то, что свет от фонарей шел сильным и широким пучком, освещалась лишь небольшая часть пространства, темнота была слишком густая.

Глеб и Дея, продолжали держаться за руки, на случай… да, мало ли какой случай…

– Нет, как-то не хватило времени. Честно – трусила… Еще не все осмотрела в округе. Не все видела там, дальше, позади усадьбы…

– Понятно… А сейчас, что-то почувствовали?

– Внутри такое волнение… необъяснимое…

– Это появилось только сегодня?

Она взглянула на него и смущенно проговорила:

– Это не то, о чем вы подумали…

– Я, как раз думаю об этом месте.… Бывает так, что сам человек и не подозревает, а связан с конкретной местностью. Когда случайно попадает туда, с ним начинают происходить те самые необъяснимые вещи или он становится слишком чувствительным к определенным явлениям.

– Вот и поглядим, с чем это связано. Пойдемте, осмотрим все около печи… Меня тянет именно туда…

Если бы не мощный луч фонаря, разглядеть что-либо впереди не представлялось возможным. Они прошли по скрипучим полам до печи. Достигнув цели, Дея аккуратно высвободила руку. Глеб занялся тщательным исследованием левой стороны стены кладки, простукивая и прислушиваясь к глубине звука. Дея, присев на корточки, направила поток света в основание кладки с правой стороны. Она, как археолог, обследовала каждую крупицу, каждую мелочь, попадавшую в ее руки. Неожиданный яркий отблеск в трещине, между кладкой и стеной комнаты, привлек внимание хозяйки усадьбы, что она даже слегка вздрогнула.

– Глеб.… Там показалось…

Горчевский немедленно подошел.

– Нужно посмотреть вот здесь… – она указала пальцем в расщелину и принялась пальцем выковыривать скопившийся там мусор и штукатурку.

– Погодите, можете пораниться чем-нибудь. Я схожу за острым инструментом…

– Хорошо, только побыстрее…

Дея сидела в тишине, опершись о кладку спиной. Какое-то время ей казалось, что время здесь остановилось и даже удары ее сердца слышались глухо, словно из далека. Она осветила комнату поочередно, во всех направлениях, когда в поток света неожиданно попало чье-то улыбающееся лицо и тут же исчезло. Дея на долю секунды застыла, через мгновение опомнилась, и от испуга бросила фонарь на пол. Не слушая скрипа полов, не замечая темноты, она бежала скорее на улицу. Пусть темно и черные силуэты деревьев, но лучше туда.… От испуга, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Она слышала собственное учащенное дыхание, а в висках стучало сильно и бесперебойно. Во рту пересохло. Мышцы тела дрожали, как осиновый лист. Ноги несли ее к выходу быстрее ветра, когда она столкнулась с Глебом в дверном проеме.

– Что случилось, Дея?

– Глеб, Глеб… Мне… Мне… нужно на воздух…

– Пойдемте, если так…

Во дворе Глеб внимательно взглянул на спутницу.

– Ваша бледность видна даже в темноте. Что случилось?

Она долго не могла успокоиться, и лишь придя в себя, с трудом восстановив дыхание, рассказала подробности.

– Меня пять минут не было рядом, а вы уже успели понравиться призраку… Да-а, Дея! Ну, и способности!

Несмотря на присутствующее до сих пор неприятное ощущение, сковывающее внутренности, она улыбнулась.

– Во мне никогда не будет такого вот качества… – голос ее выдавал, только-что пережитое большое волнение.

– Какого?

– Смеяться в ситуации, когда страшно…

– Когда страшно и мне не до смеха, – поддержал ее Глеб. – А сейчас, пойду, посмотрю… Вам лучше остаться здесь, прийти в себя…

– Нет! Я пойду вместе с вами… – она тяжко вздохнула, – только дайте мне пять минут… перевести дух…

Глеб не стал возражать, хотя про себя отметил силу ее характера. Они вновь вошли в комнату. Холодок пробежал меж лопаток Деи, но она ничем не выдавала своего страха. Брошенный ею фонарь лежал на полу, словно освещая им путь. Горчевский поднял его и отдал хозяйке. Приблизился к тому месту, где исследованием занималась Дея до побега, и занялся тем, что заостренным концом лома стал аккуратно проделывать углубление, увеличивая расщелину.

«Теперь рядом со мной Глеб…» – освещая место работы, подумала она, наблюдая, как он ловко управляется инструментом. Когда же щель стала достаточно большой, Дее показалось, что она может просунуть руку.

– Подождите, Глеб…

Она заглянула внутрь. Убедившись в том, что там нет ничего опасного для жизни, решительно засунула руку и достала круглую подвеску, небольшого размера, с голубовато-зеленым камнем.

– Что это, Глеб? Такой красивый камень?

– Ну-ка, ну-ка, давайте поглядим на него… Неожиданно… Весьма неожиданно… Зеленый с голубоватым отливом и белыми вкраплениями… Если только я не ошибаюсь…, то это должно быть… Да, это непременно он…

Глеб с особым любопытством рассматривал камень в лучах фонаря.

– Что это за камень, Глеб? Что в нем особенного?

Горчевский пристально изучая находку, хранил молчание.

– Пойдемте в дом, Дея, – неожиданно сказал он, не спрашивая разрешения и беря ее за руку, увлекая за собой. – На сегодня хватит приключений.

Дея, не понимая резких перемен в Горчевском, молча, подчинялась.

Лишь оказавшись на террасе, в приятной ночной прохладе, он тяжело вздохнул.

– Очень редкий камень… Амазонит… – наконец произнёс он, с какой-то неуловимой ноткой в голосе. – Поднимет настроение, снимет чувство тревоги и неуверенности. М-да.… Но только недавно этот камень заслужил внимание маститых виртуозов ювелирного дела нашего времени, создателей поистине драгоценных шедевров.

– Видимо… мастера им интересовались давно, если мы видим необыкновенное творение… – осторожно вставила спутница, видя, как он снова впадает в задумчивость.

– Мм… Чудно… Везение или проведение???

Не выпуская руки Деи, Глеб не отрывал взгляда от подвески. Странное поведение мужчины. Она не знала, чем объяснить. Высвободив свою руку, Дея забрала подвеску, стала рассматривать. С виду ничего особенного не было в нем. Но, какой же особенностью он обладал, если Горчевский изменился на глазах? Пояснение мог дать только он сам.

– А вы, какой вариант предпочли бы?

– Не знаю… Он обладал защитными свойствами для своего владельца от негативных эмоций, завистников и врагов. Оберегает от поспешных и неосторожных решений.

Глеб, погрузился в размышления, и казалось, что пешком отправился в неизвестную ему даль и надолго….

Находка действительно производила сильное впечатление не только своим появлением, но и искусным оформлением. Дея не знала, да и не могла знать, что похожую подвеску, много лет назад, Глеб, опрометчиво, подарил той, воспоминания о которой, сейчас он хотел бы похоронить навсегда…

– Стильный… – завороженно глядя на подвеску, тихо произнесла Дея. – По воле искусного мастера застыл в ажурной форме серебра.

– Чего же вы хотите?! Выверенный веками гламур материковой Европы! Теперь пойдемте.

– Откуда такие мысли?

– У наших мастеров в то время техника исполнения была другая. Но дело вовсе не в том, откуда он и кем сотворен….

– А в чем же?

– Знаковая находка. Это словно намек на то, чтобы продолжить поиски истины. Он, как настойчивый призыв не забывать старое.… А, может следовать традициям… и черпать вдохновение в прошлом… Похоже, Дея, дом в вас влюбился, если уж так помогает…

Ему очень хотелось добавить: «…возможно, как я, давно…»

– Только эта любовь, почему-то проявилась с вашим появлением. Не кажется странным именно этот факт?

– Может быть…. Может быть.… Во всяком случае, пока, мы вольны делать любые предположения, какие нам заблагорассудится…

Глеб вновь взял подвеску. Дея внимательно смотрела на него, но спрашивать больше ничего не стала. Горчевский же был настолько увлечен находкой, что не выказал никакой заинтересованности ее взглядом. Скорей всего, он даже не слышал слов. Более того, ей казалось, что сейчас он наедине с этим украшением.

– Пойдемте, Глеб, – она одернула его за рукав куртки.

Они медленно спустились по лестнице и направились в жилую часть усадьбы. На тропинке, рядом с деревьями, было довольно-таки темно. Неторопливым шагом мужчина и женщина подходили к освещенному, светом из кухонных окон, пространству. Из домика, где отдыхали рабочие, доносились звуки гитары. Кто-то негромко пел песню о любви. Дея улыбнулась.

– Это Фима Олесов, – улыбнулся Глеб, отвлекшись от находки. – Его прапрадед был казаком и жил в этих местах… Фиму даже хотели назвать в честь него Фомой….

– Сейчас это имя звучало бы несколько странновато… Такое редкое имя. – Дея с любопытством взглянула на Глеба. – Вы уже знаете даже их родственников?!

– Нет, еще не всех. Я должен знать людей, с которыми работаю, их характеры, от кого и чего можно ожидать.

– Занимаетесь психологией?

– Нет, просто… меня жизнь приучила разбираться в людях. Да, и неприятных сюрпризов я не люблю.

Они остановились возле входной двери, которая была чуть-чуть приоткрыта. Выглянуло сияющее лицо Агафьи. Слегка смутившись, что появилась некстати, она тут же нашлась:

– Пойдемте пить чай с лимоном.

– Спасибо, Агаша, я лучше утром…

– А ночью то, что будете делать? Пить холодную воду из колодца? Нет, нет, нет! Да и время, самое то – чаи гонять!

– Правда, Глеб, пойдемте, а я вам составлю компанию. Агаша умеет так вкусно чай заваривать…

– Чай?! Так пироги же готовы! Я и вышла вас посмотреть, – оправдывалась экономка. – А то, и сама убежала, и человеку поесть не дала.

– Под таким натиском даже мои опоры не выдерживают… – ответил, усмехаясь, Глеб. – Кому же не по нраву будут уговоры?!

Все трое весело рассмеялись.

Довольный вниманием, Горчевский про себя подумал: «Как же нам, мужчинам, мало нужно – немного интереса и заботы женщины…»

Агаша расставила чашки, так как в целом, стол был уже накрыт.

– Ты себе не представляешь, – восторженно начала Дея посвящать женщину, суетившуюся у стола, в происшедшее. – Со мной такое было.… Смотри…

Она протянула Агафье подвеску. Экономка всплеснула руками.

– Бог ты мой! Вот так красота! – Агафья осторожно взяла его двумя пальцами, словно боясь разрушить его хрустальную чистоту, и смотрела на него долго-долго, затем вернула. – Не надевай его, пока не очистишь.

Глеб и Дея переглянулись.

– Как это?

– Разве ты не знаешь, что каждый камень, каждый метал, несет в себе информацию…

– А-а-а, вон ты, о чем… Конечно я его почищу.… Во всяком случае, теперь понятно, кто меня сюда поманил… Да-а, хотя правильней было бы сказать зазывал…

– Поздравляю, Дея! Это ваша первая победа в исследованиях дома.

– А мне кажется, что тот призрак…

– Дея, Дея не думайте о нем, …по крайней мере, сейчас…

– Про какой такой призрак ты говоришь? – переменилась в лице Агафья. Она стала серьезной и даже слегка приподняла левую бровь. Дее ничего более не оставалось, как подробно рассказать о случившемся.

– Ах, ты, Боже ж мой… – запричитала экономка, качая головой. – Опекун объявился, значит опять.… Видать, опять перемены будут…

– Агаша, что с тобой? Про какие перемены, ты, говоришь?

Женщина присела напротив Глеба и замолчала, упершись невидящим, немигающим взором в стол. Дея смотрела на нее и не понимала, что происходит. Почему ее рассказ произвел на Агафью такое впечатление.

Горчевский же сообразил, что они сегодня столкнулись с тайной, которую в деревне стараются избегать.

– Агаша, какой Опекун? О чем ты? Кто такой??

– Так уж повелось в нашей деревне, – чуть помолчав начала Агаша, – …когда, кто-нибудь из жителей случайно, а… может и не случайно, кто ж его знает, видел Опекуна, то в его семье обязательно что-нибудь происходило. Да, вот только не появлялся он давненько… Эхе-хе-хе…

– Агафья, расскажите подробней про него, …про Опекуна.… Это вы призрака называете так?

– Да-да, его, – замахала руками Агаша. – Говорили, что безумный он был, но добрый душой и сердцем. Никому зла не делал… Его любила и привечала хозяйка дома, жена Кирьяновича. Жалела.… Подолгу время проводила с ним.… Говорят, что сам Кирьянович, ревновал жену к нему.

– Это к безумному-то?! – удивился Глеб.

– Болтают, нрав крутой был у купца-то нашего.… Частенько обижал его Самойла, а потом… и вовсе прибил.… Одни говорили, что нашли его мужики деревенские на краю болотца мертвого. В спине, дескать, нож торчал.… Когда его вытащили, да повернули на спину аж испугались… Глаза потухшие, а сам улыбается… Другие говорили, что видели его тело возле штольни Кирьяновича. В руке маленький букетик держал. Вот только все в одном сходились – улыбался он. Бедный мальчик.… С тех пор Сенька Безумный и улыбается всем…

– Агаша, так его звали Сенька? – спросила Дея.

– Да… Я уверена, что Самойла убил его…

– А кто такой Самойла?

– Так звали Кирьяновича.

– Как я понимаю, никто доподлинно не знает, – твердо произнес Глеб, – когда и в каком месте учинили злодейство над бедным юношей, также, как нет достоверных свидетельств того, что это дело рук Кирьяновича, и причастен ли он вообще ко всему тому, что о нем говорят… Возможно, Самойла Кирьянович сам стал только жертвой наговоров и сплетен…

Агафья промолчала. Дея мельком взглянула на Горчевского, теперь ее занимала эта история.

– Как отнеслась к исчезновению Сеньки жена Кирьяновича? – спросила она.

– А жена его тосковала о бедном своем друге. Он единственный, кто тепло относился к ней.… Говорят, будто с того дня, как Сеньку безумного мертвым нашли, Самойла стал еще суровее чем был, как услышит от жены имя Сеньки так зверел на ходу, и так бил ее сильно, что она по несколько дней с постели не вставала.… А душа Сеньки частенько стала возле жены Кирьяновича появляться.… Как у нее что-то хорошее должно произойти, так он тут же явится, если плохое – она опять его видит. Вот и стала подмечать, каким он к ней является: если смеется – то все хорошо, если грустит – остерегалась…

– И я его смеющимся видела.… А потом с Глебом эту подвеску нашли…

– Значит, правду люди говорили…

– Агаша, я, что-то не совсем понял. Если его нашли мертвым, то душа не должна была бы появляться перед живыми людьми. Его же похоронили, верно? Душа, успокоенная должна быть?

– Если бы так оно было, то и я бы согласилась с вами, да тут все не так…

– Или… не совсем по-людски?

Словно собираясь с мыслями, Агафья встала. Молча, поставила разогревать, заново, чайник. Глеб и Дея наблюдали за ее движениями. Пучкова вернулась на место и продолжила:

– Сказывали, не по-людски, однако, похоронен.… Вот душа и летает, неприкаянная. Поговаривали, будто Кирьянович пригрозил всем, кто про Сеньку заговорит и самого, и семью его в болоте утопить.… А перед трагедией, жена Кирьяновича, Сеньку в слезах увидела…

– Так, что же здесь произошло? – спросил Глеб, пристально глядя на экономку.

– Ой, не знаю, не знаю.… Может, что и произошло, а может и слухи только…

Засвистел чайник. Агафья быстро встала, выключила и налила кипятка в заварник. Глеб не спускал с нее глаз. Дея переводила взгляд с Глеба на Агафью, с Агафьи на Глеба.

– И все же вы знаете гораздо больше, чем говорите.

– Да, ничего я не знаю… – отмахнулась Пучкова. – Если и знала бы, не стала говорить.

– Почему?

– Да, потому что незачем жить небылицами!

– Но, ведь мы его видели?! – не удержалась Дея. – Видели!

– Ну и что! Подумаешь! Каждый старый нежилой дом имеет своих духов.

– Я тебя не понимаю. Сначала – рассказываешь, потом говоришь, что ничего не знаешь! Или ты все же знаешь?

– Да, Агаша, а откуда вы про все это знаете?

– Тетка Клима Маева, плотника вашего, сказывала. Их семья уже не одно поколение здесь живет…

– Может, проведаем ее завтра, Глеб?

– Зря только время потеряете… – остановила порыв искателей Агаша, затем встала и налила всем горячего чая.

– Она уж три года, как на том свете. Царствие ей небесное… – перекрестилась Агаша. – Хорошая была старушка. – А сам Клим, что-нибудь знает? – нахмурив брови, спросил Глеб.

– Вам его расспросить нужно. Если и знает, попросту молоть про то не будет.

В комнате воцарилась тишина. Так много событий произошло сразу, что одни мысли мешали другим.

Дея наблюдала, как из чашки поднимались тонкие струйки. Глеб тоже молчал, подперев щеку левой рукой, правой – помешивая маленькой ложкой горячий напиток. Затем быстро его выпил и резко встал.

– Я думаю, на сегодня впечатлений достаточно… Агафья, большое, вам, спасибо и за ужин, и за рассказ…

Глеб вышел из-за стола.

– Да, что вы?! Было б на чем.

– Дея, встретимся утром.

– Да-да, конечно. Поедем в архив?

– Утром разберемся…

Пожелав всем доброй ночи, Глеб быстро ушел. Дея продолжала молчать, глядя в темноту за окно.

Только ночь.… Всего-навсего небо, усыпанное миллиардами звезд, различных по яркости, цвету… Темно синий бархат одновременно и манил, и вызывал непостижимый страх своей, необыкновенно глубокой таинственностью. Вместе с тем, именно глядя на него, с древнейших времен, интеллектуально развлекался человек, бесконечно размышляя о прошедшем и будущем Земли, происхождении планет, о рождении звезд и границах Вселенной. Да и по сей день этот интерес лишь повышается, не оставляя без внимания ни единой детали. С любопытством всматриваясь в необъятное звездное небо, людское воображение рисовало причудливые формы. Это в них древние видели контуры животных, птиц, людей, и группировали светила в созвездия, давали им названия и имена ярким, примечательным звездам. Неведомые человеческому разуму божества, своим блеском и движением почитались особо, оставив для потомков различные мифы, сказки и легенды о небе и звездах, созвездиях и планетах, сохранив их древние названия на века. Однако, Дея кроме черного очертания горы на фоне темно-синего неба ничего не видела. Все её мысли были заняты находкой и, пожалуй, всплывающее перед глазами лицо Сеньки, мешалось с мыслями о… бригадире.

– Дея, иди, отдыхай, – прервала молчание Агаша.

– Боюсь, я не усну…

– А ты не бойся. Почитай молитву и закрой глазки – сон сам к тебе и придет. Хочешь, я тебе ромашки заварю успокоительного чайку?

– Спасибо, Агаша.… Пойду…

Дея поднялась к себе. Расстелила постель, надела ночную рубашку и подошла к открытому настежь окну.

На, почти черном, небе, не переставая, ярко горели все те же звезды, которые существовали не одно тысячелетие, и сопровождавшая их звездную жизнь, огромная луна, сейчас ярко заливала своим мягким светом всю комнату…

– Что же здесь произошло.… Не хочется думать о жутком, …о трагедии…

Дея отошла от окна и легла в кровать. На душе, было как-то тревожно. Время от времени всплывало перед глазами лицо Сеньки. В его улыбке, непосредственной и детской, просматривалась нескрываемая грусть… От чего же???

Дея долго не могла заснуть, но, в конце концов, силы иссякли и сон сморил ее…